***
— Цзян Чэ-эн! Мой дорогой шиди! Самый-самый лучший брат! Вэй Усянь орет ему в ухо уже, кажется, на протяжение нескольких часов, постоянно повторяя одни и те же слова, которые приходиться слушать уже с самым настоящим содроганием. Ведь, конечно же, его любимый шисюн никогда не был скуп в описании чего-либо и мог запросто приукрасить какие-либо вещи так, что их придется выслушивать гораздо больше времени, чем положено. Вот и сейчас Вэй Усянь, не переставая то дергать его туда-сюда за плечи, то, наоборот, повисать на них как ребенок, едва не перекрывая дыхание из-за рук на шее, перешел уже на новое описание увиденного, едва ли не взахлеб рассказывая в самых ужаснейших подробностях о том, что «Когда он посмотрел на меня своими прекраснейшими, словно слитки чистейшего золота, глазами, я просто замер, пораженный в самое сердце! Мой взгляд как привязанный все блуждал и блуждал по лицу моего небожителя, по его острым скулам, таким безумно мягким на вид губам, и я так хотел опустить глаза еще ниже и…». Цзян Чэн, не выдержав, в ужасе от столь явного бесстыдного поведения резко скинул с себя, судя по блаженной улыбке, окончательно потерявшего стыд заклинателя — Вэй Усянь, явно не ожидавший такой подставы от своего же брата, просто не успел среагировать и потому грохнулся на пол, больно ударившись локтями. — Хватит кричать! Я тебя и так прекрасно слышу, черт возьми! — нахмурился Цзян Ваньинь, который до сих пор не мог уложить в голове тот факт, что кто-то может столь открыто говорить — особенно здесь, в Облачных Глубинах, обители всех правил и запретов — о таких неподобающих вещах. — И помолчи ты уже! Говорить такие вещи о Втором Господине Лане… Как у тебя только смелости хватает, Вэй Усянь! Обиженно вытянув губы совсем как мальчишка, Вэй Ин, продолжая сидеть на полу, подполз чуть ближе и оперся не так давно пострадавшими локтями об чужие колени, не обращая внимание на угрожающее шипение. — Но Лань Чжань же моя родственная душа, А-Чэн! Моя вторая половинка одного целого. Почему я не могу говорить о человеке, который является частью меня самого? — еще не дав другому ответить, он бросил полный нежности и счастья взгляд на выглядывающую из-под ханьфу одну из заветных золотистых линий на его запястье — «Прямо как его глаза, Цзян Чэн!» — с восторгом не переставал говорить не так давно Вэй Усянь, под рукавом одеяния которого, казалось, всеми цветами радуги заиграли искры на золотых линиях, плавно переплетающихся в пион, сразу же после того, как Вэй Ин встретился взглядами с Лань Ванцзи. Цзян Чэн, даже продолжая не всерьез пытаться скинуть с себя назойливого брата, все равно прекрасно заметил куда были направлены серебристые глаза. — Родственная душа, которая сбежала от тебя сразу же после того, как мне удалось оторвать тебя от нее, — как бы между прочим напомнил заклинатель, приподняв бровь. Перед ним до сих пор стояла картина, где его самый бесстыдный на свете шисюн, до этого по-глупейшему забывший в гостинице нефритовое приглашение и уже готовый показать все свои умения в убеждении, буквально меняется в лице при первом же взгляде на пришедшего после шума человека. Цзян Чэн тогда даже не успел элементарно попросить заткнуть свой болтливый рот, чтобы Вэй Усянь не ухудшал их положение, и вступить в разговор как положено наследнику Ордена Цзян, как вдруг на глазах у приглашенных адептов случилось нечто из ряда вон. Нет, конечно, он-то уже давно достаточно привык к характеру и беззаботному поведению шисюна, да и сам Вэй Ин перед отъездом клятвенно пообещал вести себя прилично, — как обреченно уже тогда понял Цзян Чэн, лишь в понимании самого Вэй Усяня — но такого не ожидала даже бы его сестра! Как только серые глаза его брата встретились с золотыми глазами пришедшего адепта, сначала они оба замерли как два каменных изваяния, разглядывая друг друга со странной интенсивностью, — или же как одно целое, как уже позже понял сам Цзян Ваньинь — Вэй Усянь неожиданно с криком «Так это ты! Это же ты!» бросился прямо на заклинателя, чтобы, прижавшись, обвить того всеми конечностями. Цзян Чэн за пару секунд в тот момент, видя полного неудержимого счастья брата и застывшего точно камень побледневшего адепта, в ужасе представил как их выгоняют из Облачных Глубин, когда они даже еще не успели ступить сюда, как они с позором возвращаются в Юньмэн, а матушка встречает их на причале с поджатыми губами и с искрящимся кольцом Цзыдяня — ее сын не уследил, не смог остановить другого как подобает наследнику Ордена Цзян… Все эти мысли — страхи и уже обреченные принятия — успели пролететь в его голове сносящей все бурей, и потому под действием эмоций Цзян Чэн не увидел абсолютно всеми, кроме него, замеченные характерные почти призрачные две линии, исходящие прямиком от запястьев двух людей — алая и золотая, соединившиеся воедино, точно знакомясь, начали ластиться друг к другу, плавно покачиваясь точно на волнах в воздухе, прежде чем, ставя точку над завершенной связью, полностью слились в одно целое. Один цвет. Одна душа. Не слыша позади себя восторженные вздохи адептов его Ордена и не видя сдержанную радость в глазах уже заклинателей Лань, Цзян Чэн, поспешив исправить явно ухудшающееся положение, в тот миг не выдержал: — Вэй Усянь! Что ты творишь?! — мгновенно оказавшись возле шисюна, он сделал несколько попыток отлепить Вэй Усяня от другого, но тот вцепился точно клещ. Понимая, что на глазах у всех принять более явные меры не удасться, Цзян Ваньинь, сложив перед собой руки, низко поклонился: — Я, как наследник Ордена Цзян, Цзян Ваньинь, прошу простить моего шисюна за его поведение! Я приму все меры для того, чтобы он впредь больше не вытворял подобного! — когда взгляд золотых глаз все-таки пал на него, покрытый странной дымкой, будто даже его не совсем замечали, Цзян Чэн повысил голос: — Вэй Усянь, слезь сейчас же! — Не нужно, — вдруг произнес немного охрипшим голосом заклинатель в белом, отчего-то бросив на него, тогда все еще склоняющегося в поклоне, взгляд, в котором он, на секунду потеряв дыхание, прочел странное предупреждение на грани угрозы. Цзян Чэну, по-глупому так и не понявшему еще о происходящем, вспомнилось увиденное когда-то в детство гнездо пары птиц, одна из которых, более крупная, смотрела на него так же, когда он попытался погладить более меньшую. Не смей прикасаться к тому, что мне дорого, иначе пожалеешь. И все же Цзян Ваньинь начал понимать — его глаза стали более внимательно смотреть на окружение. Неустанно бормочущий что-то восторженное и радостное прямо в ухо человека, который внимал каждое слово, Вэй Усянь, на чьих щеках не переставала светить широкая улыбка. Рука заклинателя в белом, осторожно поддерживающая того на весу, лежащая на лопатке, и все еще немного не верящее выражение лица на грани смятения. — Поздравляем Второго Господина Ланя, Лань Ванцзи, со встречей со своей родственной душой — Вэй Усянем из Ордена Юньмэн Цзян! Поздравляем старшего адепта Цзян, Вэй Усяня, с этим радостным событием! — адепты Лань низко и с уважением кланяются стоявшим, и, на мгновение забыв на правилах, бросают взгляд, полный неодобрения, на побледневшего наследника Цзян. — Цзян Чэн! Лань Ванцзи моя родственная душа! — Я, — глубокий вздох и искренне, но все равно приправленное чем-то темным: — рад за вас, Вэй Усянь. Цзян Чэн оборачивается и видит как с таким же неодобрением и непониманием смотрят на него его собственные адепты, своими же глазами наблюдающие, как сын главы Ордена Цзян и Пурпурной Паучихи посмел во время появления связи родственных душ попытаться разлучить одну из них, да еще и высказал намеки о наказании. Ведь родственные души были редкостью. Каждый Орден, в чьих родословных были соулмейты, да еще и занимающие главенствующие роли, являлся очень почетным и всегда дорожил такими людьми. И Вэй Усянь встретил соулмейта в лице младшего сына бывшего главы Ордена. Теперь ему открыты многие дороги. Теперь он любим, пускай даже с этой драгоценной связью любовь никогда не приходит мгновенно. «Снова не первый. Снова все испортил. Я снова…». Цзян Чэн вынырнул из воспоминаний с поджатыми губами, мысленно дав тебе подзатыльник за подобные мысли. Что это еще такое? Ему нужно радоваться за своего шисюна, а не думать о том, что, видите ли, из-за этого теперь все изменится в худшую для него сторону. Вэй Усянь же как ни в чем ни бывало после его замечания отмахнулся, продолжая спокойно опираться локтем об колено брата, который все-таки бросил заведомо бесполезные попытки заставить вести себя прилично. — Лань Чжань просто стесняется! Да и в Ордене Лань, насколько я успел углядеть в их бесконечных правилах и запретах, не разрешено бегать без явного повода, — его слова звучали очень даже логично, особенно с учетом того, что он успел увидеть, а точнее прочесть на огромном камне, где иероглифами были высечены, по первому взгляду, более тысяча правил. — Хотя да, стоит признать, мы слишком быстро разлучились. Боги, Цзян Чэн, да тоска по нему уже начинает глодать меня! Я так хочу увидеть моего прекрасного Лань Чжаня! Цзян Чэн, отчего-то не в силах отогнать от себя прочь те самые полные неодобрения взгляды, неожиданно разозлился. — Так иди к нему прямо сейчас, чего ты тогда тут со мной разговорился во всех красках о нем?! — резко поднявшись с места, заклинатель сжал руки в кулаки, даже не совсем понимая, откуда взялась такая злость. Вэй Усянь моментально вслед подскочил с места. — Цзян Чэн, ты что, ревнуешь? — удивленно спросил он, а затем, когда при попытке взять за локоть его руку отбросили от себя с шипением, вдруг навалился со спины на названного. — Мой любимый младший брат, старший ни за что тебя не оставит! Даже если я нашел свою родственную душу, это не значит, что я забуду тебя или как-то иначе стану к тебе относиться, Цзян Чэн, слышишь меня? — Отвали, — едва ли не прорычал в ответ Цзян Ваньинь и предпринял несколько вялых попыток не всерьез поколотить назойливого шисюна, но тот держался как всегда цепко. А вот следующие слова он произнес далеко не с легкостью, усмирив темную ревность из-за того, что про него посмеют забыть, от которой, казалось, даже крошатся зубы. Такова была сила его печально известного характера. Цзян Чэн в принципе давно оброс слухами, где наследник Ордена Цзян является точной копией матери, которая заработала себе прозвище Пурпурной Паучихи не просто так. Не просто так и, по молвам заклинателей более слабых и менее известных Орденов, в их кругу не Цзян Фэнмянь зовется главой, а именно воинственная и наводящая страх на детей женщина по имени Юй Цзыюань. — И ничего я не ревную. К чему тут ревновать? Лань Ванцзи и ты теперь считай одно целое. Ты имеешь полное право проводить с ним сколько хочешь времени, Вэй Усянь. Вэй Ин, глубоко вздохнув практически рядом с его ухом, берет его, совсем не сопротивляющегося за плечи, и поворачивает к себе лицом. — Цзян Чэн, — начинает тот серьезно, смотря прямо в его глаза, и в этот момент названный сразу же понимает, что сейчас услышит. — Я одно не понимаю: почему ты, обладатель такой же драгоценной связи, иногда забываешь, что и тебя где-то в этом мире ждет твоя родственная душа? Потому что, даже если, представим только на мгновение, — делает явный намек на последних словах тот, — я из-за чего-то вдруг оставлю тебя на долгое время, ты все равно никогда не будешь один, понимаешь? Ведь ты еще с самого своего рождения был не одинок, и это… Когда Вэй Усянь, глядя прямо в глаза напротив, под молчаливым согласием аккуратно опускает ладонь и сжимает его запястье, где под ханьфу на коже переливались пока что тусклым синим цветом линии горечавок, Цзян Чэн слышит полное уверенности: — … никогда не изменится. Тебе остается найти ее, и тогда ты поймешь меня. Поверь мне, Цзян Чэн, «один» больше никогда не будет смысла, потому что впредь и навсегда вы будете оба друг у друга. И Цзян Чэн, кажется, впервые в жизни хочет верить в чужую уверенность сильнее своей собственной.***
Цзян Чэн совсем не удивляется, когда Вэй Усянь, проснувшись уже в крайне возбужденном состоянии — а точнее, разбуженный кое-как своим шиди ровно в положенное время под всяческие стенания и мольбы дать поспать — впереди него едва ли не бежит на свое первое занятие, конечно же, в полной уверенности увидеть своего Лань Ванцзи. Буквально вчера, едва Цзян Ваньиню удалость приструнить брата хотя бы на время перед важной встречей с главой Ордена Лань, Лань Цижэнем, Вэй Ин до этого вел себя практически так же несдержанно, даже слегка нехарактерно. Но, как знал Цзян Чэн, такое поведение было нормальным и даже ожидаемым — все это окрыленное состояние целый день после образовавшейся связи, постоянное желание увидеть соулмейта, поговорить с ним и узнать его получше. Так что в какой-то степени Вэй Усяню было простительно все время, пока они, приглашенные одним из адептов Лань к главе Ордена, направлялись в место нахождения последнего, разглагольствовать о своем Лань Ванцзи. Встреча с уважаемым Лань Цижэнем, который, как оказалось позже, являлся еще и их учителем на все время учебы в Облачных Глубинах, прошла достаточно хорошо и даже, можно сказать, быстро для Цзян Чэна. Старший заклинатель, какое-то время внимательно рассматривающий постоянно поглядывающего по сторонам Вэй Усяня, явно ожидавшего увидеть лишь одного, спустя некоторую немного неловкую тишину высказал свои поздравления и желание узнать получше родственную душу своего племянника. Взгляд его при этом был каким-то задумчивым, где-то на самой глубине немного огорченный, словно его неизвестные ожидания не совсем оправдались, особенно при виде постоянно блуждающего взгляда серых глаз и тихого, нервного постукивания пальца об край стола. Можно сказать, Цзян Ваньинь со смущенным удивлением увидел молчаливое и короткое одобрение в чужих глазах, когда Лань Цижэнь смотрел на его идеально прямую спину и уважительное поведение — все же матушка не зря учила его порой даже поздними ночами всему тому, что должен знать наследник, а в последствие и будущий глава Ордена. И от вида всего этого, пускай и коротко увиденного, от чего-то где-то внутри что-то приятно нагревалось с неверием, ведь одобрение, направленное именно на него, он не встречал уже много лет. Особенно от старших. Однако, как заметил тогда Цзян Чэн, взгляд главы все-таки поменялся, стоило прийти его племяннику. В его взгляде, когда Лань Цижэнь наблюдал за тем, как глаза Лань Ванцзи мгновенно теплеют, когда падают на моментально оказавшегося возле него Вэй Усяня, появляется тень счастья за своего родного человека. Да. Так правильно. Ведь, так или иначе, связь родственных душ была и остается священной. А соулмейты, оба являющиеся заклинателями и практикующие двойное совершенствование, и вовсе могут достигнуть небывалых высот, прославить свои Ордена и даже достигнуть бессмертия — то, что было еще более редким, чем существование родственных душ. И Лань Цижэнь, даже не высказывающий ожидаемой радости от половинки своего племянника, разумеется, знал это. Да и, в принципе, еще было рано делать какие-то выводы, ведь Вэй Усяню еще только предстояло познакомиться поближе с семьей своей судьбы. Мнение всегда может измениться, и даже такой чтивший правила человек, как Лань Цижэнь, в будущем может видеть в нарушителе спокойствия Вэй Усяне близкого, часть своей семьи. Сам Вэй Ин, конечно же, не мог не высказать желание познакомиться с семьей Лань Ванцзи, но, как понял Цзян Ваньинь тогда, даже немного расстроился, когда узнал, что старший брат Второго Нефрита будет отсутствовать некоторое время, но совсем вскоре его взгляд прояснился и наполнился прежним счастьем, когда Лань Ванцзи осторожно накрыл его ладонь своею. В тот миг они уже вышли, оставив Лань Цижэня, поскольку он был занят тем, что занимался написанием письма главе Ордена Цзян о том, что теперь их Ордена породнятся еще сильнее. — Ты так быстро убежал, Лань Чжань, — напомнил в тот момент вдруг с напускной серьезностью тот, отчего в золотых глазах промелькнула искра сожаления, ведь только Цзян Ваньинь, с самого детства знавший своего брата, прекрасно понимал, что она не настоящая. Только лишь он знал об этом и больше никто другой. — Неужели испугался меня? Я перешел грань? Это было слишком быстро? — Не испугался Вэй Ина. Серые глаза наполнились смешинками прямо в тот миг, когда Цзян Чэн, не удержавшись, незаметно закатил глаза. Вэй Усянь растянул губы в широкой улыбке. — Да, я знаю, ты был просто очаровательно смущен! — ладонь его шисюна мягко накрыла другую и чуть похлопала по ней. — Я это почувствовал. И это так… волнительно. Чувствовать тебя. — Мгм. И даже Цзян Чэн, чья темная ревность, несмотря ни на что продолжающая кусать куда-то под ребра, понимал, когда стоит уйти и оставить две души для того, чтобы они узнали друг друга лучше. Потому он и ушел, прежде чем их разговоры перешли на куда более интимные темы, не предназначенные для посторонних. — Вэй Усянь! — помня о том, что голос все-таки повышать не стоит, Цзян Чэн в несколько поспешных шагов догнал названного и резко схватил за шиворот, прежде чем бы тот споткнулся об одну из ступенек. — Смотри куда идешь! Ты что, хочешь свалиться под ноги какого-нибудь старшего заклинателя, чтобы я потом извинялся за тебя? Учти, мне все равно, если ты при этом сломаешь себе ноги! Вэй Ин, широко улыбнувшись до появившихся в уголках глаз тонких линий, моментально и ровно встал на свои ноги, а затем понибратски закинул руку ему за шею. — Ты так мило заботишься о своем шисюне, Цзян Чэн! Я очарован. Не выдержав вида лисьей ухмылки, Цзян Ваньинь резко ударил локтем Вэй Усяня об спину, из-за чего тот повалился куда-то в кусты с возмущенным «Ну Цзян Чэн!». — За что ты так со мной? Кажется, я об что-то укололся и порвал ханьфу… — послышалось полное наигранной обиды откуда-то из-за кустов. А затем уже более тихое, не услышанное другим: — Ой, я что-то нашел! Погоди, Цзян Чэн, я немного отойду. — И поделом тебе, Вэй Усянь, — ни капельки не поверив в болезненные стенания и преувеличенные вздохи, поправив колокольчик ясности на своем поясе, Цзян Чэн развернулся, зная, что в любом в случае за ним вскоре последуют как ни в чем ни бывало. Вот только, к его неожиданности, забывшись и потеряв концентрацию на окружении — ошибка, даже опытному заклинателю стоящая бы жизни — он с кем-то столкнулся, успев сделать лишь шаг. — Прошу прощения за мою невнимательность. Ваньинь не видел, куда шел, — еще не поднимая головы, он склонился в низком уважительном поклоне, видя перед собой лишь чью-то абсолютно белую обувь. Руки, прикоснувшиеся к его собственным, сложившимся перед собой, чтобы мягко заставить подняться вверх, стали для него и для его сердца полной неожиданностью, как и чужой голос: — Не стоит извиняться, Ваньинь, — ни капли темного гнева, светлое понимание. Цзян Чэн поднимает взгляд и чувствует… Чувствует. Чувствует. Его. Глаза напротив лучатся добротой, а улыбка полна доброжелательности. Он высокий и статный, в белоснежном одеянии до самой земли, и его широкие плечи словно закрывают солнце, хотя для Цзян Чэна в это мгновение весь свет этого огненного шара концентрируется лишь в человеке напротив. Концы такой же белой ленты, повязанной на лбу, колышатся на ветру перед глазами, а он уже хочет по-глупому поймать ее, такую непослушную, пальцами. Глаза цвета теплого тягучего меда, до этого блуждающие по его одежде, наконец-то находят его лицо. Смотрящий на него заклинатель чувствует внезапное понимание — он видит это в чужих омутах, в которых пролетает вспышка осознания, а также то, что Цзян Ваньинь сможет понять лишь спустя время, так как сейчас для него все это неважно. Цзян Чэн же отчего-то чувствует резкую вспышку боли на своем запястье, от которой сердце замирает в странном горьком непонимании. До его слуха, где-то там на грани, доносится тихий болезненный звук чего-то рвущегося, будто не любивший свое творение, но все равно испытывающий к нему жалость художник, рвет напополам пергамент с рисунком. По маленьким, маленьким кусочкам, пока не останется даже напоминания. Ведь семя чужой горечавки было уже давно посажено — время появиться первому ростку. — Ваньинь, — выдыхает наконец стоящий. В его глазах на целую секунду сразу абсолютно все: неверие, удивление, неуверенный восторг, сожаление, вот только Цзян Чэн так и не успевает ничего увидеть. Цзян Чэн просто размыкает ставшими пересохшими губы и говорит: — Цзян Чэн, имя в быту Цзянь Ваньинь. Наследник Ордена Цзян, приехал на обучение в Орден Лань вместе со своими адептами, — не теряя самообладания, слыша в ушах лишь собственный стук сердца и мысленно лишь повторяя «это он, он, он». Его глаза, в глубине которых начало подниматься робкое счастье, восторженное нечто, будто впервые ночью прыгаешь с причала дома в водную глубину и плывешь среди сотен лотосов и усыпанного звездами неба, останавливаются на других. Ищут. Смотрят. Внимают. Ну же. Посмотри. Посмотри. На. Меня. — Лань Хуань, имя в быту Лань Сичэнь. Первый Нефрит Ордена Лань, — доброжелательность кусает Цзян Чэна в самое сердце, когда до него доходит понимание. Будто с разбегу прыгаешь в воду и не находишь дна. Лань Сичэнь смотрит не на него. — Должно быть, вы направляетесь на занятия, Цзян Ваньинь? — спрашивают мягко. Как с чужим. Теплая рука аккуратно опускает до конца его руку, не коснувшись ни кожи. — Вы правы, Первый Господин Лань, — не своим голосом отвечает Цзян Чэн, и даже когда из кустов наконец появляется почему-то задержавшийся неизвестно где Вэй Усянь, он не перестает отвечать. — Ваньинь, — уже практически у входа лишь наедине произносит родной голос, считавшим его чужим, когда Цзян Чэн поднимает голову и видит о чем-то безгранично сожалеющий взгляд Лань Сичэня, — мы обязательно поговорим обо всем позже. О чем ты сожалеешь, черт возьми?! — хочет закричать прямо в лицо заклинатель, но вместо этого спокойно отвечает: — Хорошо, Первый Господин Лань. Темный гнев и боль уже не кусают, а рвут на куски волком, но даже после всего этого он продолжает быть собой, пока где-то там, на краю зрения, призрачная линия от его запястья рвется к своей половинке, но бьется об невидимый барьер. Все бьется и бьется. С неверием. Непринятием. Мольбой. Яростью. Сердце Цзян Чэна тоже бьется, когда Лань Сичэнь, присутствующий на первом занятии Лань Цижэня, бросает взгляд на человека позади него. Лань Сичэнь смотрит на Мэн Яо. И именно тогда осознание поражает его своей силой. Вот оно как. В Ордене Лань всегда дорожили родственными душами, но так уж вышло, что первой и единственной любовью они дорожили еще сильнее. А что первой и единственной не стал сам Цзян Чэн, родная душа наследника Ордена Лань, это уже не имеет никакого значения.***