War of the Roses

В утренней прохладе струящийся по земле ветер мешает сухие листья с туманом, что прошел из леса. В кронах высоких деревьев заливаются звонкой трелью птицы, а солнце тем временем лениво все выше поднимается на небосводе, подсвечивая бледно-оранжевые облака и щедро расплескивая лазурь на пронизанный звёздами глубокий пурпур. Красиво. И даже почти не страшно. По крайней мере, никаких кровожадных тварей, что Чонгук невольно себе уже напридумывал, во дворе, куда ведёт дверь хижины, не встречается. Все тихо-спокойно: небольшая полянка, поросшая низкой ярко-зеленой травой, куст отцветшего шиповника и крыльцо каменного дома с массивной деревянной дверью. Но в горле все равно стоит ком непонятно чего. Чонгуку боязно, он и в деревне-то за свои девятнадцать лет не был никогда, что уж говорить о целом лесе? Диком, опасном, к тому же ещё и населенном… С огромным трудом ком удается проглотить, а в памяти всплывает картинка из сегодняшнего сна, где огромный белый волк сидит у его кровати. ...оборотнями. – Да не трясись ты так, мы ж не кусаемся, – Чимин, заглянувший к нему сегодня с самого утра, чтобы разбудить и пригласить на завтрак, дружелюбно улыбается и протягивает свою маленькую ладонь, как бы подзывая. – Идём, а то так скоро вся еда остынет или другие ее съедят. Не забывай: тут у всех волчий аппетит. Буквально. Чонгук переводит дыхание, а омега рядом с ним посмеивается над своей же шуткой и, больше не терпя чужих волнений, тянет вслед за собой к двери в дом, увлекая из хижины на улицу. – Как позавтракаем, покажу общину, чтобы ты поскорее освоился. Вот увидишь: здесь здорово! Ничуть не хуже, чем в городе, поверь – уж я точно знаю! – Дедушка Ухён говорил, что ты раньше жил в Сеуле, это действительно так? – Ага, – Чимин пожимает плечами. – Но этим летом решил выбрать жизнь в стае. – А почему? – Чонгук хмурится. Не понимает, как вообще можно в здравом уме сделать выбор в пользу жизни в глухом лесу отрезанном от цивилизации. – Поймёшь, когда кое с кем познакомишься, – улыбка омеги становится шире на этих словах, хоть Чону от его ответа понятнее ничего не становится. Но задать очередной вопрос он не успевает, потому что перед ними уже открывается дверь в дом. За той сразу просторная кухня. Посредине той стоит большой стол, заваленный едой, от которой в воздухе уже стоит приятный аромат. Вокруг стола собрались люди. Чонгук узнает дядю Юнги и дедушку Ухёна, а ещё того альфу с золотистыми волосами, который вывез их из Сеула, значит, это Хосок. Однако в кухне находились ещё двое мужчин: один довольно молодой, а второй по возрасту как дедушка Ухён, не младше. – Чонгук-а, проснулся наконец, – улыбается самый старший омега, тут же подходя к ним и обнимая стушевавшегося парня за плечи. – Проходи-ка к столу и садись вон там, где есть свободное место. Чимин-а, наполни ему тарелку, а то сам он, боюсь, постесняется. Чонгук, растерянный неожиданно шумной и людной обстановкой внутри дома, молча проходит и под давлением чужих удивительно сильных ладоней опускается на предложенный стул. Чимин, как ему и было сказано, бодро наполняет тарелку едой, прежде чем поставить рядом, а сам не перестает улыбаться, когда тоже плюхается за стол. По правую руку от омеги сидит молодой незнакомец-альфа. Беловолосый, голубоглазый и огромный, как шкаф. Он кажется Чонгуку суровым, но стоит только альфе скосить взгляд на Чимина, как вся суровость буквально испаряется, побежденная мягкой улыбкой и милыми ямочками на обеих щеках, в одну из которых ему от омеги украдкой прилетает быстрый поцелуй. – Это Намджун, – говорит Чимин, обращаясь к Чонгуку и опуская ладонь на крепкое плечо альфы. – Он старший сын нашего вожака и его наследник. – И…? – тянет недовольно Намджун, приподнимая густые брови. – И мой альфа, – закатывает глаза омега, после этого фыркая. – Что, доволен теперь? – Более чем, – серьезно кивают ему, прежде чем взглянуть на Чонгука. – Рад познакомиться. Надеюсь, ты себя хорошо чувствуешь? Тэхён сказал, что спишь ты все ещё не очень спокойно. – Тэхён? – Вы виделись вчера утром, – подсказывает Чимин. – А откуда он… – Так, молодежь, а ну хватит за столом болтать, – шутливо ругает их другой альфа, самый старший. Он тоже опускается за стол на место, что во главе, и рядом с ним садится Ухён. Юнги вместе с мужем тоже спешат к столу. – Чонгук-а, будем знакомы, я Намгён, папа Юнги и дедушка Чимина. – Здравствуйте, – Чонгук почтительно кивает престарелому альфе, стараясь, чтобы голос поменьше дрожал, получается у него, оказавшегося в центре внимания, это не очень хорошо. – Рад познакомиться. – Да ты не трясись, – посмеивается Намгён. – Чимин правду сказал: мы тут не кусаемся… – Ну, если только волчата могут цапнуть разок-другой, – подмигивает присевший рядом с Чонгуком Юнги. Тот обхватывает его за плечи, и Чону от близости кого-то, кого он знает с детства, наконец становится легче. – Все будет хорошо, – шепчет ему тихо Юнги. – Мы с вожаком вчера все решили насчёт твоего папы, и ночью тот уже направил отряд в город на его поиски, так что сильно не переживай. Все понял? Чонгук несколько раз ему кивает и благодарит шепотом, в ответ на что его ненадолго ещё сильней прижимают к себе, прежде чем отпустить и кивнуть на тарелку, полную еды, что стоит перед ним. Чонгук послушно принимается за завтрак, погруженный в мысли о папе, но краем уха все равно слушает завязавшийся между остальными разговор. Говорят они что-то о сезоне урожая, о том, что в этом году стоит повременить с закупками в городе, пока обстановка не станет спокойней. Несколько раз в разговоре снова проскальзывает имя того альфы, с которым Чонгук имел возможность увидеться вчера, и который, как оказалось, этим утром заступил на какое-то дежурство. Дежурил Чонгук в своей жизни только по классу, так что о чем именно идёт речь не понимает. Юнги чаще всех бурчит и чему-то постоянно возмущается, морщится, пробуя еду, пока не мешает в своей тарелке всего понемногу, что по мнению остальных вообще есть невозможно, но вот самого омегу это не смущает: ему очень даже вкусно, а главное – есть все витамины. Витамины в его положении нужны, поэтому спорить с ним никто не решается. Чонгуку на такого вот семейного дядю смотреть очень странно, но привыкнуть можно, наверное. Обстановка витает ненапряженная, теплая и дружелюбная. Шум, несмотря на изредка предпринимаемые старшим поколением попытки наладить порядок за столом, не прекращается, пока не пустеют тарелки. Чонгук, привыкший есть либо в одиночестве, либо в тихой компании папы, не знает, на чем сосредоточить внимание. Но ему, вроде как, даже нравится… – Мы пойдем, прогуляемся, – говорит Чимин, когда завтрак подходит к концу. Он выскальзывает из-за стола и кивает Чонгуку, чтобы тоже поднимался. – К обеду, наверно, вернёмся. – Я сегодня буду нужен отцу, – обращается к омеге Намджун, когда тоже встаёт и, погладив того по щеке, целует в макушку. Чимин улыбается, жмурясь. – Тогда увидимся, как обычно, вечером. Чонгук с любопытством смотрит на них и начинает понимать, почему именно… вернее – ради кого Чимин предпочел лес жизни в городе. Все оказалось просто. Поблагодарив старших за завтрак, они вдвоем выходят из дома уже через передний вход. В глаза сразу бьёт солнце, что за минувшее время успело подняться достаточно высоко, оно приятно ложится теплом на неприкрытую кожу и заставляет омег щуриться. Чонгук оглядывается кругом, не зная, чего ожидает увидеть. Но то, что он видит, кажется каким-то ненастоящим, сказочным. Здесь просторно и… нет ничего городского, совершенно ничего. Только природа в своем первозданном виде, с которой тесно соседствуют люди… то есть не люди, совсем нет… – Неплохой вид, да? – понимающе хмыкает Чимин, что стоит рядом с ним. – Здесь… – Чонгук нахмурился, стараясь подобрать правильное слово, – красиво. – Ага. Правда красиво. Рядом с ними раскинулась широкая площадь, которую огибает узкой каемкой звонкий родник. На площади той, в самом центре, растет одинокое, но очень старое и большое дерево, листья на кроне которого уже начинают приобретать благородный золотой цвет. От площади расходятся улочки одноэтажных каменных домов, что теряются за стволами высоких сосен. Здесь нет ни машин, ни асфальта, ни стекла и бетона. Нет суеты, что утром наводит спешащий на работу офисный планктон, и вечно опаздывающих на пары студентов. Нет кофе навынос, нет ругани и писка светофоров. Здесь только лес. И Чонгук вдруг перед ним чувствует себя таким маленьким... Чимин понимает. Он наблюдает за ним молча, давая время на то, чтобы новый знакомый сам смог все прочувствовать. У самого Чимина, конечно, было не так: единение с природой привилось с самого рождения, и рос он, четко зная и свое место в пищевой цепи, и то, откуда берет свое начало. Чонгук все это начинает понимать только здесь и сейчас, и понимание это, конечно же, дастся ему с большим-пребольшим трудом, а может и вообще не дастся никогда. Кто знает, возможно, Чонгуку все это и сроду не надо, ведь он пока что даже не знает, каково быть настоящим волком. Что если он и не захочет узнать? Испугается? Чимин сам бы, наверное, испугался, случись с ним так, как с Чонгуком, чего тогда ждать… – У вас тут что, есть щенки? – А? Чимин смотрит на площадь, туда, куда указывает Чонгук. Замечает играющих у ручья ребятишек из соседних домов и тихо смеётся. – Ну… можно и так сказать, щенки… но мы все же предпочитаем называть их "волчата". Чонгук, понимая, о чем говорит омега, замирает и округляет глаза. Он пару раз вздыхает, продолжая наблюдать за детворой, которая носится друг за другом. – То есть ты хочешь сказать, что… что… Да ну нет, быть не может, чтобы они... – Некоторые из них просто перекинулись в свою волчью форму, – подтверждает Чимин, осторожно наблюдая за ним. – И ты так можешь? – Ну да, мы тут все так можем, только по размеру будем разве что отличаться. Ну, и я ещё цветом шерсти. – С ума сойти. – Хочешь поближе посмотреть? Пошли! – Чимин не дожидается, пока до Чонгука смысл его предложения дойдет, и тянет его за руку, ловя момент, пока он податлив, потому что ничего не понимает. – Нет, Чимин, подожди! – Да не бойся ты, мелюзга тебя уж точно не съест, просто понюхает, потому что ты для них странно будешь пахнуть, и все. А так – дети как дети. Они быстро доходят до площади и останавливаются, когда в них почти врезается один из ребятишек. Чимин ловко подхватывает смеющегося ребенка на руки, лохматит его белокурые волосы, пока остальные их обступают. Чонгук смотрит на детей во все глаза, прежде всего, конечно, на волчат. Их тут трое, все маленькие, правда как щенки, похожи на белые пуховые комочки, только с хвостами и на четырех лапах. Черные пуговки носов поднимаются, как по команде, вверх, пока они все втроём устремляются на Чонгука и принимаются его обнюхивать со всех сторон, тыкаясь в ноги. – Говорил же, что твой запах их заинтересует, – хмыкает Чимин, обращаясь к нему, а потом уже и к детям: – Это Чонгук, он теперь тоже часть стаи, поэтому его тоже нужно слушаться, понятно? Дети кивают, а сами хитро блестят на них голубыми глазами, что красноречивее любых слов. Ну да, какого еще они тут ждут от оборотней послушания? Волчата они всегда волчата, как ты их не крути и как на них не рычи. Любопытство волчат толкает их на то, чтобы лизнуть чонгуковы пальцы, и омега послушно им это позволяет, а потом и вовсе присаживается, осторожно гладит ладонями мягкий белый пушок между острых ушей. – Ты красивый, – говорит один из малышей, подходя и касаясь его красных волос. – Ты такой же, как и Чимин? Твой отец из другой стаи? – Эм, думаю да, – кивает ему Чонгук, с трудом вымучивая улыбку. – Он красный волк. – Красный волк – круто! – Ага, смотрите – у него глаза зелёные, как листья! – Они как те камни в сережках, которые носит дядя Минхо. – Ага! – Точно! – Ну все, хватит с вас представления, – фыркает Чимин, отгоняя детей и помогая Чонгуку встать. – А то весь день не отстанут, уж поверь наслово. Чонгук после такого внимания к себе улыбается уже более искренне и легко. Он провожает взглядом детей, которые, ни капли не расстроенные тем, что им дали от ворот поворот, уносятся дальше по своим делам. И то, как они легко его приняли, так же, как и семья Чимина чуть раньше, удивляет. Он просто не может до сих пор понять, как так? Неужели какая-то кровь действительно может значить так много? И впрямь как у животных… И впервые он вслух самостоятельно, пусть и перед детьми, признал, что так или иначе, но тоже является волком... – О чем думаешь? – спрашивает его Чимин, когда они начинают снова куда-то идти, выйдя на одну из тропинок, что ведут прочь от площади. – О том, что это все ещё кажется невероятным. – Но ты ведь постепенно убеждаешься в том, что наши слова и то, с чем тебе пришлось столкнуться – правда. – Да, – соглашается Чонгук. – Это и выбивает из колеи. Все слишком… внезапно. И резко. – Хотел бы я сказать, что понимаю тебя, – вздыхает Чимин и виновато улыбается, прежде чем продолжить, – но я не понимаю. Все, кого ты видишь здесь, знали о своей волчьей натуре с самого рождения. Впервые мы обращаемся где-то в три или четыре года, полностью осознавая себя и волка, что живёт у нас внутри. Это для нас так же естественно, как спать, есть, говорить… неотъемлемая часть жизни. – Ты бы не хотел от этого отказаться, если бы представился выбор? – В период, когда я бунтовал, мне казалось, что хотел бы, – признается Чимин и усмехается, почесывая затылок. – Но, наверное, на самом деле никогда всерьез на такое бы не пошел. Это как… не знаю, часть тела себе отрубить. Удовольствие такое себе. Поэтому я смотрю на тебя и не знаю, как и что тебе сказать. Все мы тут понимаем, нам мой папа объяснил: твой волк крепко спит у тебя внутри и просто так вряд ли проснется. Его можно разбудить… но нужно ли оно тебе? Как ты сам считаешь? – Я… не знаю, – честно отвечает Чонгук, а подумав, добавляет чуть слышно: – я боюсь. – Ну, это ты зря, волком быть круто. Мы сильнее обычных людей, лучше видим и слышим, быстрее бегаем, а в зверином обличье чувства вообще запредельные! И связь наша намного прочнее, чем бывает у людей. Дружба крепче, любовь… – Чимин запинается, пожимая плечами, и щеки его слегка пунцовеют, – ...ну, она совершенно другая, тут даже не объяснишь, лучше самому попробовать. – Ты ради своего альфы остался здесь, верно? – Не только ради него, – возражает Чимин и оглядывается кругом, смотря на возвышающиеся рядом с ними сосны и одиноко стоящие домики с легко читаемым теплом, – здесь мое место. В лесу, где живёт моя стая, и рядом с моим альфой, конечно же. – Намджун правда старший сын вожака? – И следующий на очереди. – И ты, значит, когда-нибудь будешь омегой вожака? – Ай да я, – кивая, смеётся Чимин, и глаза его от этого смеха становятся похожи на две узкие щелочки. – Но до этого пока что очень далеко, можно пожить в свое удовольствие. Мы с Намджуном не торопимся, хоть и любим друг друга с детства. У нас… своя история. И у тебя когда-нибудь тоже будет похожая, если захочешь остаться. Чонгук молча его выслушивает, но ничего так и не отвечает. Не знает что сказать. Даже что думать, и то, если честно, не знает. Его все ещё слишком пугает перспектива быть оборотнем, превратиться в волка, жить в диком лесу. Его пугает то, что от папы до сих пор никаких утешающих вестей, пугают охотники, о которых он никогда в жизни до этого не знал и знать не хотел. Его пугает абсолютно все, что есть кругом. Пугает и одновременно начинает притягивать. Чонгук ощущает тепло, и как то соблазняет его, окутывая со всех сторон и зазывая ближе. Тепло это отнюдь не кажется омеге чужим, оно как будто всегда его и ждало… и он сам ждал его. Вдвоем они выходят к роднику, который в лесной чаще расширился и стал больше похожим на реку. Вода, подсвеченная солнцем, которое здесь не скрывали кроны высоких деревьев, весело журчала, огибая валуны и перенося с места на место разноцветную гальку. – Летом мы здесь иногда купаемся, – говорит Чимин, присаживаясь на плоский камень у воды и подставляя ладонь под ее поток. – И волчата любят плескаться, где мелководье, учатся ловить рыбу. Дальше по течению родник впадает в лесное озеро, оно уже намного глубже и холоднее. Скоро его увидишь, мы пойдем к нему в ночь на праздник урожая. – Зачем? – Гадать, – Чимин хитро улыбается, блестя из-под челки золотыми глазами. – Это надо самому увидеть, так не поймёшь. – Странные вы. – Ты для нас тоже странный. Чонгуку снова ответить нечего. Чимин полностью прав, если подумать. Поэтому ничего не остаётся, как присесть рядом с омегой на тот же камень. Поверхность его нагретая, и это ощущается приятно, а от воды доносится свежесть леса. В кронах деревьев все продолжают переговариваться птицы. Чонгук прислушивается к их замысловатой трели, пока не замечает какой-то странный посторонний хруст, раздавшийся из чащи. И ежится, спрашивая: – В этом лесу же не водятся хищные звери? – Водятся, конечно, – спокойно отвечает Чимин, как ни в чем не бывало, и только потом осознает, что своим ответом знатно напугал одного своего трусливого слушателя. – Спокойно. Никто из них и на пушечный выстрел сюда не сунется, звери прекрасно чувствуют нас и понимают, что оборотни гораздо сильнее. Мы здесь на вершине пищевой цепи, так что не бойся. У Чонгука немного отлегает от сердца на этих словах и он даже успокаивается. Пока не замечает что-то большое и мохнатое, что мелькнуло в зарослях ближайшего кустарника. А затем на берег ручья вышел огромный белый волк. Остановившись у кромки, тот отряхнулся от листьев и принялся как ни в чем не бывало лакать воду. Чимин, тоже заметивший его, громко цыкнул. Зачерпнув воды в ладонь, он с силой плеснул ею в волка, заставив Чонгука крупно вздрогнуть. Зачем злить такую махину? Вдруг он озвереет и нападет! – А поздороваться что, не судьба? – тем временем возмущается Чимин, снова плескаясь водой. Волк же, чувствуя брызги, попавшие на морду, недовольно фыркает. – Ну, чем ты опять недоволен-то? Волк, словно человек, качает головой. А потом смотрит. На него. На Чонгука. Глаза у волка голубые, яркие-яркие, и в них сразу заметно, что волк – не просто зверь, и что у него есть разум, осознанность. Чонгук думает, что эти самые глаза он уже точно где-то видел, да и сам волк кажется ему уж слишком знакомым… А потом зверь снова фыркает, разрушая их зрительный контакт, одним прыжком преодолевает ручей и скрывается в зарослях на противоположном берегу, будто его рядом с ними и не было. – Надеру ему завтра его белобрысую задницу, как только закончится дежурство, – не перестает возмущаться Чимин. – Со вчерашнего дня строит из себя невесть что, тоже мне, принцесса. – А кто это был? – Тэхён, кто же ещё, – Чимин хмыкает, замечая удивление в глазах напротив. – Что, не ожидал? – Он такой… такой… – Волк? – подсказывает омега и ухмыляется. – Ну да. Чонгук снова задумчиво смотрит в лесную чащу, туда, где недавно исчез зверь. Хочет ощутить страх, что по всем законам должен был его охватить при подобной встрече, но ни капли его в себе не находит. Вместо него внутри тлеет что-то другое, больше похожее на трепет и… восхищение. – Он… красивый. – При нем только смотри такое не говори, – просит Чимин, напоследок вздыхая. – А то зазвездится. Чонгук на просьбу омеги медленно кивает пару раз, а сам все где-то в своих мыслях путается, уходит в те неожиданно глубоко. После ручья они возвращаются домой, где обедают в такой же шумной компании, только уже без Намджуна. Затем Ухён просит Чонгука переехать в комнату к Чимину, потому что ту хижину, которую эти дни занимал Чон, он держит на случай экстренных больных или раненых, ведь никогда не знаешь, что может случиться. Поэтому остальную часть дня они с Чимином занимаются перестановками в его комнате, чтобы вдвоем жилось удобнее. Старший омега делится с ним частью своей одежды, выделяет ему в шкафу несколько полок, и под вечер они снова прогуливаются по площади, обойдя ее кругом. А после ужина Чимин куда-то незаметно от всех испаряется. Чонгук пытается спросить у Юнги и Ухёна, куда тот подевался, но папа с сыном на этот вопрос лишь смеются и говорят, что Чонгуку такое рановато пока знать, а ещё просят не закрывать окно в их с Чимином комнате. Почему не закрывать, Чонгук понимает только поздней ночью, когда то тихо скрипит среди установившейся в доме тишины. Сердце его на этом моменте чуть было не обрывается, но затем он видит в окне Чимина, и это приводит в себя. Тот уставший, растрепанный, как воробей, зато ужасно довольный. А ещё чабрецом весь насквозь пропах и с припухшими губами, у которых расплылся естественный контур. – Ты чего не спишь? – шепчет омега, осторожно прикрыв за собою окно и забираясь в кровать. – Ты меня напугал. – Извини, – бормочет Чимин. Он кутается в одеяло, а когда находит удобное положение, довольно вздыхает и, вымотанный, засыпает почти мгновенно. Чонгук, ощущая чужое спокойствие, тоже проваливается в сон вслед за Чимином. Снится ему темный ночной лес, шорох бегущих лап, запах перечной мяты… И кровь. Кровь красная на густой белой шкуре. А ещё – яркие голубые глаза, что смотрят на него пугающе осознанно. И боль, сильная, чужая боль. От нее Чонгук и просыпается ранним утром весь в холодном поту.