War of the Roses

В темной комнате слышны два дыхания. Оба судорожные, оба выдают смятение, охватившее их обладателей, что смотрят друг другу глаза в глаза. Голубое тонет в зеленом, а зеленое – в голубом. Сердца запинаются на очередном торопливом ударе. А потом – движение. Несмелое, осторожное, но нежнее нежного. Чтобы вновь губами приникнуть к чужим губам – теплым, сухим и слегка распахнутым. Почувствовать, как сквозь те выходит поток воздуха в шумном выдохе. И, не сдержавшись, прикрыть глаза. И нет больше слов. Ни единого. Мыслей нет тоже. Есть лишь нецелованные ранее губы и горячая кровь, что мгновенно приливает к ним, повышая чувствительность. И в венах она буквально кипит, разносится сердцем по телу, роняет друг к другу в объятия, заставляя сплести тела. Робость проходит быстро, она как будто бы испаряется под все возрастающей температурой. Ее гонит обнажившаяся жадность, что явила себя сразу же, стоило лишь ощутить эти прекрасные чувства, которые альфа и омега способны дарить друг другу. Губы Чонгука кажутся Тэхёну вкусными, они до одури гладкие и упругие и так идеально формой подходят для его поцелуев, что хочется приникнуть к ним навечно. Целовать всегда, не прерываясь ни на что другое. Водить по ним языком, проникая самым кончиком внутрь и чувствуя, как там горячо, срывать высокие тихие вздохи и унимать чужую взволнованную прыть. Альфа заключает в ладони нежное лицо, проводит по щекам большими пальцами, чувствуя руки омеги на своей голой шее, как те напрягаются в попытке притянуть ближе и вдруг… Чонгуку удается. Удается Тэхёна склонить и заставить нависнуть над ним, откинувшимся на спину. Теперь Тэ упирается одной рукой в подушку рядом с чужой головой, а другой осторожно касается тонкой омежьей талии. Чонгук под ним мелко дрожит, но отстраниться не пытается, а наоборот льнет теснее, снова ищет губы и целует на этот раз сам. Отчаянно, сильно, настойчиво проводя языком меж губ в немой просьбе впустить. И когда получает желаемое, когда их языки голодно встречают друг друга на полпути, омега впервые задушено стонет, получая точно такой же стон альфы в ответ. Тэхён не понимает, на месте ли его рассудок. Тот как будто не с ним или работает лишь наполовину. А внутри все трепещет от ядерной смеси желания и животных инстинктов. Волку хочется заполучить то, что он давно уже окрестил своим, а человеку – раствориться в другом человеке, в каком он нашел свою родственную душу. И теперь, когда души их оказались друг перед другом совершенно обнаженными в своей нужде, эйфория стирает абсолютно каждую границу, что они вокруг себя возвели. Неуверенность, одиночество – все растворяется. Потому что, всю свою жизнь бредя сами по себе в нескончаемых поисках, они наконец-то нашли то самое, что искали. Обрели это в своем единении. Душевном и физическом. И плевать на слова, на признания, клятвы и красивые фразы. Зачем они все? Зачем тратить на них время, когда тела и рвущаяся из них нежность могут все гораздо лучше донести до другого? Когда внутри все переворачивается от того, что наконец-то можно касаться, сжимать, обнимать, целовать, путать пальцами волосы… Тэхён знает, что у людей все обычно иначе. Сначала те долго ухаживают, дарят бесполезные цветочные веники, которые спустя пару дней оказываются на помойке, водят друг друга поесть куда-то, хотя зачем, если можно это сделать с комфортом дома без лишних глаз и ушей? Затем они признаются в чувствах, привыкают друг к другу и только потом… У волков это происходит не так. У них на все есть простое понятное слово – судьба. Ты начинаешь свое чувствовать, тянуться к нему, испытываешь желание быть каждую секунду рядом и защищать. И вскоре не замечаешь, как себя уже успел подарить своей паре, которая одна будет на всю твою жизнь, а ты будешь – один на ее. Тэхён не заметил, как всего себя подарил омеге, которого теперь сжимает в тесных объятиях, рассыпая влажные поцелуи по скулам. Он раньше думал, что судьбу узнает по запаху, сразу же все поймет, ощутив аромат… Но Чонгук был самым необычным, самым удивительным и неповторимым созданием, которое только встречалось альфе, он был неповторим… а теперь и незаменим. Он был его, вне всяких сомнений его. Его омега, судьба и жизнь. Его родственная душа и любимый человек. Потому ласки маленьких нежных ладоней сводили с ума и заставляли быть готовым сделать все, что угодно, если Чонгук только захочет. Потому Тэхён чувствовал, что на грани, балансирует между необходимостью сдерживаться и желанием полностью заполучить, доведя дело до конца. Но нельзя… не так, это должно быть не так, а по обычаям. Он чертов сын вожака и законы волков нагло игнорировать не может. Нужно подождать, пока у Чонгука не настанет время первой течки. Поэтому Тэхён, зажмурившись до искр под веками и собрав всю свою волю в кулак, отстраняется, привставая над омегой, что потерянно тянет вслед за ним руки, скользя влажными ладонями по груди. Чонгук дрожит под ним и, хмурясь, закусывает свою нижнюю губу, а альфа жадным взглядом скользит по его красивому раскрасневшемуся лицу, взлохмаченным волосам, что раскинулись вокруг головы на подушке, острым ключицам, выглядывающим из-под широкого выреза футболки для сна… Хочется снова прильнуть к нему, накрыть собой, смять губы долгим поцелуем… По телу омеги в очередной раз волной проносится дрожь, и, не сдержавшись, Чонгук вдруг болезненно стонет. Тэхён тут же напрягается, замечая, как в глазах напротив собираются слезы. – Чонгук? – Больно… – тихо и растерянно выдыхает омега и, зашевелившись под ним, поворачивается набок и подтягивает колени к груди. – Мне б-больно, Тэхён… Оборотень, вмиг позабыв обо всем, что происходило между ними чуть ранее, молниеносно отстранился, привстав на коленях. Он протянул к Чонгуку руки, пытаясь как можно более осторожно касаться его. – Где болит, Гук-и? Где болит, скажи? – Везде, – простонал омега и еще теснее сжался, трясясь уже более ощутимо. Он схватился за ладонь альфы, протянутую ему, и прижал вместе со своей к животу. – Оно… внутри… мне очень-очень плохо. У альфы самого от растерянности и страха за Чонгука затряслись руки. Никогда он еще не ощущал такой паники и абсолютного бессилия. Он не понимал, что ему делать, как помочь тому, за чьими страданиями невыносимо было наблюдать. Свободной ладонью он осторожно провел по голове Чонгука, ощутив, как его волосы очень быстро стали влажными от пота. Тело омеги тоже стало ужасно горячим, будто собралось раскалиться добела. И дрожь усилилась, теперь становясь постоянной. Чонгук все цеплялся за его руку, не отпуская от себя, и хорошо, что телефон омеги лежал у того под подушкой, потому что Тэхёну он был сейчас необходим. В данной ситуации надежда была лишь на одного, кому альфа, разблокировав устройство, тут же набрал. Он придвинулся к изголовью кровати, садясь и вытягивая ноги, а затем подтащил омегу к себе, позволяя разместиться поверх своего тела и обнимая одной рукой. Чонгук уткнулся мокрым от слез лицом куда-то в район ключиц и крепко обнял за пояс. Омега тяжело дышал, шумно хватая воздух ртом, и снова тесно прижимал колени к животу, пытаясь свернуться в калачик прямо у альфы на коленях. В трубке слышатся долгие гудки, и их успевает пройти целых шесть, пока на другом конце не раздается взволнованный голос: – Да, Чонгук, что такое? – Чимин, – выдыхает Тэхён, перехватывая дрожащего омегу в своих руках удобней и слыша, как друг шелестит простынями, вероятно, вставая с постели. – Мне нужен Ухён, ты рядом с ним? – Он спит в соседней комнате, – отвечает омега и топает ногами, вероятно, торопясь разбудить дедушку. – Тэ, что происходит? Что с Чонгуком? – Мне нужен лекарь, – отрезает альфа, понимая, что на объяснения с Чимином у него нет времени. Чонгук едва слышно стонет над ухом и, задрожав еще сильнее прежнего, вдруг замирает, но альфа слишком сосредоточен на втором голосе, что слышится из телефона, чтобы уделить этому факту достаточно внимания. – Говори, Тэхён, – быстро и сосредоточенно приказывает лекарь. – С Чонгуком что-то происходит, – тут же отвечает оборотень, бросая переполненный беспокойством взгляд на притихшего омегу. – Он весь горячий, его трясет и бросает в пот, а еще он начал жаловаться на боль, и все это случилось очень резко и неожиданно, как будто по щелчку. Ничего не предвещало… Тэхён замолчал, не зная, что еще добавить. Он был напуган и растерян, а Чонгук тем временем еще теснее прижался к нему всем своим телом, оплел не только руками, но и ногами, подтягиваясь выше и уткнувшись носом в место за ухом. Губы омеги коснулись шеи альфы, как будто целуя ее, и жар дыхания начал печь кожу. – Что этому предшествовало? Чем вы занимались? – последовал вопрос. – Ничем, мы… мы готовились спать… – Готовились спать, – хмыкнул лекарь, и у Тэхёна вдруг от этих двух слов по позвоночнику пробежали мурашки. – Тэхён, я думаю, у Чонгука… Но дослушать Ухёна альфа не успевает – уши его просто-напросто закладывает, а в голове образуется белый шум, будто его контузило. Потому что внезапно он вдруг ощущает… … запах. – Ты меня слышишь, Тэхён? У него начинается течка. Ты перечислил мне все ее признаки, и возраст Чонгука как раз подходящий. – Я это уже понял сам, – с трудом произносит Тэхён, чувствуя, как во рту становится сухо, а тяжесть чужого тела начинает манить. – Что мне… я… – Тэ…хён… – альфа не может игнорировать этот дрожащий голос и смотрит вниз, где из темноты на него смотрят блестящие глаза, в которых смешались между собой страх и желание, нужда… – Тэхён… – Тэхён, послушай, – сквозь туман, окутавший разум, внимание альфы привлекает настойчивый голос лекаря, снова раздавшийся из телефона. – Тебе нельзя терять голову! Соберись и будь на чеку. Если у Чонгука по циклу оборотней наступила течка, то это значит, что внутри него просыпается… И снова Тэхён не дослушивает слова Ухёна до самого конца, потому что отвлекается на посторонний громкий звук. И альфа, у которого уже клокочет рычание в груди, понимает, что звук доносился из прихожей, где кто-то секундой ранее выбил входную дверь. Их нашли.