Как быть?

Весна полностью вступила в свои права. Деревья покрылись цыплячьим пухом молодой листвы. Кусты орешника стояли покрытые золотистыми серёжками. Лёгкий ветерок, залетавший иногда в наш лес, срывал целые облака зеленовато-прозрачной пыльцы, колебля мохнатые длинные соцветия. Огромные шмели, басовито гудя, солидно, со знанием дела, занимались поиском пока ещё редких первоцветов. Бесцеремонно пригибая лепестки, влезали в раскрытые венчики, копошились там и перемазанные пыльцой, победно трубя, летели к следующему голубоватому цветку. Я отчего-то полюбил сидеть на солцепёке, привалившись к нагретой бревенчатой стене, наблюдал оживающий после суровой зимы лес, слушал шелест ветра, сухие палочные удары друг о друга пока ещё голых ветвей, вопли ворон возле растрёпанных гнёзд. Блаженно щурился и вдыхал терпкие, горьковатые запахи молодых листочков, прошлогодних бурых листьев, слушал теньканье синиц… А потом заболел Веник. Несколько раз я выносил его на солнышко. Ребёнок с удовольствием сам (!) сидел в ещё зимой сделанной для моциона на свежем воздухе деревянной люльке, держался ручками за гладкие бортики. Вертел головой, наблюдая весеннюю жизнь леса. Жмурил ярко-синие глаза искусника. И вроде бы холодного ветра не было, и одевали мы его с Эльфи, а вот поди ж ты… В ночь поднялась температура, Веник не реагировал на свет и наши разговоры, поесть не смог – срыгнул всё, что ему дали и только жадно пил. Я, пытаясь сбросить, судя по всему запредельную температуру, обтирал его влажным полотенцем, смоченным разведённой тёплой аквавитой. Он задыхался, мучительно кашлял – в лёгких всё хлюпало и булькало, весь горел, красное личико осунулось, под глазами появились круги. В общем, ночь прошла в сплошных мучениях. Утром, едва рассвело, я с ребёнком на руках рванул в город – нужно было показать младенца мастеру Дитриху – целителю. Аделька убежал с запиской по уже знакомому адресу и ближе к полудню целитель прибыл. Осмотрел Веника, покачал головой, затем оглядел меня, проведшего ночь на ногах: - Оме, не стоит так переживать. У мальчика всего лишь банальная простуда. Я его осмотрел, в лёгких чисто, воспаления нет. Вот вам списочек лекарств – мой предыдущий пациент сбегает и принесёт всё, что нужно. Попьёте травки разные. И, оме, - Дитрих склонился над столом, выписывая ещё один рецепт, - я полагаю, что вам тоже необходимо успокоиться… Вот эти капельки вам помогут… - Да я…, - не нашёлся что сказать я. - Нет, нет, оме, ребёнок будет здоров. Успокойтесь, пожалуйста, - целитель накрыл своей морщинистой рукой мою руку, - сама Великая Сила не даст случиться ничему плохому. Мы, искусники очень живучи. Вам ли не знать… Конечно, болезнь ребёнка не смогла задержать нашу подготовку к отбытию из Майнау, но пару декад придётся подождать – это точно. А пока, на время лечения, сборы лекарственных трав прочно прописались в нашем зимовье. Настои, отвары, лечебные ванночки – в этом я быстро стал специалистом. - Учись, Эльфи, - наставлял я Личного Слугу, заваривая отвар ромашки, - пригодится. Родишь, ребёночек обязательно болеть будет. Они без этого не обходятся. А тут и ты во всеоружии. - Да что вы, оме, такое говорите! – возмущался Эльфи, - почему обязательно болеть будет? Мой ребёнок болеть не будет! - Ага, ага, - задрал я голову к потолку. Глаза-то поднять не получается. А какая, кстати, тут детская смертность? Судя по земным меркам средневековья – запредельная. Процентов 50 точно, а то и больше. Здесь вряд ли меньше. Так, что учиться лечить детей надо. Мало ли… * * * В один из свободных дней, когда здоровье Веника уже не вызывало беспокойства и его можно было спокойно оставить на Эльфи, я пришёл в город и решил закончить все дела с Аделькой. Не так давно мне пришла в голову мысль – всё моё окружение говорит по-русски – Эльфи, Сиджи, Ют. Это все те, с кем я ухожу. И только Аделька выбивается из этой картины. Непорядок. Вот, скажем, падаем мы – наш самолёт развалился в воздухе. Ору я: мать-перемать, прыгаем с парашютом!.. Не, не то это… Чёй-то загнался я… Но всё равно… Все говорят, а он – нет. Неправильно. Даже Веник с Машкой на русский откликаются. Короче, решено – ставим Адельке язык. В кабинете бывшего хозяина дома, там, где Аделька и спал, я усадил его рядом с собой: - Аделька, я тебя так буду называть, можно? Омега кивнул головой, любопытство и симпатия донеслись до меня через эмпатическую связь. - Ты уже большой мальчик и учишься с Сиджи и Ютом… Погоди…, - остановил я вскинувшегося было с благодарностями мальчишку. - Ты наверняка слышал как Сиджи и Ют разговаривают между собой на особом языке? - Да, оме, слышал. Так интересно… какой-то язык интересный, - откликнулся Аделька. - А хочешь научиться на нём говорить? - Конечно, хочу! Если можно…, оме, - Аделька умоляюще сжал ручки на груди. Вот так я заручился согласием омеги на установку ему русского языка. Умостив головку мальчишки на коленях я погрузился в его сознание… Ну что можно сказать? Аделька недалеко ушёл от Эльфи. Туманная мгла неопределённости. Беспорядочные записи воспоминаний. Хотя такого бардака как у Эльфи не было. Видимо, сказалось совместное обучение с искалеченными омежками. И тоже границы сферы личности терялись в тумане, хотя я чувствовал, что это именно сфера. Пытаясь что-то рассматривать, я заметил какое-то весьма крупное светлое пятно, приблизившись к нему я понял, что это образ того самого альфы-насильника. Альфа стоял со спущенными штанами, в его промежности клубилось тёмное пятно неопределённости – видимо омежка подсознательно пытался вытеснить из памяти страшные для него события. Альфа дёргался, протягивал руки, пытаясь схватить ускользающий образ хозяина сознания. А рядом шла целая череда размытых образов полуголых мужиков разного возраста. Образы наслаивались друг на друга, шевелились, плыли, мелькнуло толстое лицо и сразу за ним проявилась здоровенная альфовская елда с оттянутой назад крайней плотью… Ф-фу-ух… Да что такое-то? Разогнав неясные образы, я обратил свой взор вниз. Там, внизу, где-то подо мной, скорчившись между стопок листков памяти, пождав колени к груди и обхватив себя за плечи, лежал на боку тощий голый омежка. Образ Адельки, как его изнутри видит его же сознание… И действительно, вспомнил я, когда он нам попался, он ведь на грани был. Хотел умереть… В тринадцать-то лет! Хотя-я… Подросток, психика нестабильна. Они часто склонны к суициду… Я разом решил разрубить этот гордиев узел – опыт путешествий по сознаниям омег давал возможность предсказать последствия своих действий и надеяться на положительный результат. Представив себя ярким тёплым шаром солнца, я разогнал мутную хмарь с летающими рожами и членами и поддёрнул к себе тщедушное тельце Адельки. - Я! Я твой оме! Не бойся, малыш! – транслировал я. Аделька, задрав голову, неверяще смотрел прямо в шар тепла. Несмело протянул руки, и вдруг прижался щекой к густому мягкому меху (пришлось срочно моделировать нежнейшую песцовую шкурку!). Тёплый шар рос-рос и скоро совсем охватил всего Адельку целиком, отогревая его личность. А я внимательнее присмотревшись к подопытному, заметил вдруг, что в его лобок, чуть выше сжавшегося членика (по другому это не назвать) вцепилась отвратительная болотно-зелёная тварь. Тварь время от времени шевелила мощными челюстями и глубже забуривалась в податливую бледную кожу. А вот и кольповагинит! Схватив тварь за загривок я безжалостно потянул её на себя (мне он по любому не грозит – обосноваться не на чем). Она попыталась зарыться глубже, завертелась, влажная вонючая кожа начала выскальзывать из моих виртуальных рук. Лицо Адельки исказилось от боли… Я остановился… Ребёнка жалко… Но, вспомнив, как пластал разных тут, решил действовать до конца – Адельку надо избавить от такого поганого подселенца. Мысленно сформировал гигантские щипцы, ухватил ими тварь и, поворачивая по часовой стрелке, потянул на себя. Царапая кожу омеги, тварь засучила когтистыми лапами и попыталась заглубиться в живот Адельки. Тот начал корчиться от боли. Терпи, хороший мой, терпи… Сейчас всё кончится… вот уже… пош-шла, пошла паскуда. Повернув щипцы сильнее, я почувствовал, как что-то внутри твари хрустнуло, она забилась сильнее и растягивая кровавую слюну зубастая пасть показалась на поверхностью живота… Есть! Готово! Отшвырнув мерзкое существо я представил, как давлю его ногой и тварь, брызнув ещё сильнее завонявшими (хотя куда уж больше-то!) внутренностями, расплющилась. Рана на лобке Адельки не кровила – да и трудно течь виртуальной крови, тем более, когда непосредственные участники сего действа категорически не желают этого – хозяин сознания и я – его бесцеремонный гость. Я махнул рукой, представляя как шью рану. Края кожи сошлись, но гладкой она почему-то так и не стала – уродливый шрам остался. Херург, блин! Именно хЕрург! От слова хер… Оглядевшись, я по давно сложившейся программе действий вызывал из собственного сознания том русского языка и аккуратно примостил его между кучек листков памяти Адельки. Из окружающей мглы навытягивал ассоциативных связей, отпутал ими фундаментальную книгу (интересно – том русского языка в каждом из посещённых мной сознаний выглядит по разному). Ну всё! Моя работа окончена. А рана на лобке омеги… Что ж… видимо, так его сознание интерпретирует перенесённое и не до конца вылеченное заболевание. Не боись, Аделька, мы тебя вылечим… Всё будет путём. Всё. Растормошив пригревшегося на моих коленях мальчишку, я попробовал заговорить с ним по-русски: - Ну как? - С-с-што, оме? – ответил он мне тоже по-русски. Ничего, приживётся. - Всё, Аделька, теперь ты можешь говорить с Сиджи и Ютом и никто вас не поймёт, - разъяснил я, осторожно дотрагиваясь пальцем до носика омеги, - Понял? - Д-да, оме, понял. Ну вот – дело сделано. Теперь можно спокойно материться и меня поймут так, как нужно. Х-хе… Шучу… * * * А весна всё шире и шире разворачивалась, вступала в свои права. И вот уже под лёгким тёплым ветерком стал слышен шелест листьев. Тени, перебегавшие по прошлогодним палым листьям стали совсем густыми. А в нашем зимовье, столь доблестно укрывшим нас от суровой местной зимы заныли, застонали комары – гнусное порождение гнилостного дыхания болотных демонов. Мучили они нас ужасно, а Венику доставалось больше всех – сладкая кровь младенца привлекала тварей. Я смотался в город, проверил наши заказы, навестил теперь уже оме Сиджи и оме Юта с Аделькой и с трудом разыскал на заметно поскудневшем весеннем базаре отрез кисеи на дверь – в доме становилось слишком тепло и днём её приходилось открывать настежь. А потом мне пришла в голову мысль – ведь и дальше в лесу будет полно комаров, а пойдём прямо через их логово. Значит, кисеи надо взять больше. Я выкупил весь невеликий рулон почти не торгуясь. Кожаные одежки для всех путешественников, наконец, были пошиты и примерены. По моему заказу был изготовлен шатёр для всех нас и я, притащив в овраг, собрал его на площадке рядом с лабазом. Конструкция, где-то два с половиной на два с половиной и высотой около двух метров, с кожаной крышей и парусиновыми стенками, одна из которых, торцевая, могла раскрываться и застёгивалась на деревянные чурочки. Кроме того, все парусиновые стены с помощью застёжек соединялись между собой и при желании можно было расстегнуть одну из стен (или вообще все) и подвернуть её вверх. По низу края парусины были подшиты широкой, в пядь, полосой кожи, на случай прикапывания её в грунт. Крепилась вся конструкция на толстых, сантиметров 8, гладких жердях, соединявшихся между собой через отверстия железными пальцами-штифтами, которые были привязаны к тем же жердям на верёвочках – во избежание потери. Четыре жерди втыкались по углам. Обвязка из них же поверху, по две стропилинки с каждого торца, соединявшиеся коньковой жердью. Сверху на этот каркас накидывается шатёр, четыре растяжки по углам и, вуаля, переносной дом готов. Я сознательно отошёл от всех изысков переносных домов земных туристов – со мной два инвалида и грудной ребёнок, и лазить полусогнувшись в аналоге шестиместной платки меня не привлекало. Несколько раз собрав и разобрав шатёр сначала руками, а затем телекинезом, я выявил кое-какие недостатки, например, по углам нужны люверсы, для того чтобы к ним привязывать растяжки. Такие же люверсы необходимы понизу, в кожаной полосе, чтобы в них было можно воткнуть тонкие колышки, во избежание задирания ветром краёв тканевых стен. Да и окна с клапанами не помешают. Смотался в город, купил пошивочный приклад и на пару с Эльфи мы быстренько, наделали отверстий и обшили их суровой льняной нитью. Прорезал окна, вшил в них кисею и обметал шнуром оконные клапаны, прикрепив к ним ремешки для застёгивания. Шатёр получился несколько тяжеловат, но его вес меня не сильно беспокоил – наловчившись управляться с недосамолётом, я с каждым разом всё легче поднимал его, даже нагрузив пассажирами – брал Эльфи, Веника и Машку. До планируемого отбытия оставалось несколько дней и я решил рассчитаться со всеми долгами в Майнау - Дитрич. На мне висел Дитрич. Пару дней я подстерегал капрала Шиллера – мне нужно было, чтобы он ночевал дома. Наконец, начальство отпустило бедолагу домой и я решил, что в эту ночь и произойдёт моё расставание с Дитричем. Хайнц Шиллер в тот вечер ушёл рано спать – сказались две, проведённые на дежурствах в кордегардии ночи. Весенние ночи коротки и светлы и мне пришлось на достаточно большом расстоянии держать под контролем сознание альфы – основная сложность всего действа была в том, что между домом Дитрича и домом Шиллера было достаточно далеко, на таких расстояниях я ещё не работал, а мне ведь придётся держать под контролем сразу два сознания одновременно. Но, где наша не пропадала. В очередной раз Дитрич проснулся среди ночи от ощущения, что он не один. Господин здесь! Я в своём реальном теле, развалившись, сидел без одежды в кресле, стоявшем в спальне омеги и сейчас представлявшемся Дитричу роскошным троном. Обнажённый омега (всё-таки я приучил его спать голым), откинув одеяло, соскочил с кровати и бросился передо мной на колени, утонув ими в жёсткой густой шерсти огромной шкуры матёрого полярного медведя, покрывавшей середину просторной спальни. - Господин мой! Вы пришли! – Дитрич благоговейно приник губами к внутренней поверхности середины бедра, вдыхая мой запах, уткнулся в него лицом и что-то неразборчиво шептал, щекоча кожу шевелящимися губами. Я дотронулся до мягких, разлохмаченных со сна волос, запустил в них пальцы, коснулся кожи. Омега поднял на меня взгляд влажно блестевших глаз. Я немного пошевелил пальцами, массируя кожу головы и глаза Дитрича заволокло пеленой наслаждения. Судорожно выдохнув, он оторвался от обоняния моего запаха, запрокинул лицо вверх, ко мне. Эмпатия донесла до меня сумбур чувств – восторг, обожание, покорность, желание секса, желание боли… Ох-х!.. Я давно не общался с Дитричем и сейчас лавина его чувств ударила по мне не хуже хорошей дубины. Закрыться! Закрыться срочно! Но с другой стороны…, я не смогу его чувствовать. И самое страшное – не смогу вовремя остановиться. Могу убить…, а он будет молчать…, он позволит мне всё… Ибо такова воля Господина, которым я для него стал. А Хайнцу Шиллеру снился сон… Джис, младший из трёх супругов наместника (это его я видел на балконе во время казни Герхарда Одноглазого) в лёгкой серебристой норковой шубке на голое тело, с высоким хвостом чёрных тяжёлых густых блестящих волос, с глазами, затенёнными мохнатыми ресницами и искусно подведёнными почти до висков, с бутоном алой помады губ, в чёрных до локтя перчатках, туго обтягивающих изящные ладошки с длинными пальцами, в диковинных чёрных сетчатых чулках и с невиданными остроносыми туфлями на высоченном каблуке, походкой от бедра, кокетливо поводя плечами и звучно цокая по деревянному полу, медленно шёл к сидевшему на стуле с широко разведёнными бёдрами в одних исподних кальсонах обалдевшему Хайнцу… Так то, конечно, он раньше видел Джиса и не раз. По службе. Но никак не мог предположить, что тот может так одеваться, а тем более… Джис остановился в шаге от капрала, отвёл длинную полу шубки в сторону и, выпятив бедро, упёрся пальчиками в бок, демонстрируя безупречное обнажённое тело с острыми возбуждёнными сосками плоской груди. Глаза омеги лукаво прищурились, горло Хайнца пересохло, он с трудом сглотнул ставшую вдруг густой и тягучей слюну. В подштанниках стало тесно. Здоровенный альфовский член просился наружу. Джис, видя состояние альфы, картинно мотнув хвостом волос и выдохнув, вскинул глаза вверх. Красуясь, сделал ещё шаг к Шиллеру, изящно согнувшись, приблизил лицо… И вдруг, неведомым образом, подштанников на Хайнце не стало. Возликовавший член, вырвался на свободу и звонко шлёпнул по подтянутому животу альфы, достав до пупка и даже выше. Хозяин безрассудного органа скосил глаза вниз и увидел, как предательское орудие пульсирует от напряжения. Хайнц хотел поднять руки, стыдливо закрыться и не мог – они плетями висели вдоль тела. Омега приблизился ещё, резко откинув обе полы шубки в стороны, наклонившись, быстро поставил блестящий лаком острый носок туфли прямо на сиденье стула, между ног дёрнувшегося от неожиданности Шиллера, в опасной близости от его бодро торчащего члена. Соблазнительное острое колено, обтянутое сетчатым чулком оказалось чуть ниже подбородка альфы. В ушках омеги блеснули гвоздики крупных бриллиантов. - О-оме Джис?.. – с трудом выдохнул наконец Шиллер, сглотнув пересохшим горлом. Левой рукой Джис взял Хайнца за подбородок, чуть приподнял, потянул к себе… Запахло иланг-илангом, корицей и чуть-чуть горьковатым табаком. Хайнц, ожидая поцелуя, вытянул губы, прикрыл глаза. Но… ничего не последовало. В свободной руке Джиса склонившегося над Хайнцем вдруг неведомо откуда оказалась тонкая длинная чёрная палочка, на её конце тлела, исходя ароматным дымом, белая бумажная гильза. Омега медленно обхватил полными губами порочно-красного рта черную палочку, сексуально втянув щёки, затянулся и, приблизившись, выдохнул душистый дым в лицо Шиллеру: - Это я… Ты что-то хотел, мальчик?.. Голова Хайнца от близости вызывающе красивого омеги, от его одуряющего запаха, от дыма тлеющей бумажной палочки кружилась, в глазах плыло… Взгляд несчастного едва мог сосредоточиться на алых губах омеги… Губы Джиса, открывая белоснежные ровные зубки, изогнулись в улыбке, невесомо чмокнули воздух перед самым лицом Шиллера, а тот, как заворожённый не мог оторвать от них взгляда… Оно как-то так… Да… Но расстояние… Дитрич сидел на пятках между моих ног и искал, ждал, ловил на моём лице одни ему ведомые признаки желания. Голова его стремительно переполнялась краснотой, в эмоциях мелькало ожидание и предвкушение. Он ведь ждал, надеялся, учился – Зензи ему столько рассказывал. И сейчас он в каких-то полутора ладонях от притягательного члена Господина. А с каким бы наслаждением он принял его в себя, нет сначала, конечно, ртом. Почувствовать горячую упругую силу на губах и языке… упереть головку в нёбо, протолкнуть её дальше – в гортань и туго обхватить горлом, подав назад, целовать, осторожно двигать вперёд и назад нежную кожу… сдвинув к промежности, обнажать налитую багровую головку, слизывать вдоль уздечки солоноватую каплю тягучего преякулята. Снова потянув на себя кожу, закрыть горячую головку и целовать теперь уже снаружи, а затем осторожно просунув язычок между кожей крайней плоти и головки, круговыми движениями доставлять Господину удовольствие… Только от предвкушения того, что он, Дитрич, хотел бы сделать языком с членом Господина, омега весть промок. Между ягодиц было мокро, смазка щедрыми каплями стекала вниз – на тонкие щиколотки ног, на белый густой мех зверя. «Сегодня последний раз!» - прозвучало в голове омеги. «Моё время здесь истекает!» - раскололись небеса громом приговора. Смертельного, не подлежащего обжалованию приговора. Острые, режущие плоть и сознание, осколки небес сыпались и сыпались на сжавшегося омегу разрывая его разум, кромсая в кровоточащие ошмётки личность… Нет! Нет! Господин мой, нет! Дитрич припал к моему лобку, касаясь подбородком спокойного (команды стоять ведь не было) члена. Рыдания враз потерявшего цель и смысл существования омеги донеслись до меня. А он ведь в шаге от повреждения рассудка – вдруг пришла мне в голову простая мысль. А ну-ка! Я рванул на себя жмущегося в комочек омегу, выдирая его прижатые к рыдающему рту руки, прижал к груди, заставил обхватить себя его кулачками, спустился с кресла на шкуру и сам с широко разведённым ногами сел на пятки, прижимая Дитрича к своей груди. Гладил спутавшиеся на затылке волосы, покачивался, убаюкивая его. Между делом, пробрался в сознание омеги и, легко отыскав эмоциональные связи Дитрича со мной, начал потихонечку ослаблять туго натянутые, готовые вот-вот порваться и разнести всё вокруг, струны. Напряжение понемногу уходило из тела Дитрича и истеричные всхлипы, почти выкрики, сменились горьким безудержным, как плачут только маленькие дети, плачем. Я молча водил рукой по нежной чувствительной коже спинки омеги, понимая, что сейчас ему нужно одно – просто прореветься. А вот потом… А Джис, затянувшись душистым дымом ещё раз, оставил подбородок Хайнца и его рука, шаловливо перебирая пальчиками по груди, спускалась ниже и ниже… Шиллер не мог оторвать взгляда от гипнотических, меняющих цвет глаз омеги, заглядывающего, казалось в самые потаённые уголки сознания альфы… Алые губы, шевельнувшись, чуть приоткрылись и струйка дыма вырвалась из них, разбиваясь о лицо Хайнца. Сладковатый вкус дыма, уносил сознание альфы куда-то далеко-далеко, туда, где, кажется, ещё в детстве, и только в нём, можно узнать, услышать что-то такое… что и словами не выразить, а только почувствовать… Рука омеги в длинной чёрной перчатке крепко схватила за основание здоровенный член, потянула вверх, на себя, даря одновременно и дискомфорт и наслаждение (стоп, стоп, стоп – нам мазохист-альфа не нужен, как он потом с супругом жить будет? Не, не, не). Плетёная веревочная змея, извиваясь, поднялась по ножке стула, на котором сидел Хайнц, и до самых локтей оплела безвольные руки альфы, стянув их за спиной. Усмехнувшись, Джис сел на колени к Шиллеру, лицом к капралу, раскинув стройные ноги в стороны. Плотно придавив своим нефункционирующим членом елдищу альфы, опираясь руками на плечи сидящего, потёрся промежностью о живот Хайнца. Остановился, больно схватив за волосы, закинул голову альфы назад и, нависая над покорным его воле человеком, розовым язычком облизал свои яркие губы. Дыхание Шиллера перехватило, сердце бухало так, что казалось, вот-вот выскочит из груди, горячий член прижатый своим омежьим сотоварищем к животу задеревенел до звона… - Оме Джис… что вы делаете? – едва выдохнул Хайнц и сглотнул. Кадык медленно перекатился под молодой кожей шеи альфы. Омега, снова картинно медленно обхватив губами мундштук, затянулся, прищурил глаза, ресницы дрогнули, губы приотрылись – всё это Хайнц видел прямо перед собой как в полусне – и струйка сладкого дыма ударилась в его нос, рассечённая на два потока, коснулась щёк, затуманила глаза. «Странно, - заторможенно подумал Шиллер, - а глаза совсем не щиплет» Джис, изучая альфу, хищно улыбнулся и, по прежнему, не отпуская крепко удерживаемых им волос, вдруг приник в бьющейся на шее Хайнца жилке. Ах-х! Больно! – промелькнула в мозгу капрала мысль. По шее потекло горячее… Джис оторвался от притягательной шеи и снова начал пристально разглядывать альфу. По его подбородку стекали капли крови. Омега облизнулся. «Упырь! Он упырь!» - паниковал Шиллер. - Не бойся, мальчик! – снова жутковато усмехнулся Джис, мундштук исчез из его руки, он, так и не отпуская волосы альфы, свободной рукой схватил подбородок Шиллера и помотал его голову из стороны в сторону, а затем, повернув её ухом к себе, приник и, касаясь его губами (от чего по телу альфы пробежали мурашки), прошептал: - Я тебя съем. Это не больно. Р-р-р-р… - словно камушек прокатился по его соблазнительному горлышку. Джис опять, не отпуская головы альфы, развернул его лицо к себе, приблизился ещё ближе и впился своим взглядом в голубые глаза Хайнца. Ужас охватил альфу, он пытался отстраниться от сидящего на нём Джиса, заскрёб голыми пятками по полу, пытался что-то сказать, но Джис приник к его губам. Тёплый влажный язык омеги бесцеремонно проник в рот Шиллера, алые губы, оставляя карамельный вкус помады, коснулись ставших вдруг до боли чувствительных губ альфы. Снова и снова… Хайнц уже начал растекаться под искусными поцелуями омеги, как вдруг, острая боль шилом ворвалась в его мозг. Джис, так и удерживая альфу за волосы, отстранился, уголки его губ пошли вверх. «Он укусил меня!» - с ужасом осознал Хайнц, проведя языком по закровившей губе и чувствуя как его член ещё недавно, вот только что, деревянный от прихлынувшей крови опадает, сжимаясь от страха. Дитрич, лёжа на моих коленях и обхватив меня за спину, наконец успокоился. Я чуть шевельнулся, животом несильно толкнул его голову. Он поднял её на меня. Мокрое от слёз лицо, слипшиеся стрелками густые длинные ресницы, распухшие нос и губы. - Господин мой, - гундосо прошептал омега, - я не смогу жить без вас… «Сможешь! Должен!» Дитрич снова приник к моему боку, горячо дыша открытым ртом в один из моих рубцов. Я копался в себе, пытаясь понять, что же я хочу получить сейчас от нашей с ним близости и одновременно показывая Хайнцу историю его незабываемого секса. Почувствовав в груди твёрдый холодный пузырёк от которого вверх к горлу поднималась ледяная спокойная злоба, запустил руку в густые волосы на затылке Дитрича, сжал, так сжал, что омега не смог вдохнуть ставший вдруг тяжёлым воздух. Отслеживая эмпатией его состояние, я почувствовал, что в данный момент это именно то, что ему нужно. Может быть он и не осознавал этого, но боль от схваченных и зажатых волос оказала своё благотворное воздействие – Дитрич переключился. Голова омеги до этого желтевшая от эмоций горя, снова стремительно налилась краснотой сексуального желания. Не выпуская его волос я заставил его отлипнуть от моего тела, опустив, телекинезом развернул спиной к себе, снова усадил на пятки, опять схватил за волосы, ткнул себя пальцами в живот, запуская работу члена и, дёрнув на себя покорного омегу, проник в мокрый анус. Дитрич, жмурясь от боли в удерживаемых мной волосах, с готовностью подавался назад, насаживаясь на постепенно увеличиваемое мной орудие. И вот уже телекинетическая болванка достигла входа во влагалище, по пути немилосердно прижимая горячую от секрета простату. Всё! Хватит! Я с силой оттолкнул от себя достигшего фазы плато омегу. Болванка развеялась и мой член, хлюпнув, выскочил из развёрстой розетки ануса. Дитрич еле успел опереться руками в пол и едва не упал. Снова телекинез развернул его головой ко мне. Я протянул руку, опять ухватил за волосы на затылке и поволок несопротивляющегося омегу к себе. Дотащил и силой насадил ртом на своё невеликое орудие. Притиснул к лобку и долго держал, прислушиваясь, может ли он дышать. Если бы это был член альфы, то не миновать повреждения гортани и голосовых связок – это как минимум. А так… весь мой член весьма комфортно помещался в ротовой полости, целиком её занимая – не более. Снова за волосы оторвал Дитрича, на этот раз от лобка, чмокнув полным ртом слюны, он с готовностью выпустил мой член из плена и судорожно задышал, глядя на меня снизу вверх блестящим глазом. Я провёл пальцами свободной руки по его щеке – отдышался? Н-на! Снова насадил рот и снова вжал лицо омеги в лобок. Да!Да!Да! Мой Господин! Да! Так! Только так! Я вещь! Ваша вещь! Вы вольны поступать со мной как захотите! – судорожно метались мысли в голове Дитрича. Он старался забыть слова Господина о последней встрече, пытаясь загнать их вглубь и сейчас жил только моментом. Текущим моментом. Шарик в груди разрастался, ледяная струя злобы ширилась, железной ладонью перехватывая горло – ещё немного и я не смогу себя контролировать. Демон вырвется наружу. Что будет с Дитричем? Не знаю… Оме Джис, цокая стальными набойками изумительно тонких каблуков, слез с Хайнца, присел на корточки перед ним и, подперев рукой щёку, иронично посмотрел на съёжившийся член альфы. Полуживой от страха, Хайнц смотрел, как омега – один из самых красивых и желанных омег в Майнау, скинув шубку на пол, решительно ухватил одной рукой пытающиеся сбежать из захвата яички, а второй начал настойчиво поднимать упавший член, захватив его крепко сжатым кулачком. Нет! Нет! Не надо! – паниковал Шиллер. - Оме… - прохрипел он, - оме, прошу вас. Не надо… Я… я не хочу… Под искусными руками Джиса член воспрял, полностью опровергая столь нерешительную сентенцию своего хозяина. Удовлетворившись проделанным, омега встал, молча похлопал Ханца по щеке, шагнул к нему, опять сел на колени альфы и, поёрзав, насадился своей очаровательной попкой на затвердевшее орудие. «А там тесно у него» - отстранённо подумал Шиллер, - «наверно, наместник не часто уделяет ему внимание. Ой! Что я несу!» А омега, опираясь руками на литые плечи капрала, запрыгал мокрой попкой на упрямо торчавшем члене альфы. Нет, нет, торопиться нельзя – Шиллер парень молодой – раз, и кончил. Рано пока. Рано… Повинуясь мне, картинка Джиса, замедлилась, вот совсем остановилась, удерживая член капрала в себе. В руках омеги снова появился чёрный тонкий длинный мундштук с тлеющей сигаретой. Джис, полностью выпрямляя руки, чуть откинулся назад и сейчас рассматривал лицо Шиллера, по прежнему сидя на его члене. Вот омега, не отрывая пристального взгляда от альфы, медленно поднёс кончик мундштука к губам, затянулся, втягивая дым, раскрыл рот и выпустил сладкую синеватую струйку перед лицом Хайнца. Струйка, причудливо извиваясь превратилась в полупрозрачную угрожающе оскаленную рожицу с рожками на голове. Рожица, извиваясь перед Шиллером, подмигнула глазом, растянула в улыбке тонкие губы к заострённым ушам, обнажила клыки, дразнясь, вывалила длиннющий язык. Вытаращив глаза, альфа со страхом, перемежаемым наслаждением от ёрзанья омеги на его члене, наблюдал за дымным демоном. Подкатывавшая было разрядка отступила и Хайнц чувствовал себя готовым долбить притягательный податливый анус Джиса достаточно долго. -Р-ра-а… Я едва успел оттолкнуть от себя всё никак не могущего насладиться моим членом Дитрича… Болью рвануло грудь, засаднили рубцы и шрамы, за спиной раскрылись перепончатые крылья. Зрение послушно показало всю обстановку спальни омеги, ранее тонувшую в полумраке весенней ночи. Когти ног скрежетнули по паркету. Не удержался… Обратив свою рожу к перепуганному омеге, втянул воздух спальни, пропитанный моими и его феромонами, затем встал на четвереньки и надвинулся на беспомощно лежащего подо мной Дитрича, закрывшего глаза. Между моих ног качнулось почти конское богатство. Обратив шишковатую башку в промежность я внимательно разглядывал то, что там болталось. Член, здоровенный, наверняка в эрегированном состоянии ладони две длиной, если не больше. И яйца! Крупные крепкие налитые яйца. Ох-х-о! Я повернул голову в сторону Дитрича и уже заинтересованно начал его разглядывать, а тот, будто чувствуя мой к нему интерес, затих и лежал на спине без движения, ожидая решения своей судьбы. Наклонившись к самому лицу омеги я снова шумно втянул воздух, выдохнул, взметая тонкие прядки его волос. Дитрич несмело открыл один из крепко зажмуренных глаз: - Господин мой! – услышал я его шёпот. Я оскалил здоровенные клыки, в груди заработал мощный многоцилиндровый мотор, заработал на инфразвуке и тело Дитрича тут же покрылось мурашками. Омега шевельнулся, укладываясь поудобнее, несмело протянул тонкие пальчики, коснулся моей щеки: - Господин… мой…, - из уголков его глаз, оставляя на висках блестящие дорожки побежали слёзы. Стоп! Ещё одно его движение и ему не жить! Энергии для существования демона во мне едва-едва, а источник – вот он! Прямо подо мной. Проклятый преображённый организм демонической твари чувствует этот источник – укушу или вобью руку в тело и от Дитрича останется только горка праха… Руки демона стоящего на четвереньках над лежащим омегой дрогнули, он ощерился (на шейку Дитрича упала капля горячей слюны), прикрыл сияющие нестерпимым жёлтым светом глаза и молча повалился в сторону, на пол рядом с недоумевающим омегой. По телу существа волнами побежали, хаотично чередуясь, багровые и белые полосы, крылья и когти пропали. Я обессиленно валялся рядом с Дитричем, опасаясь малейшего движения. Чуть шевельнусь и мучительный кашель, способный разбудить не только весь дом, но и половину улицы, начнёт разрывать мне лёгкие. Дитрич снова шевельнулся рядом со мной, перебрался поближе. Осторожно приник ко мне, уткнувшись носом куда-то под ухо. Легко вздохнул, приподнялся на локте и я ощутил его губы, мягкие, любящие, осторожные на своих губах. Лежим! Лежим! Мне сейчас нельзя двигаться! Омега, ободрённый отсутствием моей реакции (запрета-то ведь не было!), осторожно целуя моё тело, перебрался на шею, плечо, спустился к соску. Чуть прикусил его зубками, прислушался ко мне и продолжил движение вниз. Припав лицом к диафрагме, горячо выдохнул и мягко и нежно перебирая губами испещрённую рубцами кожу, добрался до пупка. Я не выдержал и конвульсия кашля сотрясла меня – тело отторгало погибшие от демонического воздействия ткани. Вот и ещё один год упал вниз из моих песочных часов жизни… Погрузившись в себя и не обращая внимания на омегу дотянувшегося до переставшего подавать признаки жизни члена, я, просматривая себя энергетическим зрением и пытаясь собрать телекинезом всю гадость, скопившуюся в лёгких, почти закупорил себе трахею, когда телепортация, выкинув ком мокроты куда-то в лес, позволила вдохнуть такой сладкий воздух. Джис так и не отпускал Хайнца. Более того, стервец начал двигать мышцами где-то в глубине тела, сжимая и разжимая глубоко вошедший член. При этом сам не двигался вообще. Хайнц, махнувший на себя рукой (эх, будь, что будет!) потянулся губами к омеге. Тот, видя потуги альфы, привстал чуть выше, выпятил плоскую грудь и в губы Шиллера ткнулся крупный, стоящий торчком розовый сосок, окружённый огромной ареолой. Орудуя мягкими губами, альфа затянул сосок в рот и Джис блаженно прикрыл глаза. Хайнц шевельнул поясницей, побуждая омегу двигаться на члене. Возбуждённый член качнулся в разошедшемся анусе и Джис кайфовавший от того, что альфа целует его сосок, открыл глаза и капризно хлопнул его по щеке рукой в чёрной перчатке: - Мальчик, куда ты торопишься? Действительно, торопиться некуда – у меня тут ещё Дитрич не кончил. Лежи. Лежи, хороший мой. Давай полежим немного… Ещё немного… Я придержал возившегося с членом Дитрича. Тот, послушный моему желанию затих, блаженно уткнувшись в подвздошную впадину и вдыхая запах Господина. Что его ждёт, его, что лежит прижавшись ко мне, чьё дыхание едино со мной и тепло общее, и темнота короткой весенней ночи кажется лунным светом, в котором мечутся зелёные звёзды, и звучит горькая музыка неизбежного расставания? Н-да… Все рано или поздно расстаются… Любящим этот срок отпущен на мгновение. Опустив руку ниже пояса, я погладил Дитрича по лицу; какие у него прекрасные щёки, словно у молоденького мальчика (бля, всё! Какого к херам мальчика!) Девочки же! Два нежных персика; годы пощадили его… Я помню как где-то далеко, не здесь, на Земле, любовался прекрасным лицом милой Леночки, мы жили тогда… где мы жили, менталист ты хренов! В Питере… Академический переулок на Ваське… Точно! Девушке было семнадцать… Мне двенадцать и я был влюблён в неё, именно в эти персиковые щёки и маленькие ушки, открытые высокой причёской… Привстав на локти, я взглянул туда, где между моих ног лежал Дитрич. Сквозь спутанные волосы влажно блеснули глаза, что следили за моим лицом, отыскивая на нём тень желания. Пора мне… Но ещё есть время… У нас оно ещё есть. Где-то под диафрагмой родилась волна, нет, не та, что накрыла меня до этого. Другая. Горячая волна желания. Откликаясь на неё, заныли в малом тазу растревоженные нервные окончания, давно (теперь уже кажется, что давно) пересечённые ещё в замке искусным ножом хирурга. Я сел и повлёк Дитрича к себе. Подхватил его, как маленького, за подмышки, закидывая его ножки себе за спину, лицом к себе посадил перед собой на пол между широко разведённых ног. Омега замер, ощущая моё сменившееся настроение и предвкушая новую близость со мной. Я гладил его лицо, проводил пальцами по бровям, касался краешков глаз, лёгкими движениями от носа к ушам проводил по скулам. Откликаясь, Дитрич приник ко мне, закинул вверх, подставляя под ласки лицо, обхватил меня и руками и ногами. Указательным пальцем я зацепил его нижнюю губку, отпустил и она смешно шлепнула. И ещё раз. Ещё. Дитрич смущенно улыбнулся и спрятал заалевшее лицо у меня на груди. А я, создав возле его так и не выплеснувшейся простаты виброяйцо, запустил его, заставив давно не работавший орган мелко-мелко дрожать и забираться к высотам оргазма. Дитрич едва слышно ахнул, тело его напряглось. Кончики пальчиков обнимавших меня рук дёрнулись в попытке впиться в спину. Но омега вовремя себя одёрнул. Телекинетическое дилдо, осторожно раздвигая радиальные складочки ануса, протискивалось в Дитрича глубже и глубже, заполняя собой все невеликое влагалище нерожавшего омеги. Дошло до конца, потолкалось в ворота матки, повернулось вокруг оси, пошло назад, выворачивая края покрасневшего ануса, вышло на пару пальцев и снова начало погружаться в горячую мокрую глубину, прижимая, придавливая к простате виброяйцо, целеустремлённо тормошащее разгорячённую железу. Дитрич задохнулся, закусил мгновенно опухшую губу, задышал чаще, а телекинетический поршень ходил и ходил внутри, бесцеремонно расталкивая отекающие от избытка крови органы малого таза. Оргазм стремительно настигал омегу. Дитрич с закушенными губами сидел передо мной на полу, обхватив меня ногами, руками зажимал рот, стараясь не кричать, а я сверху неотрывно смотрел прямо в его заливающиеся слезами глаза, что заволакивались пеленой наслаждения… Сдавленно пискнув, омега задрожал, ноги, обнимавшие меня, дёрнулись раз, другой, третий. Как загипнотизированный кролик он, ломая пальцы, зажимал губы и смотрел мне в глаза. Членик его, неожиданно напрягшись, дрогнул, из под крайней плоти показалась бледненькая головка и капли горячей спермы оросили мой живот. Дитрич оторвал взгляд от моих глаз, посмотрел на дело «рук» своих и, пламенея краской стыда, выдавил ломающимся голоском: - П… прости-те, Господин мой! Простите меня! И вдруг ещё одна, последняя порция спермы ленивой каплей растеклась по поперечным морщинкам кожи моего подтянутого живота. - Господин мой! – взвизгнул Дитрич, - Я… я-я не хотел! Оно… само… - Само…, - выдохнул обессилевший от оргазма омега, снова подняв на меня глаза, покрытые колеблющимся стеклом слёз. Дитрич поник, осознавая свою неискупимую вину, а я, придерживая и обнимая его руками, телекинезом сдёрнул с роскошной, прямо таки купеческой подушки, наволочку, протёр свой живот и чуть обнажив крохотную головку, осторожно промокнул мягкой тканью уретру похулиганившего члена омеги. (Вот и докатился, Саня, уже члены вытираешь!). Нетерпеливо оттолкнув от себя тянущегося к другому соску альфу, Джис что есть силы зажал его член влагалищем и начал резко быстро двигаться на коленях Хайнца. Затем мышцы омеги расслабились и здоровенный член свободно начал ходить внутри оме, столь неожиданно возжаждавшего любви капрала городской стражи. Хайнц охнул, дёрнулся, сбивая ритм скакавшего на нём омеги, опустил голову, пытаясь дотянуться до желанного тела. Семя бурным потоком брызнуло внутрь Джиса, а тот, поёрзав попкой на члене альфы и выдоив могучее орудие до конца, встал и, несильно хлопнув Шиллера по лбу, произнёс со смешком: - Спи, мальчик… Последнее, что увидел Хайнц, - то как Джис, провокационно оттопыривая круглую попку, нагнулся, уцепил пальчиком свою серебристую шубку за петельку на воротнике и медленно, рисуясь, пошёл из комнаты, ставя ноги крест-на-крест, прижимая локти к бокам и волоча драгоценную одёжку по полу…Вот остановился, не оборачиваясь, резко согнул в колене ногу, показав красную подошву невиданных никем в Майнау туфель... А вот теперь всё! Есть у меня подарок для Дитрича! Слышишь, Улька! Есть нам с тобой, что ему подарить. Шарик тёплой живой спермы, окружённый телекинетическими полями, был мгновенно телепортирован в спальню и висел сейчас в верхнем правом углу комнаты. А я размышлял: стоит ли всё отдать Дитричу, или его сосупружников тоже облагодетельствовать? Дитрич забеременеет стопроцентно – я встряхнул его организм, он отъелся, а фертильным он и так был. А вот, что у них начнётся в семье после того как Хильд с Лоррейном узнают, что старший супруг залетел, неизвестно. На всякий случай я бережно, стараясь сохранить максимальное количество хвостатых живчиков (я видел, как сперма светится в энергетическом зрении – значит, живая!), разделил шарик на три части – сначала пополам – эта половинка пойдёт Дитричу, а вторую половину ещё надвое – это Хильду с Лоррейном. Ну, а с полом ребёнка – как повезёт. Половина капли была телепортирована (место я знал, можно сказать, на ощупь) прямо к растревоженному наружному зеву шейки матки омеги. Щелочная среда помогает сперматозоидам дольше сохраняться живыми, и выпущенные на волю, они в меру своих сил рванули внутрь, по фаллопиевым трубам, к ожидающей яйцеклетке. А теперь пафос! Пафос наше всё! Я встал, раскинул руки в стороны и вверх, мои патлы, поднятые телекинезом, встали дыбом за головой. Дитрич, наблюдавший мои действия сидя на пятках (он едва заметно дрогнул, почувствовав телепортационное вмешательство возле матки), поднял голову, глаза его удивлённо расширились, когда я горизонтально, животом вверх, поднял его над полом. «Подарок!» - проревело в голове омеги. Демон воздел руку вверх, щёлкнул пальцами и в его ладони зажёгся огонёк. Огонёк переливался красным, жёлтым, зелёным, синим. Цвета завораживающе перемешивались, заставляя забыть обо всём на свете. Демон, опустил ладонь с огоньком на живот Дитрича, огонёк ушёл под кожу чуть ниже пупка и продолжал там гореть, просвечивая кожу насквозь… пара ударов сердца и всё погасло… Но где-то внутри омеги, в голове осталось чувство, что с ним произошло что-то, что-то очень-очень хорошее, то, чего он так долго ждал… А я внедрил в головёшку Дитрича информационный пакет (раскроется как-нибудь потом, во сне – о том, кто отец ребёнка и как его опознать). Омега ахнул, подсознательно догадавшись, что с ним произошло, непроизвольно дёрнулся, опустился на пол, вскочил, скрючился в ногах Господина и, мучительно стеная про себя – демон приказал молчать, полез по его ногам верх к лицу, к груди того существа которое он любил больше жизни… Остановил порыв, демон схватил Дитрича ладонью под челюсть, долго разглядывал искажённое счастливыми слезами (да и соплями тоже) лицо. - «Им» - демон качнул головой влево и рядом возникли картинки с лицами Лоррейна и Хильда, - «тоже?» - «Решай!» - потребовал Господин. Вот и проверка моему рабу. Проверка как человеку. Сколько ещё протянет Крафт – знает только Сила Великая. После его смерти, Хильд и Лоррейн бездетные вдовцы. Без шанса повторного замужества и, как следствие, рождения детей от другого супруга. Захочет сейчас Дитрич, чтобы у этой парочки омег были дети – так тому и быть. Дитрич кивнул головой. Всё-таки я не ошибся в нём. Хотя, какое, к чёрту ошибся – это всё прошлый менталитет во мне. Я грёбаный менталист, я с самого начала знаю, кто чего стоит, и кто на что способен… По эмпатии ко мне пришло что-то радостное, светлое… Улька… наблюдает за мной… Ах-ах-ах! У него будет маленький! Ми-ми-ми-ми… Сюси-пуси… Всё такое розовенькое… Ах-ах-ах! «Решено!» - рявкнул демон телепатией в голове омеги и его тело медленно осыпалось тусклыми огоньками, растаявшими не долетев до пола. Уходить надо разом… Но как же тяжело… Я только сейчас понял, что привязался (наверное, так это можно назвать) к Дитричу. Я создал его, вылепил, сделал таким, как мне хотелось… И вот теперь отпускаю… Остатки дара Хайнца Шиллера ушли к шейкам маток Хильда и Лоррейна, ночевавших в обнимку на этом же этаже. Ладно, пусть их… Так Дитрич решил… Омега, оставшись один, бессильно опустился на колени и, беззвучно, некрасиво разевая рот, комкая и пихая в него валявшуюся неподалёку наволочку со следами его собственной спермы, завыл, обречённо раскачиваясь из стороны в сторону… А у меня ещё одно дельце. Над Хайнцем надо приколоться – как же без этого? Телепортировавшись к спящему в кровати альфе, я, предварительно просканировав дом на предмет различных, бодрствующих не ко времени личностей, отвернул одеяло в сторону, обнажая шею Шиллера. Хм… запах молодого здорового тела альфы…, нежная гладкая кожа без единого волоска… симпатичное лицо…, розовые щёки, тёмные, почти чёрные брови при сивой голове - признак породы, густые девичьи тоже чёрные ресницы.., а я его голым видел… кубики пресса, на подтянутом животе… и ниже…тоже ничего…, мускулистые ноги, твёрдая попка с ямочками с боков…Х-хы-х! Уленька, а скажи-ка, мой родной, как долго ты собираешься реагировать на всех симпатичных тебе альф? А? Наваждение, передавшееся мне от омеги, сидевшего в моей голове, потихоньку затихало…а… вот и совсем сошло на нет. Порывшись в кармане и вытащив оттуда крохотный пузырёк, я приступил к делу… * * * Какой странный сон… Да, в эту ночь Хайнцу Шиллеру приснился сон. Странный, сладкий сон. Один из тех, от которых молоденькие мальчики просыпаются в мокрой постели. Мокрой от спермы. Оме Джис был в этом сне… Образ омеги с высоко зачёсанным хвостом чёрных волос и бриллиантовыми серёжками в маленьких ушках, с ярко-алыми губами, небрежно держащими чёрную длинную палочку возник перед внутренним взором альфы… Ох-х… Да что же такое-то? Я и видел-то его пару раз всего – когда стояли в карауле у дома наместника. Но как же… тепло и сладко внутри… А стыдно-то как! Двадцать пять лет мужику, а всю постель обтрухал! Хайнц пошарил в промежности, боясь натолкнуться на следы своего безобразия. Нету! Сухо! Пошевелившись на подушке, альфа облегчённо выдохнул, закинул руки за голову и довольно потянулся. Пора вставать, да и стыдиться перед родителями теперь нечего. Молодое тело пело, радуясь новому весеннему утру. Но… Какой-то дискомфорт на шее… В том месте куда укусил этот чёртов оме. Вот! Опять несу несуразное… Хайнц Шиллер, подтянув подштанники, встал, с беспокойством поискал жилет, накинул на плечи и, как был, босиком пошлёпал по дому в поисках зеркальца. Отыскал в гостиной на комоде круглое зеркальце одного из многочисленных братьев-омег. Пригляделся. Ахнул. На шее синел, чуть припухнув по краям, след от зубов оме Джиса…