(Мы) так устали

Рисую точки на пересечениях линий в тетради, пятый лист за сегодня. За этот год будет бессмысленно считать, для начала нужно будет найти прошлые тетради. Прилив маленькости немного выходит за пределы клетки в тетрадный узор, и вот я уже вырисовываю маленького человека на поле тетрадки, он качается на качелях и улыбается. Ну, вроде бы улыбается. Со стороны свободного уха слышу слишком громкое «вау»: слишком по сравнению с предыдущей репликой. Все? — Тебе не лень их вырисовывать? У меня бы не хватило терпения. Да, похоже, что все. — А мне нравится, так можно залипнуть и время быстрее течёт. — А ты прямо ждёшь, когда день кончится. Одолжить презерватив? — А у тебя есть? — Откуда бы ему взяться. — Ну вот и не кудахтай. — Давно вы с ним так близки? — С чего ты взяла, что я к нему собралась? — У тебя на лице написано. — Шрифт красивый? — Меня он бесит. — Почему? Тебя раздражает человек, с которым ты даже не общалась, просто потому, что с ним нужно делить меня? — Да! Это веская причина, мало ли, что он там с тобой будет у себя в кабинете делать. Жить мне хочется, по крайней мере, ближайшие сутки, и говорить, что меня вроде к нему домой везти планируют, я не стану. — Ну ей-богу, заканчивай! Ты знаешь: мне надо будет, то я назло сделаю. В прошлый раз помнишь, что было? — Как ты на биологичку порчу навела? — Да нет, я о передозе мандаринами. — Три с половиной килограмма! Я надеялась, что у тебя живот лопнет. — И ты бы стала приемной матерью моему мандаринчику? — Ты вообще это к чему? — К тому, что как бы мне потом не было плохо, я буду хватать это до последнего. — А твоя беременность от мандарина тут как вяжется? — Не знаю) Выходим их кабинета и я замечаю знакомый силуэт возле раздевалки. Под шум очередного обсуждения всего несвязного, друг с другом мы доходим до раздевалки. Аккуратно, как по минному полю, обхожу младшеклассников, чтобы не пролить на себя жидкий кал их познаний в русском могучем языке. Схватить куртку было не так легко, как хотелось бы, но я освободилась и жду свое небесное тело снаружи. Думаю, после смерти меня отправят в раздевалку после обеда, в час пик, так сказать. Идеально. — Ты туда? — Ага, а ты туда, — показываю на выход и улыбаюсь. — Выгоняешь меня? — Можешь со второй сменой жи-ши поучить и таблицу умножения, у тебя как раз с этим проблемы. Ну пинок в бедро не так страшно, как сломанное ребро, так что я даже в выигрыше. Акт прощания мы все же пропустим, так как злобность ее взгляда трудно передать словами. С курткой наперевес я маневрирую между островками из первых и пятых классов. Виктория в черной короткой куртке стоит ко мне спиной возле лестницы. Единственное, что мне нужно — незаметно проскользнуть наверх и не ввязываться в конфликт. — Тебя там не ждут, — ясно, по-хорошему мы не хотим. — А тебя даже не пускают. Прохожу на второй этаж и смотрю на искажение ее лица. С верхних ступеней трудно понять, что на нём. Но нужно ли мне это? Нет. Ну вот и всё. В конце коридора стоят два преподавателя и о чем то активно беседуют. С такого расстояния трудно охарактеризовать тон этой беседы, но и подойти поближе не сильно хочется. Тут Вадим Дмитриевич поворачивает голову на меня и рукой молча подзывает к себе, а после возвращается к разговору. Я подхожу ближе и в собеседнике узнаю биолога. Я встаю рядом и, оперевшись о стену, просто смотрю в пол, не хочу подслушивать. Химик подходит поближе и кладет ладони на мои уши. Звук пропал. Я поднимаю голову наверх и вижу грозный взгляд изумрудных глаз. Звук снова появился. — Ты понял меня? — Да понял я, понял, че бубнить то. — Шагай отсюда. — Ааа… — Профилактическая беседа, не волнуйся, — как только мужчина опускает взгляд, будто совсем другие зрачки смотрят на меня, не прошло и секунды, как вся натура переменилась с грозного преподаватель на ласкового репетитора, — А это, чтобы уши не грела. — Я и не собиралась… — У меня на столе лежат тетради, возьми их. — А зачем? — Их нужно проверить. — Да? — Да, — по тону, как это «да» было сказано, нетрудно понять, что мои вопросы вызвали у него улыбку, голос из другой комнаты просит одеваться, чтобы сразу мы вышли к машине. Я послушно, как и полагается хорошим девочкам, одеваюсь и беру в руки высокую стопку тетрадей. Она чуть выше моего носа и я выгляжу довольно комично при своём-то росте с мусорку. — Давай сюда, упадешь ещё с ними, — тетради у меня нагло были отобраны, и теперь я натягиваю шарф на себя, он немного закрывает мой рот. — А зачем мне ехать к вам? — Потому что тебе захотелось узнать больше положенного. — Но я толком ничего не узнала! — Ну так вот и будет шанс порасспрашивать поподробнее. — Ммм тоже верно… — эта умная мысль ускользнула от меня. — А эти тетради? — Будешь баловаться — заставлю их проверять. — Это эксплуатация! — Ты сама то поняла, что сказала? — Да? — Чувствую, это будет долгий вечер… — вздыхая, говорит мужчина и даёт мне ключ от кабинета. Власть в моих руках была такой секундной, и вот мы уже спускаемся с лестницы. Как же хорошо все-таки учиться в первую смену, сейчас все, кто мог бы быть в коридорах, сейчас сидят за партами, стоят у досок, и ставят двойки. И пустой холл кажется таким огромным, вроде бы даже слишком. Это как когда из твоей комнаты убирают всю мебель и она оказывается большая, а не «емае, тут пройти-то, черт ногу сломит». — А я надолго к вам? — Говоришь так, будто я жить тебя к себе забираю. Дня на два. — А что я буду там делать? — Химию учить. — Нееееет! Мы не так договаривались! — А как? — Не так! — Значит, будем по-другому. — Да? — У тебя заело? — Немного… Сладостный прилив Литл Спейса заставляет опуститься мой возраст на несколько ступенек, я тереблю лямку рюкзака и открываю дверь мужчине. Холодный ветер дует в лицо и я морщусь, пальчиками хватаюсь за пальто своего учителя и иду за ним к машине. Тетради уместились на заднем сидении, а я рядышком на переднем. — Ну наконец-то. — А разве учителя во время каникул не работают? — Мы заполняем журналы, которые мы, собственно, и несли. — Вы несли. — Давай мы на «ты» перейдем, по крайней мере на время каникул? — Уже? — Да пора бы, будет странно, если ты весь вечер «выкать» будешь. — А что это? Ночёвка? Мужчина плавно поворачивает руль, выезжая на главную дорогу, я смотрю на отсутствие кольца и сжимаю его на своем пальце. Мне же нужно его отдать да? Но он не требовал, да он и не вспоминает о нем. На его лице мелькнула улыбка и характерный смешок. — Ты едешь создавать уют своим присутствием. Но, можно назвать и так, если тебе хочется. — Первое звучит ужасно, так что пусть будет ночёвка. Звонок телефона. У Вадима Дмитриевича зазвенел телефон и я всем своим существом стараюсь скукожиться и не издавать звуков. — Да. Я не слышу ничего и думаю, что даже к лучшему. Не горю желанием знать, кто ему звонит. — Нет не в этот раз, найди кого-то другого на роль трезвого водителя. Трезвого? А сам-то он давно трезвенник? Почему я так думаю? Откуда эта злоба? Ревность? Гадость какая, зачем я к нему вообще, блин, еду. — Я ребенком обзавёлся, не до этого сейчас. Кем? Сам он ребенок! Мужчина через зеркало смотрит на меня и улыбается. — Да, по твоему у меня их много? Все, не до тебя сейчас. Когда-нибудь перезвоню. Почему он улыбнулся? Что-то на том конце? Или же просто так? — На провод, включи что-то из своего, — даже представить не могу, как описать градус моей тревоги и радости сейчас. В моей голове тысячи вариантов и они сразу же отлетают. Нужно что-то без мата, без политики, без пошлости. Половина моего плейлиста в урну. Включаю Земфиру. — Тебе 40? Папин Олимпос. — Или 12? GSPD. — На заброшку тебя отвезти? Дайте танк. — Откуда у тебя эта любовь к русской музыке? — Мне нравится… Включаю нервы и продолжаю листать фонотеку. Комментария не последовало. Вот это точно последнее. /Molly was a good girl and she knew the reasons why So when she went back in the bathroom…/ — Мси? — поднимая бровь наверх, химик скептично смотрит на меня. — Я могу выключить вообще. — Ну, хотя бы не русская музыка. — Если Вы изначально не доверяли моему вкусу в музыке, можно было включить свою. В этом мы бы сошлись, — последнее я произношу скорее своему шарфу, чем собеседнику. — Ты так чувствительно относишься к словам? — Да, для меня важно, как Вы выскажите свою мысль, неправильно сказанное слово может надолго испортить настроение и отложится в памяти. — Я буду осторожнее подбирать слова, хорошо? Когда он так делает, трудно злиться или делать серьезный вид. Почему я таю от этого? От понимания? Что он слушает меня и не критикует, так внимательно относиться к моим словам. Будто это важно. — Хорошо… — Вот и отлично, а моя музыка слишком грубая для такого момента. У тебя есть что-то для хороших девочек? — Да) Открываю плейлист «ятл» /Засыпай — ssshhhiiittt! / Дальше мы едем в молчании, оно не напряжённое, мы просто не задаём лишних вопросов. Укрываюсь от света и засовываюсь в шарф с головой. — Смауг, ты решила пропасть? — Я не Смауг! Опять? — А кто же ты тогда? — Я помидорка? — А ты красная? — Может быть… — прячусь в свое убежище и скрываюсь от взгляда своего собеседника. — Ты маленькая красная помидорка?) — Даа) — Ну все, пошли. Монотонный звук машины затих, я высовываюсь и наблюдаю из окна. Там стоит уже знакомый мне дом, но при свете я его ещё не видела. Лишь в темноте, а сейчас он кажется ещё более отдаленным от цивилизации. Двухэтажное здание не кажется большим, а больше устрашающим, белый фасад и темного цвета крыша, хотя сейчас она белая от первого снега, выглядят минималистично. Я открываю дверь и морщусь от противной прохлады, на мое плечо ложится рука и подталкивает идти вперёд. Интересно, что меня ждёт внутри…?