War of the Roses

Тэхён не покидает Чонгука все следующие сутки, пока Кровавая Луна, а вместе с ней и течка, не начинают идти на спад. Омегу лихорадит, бросает то в холод, то в жар, и он, не переставая, дрожит всем своим маленьким телом. Альфе же остается лишь крепче держать его, позволяя уткнуться носом в теплую шею, где отчетливей всего можно услышать разыгравшийся запах перечной мяты, и ждать, пока буря пройдет. Трогать Чонгука нельзя: это ему четко дали понять и Ухён, которому пришлось набрать снова, на этот раз, чтобы всех успокоить, и Кихён – объявившийся чонгуков отец, который вряд ли будет счастлив услышать из их спальни что-то не то. Тэ уже тысячу раз за все это время успел проклясть чуткий слух оборотней… Чонгук много и беспокойно спит и даже в эти моменты сжимает в своих объятиях Тэхёна так крепко, что у того с непривычки хрустят кости. Он удивляется чужой пробудившейся силе, что нашла свое сосредоточение в столь маленьком и субтильном тельце. Роль большой подушки во многом импонирует ему, к тому же, инстинкты все время кричат быть максимально близко к паре в непростой и уязвимый для нее период. Даже не прилипни к нему Гук так сильно, Тэхён тогда прилип бы к нему сам. А так, пока его тесно обнимают, умостившись у правого бока и прожигая, кажется, кожу своим внутренним огнем, шумно сопят прямо в ухо и иногда зацеловывают шею, он может немного расслабиться, на какую-то долю позволить себе раствориться в единении с тем, кого любит, прочувствовать, каково это – быть целым. Тэхён пользуется шансом и разглядывает лицо омеги, когда тот так близко, пробует наощупь нежную кожу щек, гладкий лоб, милый нос картошкой и родинку под нижней губой. Не думает себя даже сдерживать, а просто склоняется и легко целует маленькие розовые губы, слегка приоткрытые во сне, и отстраняется с легкой улыбкой на своих собственных, когда все еще спящий омега хмурит брови и облизывается от ощущений, его потревоживших. У него потрясающий запах. Нежный и сладкий. Концентрация его на данный момент, конечно, заставляет Тэхёна внутренне лезть на стенку, но держится альфа молодцом. Он так давно хотел узнать его аромат… Теперь все наконец-то как надо, теперь они чувствуют друг друга правильно, по всем канонам. Не то чтобы раньше было не так, Тэхён не стал любить сильнее – потому что ну куда уж сильнее, – не стал особеннее к Чонгуку относиться, потому что относился по-особенному к этому омеге с самого начала, просто сейчас все стало… легче. И одновременно с тем во много раз тяжелее. Потому что охота присвоить. И желание это опьяняет волка внутри, путает человеческие мысли, соблазняет рассудок. В какой-то момент Тэхён сам не понимает, как тоже проваливается в сон, укутанный с головы до ног чужим запахом и теплом. И даже там он с Чонгуком, слышит его дыхание и биение сердца, чувствует в своих волосах его мягкие руки с тонкими длинными пальцами, что пропускают сквозь себя уже довольно сильно отросшие пряди. Проснуться его заставляет внезапная, хоть и не такая сильная, боль в области шеи. Тэхён дёргается, его руки тут же прижимают к себе что-то теплое крепче, из горла рвется тихий рык, и ему вторит другой, более высокий и звонкий. Альфа распахивает глаза, видит в темноте, созданной посреди дня наглухо задернутыми плотными шторами, как на нем, прижатый с обеих сторон за плечи, умостился Чонгук. Зеленые радужки ярко горят, а на нижней губе блестит размазанная по коже маленькая кровавая капелька. – Ты… – Тэхён хмурится, касаясь ладонью собственной шеи, где явственно ощущается работа чужих клыков. Подушечки пальцев размазывают кровь у уже начинающей затягиваться ранки. Она небольшая, и рядом не стоит с полноценной меткой, но чужой феромон на себе альфа все равно начинает чувствовать очень ярко, и его из-за этого тут же бросает в жар пуще прежнего. – Ты… укусил меня, Чонгук-и? – П-Прости, – омега вздрагивает, будто приходит в себя, но взгляд не отводит от чужой шеи, только лижет губы, собирая с них чужую кровь. Тэхёну вдруг так хочется поцеловать его… – Сам не знаю, зачем я это сделал… Я проснулся, и ты был так близко, и мне очень сильно просто захотелось… Тэхён не дослушивает его сбивчивых оправданий, он лучше самого Чонгука знает, почему тот сделал это. В омеге тоже кричат инстинкты, требуя обозначить, что Тэхён им выбран и принадлежит только ему одному. Редко какие омеги ставят своим альфам метки, но Чонгук силен, даже сейчас, когда раскрылся еще не полностью, это ярко ощутимо, а значит, что силен и оборотень в нем. И тот, как тэхёнов волк, хочет обладать. Это сводит с ума… Альфа позволяет себе эту слабость: целует крепче обычного, яростно, прижимая сидящего поверх него Чонгука к своему телу так тесно, что между ними испаряется само понятие пространства. Они оба задыхаются, пачкают губы, щеки, подбородки в слюне и небольшом количестве тэхёновой крови, сминают бедные простыни и скидывают ни в чем неповинное одеяло куда-то на пол. Тэхён слышит, как где-то на первом этаже особняка что-то ломается под злой силой чужих сжавшихся пальцев, но ему наплевать сейчас на чье-то недовольство, даже если оно принадлежит чонгукову отцу, не пойми откуда взявшемуся. Сейчас неважно все кроме того, что омега очень близко, хочет быть с ним, хочет обладать им так же сильно, как мечтает обладать им самим Тэхён. Обманчиво хрупкие руки обхватывают плечи альфы так цепко, что местами даже причиняют боль, Чонгук вспыхивает, как искра, и поджигает Тэхёна собой, захватывает в плен. И рычит, когда слышит чужие шаги по коридору, которые постепенно приближаются. Запыхавшийся Тэхён целует его в щеку, в напряженную скулу и шею, где бешеным пульсом отдает жилка. Омега не перестает рычать предупредительно, следя за закрытой дверью. – Это светлые маги, – чтобы успокоить, шепчет Тэхён. Проводит по тонкой спине своими широкими ладонями и ныряет под чуть влажную от жара футболку омеги, чтобы коснуться голой разнеженной кожи, которая тут же вся покрывается мурашками. Он тянет воздух, чувствуя посторонние запахи омег и еды. – Они всего лишь принесли нам поесть, все в порядке, Гук-и. Со мной, здесь ты в безопасности. Маги за дверью как будто чувствуют, что заходить внутрь комнаты им не стоит. Они оставляют принесенное в коридоре и лишь коротко дважды стучат, прежде чем уйти. Требуется ещё какое-то время, чтобы уговорить Чонгука отпустить его забрать еду у двери. Омеге неуютно оставаться одному посреди смятой постели. Не отводя взгляда от альфы, он придвигается к изголовью и жмется к тому спиной, подтягивая худые колени к груди. Маленький, весь растрепанный и лихорадочно дрожащий. У него распухшие от поцелуев губы и алые следы жара на щеках, а глаза не перестают ярко, по-хищному мерцать, наблюдая за тем, как Тэхён передвигается по комнате с подносом в руках. – Тебе нужно поесть, – альфа располагает поднос между ними, тоже забираясь на кровать и скрещивая ноги по-турецки. Он мягко улыбается, пододвигая еду к Чонгуку поближе. – Давай, я знаю, что ты голоден. Ухён-ним сказал мне, что в этот период у омег уходит очень много энергии… – Куда ей у-уходить? Мы ж-же с тобой ничего не делаем т-такого, – и кажется, щеки Чонгука начинают пылать сильнее прежнего, но теперь не только от течки, но и из-за смущения. Зелёный взгляд утыкается в еду, щедро разложенную по глубоким тарелкам. – Но ты переживаешь большой стресс, – хмурится Тэхён. Он тянется своей рукой и накрывает колено омеги ладонью. Чонгук кладет на нее свою и тут же переплетает с ним пальцы. Контакт им сейчас очень нужен. – Ты же понимаешь, что мы… ничего сейчас не делаем "такого" не потому, что я против и этого не хочу? Чонгук-и? Веришь мне? Омега слабо и несколько раз кивает, но так и не поднимает на альфу глаз. Видимо, его разум от смены позиций слегка прояснился, и стеснение вышло на первый план. – Но ты моя пара, – добавляет Тэ ласково, сжимая чуть сильнее их сплетенные в замке пальцы. – Надеюсь, теперь и ты это чувствуешь так же, как все это время чувствовал я. – Почему ты захотел себе в пару меня? Ты ведь мог выбрать кого угодно, в стае так много красивых омег с запахом и… – Глупый, – фыркает Тэхён, перебивая бессмысленный лепет, – кто сказал тебе, что запах – самое главное в партнере? Разве ты со мной только потому, что тебе приглянулся мой? – Н-Нет, просто… – Вот и я "просто", – улыбается оборотень и свободной ладонью ловит Чонгука за подбородок, мягко приподнимая и делая так, чтоб омега наконец посмотрел на него. – Я просто твоя пара, которая была уготована тебе судьбой, а ты – моя, Чонгук-и. И запахи тут ни при чем. Я чувствую по отношению к тебе то же самое, что ко мне чувствуешь ты. Я хочу всегда защищать тебя, оберегать, заслонять собой, если ты окажешься в опасности, хочу обнимать, воровать твои поцелуи, любоваться твоей красотой, чувствовать тебя рядом. Всегда. – И я хочу всегда, – произносит Чонгук, позволяя себе наконец-то слабо улыбнуться в ответ на тэхёновы слова. Альфа с облегчением выдыхает и подается немного вперед, чтобы поцеловать чужой горячий лоб и убрать с него влажную челку. – Ешь. День скоро закончится, Кровавая Луна сменится уходящей, и тебе станет лучше. А пока нам нужно поддерживать твои силы, идёт? Гук снова кивает и наконец принимается за еду, следя, чтобы и Тэхён поел тоже, ведь альфа оказался в таком же сложном положении, нервничая и заботясь об их безопасности все это время. Есть не хочется, глотать получается с трудом, потому что Чонгук постоянно отвлекается на что-нибудь. Все для него оказывается каким-то новым: множество разных запахов, звуков, голосов… даже вкус обычного риса, казалось бы, теперь ощущается иначе на языке. Чонгук по-другому чувствует и себя самого: свою кожу, волоски на теле, зубы, в которых гудит слабый зуд, мышцы, вибрирующие непонятной силой… – Все такое… другое, – выдыхает он и хмурится. Тэхён, услышав, вопросительно изгибает бровь. – Я чувствую то, что до этого мне не приходилось чувствовать ни разу. Всего так много, все такое яркое, шумное и… хрупкое… Это же волчьи штучки? – Волчьи штучки, – соглашается Тэ, пропуская смешок и растягивая в улыбке испачканные соусом губы. – Это еще что – вот когда обернешься волком, тогда… – Думаешь, я смогу? – А почему не сможешь? – Но ведь до этого я никогда… – Думаю, что со временем получится, – пожимает плечами альфа, и во взгляде его Чонгук не видит ни капли сомнения в своих словах. – Раз волк в тебе проснулся, значит рано или поздно ему захочется выйти наружу. Но лучше, все-таки, выпустить его где-то, где не будет людей, а то мало ли что. Думаю, твой волк должен быть крупным… – Крупнее, чем у тебя? – Чонгук, заинтересовавшись, склоняет голову набок, словно щенок, и Тэхён нервно фыркает, бурча в ответ: – Ага, еще чего. Но, думаю, крупнее Чимина, он вот вообще кроха. Даже волк Юнги-ши и тот больше, и волк моего папы. – Вы часто обращаетесь? – Омеги не так часто это делают, как альфы. Альфам нужно патрулировать границы, охотиться… Но чаще всего в волчьей шкуре бывают дети, им так удобней, а зимой еще и теплее. – А рождаются оборотни какими? – Рождаются людьми. И детей вынашивают в человеческом теле. Если беременный омега обернется волком, он рискует потерять плод, поэтому беременных принято оберегать и ни в коем случае не подвергать стрессам. Чувствуя страх, оборотень инстинктивно может стать волком, и тогда случится беда. – Поэтому дядя-Юнги ни разу при мне не обернулся? – Точно, он теперь до самых родов не сможет это сделать, поэтому они с Хосоком-ши приняли решение оставаться в стае – там сейчас для них и будущего ребенка безопаснее всего. Они ещё немного говорят о стае, альфа рассказывает, что звонил Ухёну и остальным, и что они в курсе, где сейчас находятся Чонгук и Тэхён, и что с ними обоими все хорошо. Раз охотники и черные маги смогли их найти, значит никакого заклятья на Чонгуке больше нет, а волк его уже не спит. Говорят и о папе Чонгука, который все так же находится в стае. – Я многого не знаю, но, похоже, у наших родителей была своя история, – рассказывает Чонгуку Тэхён, когда они уже после того, как поели, снова устроились на кровати, крепко обнявшись. Тело омеги от сытости и тепла расслабилось, потяжелело, и лихорадка как будто бы немного спала. Скоро день должен закончиться, и с приходом сумерек течка утихнет, дав им обоим возможность в буквальном смысле вздохнуть спокойно. – Твой папа должен был выйти за вожака стаи, моего отца… Но на Лунной охоте что-то пошло не так. – Не так?.. – Он пропал, насколько я знаю. После отец взял в мужья папу, у них родились мы с братом, а о прошлом женихе вожака как будто все забыли. Но я знаю, что наши с тобой папы и Юнги-ши в юности тесно дружили. – Я с рождения знаю дядю-Юнги, он всегда помогал нам с папой, в детстве часто дарил мне подарки, водил в парки развлечений, по врачам, в кино… папа много работал… – Значит, после той самой охоты они поддерживали связь, и Юнги-ши знал, куда исчез твой папа. – Думаешь, он сбежал? Но зачем бы ему? Насколько я понял, стая никого не удерживает насильно. Например, семья Чимина жила в городе. – Я не знаю точной причины, мы можем только о ней догадываться. Тэхён вздыхает, глубоко вбирая в себя сладко пахнущий черемухой воздух, и пальцами осторожно зарывается в волосы омеги, в тусклом свете все равно отдающие насыщенной бронзой. Он догадывается, что причиной бегства Сокджина в ту ночь мог послужить чонгуков отец, но не ему омеге об этом рассказывать, не тогда, когда этот самый отец находится буквально этажом ниже и, скорее всего, может слышать их разговор. Чонгук повторяет за ним, выравнивая дыхание, и вскоре забывается сном. Его температура практически стала нормальной, и на лбу больше не видно испарины. Тэхён осторожно выпутывается из его рук и накрывает омегу одеялом, чтобы один в постели он не замёрз, а сам тихо встает и выходит за дверь. Длинные гудки в телефоне быстро сходят на нет, и из динамика слышится голос родного брата. – Как вы там? – спрашивает Тэхён, умостившись на подоконнике в коридоре. Его взгляд бездумно принимается скользить вдоль стен и плотно закрытых дверей, что ведут в жилые комнаты, похожие на ту, какую альфа делит с Чонгуком. Видимо, особняк Ханыля представлял из себя что-то среднее между домом и пристанищем для магических существ, нуждающихся в крове или убежище. – Пока в стае тихо, на границах тоже ничего необычного нет, – отвечает Намджун, голос его по прошествии целого дня звучит устало. – Разве что… ходит молва, что на подступах к городу сейчас неспокойно. Туда прибывает все больше охотников. Мы не можем как следует разузнать – расстояние слишком большое, и никто не рискует покидать нашу территорию после того, что в последний раз случилось с тобой. – Это к лучшему, не высовывайтесь без нужды, – хмыкает Тэ, одобряя стратегию брата. – Если что-то будет, я тут же дам вам всем знать, но пока стае лучше оставаться в пределах защитных границ. – Отец сегодня проведет собрание, думаю, он как раз хочет запретить кому-либо покидать стаю, пока существует опасность встретить охотников или их темных магов. Мы не знаем мотивов их появления в здешних местах, потому любой риск может быть смертельно опасен. – Как он? – не удержавшись, спрашивает Тэхён, и напрягается в ожидании ответа от старшего брата. – Все еще не может принять твоего выбора, Тэ. Ты же и сам знаешь, как отец бывает упрям, и что следует за неподчинение его воле. Он уже столько лет вожак и печется… – Ты должен и сам знать, хён, что даже воля вожака – ничто по сравнению с опасностью, если та грозит твоей паре. Я не мог поступить иначе… – Я понимаю, Тэ, мне можешь этого не рассказывать. Но с отцом история совершенно другая, он не просто наш с тобой родитель и волнуется не только за свою семью, но и за всех остальных. Его цель – уберечь как можно больше волков, и если это значит пожертвовать кем-то, то… Тэхён не может сдержаться и сдавленно рычит, чувствуя, как от слов старшего брата глаза наливаются красным гневом. Намджун говорит разумные вещи и это неудивительно: когда-нибудь именно ему предстоит занять место их общего отца. Но Тэхён мыслит иначе, ради Чонгука он впервые чувствует, что готов отречься от всего на свете. И главное для альфы прямо сейчас – это уберечь его. – Папа очень за вас волнуется, какую ночь не может спокойно спать. Чимин сейчас много времени проводит с ним, и за это я очень ему благодарен. – Чимин-и у нас такой, – хмыкает Тэ, и мысли о лучшем друге немного его остужают. – Передай им, что у нас все хорошо. У Чонгука с его волком наконец что-то начало получаться, возможно, это нам как-то да поможет. – Будем надеяться, Тэ. Вскоре братья прощаются, и Тэхён возвращается в спальню к омеге, который все еще спит, завернувшись в одеяло, будто в кокон. Альфа мягко улыбается, застав эту картину. Стараясь действовать бесшумно, он подходит и укладывается рядом, не решается обнять, чтобы не потревожить чужой сон, но прячет нос в копне мягких волос, отдающих в зарождающемся закате огненно-красным. Ночь стучится на порог, в особняк заползают тени, и свет луны вновь льется сквозь шторы серебряной рекой, а не кровью, как было это при прошлой ночи. Магия угасает, сила ее становится тише, возвращается в свое русло, и это чувствуют все магические существа, пробудившиеся ото сна после дня, наполненного солнечным светом. Подлунный мир ожил и снова готов явить себя миру, невидимый для простых человеческих глаз. Когда Чонгук просыпается, он застает альфу крепко спящим рядом с собой. Хоть кругом них в комнате темно, у омеги выходит различить следы усталости на расслабленном беспамятством лице. Хочется коснуться, прочертить подушечками пальцев по щекам и скулам, обвести контур губ, чтобы поверить в то, что совсем недавно они нежно и чувственно приникали к твоим, даря первые поцелуи, но страшно ненароком разбудить. Чонгук цепляет зубами свою нижнюю губу, пряча смущенную улыбку и чувствуя, как краснеют у него щеки. Впервые он после так внезапно начавшейся течки остался один на один с самим собой, и мысли в его голове фонят от нервного возбуждения, пронизанного эйфорией. Это будоражит. Это крадет из лёгких воздух и вынуждает сердце застучать чаще. И несмело подумать о том, что этот альфа, спящий сейчас совсем рядом, без остатка его. Пара. Они теперь пара. И совсем не потому, что подходят друг другу по запаху или чему-то ещё, а потому что так решила судьба. Раз Тэхён в это верит, то верит и Чонгук. И все в омеге от этой сладкой правды трепещет, а внизу живота снова теплом скручивается что-то тягучее, до сих пор ему незнакомое. Это уже не волчьи инстинкты, что обнажали его дикую натуру, толкая на грубость, страсть и желание сделать Тэхёна своим, а себя – его. Это другое, более спокойное, даже человеческое, от чего веет уютом и такой сильной любовью, что от этого впору расплавиться. Чонгук чувствует, что наполнен этим до самых краев. Ему хочется закричать в подушку, засмеяться громко, но Тэхён все ещё здесь, рядом, все ещё спит, восполняя силы после суток заботы о нем, и омега должен позволить ему прийти в себя. Поэтому он выбирается из-под одеяла и на носочках проскальзывает в ванную комнату, которая смежна с их спальней. Он уже был там раньше, когда омеги по просьбе Ханыля помогали ему привести себя в порядок. Здесь в шкафах есть чистая одежда, в которую Чонгук переодевается, наскоро приняв теплый душ, смывая с тела пот и неприятно-липкую смазку. Под упругими струями воды он изо всех сил старается не думать о том, как вся эта ситуация его на самом деле смущает. Но мандраж делает свое дело, и дурацкие мысли все равно настырно лезут в голову, напоминая о том, что, вообще-то, его состояние успели в особняке заметить все кому не лень. И если перед Тэхёном после проведенных вместе последних суток было почти не стыдно, то как смотреть в глаза Ханылю и тому незнакомому альфе с красными волосами, Чонгук не имел ни малейшего понятия. Кто вообще этот оборотень и что делает здесь, почему помогает? Чонгук не чувствовал от него опасности, но и доверять не спешил, не зная правду о его мотивах. В любом случае сейчас Чонгук просто надеялся на то, что незнакомец давно покинул особняк, и больше их пути не пересекутся. Хотя не оставленный без чонгукова внимания тот факт, что альфа, как и сам Чонгук, является красным волком, вызывал любопытство… Побоявшись, что может ненароком разбудить Тэхёна, Чонгук после душа решает выйти из их комнаты и немного прогуляться по особняку. За окнами тем временем во всю царила ночь, и это значило, что постояльцы особняка в это время суток тоже должны бодрствовать. Как омега успел понять, маги и, возможно, многие другие сверхъестественные существа, населяющие Сеул, предпочитали вести ночной образ жизни. Второй этаж особняка представлял собой жилое крыло со множеством дверей, ведущих в спальни, из него уходили две лестницы: вниз на первый этаж и вверх – на третий. Пусть ранее и захваченный лихорадкой, но Чонгук смутно помнил, как уже был внизу в гостиной, как горел рядом с ним жаркий камин, а сам он лежал на кушетке. Вниз возвращаться омеге не хотелось, было не по себе вспоминать отголоски того дикого страха и той не пойми откуда взявшейся, болезненной ярости, подчинивших себе его сознание, в тот момент были только его инстинкты, кричащие защищаться и защитить Тэхёна, пусть даже опасность не имела конкретной цели и вырисовывалась перед его глазами смутно. Волк проснулся и не желал слушать то, что твердил ему человек. Хорошо, что сейчас к омеге вернулся контроль над собой, страшно было не принадлежать самому себе. Из коридора третьего этажа вел всего лишь один дверной проем. Он был широким, двустворчатым, щедро украшенным искусной резьбой по дереву. Одна из дверей тихо скрипнула, впуская Чонгука в просторную, наполненную мягким сумраком комнату, и тут же появление омеги не осталось без внимания – зелёные глаза, блеснув, стремительно обратили свой взгляд на вошедшего и, как только узнали, неконтролируемо распахнулись шире. Красноволосый оборотень замер у массивного письменного стола, держа увесистую и очень древнюю на вид книгу в своих руках. – Эм, – Чонгук, ощутив нежелательное внимание незнакомца на своей персоне, замялся у входа. Дверь, как назло, тихо закрылась у него за спиной, посылая эхо гулять по комнате, которая оказалась настоящей библиотекой. У Ханыля был прямо самый настоящий магический особняк… – Я не знал, что здесь кто-то есть, простите… Не хотел помешать. – Разве, поднимаясь сюда, ты меня не услышал? – незнакомец, казалось, быстро взял себя в руки. Он чуть переместился, теперь оперевшись поясницей о столешницу позади себя. Взгляд его стал расслабленнее… мягче, но с Чонгука так никуда и не делся. – Ч-Что? – Раз в тебе проснулся твой волк, то значит, и органы чувств теперь работают по-другому. Они же теперь острее, не так ли? Чонгук нахмурился и старательно прислушался к своим ощущениям. И ведь правда… с удивлением он обнаружил, что даже сейчас, преодолев коридор и лестничный проход, он может слышать, как тихо и размеренно дышит во сне Тэхён, и как трещит огонь, разведенный на первом этаже в камине, как где-то там же, внизу, изредка капает из крана вода… Губы омеги невольно дрогнули в улыбке, и он, не сдержавшись, обратил на незнакомца восторженный взгляд. – Вы правы… надо же, это так… здорово! Альфа ничего не ответил, но что-то теплое неуловимо проскользнуло в выражении его лица. Лишь одно не переставало смущать Чонгука: взгляд, такой же, как у него самого – ярко-зеленый – следовал за ним, пристально изучая. Даже когда омега прошел к одному из книжных стеллажей, чтобы не стоять у дверей истуканом, оборотень проследил за ним и едва слышно вздохнул. Прочистив горло, Чонгук вытащил из ряда книг первую попавшуюся и начал листать. Что-то о фэйри и их отличиях от эльфов… омега даже знать не хотел, насколько правдивы сведения, что там были написаны, лишь понадеялся, что читает простой сборник детских сказок… Правда, вряд ли в детских сказках будет говориться о том, как сильно любят фэйри лакомиться свежей человеческой кровью… вот блин, зря он, наверное, это достал! – Ты так сильно на него похож… Чонгук, правда увлекшийся странной книгой, не сразу обратил внимание на то, что с ним вновь заговорили. – Что Вы сказали? Оборотень все так же находился там, где Чонгук его и застал, только книги на этот раз в его руках уже не было: те упирались в края стола. – Я о твоем папе. Ты и он очень похожи, это невозможно не заметить. – Вы знаете моего папу? Альфа слабо улыбнулся ему и лишь молча кивнул, ничего больше не решаясь сказать. Но Чонгуку вдруг стало очень некомфортно от возвратившейся меж ними тишины. – На самом деле, думаю, я больше похож на отца, – тихо произнес омега, пожимая плечами. Его рука поднялась, и пальцы прошлись по волосам, что после душа все еще были влажными. – Он, как и я, должен быть красным волком, ведь этот ген у меня от него, и всех послушать – в этом главная моя проблема. Кстати… Вы ведь тоже красный оборотень… – Это ты верно подметил. – Но мне говорили, что красных оборотней всех истребили охотники. – Ну, что ж, мы с тобой – живое доказательство тому, что это не совсем так. – Почему тогда остальные считают обратное? Почему папа столько лет был вынужден меня прятать и скрывать правду моего происхождения даже от меня самого? – Ты, как и все остальные, кого ты знаешь, еще о многом даже не представляют, Чонгук. Правда большинства не касается, это не та война, что ведётся у всех на виду. – Но почему тогда от нее вынуждены страдать кто-то, кем я дорожу? Почему должен страдать мой папа, мои друзья, м-мой альфа и их стая? Почему я должен был вырасти во лжи, даже не зная до сих пор, кто является моим настоящим отцом? Правда ли он погиб, как говорил мне папа? Или даже это я не имею права знать?! – Чонгук сам не понял, почему вдруг так разошелся, да еще наедине с альфой, которого и знать не знает, но скопившиеся вопросы так жаждали наконец быть озвученными, незнание настолько вымотало его, что плотину вдруг неожиданно прорвало. Слезы следом за отчаянными словами покатились из глаз, задерживаясь на ресницах тяжелыми каплями и мешая четко видеть. Альфа вздрогнул, тоже не ожидая такого бурного всплеска чужих эмоций, мишенью которых стал. – Мы лишь защищали тебя, Чонгук… – Кто – мы?! – Я и твой папа, мы защищали тебя, всё делали ради тебя, как и положено родителям… – Ч-Что значит… Книга вдруг, позабывшись, выскользнула из закостенелых пальцев омеги и встретилась с полом в громком хлопке. Слезы иссякли, дыхание в груди у Чонгука сперло, и в ушах под давлением зашумела кровь. Он уставился на альфу, замершего в похожей на его растерянности, пытаясь осознать услышанное, раскопать истинный смысл второпях брошенных слов, но тот настырно то и дело ускользал, вызывая головную боль. – Ч-Что Вы только что сказали?.. Чонгук, ощутив слабость в ногах, облокотился на книжный стеллаж лопатками. Ему показалось, что ещё немного, и он свалится на пол, но на то было плевать. Внимание не отрывалось от альфы, что продолжал стоять перед ним, от оборотня, от красного волка. Альфа наконец-то отпрянул от столешницы, руки его повисли безвольно по швам, а он сам сделал несколько шагов вперед, пока не остановился рядом с Чонгуком, возвышаясь над ним на целую голову. Зелёные глаза оборотня казались глубокими, темными, но не старались напугать, наоборот – сквозили чем-то иным, схожим с… переживанием. – Я сказал правду. Я и Джин всегда, все эти годы, с самого первого дня твоего рождения и по настоящий момент делали все только лишь с одной-единственной целью: защитить тебя, Чонгук-и, ведь ты наш с ним сын, наш красный волчонок. Альфа все продолжал смотреть на Чонгука пристально, с волнением изучая эмоции, что сменяли друг друга на его лице, старательно не упуская ни одной. А Чонгук молчал. Ему снова хотелось плакать, потому что сердце за считанную секунду переполнилось болью. Отец… сколько раз за всю жизнь он думал о своем отце, тосковал по нему и оплакивал, представлял, что он на самом деле жив и когда-нибудь постучится в дверь, скажет, что все в порядке, что ему повезло, и папа ошибался насчет его смерти… И теперь это все кажется каким-то жестоким сном, шуткой судьбы, и это заставляет Чонгука задыхаться. Тело слабеет с каждым прожитым мигом, и вдруг он оказывается в крепких руках своего… отца, понимает, что громко рыдает уже во весь голос, позволяя темной футболке на груди альфы стремительно намокать. Он хочет оттолкнуть его. Он хочет его обнять. Хочет ударить. Хочет сказать, как сильно его сейчас ненавидит. Хочет сказать, как любит, как ему его всю жизнь не хватало… Как одиноко ему было порой… Как хотелось хоть раз ощутить, каково это – иметь полноценную семью… Как он плакал в детстве, когда узнал от папы, что отца ему никогда не увидеть, потому что того больше нет… Его всего парализует от злой боли и лихорадочной, нездоровой, выстраданной радости. – Ничего, ничего, поплачь, Чонгук-и, все в порядке, – альфа и сам, наверное, не понимает, как сильно дрожит сейчас его грубый от нервов голос. Он шумно выдыхает, боясь лишний раз шевельнуться и сдавить сына ненароком сильнее, чем можно. Вдруг сделает ему больно? Но обнять все равно обнимает – впервые – гладит омегу по волосам, разделяя с ним на двоих одну и ту же боль, кровную. – Все будет хорошо, сынок. Прости нас, все это было только ради тебя, ты ещё поймёшь… Ты ещё всё поймёшь… Обретать иногда так же больно, как и терять. Ведь раненное сердце излечить непросто, а душу заново наполнить верой – ещё сложнее. Но оба они – омега и альфа, красные волки, сын и отец – в эту ночь отчаянно пытаются сделать это, как бы тяжело ни было. Ведь делают это не ради себя, а ради семьи.