Дед Мороз в подарок

Вряд ли в мире существовал бы хоть один человек, который ни разу в жизни не лгал, не утаивал правду, не вводил в заблуждение заведомо липовой информацией, не подтасовывал факты, считая, что делает это во благо. И можно ли считать ложь во благо ложью? Ведь если она поможет, к примеру, спасти жизнь, не дать свершиться преступлению, уберечь от самоубийства… В этом случае ложь будет считаться ложью или нет? Или она становится тем самым благом? Сказать, что Ян никогда не лгал, значило бы соврать. Ведь даже истинную причину отчисления из Льежского Университета он скрыл от сестры, так и не решившись сказать правду. И теперь повесить на нее свои проблемы — значило бы расписаться в своей несостоятельности как мужчине, как самостоятельной самодостаточной личности. А можно ли считать ложью или наветом то, во что свято веришь? В чем уверен стопроцентно, потому что не со слов, не из третьих уст, потому что видел своими глазами, хотя совесть и интуиция (или скорее попный мозг) говорят о другом? Впрочем, совесть скорее гложет, съедает веру в то, что видят глаза, когда появляются сомнения. А сомнения есть, ведь никогда нельзя быть уверенным в своей правоте. Хоть самый маленький шанс, что ты ошибся, остается всегда. Ян не исключал его и не был до конца уверен, хотя и гнал эти мысли от себя, отправляясь в полицию. И могут ли глаза ошибаться? Оказывается могут… Парень сидел на полу посреди прихожей, держа в руке незнакомый гаджет. Он не спал всю ночь, мучимый сомнениями, и едва рассвело, кинулся в прихожую, распластавшись по полу, шарил под тумбой на низких ножках, где сам обычно оставлял свои ключи и поводок Бармаглота. Получается он, пусть ненамеренно, но все же оболгал ни в чем не повинного человека, да еще и подвел под статью. Ян поморщился, крепко зажмурив веки — теперь точно придется идти в отделение, чтобы забрать свое заявление. И это надо сделать как можно скорее, до приезда сестры. Рядом, притопывая когтями по полу, повизгивая, крутился Бармаглот, стараясь всеми силами своей собачьей души внушить Яну необходимость раннего выгула, а от дверного косяка кухни следил серьезным взглядом суровый Люц. И в этом взгляде читалось явно ироничное: «Да, хозяин… попал ты крупно!» Ян сжал в ладони до боли в суставах чужой гаджет, крепко зажмурился и, поднявшись, на дрожащих ногах отправился в кухню. Чайник приглашающе блеснул никелированным боком в первых проблесках рассвета, из открытого крана зажурчала вода, позади равномерно застучал хвостом по дверце кухонного шкафа добродушный Бармаглот, а подоконник украсился элегантной статуэткой рыжего кота, обернувшего хвост вокруг лап. Но все это промелькнуло в сознании Яна как незначительные факторы против одного самого большого пи***ца, созданного им собственноручно, против необходимости снова явиться в полицию теперь уже с повинной и забрать заявление. Парень тяжело опустился на табурет, грея вдруг замерзшие и будто бы окостеневшие пальцы о бока большой горячей кружки с кофе. Мысли хаотично крутились в голове, проигрывая раз за разом сценарий его похода в полицию. Стоило только представить какими глазами на него будет смотреть следователь и в каких выражениях он охарактеризует поступок Яна, становилось дурно. Но и оставить все так как есть тоже было невозможно, ведь первый же следственный эксперимент докажет невиновность «Деда Мороза» и косвенную вину самого Яна. И хорошо, если мужчина не подаст ответный иск, а то светит ему, Яну Виннеру, прямая дорога в места не столь отдаленные и будет он там, сидя на нарах, дописывать свой роман… Ян сделал глоток, и обжигающая жидкость пролилась бальзамом в сведенном напряжением теле. Полчаса… он дал себе полчаса, чтобы собраться с мыслями и начать наконец действовать. Через десять минут пустая кружка отправилась в раковину, зазвенел поводком в прихожей Бармаглот, подпирая дверь плечом, взвыл Люцифер и Ян, протяжно выдохнув, оттолкнулся от раковины, направился в прихожую. Начавшийся с очередного личного фиаско день обещал быть долгим. *** В обезьяннике, куда поместили Арсения после допроса, было жутко холодно, до блевоты несло перегаром и испражнениями, казалось не только воздух, а и сами стены пропитались этим отвратительным амбре. А снаружи, в добавок к имеющемуся, тянуло запахом дешевых сигарет или махорки, Арсений не особо разбирался в этом. Достаточно было того, что от этого своеобразного смога щипало глаза и першило в горле. Разболелась голова. Понять сколько он уже находится здесь было невозможно. Телефон у него отобрали еще при оформлении, а часов он не носил. Неимоверно хотелось спать, но приткнуться было негде, разве что на топчане вдоль стены. Арс застегнул молнию на кожанке, поднял воротник и присел на край лежака, обтянутого дешевым, засалившемся от времени и постоянного сидения дерматином, брезгливо поморщился и тяжелым взглядом окинул вынужденных сокамерников. В углу у параши ютился дедок маргинального вида с заросшим седой щетиной сморщенным как жухлое яблоко лицом. Рваное, заношенное до художественных дыр пальтишко прикрывало тщедушное тельце в ватных штанах и тяжелых, огромных не по размеру ботинках с отставшей на левом подошвой. Его сгорбившаяся на полу фигура походила на груду тряпья. Арсений с трудом различил в ней человека. Старик постоянно что-то бубнил себе под нос, но разобрать, что именно было невозможно. Да Соболев и не прислушивался особо — своих проблем хватало. Чуть поодаль от него привалился к стене дрыщавый пацан, в черной дутой куртке, растянутых на коленях трениках и разношенных тонких не по сезону кроссовках без шнурков. Обняв согнутую в колене ногу он спал, опустив голову на грудь, прикрывшись длинной челкой. И ему не мешало даже пьяное пение припозднившегося с мешком, видимо, подарков ряженого Деда Мороза. Тот, качаясь, едва стоял у решетки и остервенело орал и дергал руками, ни то стараясь удержаться таким образом на ногах, ни то выдрать решетку с корнем. Соболев покачал головой, вспоминая каким был он еще пару лет назад и поморщился. Глядя на этого пьяного дебошира, он видел свое зеркальное отображение. На душе стало горько и муторно. Тяжело вздохнув, Арс погрузился в собственные мысли и не заметил, как задремал. Разбудил его громкий хохот и довольно бодрый гул знакомых голосов на посту дежурного. Тело бил озноб, от того, что, казалось, утро было намного холоднее, чем вечер накануне, ноги покалывало — сказывалось неудобное положение во время сна. Подойдя к решетке, он прислушался, выделяя среди смеявшихся голос Вепрева, густой бас Кривцова и задорный смех Ивана Сеченова. Голоса приближались по коридору и, спустя минуту, были отчетливо слышны шутки и подколы Александра, оказавшегося близко знакомым со следователем Прокопенко лично, каверзные вопросы Глеба. И неподдельное беспокойство Ивана, интересующегося, где спят и чем кормят арестованных. Соболев, слушая его, понял, что безумно хочет есть. Ведь накануне он так и не съел свой сандвич, а остывший кофе по-прежнему находился в машине у дома Виннера. — Гляди-ка, Вань, а он ничего так, бодрячок. И довольно неплохо смотрится здесь, нет? — хихикнул Вепрев, пока дежурный гремел ключами в замке на решетке, а Соболев внимательно следил за разговором, хмурился. — Может все же оставим его здесь? — Иван нерешительно поддержал игру слов Алесандра. Арсений, поводя затекшими от неудобного сна в сидячем положении плечами, поджал обиженно губы. Цокнул. — Не ожидал я от вас такого, а еще друзьями называетесь, — а затем резво протиснулся в едва отодвинувшуюся створку решетки и покачал головой. Вымученно улыбнулся, прекрасно понимая, что шутка из разряда черного юмора. Но даже этой ночи в окружении бомжеватых личностей ему хватило, что бы подобные шутки стали обидными, и утвердиться в желании никогда впредь не попадать сюда. — Гражданин Соболев, пройдемте в комнату досмотра. Заберете свои вещи, — бросил дежурный через плечо и, не оглядываясь, двинулся по коридору, уверенный, что Арс идет следом. Соболев запахнул поплотнее куртку, борясь с ознобом, что так и не отпустил после сна, двинулся за ним на нетвердых ногах. В смотровой он расписался в журнале, перебирая под рукой паспорт, водительское удостоверение, шнурки с собственных берцев и телефоны, причем оба: и старый потерянный в квартире Яна, и новый. Сложив все в пакет на молнии, не прощаясь, вышел за дверь, спеша побыстрее покинуть гостеприимное учреждение. В подкорке зудел вопрос: как же все-таки удалось добыть его трубку? Уже на улице, стоя у машины Вепрева и прощаясь с Глебом и Ваней, он нетерпеливо спросил: — Как вам удалось заполучить мой телефон? Я так и не смог договориться с парнем, — Арсений пристегнул барсетку с документами к поясу брюк и поднял взгляд на Александра. Тот загадочно улыбнулся и приготовился выдать спич эдак минут на десять о нерадивых и рассеянных молчунах, о торопливых и несобранных товарищах, но его опередил Кривцов. Глеб хохотнул и пробасил: — Ты не поверишь, но парнишка сам принес трубку в полицию и забрал заявление. Да мы опоздали лишь минут на пять. Кстати, вон он, — Кривцов мотнул головой в сторону парадного входа в отделение. Все разом повернулись в указанном направлении. Из двери участка вышел Ян и остановился на верхней ступени крыльца. Он задумчиво сложил лист бумаги, видимо то самое заявление, разорвал его несколько раз, со вздохом опустил обрывки в урну у входа и бодро с улыбкой на открытом юношеском лице сбежал вниз. — Погодите-ка… — Соболев растолкал сослуживцев, вышел вперед. — Эй, парень, подожди! — крикнул Яну в спину. Хотелось поговорить и хотя бы поблагодарить за столь быстрое свое освобождение. А иррациональное чувство близкой потери от выжженного в груди каленым железом «МОЙ» (ведь парень запрется в своей квартире и его оттуда и ящиком конфет не выманишь) толкало на необдуманные действия. Виннер испуганно оглянулся, но не остановился, а только прибавил ходу. Чувство стыда за собственное упорство и недоверчивость все еще то жгло внутри, то обдавало холодом. По спине стекали капли пота — сказывался стресс — хотя щеки пощипывало морозным ветром. Ноги вопреки пониманию, что лучше остановиться и покончить с этой историей, извинившись перед героем своих влажных снов, перевернуть уже эту страницу жизни, понесли к приглашающе распахнутыми воротам городского парка. Соболев, забыв про боль в ноге, рванул следом под хохот друзей: — Не дай ему уйти, Арс! — выдал Вепрь. — Ату его, ату! — подзуживал Глеб. — Вот же шельмец! — подытожил Сеченов. — Да стой же! — Соболев наддал скорости. Хорошая физическая подготовка не подвела, даже спустя три года и хромоту. — Кому говорю, стой! — он бежал смешно жестикулируя руками под громкий хохот друзей и уже начал злиться. — А ну стой, зараза! Арсений нагнал Яна в прыжке обхватил его руками и ласточкой или скорее рыбкой нырнул в сугроб под ель, придавив парня собственным телом. Снаружи бултыхались лишь две пары ног, так и норовившие пнуть друг друга. Ян ловил ртом воздух, глядя в лицо Арсению широко распахнутыми глазами, в которых бликами отражалось хмурое зимнее небо, от чего его выразительный взгляд затягивал, словно омут ртути, круговорот, манивший неизвестностью. — Спасибо… Простите…— вырвалось одновременное. Они уставились друг на друга глаза в глаза. Ян покраснел. Арсений нахмурился. — За что? — прошептал Соболев, откровенно любуясь смущением парня. — За глупость, упертость, несговорчивость… — под внимательным взглядом мужчины Ян потупил взгляд и облизнул губы, не зная, что еще сказать. Арсений хмыкнул. Парень выглядел так соблазнительно, что поддавшись моменту, пойманный на крючок сверкавшим во взгляде интересом, со стоном оголодавшего Соболев припал к губам парня долгим затяжным, как прыжок с парашютом, поцелуем. Замерший было поначалу испуганным зайцем Ян распахнул глаза, а затем, опустив веки и, наконец, отпустив себя, свои внутренние щиты, со стоном ответил. Ему так хотелось поверить, что это не просто «разовая акция», не просто эмоциональный порыв. Хотелось верить, что это надолго, и Соболев (теперь он знал как зовут нравившегося человека, так глубоко пролезшего под кожу) чувствует то же, что и он, Ян. А шум в ушах, головокружение и цветные круги в глазах не от падения в сугроб. Непреодолимое желание коснуться, прижаться кожа к коже не только у него, но и у Арсения. Соболев с шумным вдохом оторвался от губ парня, пытливо заглядывая в глаза сквозь толстые стекла очков. «Красивые» — мелькнуло в голове, и он снова припал к губам парня, теснее смыкая руки за спиной. — Арс, мы тебе не мешаем, нет? — пинок в подошву берца и вопрос, заданный Вепревым сквозь едва сдерживаемый хохот, заставили Соболева оторваться от исследования рта Яна. — Свали, Вепрь, не приставай… — Арс едва повел головой в направлении голоса друга, по-прежнему любуясь парнем под собой. — Увидимся четырнадцатого на даче у Сечена. — Оу, ёпта… ну как скажешь, — Александр расхохотался и, уже обращаясь к сослуживцам, махнул рукой: — Пошли ребята. Они справятся. Ян мелко подрагивал от смеха, пряча улыбку в плечо Арса. Ему было так хорошо и легко, что он даже не задумался над тем, что лежит в сугробе, накрытый телом мужчины и наслаждается поцелуями на территории полицейского отделения. Сейчас ему было все равно, что его увидят, что о нем подумают, что своими действиями они привлекают внимание к себе. Он жил этим моментом и мечтал, чтобы время замерло хоть ненадолго, позволяя ему окунуться в давно забытые, но от этого не менее желанные ощущения. — К тебе, кстати, тоже относится и отказ не принимается. — Арс чмокнул Яна в нос и завозился, покряхтывая, поднимаясь. — Что именно? — сделал вид, что не понял, Ян. — Четырнадцатого ты едешь со мной на дачу к моим друзьям. Познакомлю тебя со всеми, — Арсений протянул руку, помогая Яну подняться и как бы подтверждая свои дальнейшие намерения в отношении него, далеко идущие планы. По спине Яна растеклось тепло от накатившей радости. — И еще раз спасибо за мой гаджет. Я провожу тебя до дому. Он стряхнул со спины Виннера налипший снег и галантно подставил локоть, как сделал бы, будь с ним дама. Ян со смехом хлопнул его по плечу и пошел рядом: — Ты за кого меня принимаешь, Соболев? — За того, кого надолго хотел бы видеть рядом и кому не побоюсь подставить плечо… Ян пристально посмотрел в суровое лицо, сейчас лучащееся мягкой, но уверенной улыбкой, и поблагодарил судьбу за свой новогодний подарок. Иногда мечты сбываются, нужно лишь уметь ждать…