***
Профессор Северус Снейп. Очень многое стояло для Лили Луны за этим именем. Впервые услышала она его едва ли не в два года — как только более-менее твёрдо ходить на ногах начала. Само имя тогда в её памяти не запечатлелось, конечно. Но зато она помнила — и это, пожалуй, было первым её детским воспоминанием — как она с родителями и братьями стоит на тёмной мрачной улице. Отец вложил ей в руку ветку белых лилий и подвёл к крыльцу заброшенного дома. Они вместе положили цветы возле двери. На следующий год всё повторилось. Но папа теперь стоял рядом с домом, а подняться на крыльцо должна была она одна. Одна ступенька, вторая, третья — так страшно, безумно страшно. Лили в тот момент казалось, что вот-вот сейчас эта дверь распахнется изнутри — и тогда произойдёт что-то чудовищное. Почему-то именно такая дикая мысль — и она этого очень боялась. Замирая от ужаса, положила лилии на крыльцо и стремглав умчалась обратно к родителям. Уже после, став старше, она узнала — эта дверь никогда не распахнётся изнутри. Где-то в пять лет Лили стала понемногу осознавать, что у неё была бабушка — папина мама, — которую звали так же, и которая погибла очень молодой (а она — Лили — названа в честь неё и похожа на неё точь-в-точь). Тогда она узнала и о «мальчике, наблюдавшем из-за дерева» (она его так потом мысленно и называла). И Лили стала мечтать, что к ней тоже придёт такой мальчик — ну, она же похожа как две капли воды на Лили-старшую — значит и «мальчик, наблюдавший из-за дерева» тоже будет! Логика — в пять лет. Сейчас Лили было смешно это вспоминать. Смешно и грустно — потому что тогда она очень в это верила и мечтала, что у неё будет друг, который ей обо всём на свете расскажет, научит колдовать — и вообще всему-всему научит, от всего защитит… Когда она поделилась этой мыслью с папой… О, кажется, именно тогда он впервые в жизни наорал на неё. «Он никогда не придёт к тебе! Никакой мальчик из-за дерева не придёт! Он умер! Умер много лет назад!!! Не смей никогда выдумывать глупости!» — Лили плакала, Джинни успокаивала её, сердито шипя на Гарри: «Прекрати! Она ещё ребёнок! Она не понимает этого». Но маленькая Лили с тех пор понимала одно — к ней никто никогда не придёт. Друга, о котором она мечтала, «мальчика из-за дерева», — больше нет на свете. Так же, как и её прекрасной, самой доброй и самой храброй на свете вечно юной бабушки Лили.***
Лили Луна вынырнула из воспоминаний, вернувшись к происходящему за столом. Гермиона в который раз пыталась что-то сказать, но Гарри продолжал: — Я так чувствую, дело кончится тем, что я приду с фотографом в кабинет директора и начну переснимать его оживающий портрет: «Прошу прощения, профессор, замрите, пожалуйста, на секундочку! Просто у нас такая вот проблема — ваша бывшая ученица — министр магии — не может поставить подпись одним росчерком пера, чтобы сохранить память о вас. Сейчас мы вот… щелк-щелк! Да, разумеется — это будет, прямо скажем, не блеск… Но всё же лучше, чем ничего, не так ли?» — Гарри, я… — Оставь её в покое! — не выдержал Рон, — У Гермионы каждый день море задач — ты даже представить себе не можешь, сколько — и они касаются настоящего! Настоящей жизни, которая происходит сейчас и которая не может ждать! — А, так а это по-вашему может и подождать хоть двести лет?! Прекрасно!!! Давайте! Давайте наплюем на прошлое! Кому оно нужно? У нас есть дела поважнее! Только вот, что вы скажете, когда эти выросшие без памяти о прошлом дети начнут возрождать дело Волдеморта? Хотите подождать?! Подождать того момента, когда это превратится в проблемы настоящего, и эти проблемы придут уже к вам на порог и начнут стучать вам в двери?! — Гарри, — Джинни попыталась его успокоить, — Речь не идёт ни о каких «многих годах». Прямо сейчас ведь никто не возрождает дело Волдеморта в Хогвартсе? И не собирается. — Джинни, если люди не понимают опасности сейчас, они не поймут её до последнего! Рон вскипел: — Просто у Гарри слишком много свободного времени! Если бы он больше внимания уделял живым людям и делам в настоящем, — ему не понадобилось бы сочинять вымышленные проблемы! Джинни и Гермиона тревожно переглянулись: — Рон, не начинай… — Вымышленные?! Ты что, считаешь, у меня работы меньше? Меньше, чем у Гермионы? А ничего, что отдел мракоборцев то и дело отправляется на выезды? Что сколько бы лет ни прошло, всё равно находятся те… — Ага, находятся — раз в три-пять месяцев! — И что? — И то! Что это — одиночные психопаты, которые всегда есть и будут! И это — капля в море! — КАПЛЯ! Тогда всё вообще-то началось с одного человека! И его было достаточно, чтобы заварить такую кашу… — Да ты просто скучаешь по тому времени! — ЧТОО?! — Рон! — воскликнула Гермиона, но Рона было уже не остановить: — Да! Тебе не хватает этого чувства избранности, того, что ты занят делом, мир спасаешь! И ты ищешь — ищешь любой повод, любую зацепку, чтобы снова почувствовать что ты избранный и противостоишь опасности! А война кончилась! Надо жить мирную жизнь заниматься её делами — даже если они скучные и недостаточно героические для тебя! — Ты вообще соображаешь, что несешь?! — лицо Гарри пылало, вилку и нож он отшвырнул на стол. Джеймс, Альбус и Хьюго сосредоточенно смотрели в тарелки и, казалось, хотели бы занимать как можно меньше места (а то и лучше — куда-нибудь испариться). Рози замерла с каменно-прямой спиной, почти не дыша. Лили, напряженная как струна, переводила взгляд с отца, на дядю, маму, Гермиону, быстро просчитывая варианты, как переключить внимание. Рон не собирался отступать: — Вот именно, что я-то как раз понимаю! А ты никак не можешь этого понять! Иначе бы второго мая не в Хогвартс мотался, а с семьёй День Рождения дочери отмечал! Вместо того, чтобы в траур её с детства одевать!!! — Дядя Рон, не надо! — взмолилась Лили, — Сто раз про всё это говорили… Мне не нужно — и я же в школе всё равно… — Ты не всю жизнь в школе была! А Дня Рождения нормального у тебя не было никогда! — Дядя Рон, пожалуйста… — РОН! Своими детьми занимайся! И не лезь в то, как мне растить своих! Тем более, что ты сам в этом не особо силён! Роза вспыхнула, понимая — намёк на неё (потому что Хьюго упрекнуть было уж точно не в чем). Лили в панике попыталась спасти положение и сменить тему, и тут её озарила мысль: — Пап, пап! А ведь есть другое фото профессора Снейпа — не в Пророке! — Что? Это где же? — А в «шоколадных лягушках» — помнишь, в моей самой первой «лягушке» был ведь как раз он. Правда, потом больше никогда не встречался… Но в архиве-то у них же наверняка есть! — Да… Хорошо, — потирая переносицу, пробормотал Гарри — надо будет попробовать с ними связаться… Правда, это ведь не полноценная колдография… И к тому же — него там ужасное такое лицо кислое… Рон закатил глаза: — Вообще-то он в принципе красотой не блистал — если ты забыл. А если бы тебя тогда, в те времена, послушать — так и вовсе был редкостное чудовище. Это уж потом ты к нему воспылал тёплыми чувствами… Гарри поднял на него тяжёлый взгляд, но не успел ответить. — А красота, дядя Рон, — она в глазах смотрящего, — проговорила Лили негромко, но чётко. Она быстро поднялась из-за стола, не дожидаясь, пока ссора выйдет на новый виток, и принялась собирать посуду. Говорить она старалась бодро, словно только что никакой ссоры и не было, — Я чай сейчас принесу. И пирог — тыквенный. Мы с мамой пытаемся воспроизвести, тот самый пирог — как его делают в Хогвартсе, вот как раз попробуете, насколько это удалось в этот раз…***
Проводив гостей, Джеймс и Альбус скрылись в своих комнатах. Джинни повернулась к Гарри: — Вот что это опять было?! Ты что, не можешь хоть на семейных застольях… — А ты что, не можешь увидеть, насколько всем всё равно?! Насколько все расслабились?! «Капля в море», видите ли! — С тобой совершенно невозможно стало! Как будто тебе и правда необходимо во что бы то ни стало видеть врагов и угрозу — хоть где, хоть в ком. Я уже тоже начинаю думать, что тебе действительно не хватает прежних ощущений героя-избранного… — НЕ СМЕЙ! — кулак Гарри треснул по столу, не убранные ещё чашки и блюдца жалобно звякнули, — Это он так может говорить!!! Рон никогда не понимал, не пытался даже понять — что это такое! Только завидовал, ни малейшего представления не имея, насколько это страшная кара, что на самом деле это… — Мой. Брат. Тебе. Не завидовал. Я тоже. А ты не смей разговаривать в таком тоне — со мной. И с ним. С Гермионой. С твоими близкими. Которые всегда были с тобой, на твоей стороне, и никогда не были тебе врагами! Джинни вышла, захлопнув дверь. Гарри устало опустился на стул, ослабляя узел галстука. Другая рука его лежала на столе — на всё ещё сжатом кулаке проступала уже не так сильно заметная, как раньше, но вполне различимая надпись из белёсых шрамов: «Я не должен лгать». Лили тихонько подошла к отцу. Гарри поднял на неё глаза: — Они не понимают, Лили. Не понимают, не хотят понимать, что это такое! Не хотят понимать того, что меня швырнули на этот проклятый путь «Избранного»! Просто взяли и в одну секунду отняли нормальную человеческую жизнь! Если бы я только мог выбирать, всё бы отдал за то, чтобы расти в семье! Со своими — настоящими, живыми родителями! И это боль, которая не может пройти — просто потому что не может, потому что я никогда не хотел, чтобы они умирали за меня. Они — и другие тоже… И когда мне говорят такое, я… Это невозможно терпеть, это как нож в сердце — от самых близких… Лили Луна обняла его со спины, прижавшись к отцовскому плечу: — Я понимаю тебя, пап, понимаю. И другие поймут, они обязательно поймут — со временем. Но пап… вы же столько прошли вместе… Неужели… Гарри вздохнул: — Я пытаюсь, Лили. Но это сильнее меня! И я срываюсь снова и снова… Ну нет сил смотреть спокойно на то, куда всё катится… Быть спокойным, видя наплевательство и готовность обнулить то самое, через что мы прошли — как?! Разве не естественно было бы делать всё возможное, чтобы тот ужас, который нам пришлось пережить тогда, больше бы не выпал ни на чью долю? И ведь для этого не нужно каких-то сверхъестественных усилий. Просто небольшие регулярные шаги — это как поддерживать равномерное стабильное пламя в очаге… Но никто не хочет замечать, об этом не желают думать… И это больно, это не даёт покоя. Лили уткнулась его в макушку, гладя по плечам, успокаивая. — Я с тобой, пап… Она встретилась взглядом с портретами на каминной полке — оттуда на них смотрели улыбающиеся Лили и Джеймс Поттеры.