Ты да я, да мы с тобой… Ты да я, да мы с тобой… Хорошо, когда на свете есть друзья. Если б жили все в одиночку, То давным-давно на кусочки Раскололась бы, наверное, Земля.
Если бы у Ромки Пятифанова, пионера отряда «Данко», девятиклассника и обычного дворового мальчишки, спросили, какая в мире самая опасная и мучительная болезнь, до событий минувших деньков он бы и не подумал ответить: «любовь». Это понятно и вполне нормально для мальчишки, который никогда и никого не любил. Да, такие опасные парни, как он, никогда не обделялись вниманием, даже в СССР – за хулиганом бегала группа влюблённых девчонок, подкладывавших записки с признанием в портфель и даривших конфетки чуть ли не каждый день. Но ни одна из них не цепляла холодное сердце шатена. Порой парню было даже жаль этих несчастных, смотреть в их полные преданности глаза и дрожащие ручонки, которые протягивали очередную за день плитку шоколада, было для него мукой. В какой-то момент Ромка заинтересовался темноволосой скрипкой школы, по совместительству еще и одноклассницей. Очень забавно было то, что заинтересовала она его именно тем, что не была влюблена в грозу школы Пятифанова как остальные девочки. Более того, когда Рома по шутке решил подкатить к ней в седьмом классе, дернув за длинную черную косу, шатенка развернулась и хлопнула гопника со всей силы толстым учебником алгебры по голове – кто бы мог подумать, что математика меняет мировоззрение людей? Ромка всегда сравнивал себя с хищным зверем. Он никогда не рассматривал себя в роли жертвы: ему нужно было охотиться, и если хулиган чего-то хотел, то наперед знал, что получит это. Вот только нормально ли то, что инстинкт хищника внезапно потянул в сторону обладателя шелковистых светлых волос и больших голубых подобным сапфирам глаз? Круглые очки и пухленькие щечки делали Антона милее, женственнее. Прижимая паренька к себе, пока тот засыпал в медпункте, Пятифанов чувствовал каждое ребрышко блондина, а, когда тот делал глубокий вдох, спешил ослабить хватку, то и дело боясь сломать как дешевую игрушку. Сколько бы хулиган не пытался гадать, так и не смог понять, что же такого особенного было в этом мальчишке, такого, что могло Пятифанова заинтересовать, привлечь. Милая внешность? В таком случае, он бы просто попользовался бы им, кинув в его сторону пару комплиментов, а через день, нет, через час бы его ноги не было в памяти гопника. А ведь когда-то Рома ненавидел его просто за то, что он смог подойти слишком близко к Полине и заговорить с ней. Может, где-то в глубине души Рома и уважал Антона за его смелость и стойкую волю, но почему же этот жалкий блондин сейчас плотно засел в мыслях хулигана вместо того, чтобы занимать почетное место в его компании среди тех, кого Пятифанов тоже «просто уважает»? Очевидно, в Петрове было что-то особенное, какая-то изюминка, отличавшая его от остальных. И пусть даже сам Антон не признавал свою уникальность, было достаточно и того, что ее смог увидеть и рассмотреть Рома. Возможно, дело заключалось в том, что Ромку, как человека пылкого нрава и с чрезмерной любопытностью, просто тянуло на что-то необычное и, с какой-то стороны, даже запрещенное. Какого это, любить парня, зная, что в обществе такое не поддерживается и даже осуждается? А запретный плод сладок всегда. «Какие возникают ощущения, когда целуешь мужские губы? Такие же, как и женские? Или просыпаются новые странные чувства, еще сильнее тех, которые обычно испытываешь к противоположному полу?» - эти вопросы были на репите у Пятифанова, однако найти ответы на эти вопросы возможности не находилось, впрочем, как и озвучить их. Репутация – одна из главных вещей, которые ценил его отец, а заработать статус педика было равносильно позору всей семьи. Но что если попробовать узнать ответы на мучающие вопросы тайно? Верно же в народе говорят: «Никто не видел – значит, ничего не было». Так, у Ромки была возможность и сохранить свою честь, и понять своё отношение к пропаганде однополых отношений, которую так активно стремится внедрить Запад в культуру Советского Союза. Тоша…Красивое и нежное имя. Очевидно, оно создано не для накаченных альфа-самцов. При одном упоминании этого имени в голове всплывает нежный образ тоненьких ручек, сквозь тонкую кожу которых виднеются голубые вены, и милые черты мальчишеского личика с белокурыми прядками волос и круглыми, как у ботана, окулярами. Интересно, насколько бы округлились эти и без того большие глаза, когда Ромка резко вжал бы их обладателя в жесткий матрац и попробовал бы на вкус эту белоснежную шейку? А как бы вел себя – сжался бы, закрываясь ручонками или наоборот, расслабился бы, подставляя под горячие сухие Ромкины губы свое податливое тельце? Пятифанов прикусил нижнюю губу и зажмурился, не в силах побороть нарастающий в шортах жар. В голове прорисовывались расплывчатые фрагменты вчерашнего сна: среди ночной мглы видно плохо, зато прекрасно слышен ритм скрипучей кровати и тихие, но частые вздохи блондина. Его руки, обхватившие крепкую Ромину шею как спасательный круг, пробивает легкая дрожь; они сильнее надавливают на нее, заставляя шатена опуститься ниже к обнаженной груди и вновь накрыть губами покрасневший мальчишеский сосок. - А-а-х, Рома, - возбужденно шепчет Петров, прогнувшись под ласками хулигана. Тот же, не теряя возможности, обеими руками подхватывает Антона под ягодицы и резким движением закидывает его ноги себе на плечи. Указательный палец хулигана быстро проходит по влажному языку, увлажнившись склизкой слюной, и резковато проникает внутрь мальчика снизу. Внутри него так узко, но горячее, чем в жерле любого вулкана мира. Церемониться парень не собирался: вытащив скользкий от слюны палец, он резко входит со всей нахлынувшей страстью и безумием, не обращая внимания на жалобный скулёж блондина и просьбы остановиться. Шатен властно прижимает тонкие руки над светлой макушкой, разворачивает к себе покрасневшее от слез личико, погружаясь в глубокий страстный поцелуй. Уже вскоре, привыкнув друг к другу, Петров отбрасывает попытки сопротивления, полностью отдаваясь своему властному партнеру, а тот, в свою очередь, и не против. Влажный мужской орган уже легче скользит через растянувшееся отверстие, доставляя теперь пассиву не боль и режущие ощущения, а жар и экстаз, готовый вот-вот сорвать крышу у обоих. Впившись вспотевшими ладошками в покрывало, Антоша теперь просит своего Ромочку наоборот не останавливаться и довести дело до конца. Помутненный разум не беспокоится о том, что их хлюпающие звуки могут привлечь чье-то внимание, глаза застилают слезы от накатывающей эйфории. Вскоре оба доходят до пика, кончая в один и тот же момент. Плюхнувшись на подушки, шатен притягивает к себе голубоглазого. Тот все еще тяжело дышит, прижавшись своим худеньким тельцем к массивному прессу Пятифанова. Ромкина рука касается чужой дырки, вытирая пальцами скользкую субстанцию, вызывая своими движениями в теле блондина дрожь. Он что-то ему шепчет, наверняка, какие-нибудь ласковые слова и клятвы в вечной любви, но Рома его уже не слышит. Его тело, несколько минут назад горевшее от неимоверного желания и страсти, теперь расслабленно отпускало минувшие ощущения, и приятное чувство комфорта после жаркого и, в буквальном смысле, дикого секса, было у парня на первом плане сейчас. Может, он и поступает сейчас, как эгоист, заботясь только о своём комфорте, но об этом он подумает позже: завтра будет еще много возможностей вспомнить, какой он жестокий ублюдок, похищающий чужую любовь. Но что же еще остаётся делать такому паразитирующему существу, которое умеет только забирать? Ведь именно таким наглым существом и являлся Пятифанов. Являлся с самого рождения – бесчувственный, холодный и до ужаса жадный – и исправить его никогда и никому не будет под силу.…
- Ты какой-то странный сегодня, - блондин пристально разглядывал появившиеся за одну ночь мешки под глазами хулигана. Помимо них было еще что-то странное в этом бойком, вечно желающем найти приключения на одно место, пареньке: сегодня Рома был тише воды, ниже травы, а нынешнее спокойствие, такое чуждое и не присущее ему в обычные дни, поставило в ступор даже Константина Владимировича. В какой-то момент воспитатель подумал, что у Пятифанова поднялась температура, но в ответ парень, устало покачав головой, сослался на плохой сон и, стараясь избегать лишних докучающих вопросов от старших, скрылся за дверью своей комнаты. - Ты о чем? – измученные глаза гопника уставились на очкарика. - Ты такой уставший. Чем ты занимался всю ночь? - Не поверишь, но спал, как и все нормальные люди здесь, - съязвил полусонный Ромка, и слабый оскал вновь появился на его губах – даже в подобном состоянии старается не выходить из своего нагнетающего образа. - Ты серьезно думаешь, что я клюну? – не унимался Антон, - Не верю я, что на человеке так сказывается сон. Значит, у тебя его не было. Чем ты занимался? Бродил где-то? Ох, если бы Антоша знал, что видел сегодня ночью Пятифанов, а точнее, кого…Несомненно, увидев подобный сон, и сам Антон вряд ли бы смог уснуть, проведя остаток ночи в бессмысленных попытках усмирить свое пылкое сердце и пульсирующий орган в плавках. - Ты пришел только для того, чтобы докопаться до меня? – сквозь зубы спросил шатен, не сводя изумрудных, сверкающих искоркой нарастающего гнева глаз с наивного личика напротив, которое вмиг посерьезнело после проявления раздражения со стороны Пятифанова. - Я не хотел усугублять ситуацию, - робким голоском начал оправдываться очкарик, то опуская, то вновь поднимая глаза на товарища, - Прости уж, если я провинился в чем-то. - Я подумаю, - после короткой паузы буркнул Рома и, отвернувшись, пошел в сторону пацанов. На душе Антона неприятно скреблись кошки. Рука сама собой потянулась в его сторону, словно могла перехватить, остановить, помочь возобновить неудачную утреннюю беседу с Пятифановым, но мгновенно остановилась в воздухе, когда за спиной послышался голос Вовы: - Оставь его, Тох. Кажется, кое-кто сегодня не в духе. - Что это с ним? Раньше такого не было. - Кто его знает, - равнодушно пожал плечами товарищ, - Да меня это особо не интересует: сам знаешь, я не очень хорошо с ним общаюсь. Но лучше его не трогай, а то случится что-то похуже того мяча, прилетевшего в живот. Спорить с другом Петров не стал. Испытавший на своей шкуре гнев хулигана отряда, он знал, что будет лучше не ввязываться в новую авантюру и не украшать своё тело новыми увечьями. Антон еще раз взглянул в сторону шатена, который намеренно повернулся спиной к блондину и не проявлял никакой заинтересованности в его сторону. И тут в голове паренька всплыл вопрос, который заставил его смутиться: а почему он так жадно ждёт внимания от этой вредной особы? Он же как-то жил раньше без этого упёртого и наглого Ромы, так почему же сейчас его глупое сердце так отчаянно бьётся, а в душе черной дырой разрастаются горькая обида вперемешку с чувством вины? «Да пошёл он нахуй», - мысленно плюнул Антон, отключая чувства и прислушиваясь к разуму, - «В последнее время общался с ним слишком много, вот какая-то привязанность и проявляется. Это не очень хорошо, учитывая, сколько неприятностей он мне причинил. Мне определённо нужно отвлечься от него и разнообразить свой круг общения». Так и поступил. В последнее время блондин редко заходил к сестре, поэтому первым делом решил навестить её. К счастью, перед зарядкой еще было минут десять и отряд октябрят еще не начал построение. Малышам, на удивление, удавалось вставать утром намного легче, чем пионерам – кто знает, в чем заключался их секрет: может, в их внутренних часах или в гиперактивности, которой у них было явно в избытке? В любом случае, найти сестру в толпе карапузов у Петрова не составило особого труда. Как капитан отряда, Оленька старалась тщательно исполнять свои обязанности, командуя непослушными или не до конца проснувшимися ребятами. Заметив, что большинство вовсе не сфокусировано на ее речи, а смотрит куда-то сквозь неё, девчушка обернулась, и при виде брата её лицо озарила ясная, как летнее солнце, улыбка. - Тоша! – воскликнула она, налетая на мальчика с распростёртыми объятьями. Прижав сестру ближе к себе, Антон услышал её колотящееся сердечко и немного ускоренное дыхание, что говорило о неимоверной радости малышки. Эта крошечная частичка счастья единственная могла заполнить пустоту в душе парнишки, поднять его настроение или помочь прийти в себя после обиды или гнева на несправедливые замечания матери и жестокие наказания отца. Поэтому при виде такой искренней, скучавшей все это время без него сестры Антон почувствовал, как ему не хватало встреч с этим лучиком света минувшие несколько дней. - Привет, Оленька, - мягкие губы коснулись лобика девочки, а рука ласково коснулась длинных прядей белокурых волос, - Прости меня, пожалуйста, за то, что не навещал эти дни, я был очень занят. Говорить о произошедшем на речке и неоднократных стычках с хулиганом не хотелось: Оля еще слишком маленькая, и беспокоить её лишний раз было бы не по-мужски да и не поступком взрослого человека в целом. Антон был уверен, что сам сможет решить все свои проблемы, не втягивая при этом младшую. - Я скучала по тебе, - обиженно протянула сестричка, выпячивая нижнюю губу и протестующе скрещивая руки на груди, - Я все эти дни ждала, когда ты придёшь. - Знаю, знаю, - виноватым тоном протянул Антон, все еще держа блондинку за локти; речи обиженной сестры с давящими на чувство вины нотками ему все больше напоминали манеру общения мамы, когда очкарик делал что-то не так, - Извини меня за это. Обещаю, больше такого не повторится. Однако вместо холода во взгляде, который был присущ Карине, в глазках юной особы промелькнула надежда, которая с каждой секундой все сильнее разгоралась яркой искрой. Девочка еще раз недоверчиво покосилась на брата, после чего переспросила: - Обещаешь? - Обещаю, - твёрдо ответил Антона. Этот ответ устроил сестру, и та с довольным выражением лица вновь обвила брата своими тоненькими ручонками, утыкаясь лицом в его пахнущий душистыми специями для выпечки свитер. После недолго расспроса о последних новостях и планах на день послышался строгий голос вожатой, приказывавшей строиться. - Ну, мне пора, братик, а то Валерия Игоревна ругаться будет, - торопливо ответила Оля, отстранившись от брата. - Да, конечно, - Антон легонько потрепал девчонку по макушке, после чего та вновь широко улыбнулась и поспешила помогать строить отряд. Глядя в след сестре, Антон подметил, насколько общительной и самостоятельной стала она за несколько дней. Лагерь значительно повлиял на Олю, помог ей стать ответственной и найти друзей. Сегодня блондин увидел перед собой не беззащитную, забитую в себе малолетку, а самого настоящего октябрёнка, способного в любой момент протянуть руку помощи и совершить много благих дел в пользу общества. Теперь она смело может носить этот титул, гордиться им. «Теперь осталось мне довершить своё совершенствование», - подумал парень, и уверенность его увеличивалась в разы, когда тот глядел на светлую макушку, марширующую впереди остальных, - «Оленька послужила мне отличным примером для подражания. Я хочу, чтобы она гордилась своим старшим братом, а не краснела, слыша, как в очередной раз его избили словно жалкую дворнягу в подворотне. Я стану сильнее, увереннее, решительнее только тогда, когда мной будут гордиться не только другие, но и я сам». В голове вспомнилась фраза Родиона Раскольникова из романа «Преступление и наказание»: «Тварь ли я дрожащая или же право имею?». И блондин подобно главному герою был решительно настроен на второй вариант – ему осталось доказать эту теорию прежде всего самому себе.…
День пролетел более незаметно, чем раньше. Настрой сестры дал Антону невероятный эмоциональный толчок и мотивацию к внутренним переменам, именно поэтому сегодня блондин был намного активнее и веселее прежнего: он смело принимал участие в разных играх, вступал в дискуссии ребят, с которыми прежде не осмеливался общаться, чем вызвал у многих шок, однако сегодня никто не прогонял его. Петров даже предпринял попытку пошутить, что вышло довольно уместно для ситуации в разговоре. - Ты сегодня такой общительный. Что это за муха покусала тебя и Пятифанова? – ласково спрашивала Полина, глядя на сияющее лицо голубоглазого. - Не понимаю, о чём ты, - все так же беззаботно отвечал тот. - Вы сегодня оба какие-то странные: Ромка понурый ходит с утра, раздражается при каждой возможности, а ты напротив - сияешь подобно солнцу. Не думала, что тебя будут радовать неприятности других людей. - Так меня и не радуют чужие беды, - искренне удивился Антон словам подруги. - Разве не в Роме причина твоего настроя? - Нет, - честно признался Антон, - Я не собираюсь желать ему ничего плохого, несмотря на то, что он успел натворить. Я же вроде говорил, что давно забыл обо всем этом. - Тогда, - задумчиво протянула брюнетка, но вскоре её лицо вытянулось в удивлении, - О боже, только не говори, что ты влюбился! - Я? – Антон в удивлении уставился на Полину, - Нет, конечно, как тебе такое в голову могло прийти? - Ну, знаешь, всякое может произойти, - с лица Полины исчезло прежнее удивление, - Но ты, если что, обращайся – обязательно познакомлю. «Боюсь, мы с тобой уже знакомы», - пронеслось в голове, но блондин поспешил кивнуть, чтобы перевести тему. Тем временем приближался вечер. Антон находился в комнате один, стоя у своей полки в шкафу и выбирая, в чем сегодня пойти на танцы. Выбор пал на белый связанный мамой свитер и голубые джинсы. В последнее время они были весьма популярны среди молодого поколения, но также очень редки на полках магазинов одежды. К счастью, Антону удалось высмотреть тогда эту последнюю пару джинсов и упросить маму купить их. На бёдрах они сидели весьма хорошо, а белый свитер дополнял его светлый подобно настроению образ. Внезапный стук в окно заставил парнишку вздрогнуть и резко обернуться. Сквозь мглу улицы трудно было рассмотреть что-либо и кого-либо, но стук повторился, и на этот раз более настойчиво, поэтому Антон поспешил приблизиться. Под окном, переминаясь с ноги на ногу, стоял Пятифанов. Заметив светлую макушку Петрова, он таким же нетерпеливым тоном попросил его открыть окно, и Антон, будто находясь под гипнозом, повиновался. Деревянные ставни широко раскрылись, и хулиган ловкими движениями вскарабкался по стене и встал ногами на подоконник. По-прежнему пропитанный сталью взгляд пал на стоящего в недоумении очкастого паренька. - Рома? – из уст блондина вышло более испуганно, - А чего через окно? Мог бы войти ко мне через дверь. - Не учи меня, - отрезал Рома, спрыгивая с подоконника на пол, и быстрыми шагами направился к Антону, на лице которого отчетливее проявлялся испуг. Реакция блондина не подвела, и тот такими же шагами стал пятиться назад. - Чего тебе опять? – вновь спросил Петров, но дрогнувший голос все еще выдавал его испуг. Прежний настрой, как стало заметно, улетучился, оголив Антону простую истину: перед Ромой он никак не сможет перестать чувствовать себя загнанной жертвой. По крайней мере, пока. Скоро спина почувствовала холод каменной стены, отчего по телу побежали мурашки, но Антон по-прежнему не сводил взгляда с серьезных изумрудных глаз, насупившихся широких бровей и прямого аккуратного носа, что было довольно удивительно для хулигана. В этот неудачный момент Антона вдруг посетила мысль: а Ромке ломали когда-нибудь нос? Или же только он всегда ломал чужие носы? Пятифанов остановился в паре сантиметров от лица блондина, окидывая его пристальным взглядом с головы до ног, и, усмехнувшись с результатов своих трудов, продолжил, не сменяя тона в голосе: - У меня сегодня был полный провал в танце. Я забыл движения. И девчонка оказалась полным бревнищем – её я не чувствую так, как чувствую тебя. От данного признания Антон на мгновение забыл, как дышать. В груди распространилось прежнее волнение, а в голове ураганом крутилось множество возможных реакций на столь необычные слова хулигана. Казалось, смятение Петрова ничуть не смущало Пятифанова – он также пристально наблюдал за сменяющимися эмоциями на лице блондина, неторопливым голосом продолжая: - Мне нужно больше практики. Я не хочу провалиться с ней на самом финале. Понимаешь, о чем я? - Х-хорошее намерение, - кивнул Антон спустя некоторое мгновение, - Кто тебе мешает это делать днем? И почему ты сейчас говоришь это мне? - Потому что я хочу танцевать не с ней, Антон, - руки шатена уперлись в стенку по бокам от Антона, тем самым лишая того возможности выбраться из Ромкиной ловушки, - А с тобой. И ты мне в этом поможешь. Прямо сейчас. Рука хулигана обвила запястье не отошедшего от шока Петрова, и Ромка поспешно повел товарища в пустой холл. В корпусе уже никого не было: все ушли на танцы, и Антон постепенно начал осознавать, что именно этого и добивался пионер – остаться с ним наедине. В холле горела печальным светом лампочка, делая атмосферу между подростками более уединенной. - Давай, быстрее начнем – быстрее закончим, - выведя Антона в середину зала, Рома предпринял попытку мотивировать его, но выходило неубедительно. Парни вновь встали друг напротив друга. Сделав глубокий вдох, Антон вложил свою руку в жесткую от постоянных мозолей ладонь Пятифанова и ощутил чужие пальцы на своей талии. Внутреннее чутье подсказывало, что опасность отступила, и теперь Антону ничего не угрожает: когда-то готовые нанести удар когти теперь служили для очкарика надежной защитой. Первое движение – поворот под рукой. Антон с успехом выполнил движение, приблизившись к лицу с острыми скулами и внимательными зелёными подобно тайге глазами. На этот раз ухмылки на лице Ромки не было, что говорило о его серьезности и полной готовности. Крепкие руки подхватили Антона и закружили в воздухе – даже без музыки оба чувствовали ритм танца, страсти и накаляющихся эмоций. Блондин не задавался вопросом, почему он испытывает сейчас подобные эмоции, но он точно помнил, что не хотел, чтобы всё это прекращалось, чтобы эти крепкие руки перестали сжимать его ягодицы и вернули обратно на ноги. Необычные эмоции и чувства, которые не приходилось ему раньше испытывать, были подобны крыльям, благодаря которым он поднимался все выше и выше к небесам и солнцу, озаряемому тусклым светом советской лампочки. Петров крепко ухватился за могучие плечи, прикрывая глаза в надежде, что Рома не сломает его выросшие в один миг крылья. А тем временем Рома и не собирался. Антон ощутил резкий толчок, сопротивляясь с комнатным воздухом, когда крепкие руки подбросили его вверх, и, не растерявшись, поспешил сделать переворот. Надежные руки вновь подхватили его, и Антон вновь взглянул на лицо Пятифанова напротив. На нём блондин больше не увидел прежнего холода и отторжения – что-то мягкое и несвойственное такому грозному парню, как он, прослеживалось в его заинтересованном взгляде. - Я всё еще чувствую твою дрожь, - голос Пятифанова стал значительно тише, и Петров даже ощутил его дыхание на своём лице, - Ты всё еще не доверяешь мне? - Нет, доверяю, - честно ответил Антон таким же тихим голосом, - Я просто давно не тренировался, подзабыл. - Я тебя никогда не уроню, ты должен помнить об этом, - хулиган осторожно поставил на ноги блондина, однако убирать руки с его талии пока не собирался. Зеленый бархат глаз нежно окутывал, притягивал, и Антон подумал, что в изумрудном цвете тоже есть что-то привлекательное и завораживающее даже больше, чем сапфировые океаны чьих-то глаз. Сухие потрескавшиеся губы Пятифанова напомнили пустыню, которую очень захотелось сделать оазисом. Силы с каждой секундой покидали Антона, заставляя его как завороженного подходить ближе к шатену, прижиматься к его крепкому телу, кладя голову на чужое плечо. И голубоглазый не чувствовал отторжения со стороны Ромы. Наоборот, его руки лишь сильнее притягивали, водили по белоснежным прядкам, плечам, спине, иногда доходя до ягодиц, тем самым все больше вводя парня в некий транс. Общество Пятифанова очень странно влияло на Антона, лишая его способности здраво мыслить и контролировать свои движения. Но вдруг у входа послышались торопливые шаги и перебивающие друг друга голоса – дискотека кончилась, и ребята вернулись готовиться к отбою. Это заставило хулигана убрать свои руки и отойти от блондина на приличное расстояние. При этом взгляд его озарялся притягательным светом, а на губах расцвела добрая полуулыбка. - Спасибо за танец, заяц, - шутливо произнёс он и, коснувшись кончиком указательного пальца до носика очкарика, пошёл в сторону своей комнаты. Еще будучи парализованным недавними действиями и событиями, Антон стоял на месте и краем уха слышал бурные расспросы корешей Ромки о том, где он был все это время, на что тот прежним недовольным голосом отмахивался, говоря, что сидел в комнате. Блондин посмотрел в окно холла. На мрачном небе уже взошла луна, но сегодня её свет не казался мальчику столь одиноким и холодным, как раньше: он придавал сил, надежду и веру в то, что когда-нибудь подобный вечерний танец с Ромой еще повторится.