Дед Мороз в подарок

Время все ближе подвигалось к полуночи. До боя Курантов оставалось минут пять. Президент (Ян с трудом узнал в нем Путина) толкал в народ свою поздравительную речь, подводя итоги года. Парень сидел за накрытым праздничным столом, подперев рукой щеку, и пустым взглядом пялился в монитор ноута. Да, эта новогодняя ночь у него ожидалась не в пример тоскливее предыдущих. В прошлые празднования Наталья своим присутствием, упреками и нравоучениям, как бы не было обидно, разбавляла тишину в доме, звонившие ей подруги отвлекали время от времени от накрывающих туманной взвесью воспоминаний. В этот раз вся его компания ограничивалась Люцифером и Бармаглотом. Что же ему делать? Спать не хотелось, искать на Ютубе очередной записанный пару лет назад концерт тоже не привлекало.  — Может начать новую главу? — спросил вдруг Ян с первым ударом Курантов, обращаясь к своим безмолвным собеседникам. Мейн-кун повел ухом, услышав вопрос хозяина, а Бармаглот игриво застучал пушистым хвостом по полу. — Ну что смотрите? — пес и кот склонили головы набок, прислушиваясь. — С Новым годом! Пробка ударила в потолок, а с верхнего этажа ощутимо загремело длинное дружное «ура!» — спасибо плохой звукоизоляции. Налив в большой стакан для сока шампанского, Ян опрокинул его в рот и прикрыл нос рукавом, стараясь не дышать пару секунд. Шампанское — было единственным напитком, кроме легких столовых вин, которые он позволял себе употреблять. Спиртное плохо сказывалось на мыслительной деятельности и толкало его на необдуманные поступки. А после того, через что он прошел три года назад в Бельгии, какое-то время и вовсе не мог смотреть на алкоголь. Но время шло. Боль… нет, не прошла, не излечилась, скорее притупилась и стала терпимей, не забылась, а, словно прикрытая туманной дымкой, стала будто бы менее ощутима. Думать об этом сейчас не хотелось. Не хотелось чувствовать вновь ту пустоту, и он в который раз загадал. Может глупо и по-детски, но Ян не смог отказать себе в желании быть счастливым, наконец встретить уже того, на кого он смог бы положиться. Зачерпнув вилкой «оливье» и положив в тарелку отломленное куриное бедрышко, он посмотрел на тянущего шею Люцифера, от чего его морда приобрела еще более суровое выражение. Затем перевел взгляд на поскуливающего, капающего слюной Бармаглота.  — Эх! Гулять, так гулять! — Отделил от оставшейся части курицы второе бедро и положил на свою тарелку, оставшуюся часть разделил пополам и отдал мохнатым попрошайкам. — Новый год сегодня или где? Пусть и на вашей улице перевернется грузовик с потрошками! Люцифер тут же утащил свою долю в кухню, а Бармаглот, казалось, проглотив не жуя, вывалил от счастья язык, вновь уставился на хозяина. Ян вздохнул. Подцепил еще пару ложек салата и понес оставшийся в холодильник. Есть тоже не хотелось. Так что же делать? Он еще пару минут разглядывал танцующих и поющих с экрана звезд эстрады и спорта, а после решительно закрыл вкладку и открыл текстовый редактор. С экрана на него светил нестерпимо белым светом абсолютно чистый виртуальный документ. Ян прикрыл глаза, положив руки на клавиатуру и замер на пару секунд, сосредотачиваясь и наконец, побежал пальцами по клавишам. Сроки поджимали, договор с издательством требовал сосредоточиться на работе. Рукопись требовалось отдать главному редактору уже в конце января, а у него и половины не было написано. Какое-то время он настолько ушел в работу, настолько был очарован рождавшимся под его пальцами сюжетом, что не замечал ни взрывов салюта и петард за окном, ни восторженного смеха соседей сверху и снизу, не замечал прошедшего времени. «В зале появился Джейс. С лютней в руках он переходил от стола к столу, развлекая балладами гостей. Он жонглировал и показывал фокусы, рассказывал смешные истории и проделывал все это так ловко и красиво, что очаровал общество. Когда Джейс исполнив особенно сложный номер принялся раскланиваться, Марго захлопала в ладоши: — Спой еще раз, Джейс, — потребовала она. Джейс взял свою лютню и поклонился. — Твое желание для меня закон, леди Марго, — сказал он и задумчиво коснулся струн. Потом поднял голову, усмехнулся и запел: Сэр Вил ласкал красотку Всю ночку напролет, Он щекотал ей попку, И ступни нежных ног… — Джейс! — громко возмутилась Марго, под неудержимый хохот мужчин. — Как тебе не стыдно? Неужели ты не можешь хотя бы подождать, пока дамы не удалятся? — Вспыхнув от негодования она украдкой взглянула на Эрика, который не мог сдержать лукавой усмешки при виде ее девичьей стыдливости. Джейс смущенно потупился: — Хорошо, миледи, я спою вам другую. Думаю дамам она понравится. — Перебирая струны, Джейс запел любовную балладу…» — Ян вынырнул из развернувшихся перед мысленным взором образов и изобразил рвотный позыв. Это было отвратительно. Он знал, что придется переписывать. Но ничего другого в голову не приходило. Рядом крутил задницей, положив голову ему на бедро, Бармаглот, в кресле у камина спал Люцифер. — Что, смотришь? Хочешь на улицу? — спросил вполголоса, чтобы не будить кота. Пес скульнул и понесся в коридор. Ян поднялся, прогнулся в спине, растягивая затекшие мышцы. И протяжно выдохнув, пошел следом за беснующимся в предвкушении псом. Надев куртку и шапку, он, не глядя схватил с тумбы перчатки, а с вешалки поводок, проверив наличие ключей, покинул квартиру, утягиваемый нетерпеливым псом. Для выгула животных в микрорайоне была оставлена лесополоса, которую самим же жителям приходилось убирать после. Едва он вышел за дверь в тишине квартиры раздалась телефонная трель. Незнакомая мелодия заинтересовала проснувшегося кота и тот весело потрусил в прихожую. Светящаяся трубка замолкала на пару минут, а потом вновь жужжала и пела, пока не свалилась с тумбы и не была загнана Люцифером под обувной шкафчик. Там она еще раз дзенькнула, захлебнулась первой строкой песни Виктора Цоя про звезду по имени Солнце и погасла, как та самая Звезда. В это время табло на стене неприятно тренькнуло, светя зелеными цифрами. Было три часа. **** В этот самый день, тремя часами ранее где-то в центре столицы в похожей двушке, только более просторной и современно обставленной пятеро мужчин под приветственные речи президента наполняли бокалы. У стены на низком стеклянном столике сверкали гирляндами и старыми игрушками пара еловых лап в трехлитровой банке, видимо, подобранные на остатках елочного базара. Но выглядевшие при этом довольно неплохо и свежо. — Ну, давайте… давайте поднимем бокалы… — говорящий отвлекся, оглядев всех, держа в одной руке стакан с бренди, а в другой вилку с наколотым на зубья кусочком буженины. Нахмурился. — Мужики, а где Соболь? — Да вот только тут был, мля. — Кривцов огляделся. — Арс, ну где ты снова застрял? — затем отклонился назад, пытаясь заглянуть в коридор из-за спины сослуживца. Происходящее начинало раздражать. Они целый час вызванивали его, Арс пропадал неизвестно где и не отвечал. А теперь что, снова здорово? — Видимо, вновь по карманам своей куртки шарит в поисках телефона, епта. Угораздило же… — Вепрев не стал развивать мысль, забрасывая в рот маслину. — Арс, почти полночь! Иди сюда! — Савва нацепил на вилку кубик холодца. — Давай посидим немного, а после поищем. Вместе. Кого ты там потерял. Мужчины переглянулись и расхохотались. — Да не в аппарате дело, — Арсений наконец присоединился к компании во главе стола и плеснул на пару пальцев в бокал янтарного напитка. — Я таких еще штук пять осилю без напряга. Но там вся база телефонных номеров: фирмы, компании, абонетская база. Восстановить будет сложно. Мужчины переглянулись: — Погоди! Она, эта база данных, у тебя одного что ли? — Савва выгнул удивленно бровь. Даже бокал опустил. — Н-нет, — Арсений даже замешкался. — Не думаю… — Ну так качни у сотрудников. И вообще мы тут праздновать собрались или как? Плазма на стене мигнула переливающейся огнями елкой на фоне Спасской башни и начался обратный отсчет времени. — Ребят, ребят! Куранты… мля! — Кривцов, по прозвищу Крик, похлопал Савву по плечу и вновь сунул ему в руки бокал на низкой ножке. — С Новым годом! Чтобы все у всех норм было… Мужики застучали тарелками, приборами и на какое-то время установилась относительная тишина, нарушаемая время от времени короткими брошенными фразами вроде: «и мне пару ложек», «подкинь и мне пару кусочков» или «давайте по второй». — Ты уж меня извини, Соболь, что не взял тебя к себе два года назад, — прогудел в плечо Вепрев, когда уже прилично приняв на грудь наконец убрали стол и сослуживцы все группой разместились на широком кожаном диване цвета шоколада и двух таких же креслах вокруг низкого стеклянного столика на хромированной ноге, заставленного оставшимися закусками и напитками. — Сам понимаешь, я не был в должности и не мог принимать решений. — Не бери в голову, капитан, все норм, без обид. Работа у меня нормальная. Мне нравится. Он помнил тот свой приход и попытку устроиться в службу безопасности Росэкономбанка. Помнил и отказ начальника и извиняющийся взгляд Вепря, ходившего тогда в замах. Краем в сознание врывалась знакомая мелодия песни перебиравшего струны гитары Кривцова, навевая воспоминания. Арсений отошел к окну, привалился к оконному проему плечом, глядя на сыпавшиеся с неба на фоне горящего фонаря снежинки. — Опять метель, и мается былое в темноте*, — тянет фальцетом бородатый мужик. И как ни странно это не кажется глупым или смешным. Все замирают, прислушиваясь, и слышно, как снег шуршит за окном, ударяясь о стекло. — Арс, а ты помнишь тот последний бой под Шайратом? — Савва встал рядом, глядя в темноту. Помнит ли он? Блять, он бы и рад забыть, да не получается. До сих пор перед взором стоят черные как скарабеи блестящие глаза того мальчишки, Мехмета. Того семнадцатилетнего парнишки, который помог бежать ему, раненому в ногу и просидевшему в бетонной яме три дня без еды и воды, в то время как российская эскадрилья прикрывала отход их группы с воздуха. Раскаленный воздух сирийской пустыни и невыносимое желание пить, когда каждый вдох обжигает изнутри, словно хватанул раскаленного песка. Слезы Мехмета, как жемчужины бегущие по грязным щекам. «Слепой» выстрел в спину и кровавая пена на губах, пузырями выталкиваемая при каждом рваном вздохе из пробитого легкого. Стеклянный взгляд в его, Арса глаза и скрюченные пальцы на драном вороте рубашки. Короткое, едва внятное «поц-луй», и горячие сухие, потрескавшиеся губы, когда он ртом ловил его последний вдох. Собственный крик, словно вой раненного зверя и руки ребят, оттащивших его от поплатившегося за его спасение парня. После было полгода госпиталей. Да, много чего… А здесь зима. Вьюга. Время холодных ветров — погода, которая так и просит завернуться в плед, прижать кота поближе… и попробовать начать жизнь сначала! Но от нахлынувших воспоминаний стало душно, муторно, сухо, будто снова погрузился в раскаленный пустынный ад. Арсений потянулся к вороту рубашки, расстегнул пуговицу у горла. Дышать сразу стало легче. Кота он так и не завел, да и вернуть время назад не получится. Нельзя перечеркнуть. Можно продолжить. Изменить написанный судьбой сценарий, сменить компанию, в которой работаешь и попытаться найти новых друзей. Но то, что прожито не отменить и не стереть, мазнув ластиком, оставляя за собой совершенно белый как этот снег лист. Остается принять. Принять и пытаться жить дальше, продираясь сквозь боль воспоминаний, сквозь, кошмары мучившие по ночам. Но жить. Соболев смотрел в окно. Сугробы, прикольно, красиво… когда, сидя в тепле, видишь это. И не хочется выходить. Потому что холодно, потому что мороз, потому что стоит выйти за пределы теплой квартиры, начинают стучать зубы и коленки. А в сердце пробирается боль воспоминаний. И жалел, что не получается забыть, не помнить, не чувствовать. — Две вечности сошлись в один короткий день*, — вновь тянет Кривцов. Арс, стоя у окна и глядя в отражении в глаза Савве, кивнул, не в силах произнести даже короткое «помню», затем порывисто развернулся и крепко, до хруста в костях, прижал парня к груди. Внутри разливалась нестерпимая боль. И Савва не против. Он прекрасно понимал в этот момент, что в объятии нет ничего интимного, лишь желание получить поддержку, разделить с кем-то, кто его понимает, этот миг, боль, воспоминание. Он так же крепко впился в плечи Соболя и постучал ладонью по спине: «Все будет хорошо…» Прошла минута и Соболев отпустил его, снова сел в кресло: — Крик, давай нашу… — он не уточнил, что именно, это и не требуется, мужчины его прекрасно понимают, и взгляды всех расфокусированно замирают в моменте времени. Кривцов снова перебирает струны, словно пытаясь найти резонанс или гармонию в звуках и затягивает: От героев былых времён Не осталось порой имён. Те, кто приняли смертный бой, Стали просто землёй, травой… Только грозная доблесть их Поселилась в сердцах живых. Этот вечный огонь, нам завещанный одним, Мы в груди храним.** И парни подхватывают, голоса сливаются, Дрожью звуки отдаются в груди, со звоном рассекая болезненно натянувшиеся нервы и слезами поблескивая в глазах мужчин, прошедших войну. Погляди на лучших моих бойцов! Целый свет помнит их в лицо. Вот застыл батальон в строю — Снова старых друзей узнаю. Хоть им нет двадцати пяти, Трудный путь им пришлось пройти. Это те, кто в штыки поднимался как один, Те, кто брал Берлин! Нет в России семьи такой, Где не памятен свой герой. И глаза молодых солдат С фотографий увядших глядят… Этот взгляд — словно высший суд Для ребят, что сейчас растут, И мальчишкам нельзя ни солгать, ни обмануть, Ни с пути свернуть. Соболев замер, прислушиваясь к голосам бывших сослуживцев. Каждый из них прошел войну, каждый имел за плечами историю. Плохую или хорошую, легкую или сложную, но у каждого она своя, неповторимая. И при всем этом они все пятеро до сих пор были вместе, как одна семья. Савва единственный из них, кто имел семью и растил сына. Женившись достаточно рано, еще в обучаясь в военном училище. Вепрь напротив, семьи не имел, хоть и был старше Арса на почти пять лет. В отставку ушел сразу после смерти матери, получившей случайно похоронку на его имя. Решил — хватит. Он у старика отца единственный остался. — Мужики, — Сеченов выдохнул, поглубже вжимаясь в спинку дивана и прижимая подушку к животу. Все заинтересованно подняли взгляды на него. — А давайте с утра махнем ко мне на дачу. Растопим баньку, попаримся в сауне. — А вечерком, не нарушая традиции русской банной культуры, махнем всем составом в Питер, — поддержал идею Вепрь, под хохот остальных. От ироничности слов Иван пошел розовыми пятнами, став похожим на пятнистую форель: — Да ну тебя, Сань, вечно ты со своими подколами. Я дело говорю. Дача Ивану досталась от знаменитого прадеда физиолога Ивана Михайловича Сеченова. Большой дом под шатровой крышей из красного бутового кирпича с мансардой и высоким резным крыльцом. С небольшим земельным участком, по периметру засаженным елями, красиво цветущими клумбами — гордостью Ваниной мамы, и неприметного с виду домика из бревен в углу под нависшими над крышей березами — той самой бани. Соболев был у него однажды, как «муж на час», выполняя заказ. Дом ему понравился, хотя он поначалу не знал, что это собственность Сеченовых, пока не увидел фото в рамках. Поменял трубу и попрощавшись ушел, не найдя в себе сил взять денег за работу. — А что, нормальная идея. Давно я мечтал увидеть знаменитую дачу, — Крик пробежал пальцами по струнам переливом звуков, ударил завершающим аккордом и отложил гитару в сторону. — Так почему бы и «да»? Соболев перевел взгляд на Глеба. Хороший мужик. Но тоже без семьи и детей. Судьба и его не обошла своими «подарками». Ранение в голову не прошло бесследно. Задетый лицевой нерв чуть перекосил губу на нижней челюсти, от чего искривленный рот неуловимо стал напоминать маску из голливудского ужастика. Так «Крик» за ним и закрепился. — Ну разве что помыться… — Арсений с улыбкой стукнул ладонью о ладонь Кривцова. — А то мне с обеда на смену заступать. Да и за аппаратом своим не мешало бы смотаться. ~~~~~~ * Опять Метель — песня в исполнении Кристины Орбакайте **Вечный огонь. (Стихи — Евгений Агранович. Музыка — Рафаил Хозак)