Как быть?

- За что ты меня так ненавидишь? Молчание. - За что? - ...И умер бедный раб у ног непобедимого владыки… Вздох. - Прекрати, надоело, в самом-то деле… Ты думаешь мне легко?.. - Да знаю я. Я ВСЁ знаю про тебя. И сейчас ты мне тут будешь рассказывать, как ты страдаешь? - Скажешь нет? Не страдаю? Да у меня дня спокойной жизни не было! Я, здоровый молодой мужик, вынужден половину своего времени барахтаться в розовых соплях в сахаре. А вторую половину ходить по краю, чтобы не сдохнуть! Зачем я тебе? А? Зачем? Может договоримся? Отпустишь меня? - Он все моленья отвергает и равнодушно видит кровь… Отпустить? Куда? Ты и существуешь-то только потому, что я тебя придумал. Ты – сон моего разума. I'm a shadow in the darkness and I'm watching you Though you can't see me I am always at your side When I'm on your heels - you see how it feels To sense the curse of Azrael. - Фу-у, как фальшиво. И опять этот блядский английский. И да, до Удо Диркшнайдера тебе далеко. - Далеко? Хм… А я-то думал, сейчас как спою… А ты не оценил… Ай-яй-яй… - Не отвлекай меня! Вот… О чём я? Да… Короче… Ответь мне – если я сон твоего разума, то почему я тогда мыслю, осознаю себя? У меня есть тело, в конце концов! - Тело? Тоже мне, последователь Декарта…Мы сейчас разговариваем с тобой – потрогай сам себя за что-нибудь. Хотя бы дотронься до носа. Тишина. - Не получается? - Н-нет… - А говоришь, тело у тебя есть… Запомни – Я. Я твой полный, абсолютный хозяин. Все твои мысли, чувства, поступки – это всё Я. Только так и никак иначе. - Ты – это мои мысли, чувства и поступки. Я понял. Но всё равно… Ответь мне на мой первый вопрос – за что ты меня так ненавидишь? Или… ты ненавидишь… себя? - Так! Всё, хватит! - Ну хватит, так хватит, что уж там… Но имей ввиду… Хы-хы… Всё. Молчу-молчу. Просто мне интересно – ты специально делаешь так, чтобы всё вокруг было против меня? - Что всё? Предметно нужно разговаривать. Ну искалечен ты. Но не думаю, что тебе было бы по кайфу спать со здоровенными мужиками и рожать от них детей… Потом… у тебя есть охеренная компенсация за твои яйца и матку – тут есть магия и ты маг. Умный маг. Ис-клю-чи-тель-ный. Учишься без напряга. Культивировать, превозмогая, не надо. Чего ж тебе ещё, хороняка? - Прекрати. Задолбал своими цитатами… Мне на самом деле всё надоело. Я устал, я… Тьфу! Блядь, не могу больше. Я просто не буду ничего делать! Понял! - Не сможешь. Мне. Просто. Интересно. Я создаю вокруг тебя разные обстоятельства и смотрю, как ты выкручиваешься. Скажи, прикольно же… Ну а если ты будешь бездействовать, то… Тогда я тебя убью. Ты будешь не нужен. Хо-о… А это мысль… Надо решить как ты умрёшь… Опять тишина. - Слушай, а может пока не надо? А? Ну ладно, ненавидишь ты меня… и себя заодно… Чёрт с тобой. Я не хочу умирать. Я уже умирал здесь… Хочешь, подложи… К-хм, к-хм…О, чёрт, что я несу… - Подложить тебя под альфу? Интере-есно… Неплохая мысль…А что? Мордочку тебе подправим, он влюбится в тебя… Ты будешь капризничать и ломаться… А потом. Однажды… по пьяни…Хм… Интересно…Какая экспрессия! Какой фейерверк чувств! А страдания? А? Ты и он! Он от того, что ты ему не даёшь, а ты от того, что… тоже не даёшь! - Э-э-э… Можно не надо?.. Тем более по пьяни… - То есть, по трезвянке ты согласен? Понял я тебя, сладкий мой. - Да пошёл ты…Пошутили и хватит. Раз ты убить меня хочешь, лучше я сам… Способов много. - Ну-ну… - И всё кончится. Всё. И ты обломишься… - Назло мамке уши отморожу? Давай, действуй. Только помни – здесь всё. Вообще всё в моих руках. Я, по желанию моей левой пятки могу сломать логику мира. Вот. А ещё... Мир исчезает, когда ему нечего тебе дать. Справедливо и обратное утверждение. А помрёшь… Что ж… У меня героев море разливанное – Эльфи, мальчишки калечные. Веник подрастёт. Да вот хоть Арлекино с Куканом снова призову… В воздухе появился шутовской жезл, завертелся и похабно кривя губы и высовывая язык заверещал: - Дядюшка, дядюшка! Ты где? Иди сюда! Они тут! Привет, ребятушки! Петушки-ребятушки! - Заткнись! Кукан безмолвно завис в воздухе, задорно торчавшие кончики его колпака обвисли и бубенчики жалобно звякнули. - Ну вот, обидел ни за что ни про что такую славную игрушку… Любишь ты над всеми издеваться… - А он и существует, чтобы над ним издеваться. - Да? Как это… погоди, сейчас вспомню. Максима шута. О! Вот! Все на свете дураки, признавший же себя дураком перестаёт быть таковым. Опасная штука на самом деле… - Ну-ну… Давай, поучи меня… - Эх-х… Нет в жизни счастья… - Молчи уж… Самоубийца хренов… * * * Зима незаметно перевалила за свою половину и покатилась к завершению. Дни удлинились и уже не на воробьиный скок. Лучи Эллы стали яркими и на самом солнцепёке, где-нибудь в затишье у южной стены, можно было уже греться без верхней одежды. На солнечной стороне крыши нашего зимовья появились сосульки. Хотя ночи по-прежнему оставались морозными, да так, что иногда и вздохнуть было трудно. И мело, мело практически через день. Зима отыгрывалась за скорое отступление, засыпая снегом лес, наш овраг и город. Сугробы в Майнау были такие, что между ними людей было не видно. Это сколько же воды тут весной бывает, размышлял я, наблюдая буйство природы. После последней разборки с Эльфи я установил в его голове триггер – как только в отношении меня возникало недовольство, тут же всплывала картинка деревянной дверки с позеленевшими полосами металла (зрительный образ), оглушительный щелчок кнута (звуковой образ), запах пыточного подвала (обонятельный образ) и шевеление волос на макушке от пронёсшегося в непосредственной близости кнута (осязательный образ). Мне только оставалось поддерживать этот набор, а справлялся со своими эмоциями Эльфи сам. Всё сам. Напряжение потом накопится. Безусловно накопится, но тут придётся контролировать омегу и придумать способ сброса этого напряжения. А пока и так сойдёт. Живот у Эльфи пока не рос – омега был худощавым (по моим подсчётам первый триместр шёл к концу), но плод уже заметно увеличился и я его периодически разглядывал, пытаясь определить наличие каких-либо отклонений. Токсикоз немного поутих и омега мог уже есть нормальное (в смысле свинину и говядину) мясо. А вот рыба пока нам не давалась. Издеваться над ним математикой я пока не начинал – ему хватало диктантов, но радужную перспективу в сторону не отметал и блеск сияющих вершин чистого разума перед Эльфи пока не открывал - это я так таблицу умножения называю, если что. Толком сказать чем же я был занят всё это время было нельзя. Так иногда, время идёт, а чем был занят сразу и не скажешь. Какие-то бытовые мелочи. Но именно тогда-то, в обыденности, наваливающейся изо дня в день и есть возможность психологического отдыха. И всё возможное я взял от этого времени сполна. Веник заметно подрос и уже держал головку сам. Мы с ним пробовали переворачиваться на животик и младенец с удовольствием лежал, по-лягушачьи растопырив пока ещё слабые ножки, и упираясь ручками в матрасик, задирая головку вверх и оглядывая нехитрую обстановку нашего домика. Вовсю агукал, пускал пузыри, играл в ладушки. Внимательно слушал, как мы с Эльфи разговариваем по-русски. Вечером засыпал только после песенки или сказки. У меня чесались руки проверить – действительно ли он понимает русскую речь или реагирует исключительно на интонации. Рано же ещё для понимания. С удовольствием ползал по топчану. Пока ещё по-пластунски, но какие наши годы! Вот-вот надо начинать прикорм. Машка теперь с ним не спала – было опасно, хватал он её за что попало не по-детски. Даже во сне. Кошка выросла, да так, что глядя на неё ни за что не скажешь, что ей всего на наши земные деньги месяцев шесть. Превратилась в роскошную пушистую красавицу в ярких чёрных, рыжих – почти красных и белых пятнах, с аристократичными белыми носочками на всех четырёх лапах и длинными кисточками на ушах. Здоровенная лошадь носилась по дому, сворачивая и опрокидывая всё на своём пути. Охота у неё, что называется, зашла. Кошка, не хуже куницы или соболя ловила белок. Лазила по деревьям за птицами – один раз припёрла крупного тетерева. Как и выследила только! Под домом устраивала засады на мышей. Лопала их от пуза и нас, убогих (с её точки зрения) подкармливала. У неё был свой путик, который она ежедневно обходила, проваливаясь в рыхлый снег по самую макушку – круг диаметром почти в километр вокруг оврага. Встретив лису – своего конкурента в охоте на мышей, бесстрашно кидалась на бедную псинку, оглашая лес дикими воплями (по ним я её однажды и нашёл) и, стараясь вцепиться ей в чувствительный нос. В общем, жила на полную катушку. При этом, с нами она оставалась исключительно ласковой и понятливой кошкой. Приобрела привычку ежевечерне устраиваться у меня на солнечном сплетении, млея от впитываемой энергии моего средоточия. Её собственный источник тоже бурно развивался и, как следствие, тащил за собой развитие тела - растёт и растёт, я думаю, вымахает не меньше сервала. Из гладких тонких дощечек я изготовил ей домик, чем-то похожий на скворечник – с такой же круглой дыркой сбоку и крышей со скатами. Он был тщательно обследован, признан годным к эксплуатации и после одобрения мы с Эльфи торжественно водрузили его на печку – самое тёплое место с отличным обзором всего происходящего в доме. После наших поездок по дорогам вокруг Майнау у Сиджи и Юта дело сдвинулось с мёртвой точки – они начали понемногу использовать телекинез – первое и самое главное умение в их положении. Особенно старался Сиджи. Не удивительно, он был гораздо собраннее Юта, да к тому же у него не было рук и теперь он старался их заменить телекинезом. Волосы на головках детей уже отросли чуть ниже плеч и теперь составляли предмет их гордости. Ют с величайшим удовольствием расчёсывался сам и только заплетать густые блондинистые пряди разрешал Адельке или Элку. А Сиджи по понятным причинам пока этого делать не мог. Его бордовую шевелюру чесали все – и Ют, и Аделька и Элк. И даже я иногда запускал неё руки, доставляя ребёнку настоящее наслаждение. Вот, правда, он если бы мог, кончал бы, наверное, от того как я массирую его головку под густыми, даже гуще чем у Юта, волосами. Учитель, приходивший обучать всех троих мелких, не мог на них нахвалиться. Даже Аделька, отставший было в арифметике, с помощью Сиджи и Юта, нагнал пропущенное, а те и были рады стараться – ещё бы – выполнили поручение господина, а к тому же неосознанно применяли на беззащитном прислужнике гипноз. Еще немного и Сиджи можно будет сажать за стол, где он будет самостоятельно есть, поднося ложку ко рту телекинезом! Вот с передвижением детишек сложнее – сами себя они таскать не могут – телекинез не действует на применяющего его искусника, а поднимать себя за что-то (одежда или специальные ремни) они пока не могут. Пришла пора задумываться о сборе в длинное путешествие в Лирнесс. Подбирать крепкую одежду, походную посуду. Пару ножей, топорик (хотя зачем они мне?). Жратву бы какую-нибудь, чтобы хранилась подольше. Соль, сахар, чаёк местный. Мыльце, шильце. Палатку опять же. Хорошо бы спальный мешок. Местные не знают, что это и путешествуют без них. Но я то знаю. Будем думать. Хорошо бы ещё карту хоть какую-нибудь найти. Так-то ясно, что на юг надо двигаться и пойду я сначала один и не пешком. Но без карты… Хорошо бы ещё свои космы укоротить, а то шататься по лесу с патлами почти до задницы… Я недавно пробовал укоротить волосы – просил Эльфи подрезать их на полторы пяди. До сих пор вспоминаю. Мало того, что они были очень толстыми – как у лошади, так ещё и подрезав их, я почувствовал натуральный дискомфорт! Кожа на голове ныла как больной зуб. Вот, знаете, когда он ещё не болит по полной программе до искр из глаз, но уже твёрдо встал на путь конфронтации с остальным организмом и настойчиво напоминает о себе – я тут, я болен. И чем дальше, тем сильнее и сильнее. Эльфи, укорачивая эту косматую аномалию, долго ругался – что-то там с его ножницами произошло, что ему категорически не понравилось. Но общими усилиями мы справились и после стрижки меня одолела тоска, натуральная тоска по кальцию. Даже во сне приснился кусок мела. Оскоблённые стрижкой волосы в течение декады наверстали упущенное и снова поставили меня перед выбором – стричь или не стричь. Вот обреюсь налысо - будет легко и просто. А что? Таскаться по лесам и горам лысым - любо дорого. Кто там меня увидит? А если и увидят, то на мне не написано, что я оме. Мужик и мужик. Мало ли кто по лесу шатается. Хотя любое сословное общество категорически не приемлет какую-либо перемену социального статуса. За притворство дворянином полагается нешуточная казнь и только смертная. А ещё надо думать куда пристроить на время моего путешествия Эльфи, Веника и Машку. Примерно ясно куда – в дом к Сиджи и Юту. Но… Надо договориться с фон Эстельфельдом, чтобы не убирал стражу, договориться с дознавателями, чтобы они как искусники присмотрели за всем этим кильдимом. И если на фон Эстельфельда я могу повоздействовать гипнозом и внушением, то с Гуго и Вальтером только уговоры или?.. Мне в своё время попадались в замковой библиотеке сведения о клятвах Великой Силой. Вот если бы удалось их уговорить на такую клятву. Они мне присмотр за Эльфи и детьми, а я им что?.. Можно ещё попробовать переговорить с властями наместничества, типа, я иду искать пути в Тилорию и пробовать восстановить портальную сеть, а они мне взамен присмотр за моей развесёлой компашкой. Сами они вряд ли смогут что-то нормально организовать. Расстояния-то гигантские. Планета примерно как наша Земля – судя по гравитации. Майнау где-то на широте Архангельска или даже севернее, а столица Тилории – примерно Кипр. Лирнесс по широте там же, даже чуть южнее. То есть две-три тысячи километров как с куста. Сколько времени займёт такой поход на своих двоих, да ещё по диким необжитым лесам и горам? А реки? А если море встретится? Или озеро, наподобие Байкала или Великих озёр в Америке? А я искусник-менталист – значит, владею телекинезом, левитацией и телепортацией. Мне проще всего передвигаться на неопределённо дальние расстояния. После дня весеннего равноденствия в здешних краях наступает настоящая весна – ночью устойчивый плюс, тают снега, вскрываются реки и озёра. Потихоньку летят водоплавающие птицы. Пережду пару декад после равноденствия и буду выдвигаться в поход… А пока… До таяния снегов у меня дней двадцать ещё есть для раздачи всех долгов. У меня ещё три необслуженных урода где-то в городе болтаются. Да и с Дитричем надо как-то развязаться напоследок. Проследить. Может, помочь с чем. Вот бы он забеременел! Подарок от меня напоследок! В смысле, не я его осеменю – нечем, но с моей помощью ему бы ребёночка заделать, да и два его балбеса-сосупружника (сослуживцы – гы!) тоже бы было не худо, если бы залетели. А что? Крафт ещё живой. А кто там будет разбирать, дымит ли у него коряга или нет? Пусть говорят, что от мужа – и делу конец. Зато занятие появится сразу у всех троих. А потом пусть хоть все трое друг с другом любятся! Зато меня забудет быстрее - ребёнок это не тот повод, чтобы предаваться воспоминаниям о демоне. Некогда просто, я знаю. Хотя... мозги я ему перекосил знатно... Н-да-а… Мечтать не вредно… Вредно не мечтать. Так славно всё спланировал. И подопечных пристроил, и Дитрич-то у меня забеременел и в поход-то я уже отправился. И даже вернулся и портальную сеть восстановил… Я лежал на топчане, закинув руки за голову, рядом, уткнувшись носиком мне в подмышку, сопел Эльфи. Машка, почувствовав, что я не сплю, высунувшись из домика и свесившись вниз, наблюдала за мной с печки. За бревенчатой стеной выла вьюга. Опять метёт. Опять с утра вычищать овраг от снега. С такими снегопадами весной нас половодьем в этом овраге смоет к чертям собачьим. Надо будет что-то придумать. Опять что-то придумывать… Веника я в полночь уже кормил… Теперь спать будет до утра… Хорошо… Тепло… Уютно…Глаза слипаются… - Господин мой… Чёрт! Выспался! Сон сняло как рукой – ожил микропортал, оставленный мной Дитричу. Не пойду. Ну его. Хотя и хочется… Нет. Не пойду. - Господин мой... Почему вы бросили меня? Я виноват перед вами? Тьфу ты! Mein Herrgott! Я сейчас дам ему господа бога! Именно так переводилась на русский кликуха, данная мне Дитричем. Или не ходить? Боюсь я. Себя боюсь. Я повернулся на бок, лицом к Венику, сладко посапывавшему в кроватке - боковая спинка его кроватки была опущена для нашего удобства. Протянул руку, проверил мелкого. Эльфи, выпихнутый из подмышки, зачмокал во сне и, поскуливая, начал елозить по топчану, разыскивая меня. Нашёл. Зажав растрёпанные космы, упёрся щекой мне в спину, закинул на меня тоненькую ручку и, блаженно выдохнув, снова заснул. Кошка, видимо чувствуя моё состояние, выбралась из своей избушки и села на край печки, пристально разглядывая меня сверху. - Ну что смотришь? – вздохнул я, облапленный омегой. Машка чуть сощурила глаза, дёрнула ухом, дескать, тебе решать, пойдёшь или нет. Я, если что, прикрою. * * * Я сижу на пятках посреди спальни Дитрича на огромной шкуре полярного медведя. Тело моё обнажено. Напротив меня в той же позе и тоже обнажённый сидит Дитрич. Руки его с широкими металлическими браслетами на запястьях, ладонями вверх безвольно лежат на коленях, голова опущена. Он виноват перед Господином. Иначе, почему Господин не приходил к нему? Я, ощущая всё, что он чувствует, разглядываю сидящего передо мной омегу. Длинное каре густых чёрных блестящих волос закрыло щёки. Волосы… щёки… Я судорожно выдохнул. Где-то в глубине, ниже пупка заворочалось горячее яблоко и я с удивлением почувствовал как оживает мой член! Сам! Без команды! Тонкие длинные пальцы рук омеги, лежащие на бёдрах, дрогнули – он почувствовал запах возбуждения исходящий от меня. Волосы чуть качнулись – Дитрич не сдержался и пошевелился без разрешения Господина… Ох-х… Плохо… Крупные розовые соски напряглись и затвердели. Господин, я не властен над ними! Они… сами… Демон, демонстрируя роскошный стояк некрупного члена, поднялся на колени, протянул руки к лицу Дитрича, взял его в ладони и поднял, разрешая, таким образом, смотреть вверх, на себя. Белые волосы Господина, свалившись из-за спины, снова, как и тогда, накрыли обоих. На шее омеги, на чёрной бархотке качнулся медальон микропортала. Дитрич, всё также, не поднимаясь с колен, шаря расширенными зрачками восторженных глаз пытался рассмотреть в полумраке спальни лицо Господина, его прекрасное лицо и безумно страшные драконьи глаза, сейчас, в темноте, отсвечивающие красноватым светом. Нутро омеги сладостно сжалось от восторга и благоговения, он моргнул, лицо его уютно лежало в тёплых ладонях Господина. Господин, они сами… слёзы счастья вдруг, разом неудержимым потоком залили глаза, потекли вниз и в стороны, туда, под ладони демона. Нос заложило и Дитрич облизал приоткрытые опухшие губы стараясь дышать ртом. Почему Господина так долго не было? Это я виноват… Господину было плохо со мной… пронеслась шальная мысль, в последнее время ходившая по кругу в голове несчастного омеги. - Я не хотел тебя убивать, - пророкотало в голове омеги. О чем говорит Господин? На солнечном сплетении Дитрича чуть виден шрам от укуса. Да, он долго подживал. Но! Это память о Господине. Его метка! Я принадлежу ему и Он, в великой милости своей соизволил пометить меня. А что это у тебя такое? А? Запястья и бёдра омеги были перетянуты железными браслетами. Как! Ты посмел принадлежащее мне тело оскорбить такими «украшениями»? Господин мой – это та самая «змея железных обручей». Та, которую вы мне приказали носить. Я долго медлил. Недопустимо долго… Простите меня Господин. Омега, прикрыв глаза, попытался склонить удерживаемую мной голову вниз. Хм-м…Я резко приник к лицу Дитрича, наши губы почти коснулись друг друга… Дыхания смешались… Омега поначалу запаниковал, а теперь его раздирало предвкушением и восторгом. - Ты больше никогда не оденешь это, - прошептал я, вколачивая эту мысль в голову Дитрича гипнозом. Железки звякнули и, сдёрнутые телепортацией, свалились на шкуру рядом с нами. Запах, моего носа достиг восхитительный запах возбуждённого омеги, принадлежащего мне. Он течёт…Я оскалился… И тут же сжал губы, одёргивая себя – не хватало, чтобы демон снова вырвался на свободу, рвя тело Дитрича и расходуя мои годы жизни. Господин, вы хотите… меня…, кусайте, рвите до крови…я…я… хочу этого… Омега судорожно выдохнул, предлагая мне своё тело. Я так ждал… вас… И мне даже снилось… Нет… я сел обратно на пятки, отпустил миловидное лицо Дитрича и потянул его к себе, прижал к груди. Рука моя медленно, сильно надавливая на податливую спинку, заскользила вниз, к круглой мокрой попке… Омега, не веря себе, и наслаждаясь восхитительным запахом тела Господина, вжал счастливую мордочку в грудь демона, нежно обхватил его за спину и застыл, покорный воле инфернала, ожидая в какую сторону качнёт фантазию Господина, готовый следовать за ним в ад или в рай. Эмпатия моя – моё проклятье и моё благословение – вела нас в этом безмолвном диалоге тел и затаённых мыслей. Я, не выпуская покорного омегу из объятий, повалился на спину, вытянул из под себя согнутые в коленях ноги и Дитрич оказался полностью лежащим на мне, придавив безволосым лобком мой окаменевший до боли член. Омега, широко разведя ноги в стороны, лежал на мне и ошеломлённый свалившимся на него счастьем и фактическим дозволением Господина, несмело, опасаясь окрика, невесомо целовал меня в грудь, постепенно подбираясь выше и выше, к шее. Придавленный им было член мой, освободился от невеликого груза его тела и уверенно и дерзко смотрел прямо в то место которое и было предназначено ему самой природой Эльтерры. Розовый сфинктер омеги влажно блестел, по мере движений тела хозяина выпуская на свободу больше и больше густой смазки, она стекала вниз по нежной коже мошонки и на лобке Господина уже образовалась небольшая ароматная лужица. Я не отрывая руку от поясницы Дитрича спустился ещё чуть ниже и обхватив мягкую тёплую ягодичку сжал её, впиваясь ногтями в податливую плоть. Дитрич, не прекращая своего занятия, судорожно выдохнул, выпустил чуть прикушенную губками кожу на моей шее, прижался щекой к моей груди и что есть силы вжался в моё тело, будто пытаясь запомнить, сохранить где-то глубоко в себе это ощущение. Именно это он и делал – донесла до меня эмпатия. Я ухватил тонкие косточки таза омеги обтянутые тёплой кожей и подал его вниз, к члену. Дитрич не сопротивляясь следовал моим желаниям. И вот уже одноглазый своевольник (подумать столько – сам! Сам очнулся от спячки) попробовал на вкус желанную цель. Сфинктер омеги, давно ожидая того момента, когда его одиночество будет разрушено яростным вторжением, подался, выпустил из себя ещё одну порцию смазки тут же смешавшейся с преякулятом члена и вдруг распахнулся под настойчивой просьбой гладкой чувствительной головки вторженца. Я насадил омегу глубже и мы застыли без движения, я, наслаждаясь проникновением в горячую глубину, а омега чувством заполненности и близким присутствием любимого и страшного до обморока существа. Анус Дитрича привык, чуть растянулся и потребовал продолжения. Я вжался глубже в податливое тело, а затем, схватив его под бёдра, притянул их ближе, на себя, так, что Дитрич упёрся коленями в шкуру медведя на которой мы лежали. Таз его приподнялся и у меня появилось пространство для манёвра, я толкнулся вглубь омеги, заставляя его вздрогнуть, ещё, ещё… Темп нарастал, тонко ощущая всё, что чувствует Дитрич, я, отпустив его ноги, упёрся ему в плечики и приподнял его верхнюю часть тела над собой. Он переступил руками и положил ладошки мне на грудь. Угол входа в его анус изменился и теперь активно работающий член стал сильнее касаться простаты. Дитрич, низко наклонив голову со свесившимися волосами, кусая губы, наблюдал за мной сверху. Волосы качались в такт движениям, в такт им же покачивалась и голова омеги. Щёки его пылали, периодически облизываемые искусанные губы опухли, на шее и груди проступили красные пятна – он был тонкокожим с удивительно белой полупрозрачной кожей. Омега блаженно прикрыл глаза, снова открыл их – осоловелые, чуть косящие от наслаждения, без капли разумной мысли. Он прислушивался к происходящему внутри его, а я слушал его эмоции. Пальцы Дитрича начали судорожно шарить по моей груди, сжиматься, тело задрожало, судорога наслаждения колотила его сильнее и сильнее, тонкие ручки подломились и он бы упал на меня, вжимаясь в горячее тело и шаря по нему руками, выискивая где-то в нём то немногое, что пока ещё отделяло его от вершины наслаждения, куда он так старательно, покорный воле Господина забирался, но… Я не дал ему упасть на меня. Придержал телекинезом хрупкие плечи. Голова омеги закинулась за спину, рука капризно хлопнула по моей груди – ну, я же хочу, ну почему? Ой! Господин мой… я виноват, виноват… Правая рука омеги взметнулась и зажала самыми кончиками пальцев рот, судорожно хватавший воздух… Спина Дитрича прогнулась, он закидывался дальше и дальше, разводя ноги шире и насаживаясь глубже на мой член. Эх, коротка кольчужка! Я, наблюдая кайфующего на мне омегу, сформировал телекинетическую палку, пристроил её к концу члена, отслеживая состояние Дитрича, расширил её и толкнул вглубь. Пошёл! Дитрич хрипло выдохнул, лицо его с закрытыми глазами задрожало… - На меня смотри! – приказал я омеге. От опустил голову с качающимися у щёк волосами и серые глаза, наполненные слезами, затуманенные подступающим оргазмом, уставились на меня. Слёзы, горячие слёзы капали мне на грудь. Он из последних сил снова двумя руками упёрся мне в грудь и, покачиваясь от толчков, прогнувшись в спине, сидел на ходящем внутри него члене, неотрывно смотря на меня полубезумными глазами со сжавшимися в точку зрачками. Он из последних сил держится! Разгорячённая простата вот-вот разрядится и пульсирующее от наслаждения влагалище, наконец-то принявшее участие во всём этом действе, готово передать ей свою эстафету. Фейерверки, звёздочки перед глазами, картинка Господина, расплывающаяся из-за слёз – всё это смешалось в голове омеги, руки, упиравшиеся в тугую горячую грудь, тряслись, судорожно хватали, царапали тело Господина... Он, наконец, смилостивился, перестал двигаться и отпустил влажное от пота, задыхающееся тело омеги, тот без сил повалился на лежащего под ним Господина, угол вхождения члена опять изменился, и простата, ждавшая только такого вот мгновения, сжалась, даря последнее в этом оргазме наслаждение. Дитрич, раскинув согнутые в коленях ноги по бокам тела Господина, хрипло дыша, с зажмуренными глазами, лежал на нём без сил и, содрогаясь в пароксизме неизъяснимого наслаждения, изливался на живот Господина слабыми толчками омежьего бесплодного семени. Член демона так и оставался в его хлюпающем сфинктере, время от времени нежно сжимавшем горячее орудие. Я, не поднимая с себя омегу и не вытаскивая из него член, осторожно распрямил его затёкшие ножки и полностью уложил его на себе. Дитрич, чувствуя в себе мой член, свёл ноги вместе, плотнее сжимая его в растянутом сфинктере и пытаясь доставить мне большее наслаждение. Я положил руку на его влажную ягодичку и придержал едва дышащего, но пытающегося проявить активность любовника. Дитрич лежал на мерно вздымающейся груди Господина и слушал как сильно и спокойно бьётся его сердце. Господин… Омегу захлестнула волна нежности, захотелось обнять его, прижаться к сильному, завлекательно пахнущему телу и никогда-никогда не отрываться от него. Ну вот, опять слёзы потекли. Омега, шевельнул головой, чмокнул Господина во вздыбленный сосок, счастливо выдохнул и закрыл мокрые глаза… * * * В морозной темноте возвращаясь от Дитрича, заснувшего прямо на мне и перенесённого мной в кровать, я, радуясь про себя, тому, что демон не проявился, уклоняясь от патруля стражи зашёл в какой то переулок и здесь – о чудо, о великое счастье! О Великая Сила! Я нашёл сразу троих оставшихся насильников. Эти гады, оказывается, жили все вместе в одной квартире. Два сына-альфы и их поганый папашка. Здоровые молодые балбесы не были женаты, честно мне глубоко фиолетовы причины по которым они не смотрели на особ противоположного пола. А папашка – молодец, классный дядька! Развратил сынков ещё когда им по девять лет было. И с тех пор так и сожительствовал с ними. Папа, родитель детишек, узнав о совершённом через год после происшедшего, не выдержал – утопился в речке, протекавшей через Майнау. Отец мальчишек больше не женился. А зачем? Шишку есть где попарить, а нового супруга кормить, одевать надо… Через пару-тройку лет пацаны и сами вошли во вкус, распробовали, что называется. В подростковом возрасте гормоны крышу рвут только так, а тут такое подспорье – всегда готовая задница отца и брата. Папашка выглядел молодо и импозантно, но попытки незамужних омег пофлиртовать с ним неизменно отвергал. А мальчишки… Частенько, не скрываясь, целовались прямо на улице, да к тому же оба отрастили по роскошной омежьей шевелюре. Ну нравилось им так. Хотя, было дело, на омег тоже посматривали, это да. Но так, чисто платонически. И тут, не так давно, кто-то из знакомых свёл папашку с Орсельном и Одноглазым. Тот, увлечённый открывшимися перспективами, даже вложился в дело деньгами. Ну а к Затейнику приходил иногда поразвлечься, развеять, так сказать, тоску серых будней. Пацанов своих тоже приучил… Горел фонарь перед домом любителей экзотики, падал тихий снежок. Только недавно кончилась метель и небо вытряхивало из своих недр остатки былой снежной роскоши. Я стоял под фонарём и размышлял. Есть ли пределы человеческой… как даже и назвать не знаю… жестокости… Нет… это не жестокость… Разврат? Может быть… Улица, на которой жили любители особых развлечений была достаточно широка и по её середине росли посаженные в один ряд довольно толстые раскидистые деревья. Одно из них росло как раз перед домом козлика-папашки. Зайдя в калитку, я просканировал весь дом. Хм. Слуг нет. Спят все трое. Сладкие мальчики вместе в одной спальне, а их отец в своей. Дверь тихо открылась – замок и внутренний засов не смогли противостоять телекинезу. Промчался по дому. Рывок телепортации и ничего не понимающий, обалдевший со сна папашка, в одном исподнем на улице под деревом ярко освещённым фонарём. Благостное настроение после секса с Дитричем безвозвратно испорчено. Папашка – Конрад Сак босиком стоит в глубоком снегу. Не может издать ни звука – ему не позволено – голосовые связки перехвачены. Обнажая крепкое подтянутое тело, со свистящим шелестом разорвалась длинная ночная рубашка. Я подошёл к нему почти вплотную, разглядываю господина Конрада, съёжившегося от холода. С негромким треском отломлена тонкая, в палец, ветка дерева. Склонив голову набок вглядываюсь в Саковский организм. Обезбол. Полный. Вот так. С уже слышанным ранее звуком (когда потрошил насильников Эльфи) внизу живота Конрада разошлась разрезанная телекинезом плоть. Завоняло. Разрез прижжён. Вот она толстая кишка, вот она, родимая. Выдернута наружу. Конрад, забыв про мороз, с трясущимися губами наблюдает за тем, что происходит. С ним происходит. Кишка оборвана в теле. Во избежание кровотечения место разрыва прижжено. Завоняло дерьмом. Свежак. Остро заточенная палочка, глубоко войдя в дерево, с размаху прошивает кишку, пришпиливая её к коре. Из прокола потекло. Кровь, пополам с дерьмом капает на снег. - Пошёл! – пинаю я Конрада, заставляя его идти вокруг дерева. Альфа едва жив от ужаса, ноги подгибаются, но боли он не чувствует. Я не даю ему упасть и переставляя его ноги телекинезом, как куклу, хрустя снегом и протаптывая в нём тропинку, веду по кругу, огибая дерево. С влажным чмоканьем сизые кишки разворачиваются, тянутся из разреза на животе, вялыми петлями обматывая ствол... Семь метров... Длина кишечника человека семь метров… Надеюсь искусники не смогут его вылечить. Мертвых лечить невозможно. Тело альфы с вытянутыми из живота кишками я оставил, привалив его к стволу. Для полноты картины ещё две веточки были вбиты в ствол с обеих сторон под челюстью, удерживая голову вертикально. К утру сдохнет… А викинги прикольные ребята. Да.