War of the Roses

Мягкий свет из коридора бесшумно прокрадывается в комнату, которую все еще скрывает ночь. Рассвет уже близок, но ни одного солнечного луча до сих пор не появилось на небе, и потому тени все сильней сгущаются по углам. Тэхён осторожно вздыхает, так, чтобы его не услышали, и, тревожась, очерчивает взглядом плавные линии чужого тела, что лежит на кровати, повернувшись к окну. Чонгук не спит – слишком тяжело бьется сердце и слишком прерывисто прорывается между губами дыхание. Альфа лохматит волосы и, решившись, выключает в коридоре свет. Намеренно позволяет услышать, как босые ступни шагают по полу, пока не достигают кровати. Он опускается на нее и сразу ложится, придвигаясь к центру постели так, чтобы между ним и омегой осталась лишь пара жалких сантиметров. Накрывает Чонгука сбившимся ранее у ног одеялом, а свою ладонь после оставляет на остром плече, осторожно сжимая пальцы. – Сильно расстроился? Тэхён слышит, как Чонгук безрезультатно пытается осторожно вдохнуть и при этом не шмыгать носом. Хочет быть сильным, но не получается. И это не плохо, стыдиться здесь нечего… Всем становится больно, когда их надежды рушатся, так и не воплотившись в жизнь. Но все равно: альфа сдаваться пока не готов, и Чонгуку он этого не хочет. – Завтра, как и говорил Ханыль, настанет Кровавая Луна. Не опускай руки, давай просто… – Я бесполезен, – вдруг перебивает его Чонгук резким голосом. И все-таки всхлипывает, а Тэхён глубоко хмурится, сверля взглядом чужой затылок. – Бесполезный оборотень. Бесполезный омега. Ни один волк не увидит равного в таком, как я… как и ни один альфа не посмотрит на меня, как на свою пару. – С чего ты сделал такие выводы, Чонгук? Омега хмыкнул. Он весь сжался, делаясь еще меньше, чем был. Подтянул к животу колени и вцепился руками в подушку, утыкаясь в нее лицом, от чего зазвучал теперь глухо: – Сам как будто не знаешь. – Не знаю, – честно и строго ответил Тэхён. И, видимо, что-то в голосе альфы сказало Чонгуку о том, что говорит он серьезно, и тело омеги немного расслабилилось, будто сдаваясь. – Объясни, – уже мягче, а ладонь с плеча скользит вниз по руке, чтобы затем осторожно обнять за талию и подтянуть омегу, завернутого в кокон из одеял, к своей груди. Чонгук тихо вздохнул и еще какое-то время после ни слова не произносил. Но потом все-таки решился: – С того дня, как узнал правду о себе, – начал он тихо, – я ни разу не почувствовал, чтобы что-то во мне изменилось. Разве так должно было быть? Я не хочу верить в то, что надежда еще есть, потому что на самом деле не способен почувствовать совершенно ничего. Я – все еще я, такой же обычный и посредственный, как раньше. Просто человек… Нет, даже это не так, потому что я даже невзрачнее большинства, ведь… ведь у меня даже запаха нет… Я – никто, как пустое место. Я далеко не особенный, не исключительный и не скрываю в себе какую-то силу, на которую все так уповают, нет во мне этого, а даже если и было, то… Я честно не думаю, что когда-нибудь смогу ее пробудить самостоятельно. Я не знаю, как это сделать, не знаю, кто я на самом деле есть, не знаю ничего. Знаю только, как быть Чон Чонгуком, просто Чон Чонгуком, и все. Но даже этого у меня теперь нет и не будет, та жизнь закончилась, а новая не начнется, потому что в ней я должен быть совершенно другим. Тем, кем не стану никогда. У меня не получится… Чонгук всхлипнул еще раз, и Тэхён почувствовал, как все его хрупкое тело мелко затряслось из-за плача. Альфа сочувствовал и метался внутри от невозможности чем-то помочь, прекратить самоистязания, которым Чонгук себя подвергал. Да, все приключилось не так, как они на это рассчитывали, и надо было придумать новый план, откинуть былое, двигаться дальше… Но прежде всего: найти на все это силы. А у Чонгука сил, кажется, уже не осталось, и где взять теперь новые – вопрос… – Больше всего я люблю моменты, когда лес и степи вот-вот накроет гроза, – тихо заговорил альфа и услышал, как от его слов Чонгук настороженно замер, не понимая, к чему это. Но Тэхён решил ничего не объяснять и продолжил ровно говорить своим глубоким, успокаивающим голосом, дыша теплым воздухом на ухо: – Воздух тогда меняется, становится тяжелее, уплотняется и как будто бы давит, дышать им так холодно, что этот холод проникает прямо внутрь тебя, чтобы ты его чувствовал. Обычно, когда чувствую дождь, я ухожу на открытое пространство и бегу наперегонки с тучами, это… это тайна, вообще-то, но я хочу, чтобы ты это знал, чтобы мог представить, каково это. – Каково – что? – Быть оборотнем, – просто ответил Тэхён. – Ты же сам сказал, что не знаешь, а я хочу дать тебе представление. Быть оборотнем – это ощущать свободу. Только представь: ты бежишь так быстро, что по бокам все сливается в одно пятно, в твоих лапах просыпается сила, и ты чувствуешь влагу и холод земли, мягкость растущих в ней трав. Бежишь вперед, а за плечами у тебя ураган, он накрывает небо и все, что под ним, пытается и тебя сцапать… И вот ты чувствуешь первые капли на своей шерсти, и это подстегивает тебя бежать еще быстрее. И ты бежишь, потому что можешь, потому что ты – сильный зверь, самый опасный лесной обитатель, и природа не противится тебе, а лишь помогает. И даже ураган – не враг тебе, а приятель, который хочет поиграть. Вот, что такое быть оборотнем, Чонгук. Это значит, что ты не одинок, что в тебе живёт сама природа и дарит тебе свои силы, заботится. А ты заботишься о ней в ответ, восхищаешься ей и ни в коем случае не отрицаешь. Не сомневаешься, потому что сомнений в вашем единении быть ни в коем случае не должно. Попробуй довериться ей и своей сущности, не сопротивляйся, не бойся, не переживай, а прими правду о себе, и увидишь – это сработает. Потому что все мы, все, кто с тобой одной крови, видим в тебе своего. Ты наша семья, ты – чистокровный оборотень, красный волк, и не важно, спит твоя сущность или бодрствует, силен ты или пока что слаб. Кровь – не водица, слышал о таком? И еще… – Тэхён перевел дыхание, волнуясь по поводу следующих слов, которые все никак не решался говорить. Слишком личное, да и раньше подобное никогда его не терзало, а сейчас все ведёт к тому чтобы… – Говоря насчет того, что никакой альфа не воспримет тебя как свою пару… Чонгук, ты ужасно ошибаешься. – У меня нет запаха, – упрямо возразил Чонгук и нахмуренно повернулся в его руках так, чтобы лежать к альфе лицом. И хорошо, наверное, что омега был пока что лишен возможности зорко видеть в темноте, иначе сложно было бы не заметить ярко-горящие от волнения тэхёновы щеки. – Мне уже девятнадцать, и за все это время я ни разу не получал в свою сторону того внимания, которое оказывают омегам альфы, никогда… Поэтому не надо вешать мне лапшу на уши. Я благодарен тебе за рассказ об оборотнях, мне и правда понравилось, я понял, что ты хотел сказать, Тэхён. Но, пожалуйста, не стоит пытаться разубеждать меня по поводу… – Я не вешаю тебе никакую лапшу. Я говорю правду, – перебил его Тэхён, борясь со вспыхнувшим внутри себя раздражением. Чонгук моментами был упрямее барана, ну в самом деле. – Уж если на то пошло, я – альфа, и знаю, о чем говорю! Чонгук снисходительно улыбнулся ему, и грусть в его зеленых глазах в сочетании с этой улыбкой доставили боль в тэхёново сердце. Почему… почему этот упрямец до сих пор не верит ему? Неужели не понимает, что заставляет чувствовать? Неужели не видит… – Спасибо, кстати, за то, что защитил меня, – вспомнил омега, на мгновение замерев. Его аккуратные тонкие пальцы легли на тэхёнову грудь, разглаживая на ней хлопковую ткань. – Это что, были настоящие вампиры? И они хотели выпить мою кровь? – Вампиры, – хрипло согласился Тэхён, так и не решив, доволен ли он тем, что тема вильнула на нейтральную сторону. – Ну, всю бы не выпили, им запрещено убивать людей. Но отходил бы ты потом долго. – Но почему они так отреагировали? Я про то, что сначала вампиры не горели желанием меня отдавать, но как только услышали про пару… – Все в нашем мире знают, что оборотни моногамны, – ответил Тэхён. Наблюдая, как у Чонгука, которого уже отпустил пережитый стресс, слипаются глаза, альфа продолжил говорить гораздо тише: – Пара для волка – это навсегда, первая и единственная любовь до самой смерти. И если твоей паре грозит опасность, мы готовы мир ради нее перевернуть, разорвать всех на части, но спасти то, что дороже всего. Поэтому, услышав о том, что ты моя пара, они благоразумно решили, что их жизни им дороже. – Понятно, – выдохнул Чонгук, уже совсем неразборчиво. Его тело уже тяжелело, а сознание путалось на грани сна и реальности. Усталость, которая в последние дни почему-то только накапливалась и не думала уходить после сна, вновь тащила его в объятия Морфея. – Хитро ты… придумал… Тэхён поджал губы, переваривая услышанные слова от омеги, которого любил на самом деле. Но тот, как назло, успел задремать в процессе намечающихся откровений и уже сладко спал, закутавшись у альфы под боком в теплое одеяло. От его тела веяло жаром, и рука Тэхёна, что все еще лежала на чужой талии, его прекрасно чувствовала. Альфа грустно усмехнулся, смотря на расслабленные черты красивого лица, которое оказалось напротив. Так близко, что их волосы – красные и кипенно-белые – спереди даже путались между собой. – Ничего я не придумывал, – прошептал Тэхён, придвигаясь еще ближе и прислоняясь своим лбом к чужому, горячему. Кончик носа альфы заскользил по мягкой щеке, послышался глубокий вдох – машинальная попытка почуять запах, и внутри от этого защекотало. – Я сказал им чистую правду. Губы коснулись чужих, полураскрытых, очень осторожно и трепетно. Всего на мгновение прижались к теплой, немного влажной коже, чтобы в следующий миг так же осторожно отпрянуть, урвав то, чего так хотелось и в чем уже невозможно было себе отказывать, как вдруг… Тэхён с замирающим сердцем понял, что не только его губы двигались, но и те, что напротив – тоже. И возможно, все это можно было бы списать на сон, да вот только чонгуково сердце стучало для этого слишком уж быстро. И глаза. Глаза омеги, когда Тэхён все-таки отстранился, были открыты.