***
В нем не было ничего особенного. Невысокий рост, собранные в простую заколку темные волосы, ханьфу цвета Ордена Не — не наследник, не главный ученик, а всего лишь приглашенный адепт — и обычные черты лица, пускай и для женщин они казались бы миловидными. Взгляд его был твердым и внимательным, то направленным на читавшего с длинного свитка правила Лань Цижэня, то на свой собственный исписанный лист. Он спокойно, ровно держа в руке кисть, выводил иероглифами что-то важное для себя, внимая каждому слову говорившего. Мэн Яо выглядел так же, как и другие люди. Смотрел обычно. Внешность его была абсолютно такая же. И в улыбке его, с ямочками на щеках, не было ничего нового. — …Запрещено шуметь без повода, запрещено бегать по Облачным Глубинам… — все продолжал зачитывать казавшимся бесконечным свиток Лань Цижэнь, а Мэн Яо, ничем не выделяющийся Мэн Яо, как послушный адепт, все слушал и не переставал что-то записывать. Цзян Чэн, сжимая кисть в руке, поднимает голову, не обращая внимания на бормочущего что-то позади него Вэй Усяня. Его судьба стоит совсем недалеко от него. Легкая улыбка на губах, идеально прямая спина, убранные за спину руки и те самые лучащиеся добротой глаза цвета закатного солнца посреди темнеющего неба — таков Лань Сичэнь, когда его взгляд блуждает по сидящим ученикам: вот младший брат главы Ордена Не, Не Хуайсан, сидит, обмахиваясь веером и всячески стараясь сделать не сонный вид; вот Цзинь Цзысюань, жених сестры Цзян Ваньиня, с самодовольным выражением лица слушает учителя; а вот и сам Вэй Усянь, тот самый нарушитель спокойствия Вэй Усянь, до сих пор сидит на месте. Лишь бросает частые, полные обожания и кокетства взгляды в сторону сидящего точно нефритовой статуей Лань Ванцзи, который определено поспособствовал такому тихому поведению. Цзян Чэна, конечно же, Лань Сичэнь обходит стороной, словно опасаясь наткнуться на нечто вопрошающее и гневное. Как же иначе? Ведь в его глазах медленно назревает сама гроза разгневанного Бога: темная, густая, всепоглощающая — в ней уходят на дно корабли и гибнет все живое. Светлое. Невинное. А Первый Нефрит Ордена Лань, как всем известно, воплощение света и добра. Он никогда и ни за что не пожелает по своей воле проникнуть в то, что его уничтожит. Увидеть то, что является его собственной частью, другой — не той — стороной. Усмешка касается уголков его губ. Запястье неожиданно колет болью. — Цзян Чэн, — доносится до него тихий шепот Вэй Усяня в то же время, когда куда-то в лопатку что-то тычется. Видимо, его шисюн устал просто играть в гляделки со своим соулмейтом, где «гляделки» исходили только со стороны самого Вэй Ина. Все-таки хорошо, что Лань Ванцзи оставался Лань Ванцзи и был в силах не поддаваться чарам желавшего явно нарушить парочку правил, — Мне скучно, Цзян Чэн. Эй? Но Цзян Ваньинь никак не отреагировал на уставшего сидеть смирно брата, который явно только одной силой воли — читай «Лань Ванцзи» — сдерживал себя. Не слушая и не видя ничего, кроме своей цели, Цзян Чэн лишь продолжал смотреть на Лань Сичэня, больше всего желая поймать чужой взгляд того, кто столь упорно продолжал игнорировать его. Не видеть его, прекрасно зная, что он здесь. И все же случается то, что рано или поздно должно было случиться: чужие глаза находят уткнувшегося в свой лист пергамента Мэн Яо и замирают. Теплеют. Светятся. Радужку глаз Цзян Чэна заполняют грозовые тучи. — Теперь я задам некоторым из вас вопросы, чтобы проверить ваш уровень знаний и все то, что вы должны были выучить в своих Орденах. Надеюсь, вы не разочаруете ни меня, ни своих учителей, — говорит Лань Цижэнь, поглаживая бороду и пробегая глазами по сидящим, чтобы спустя пару секунд, осторожно свернув свиток, протянуть тот в сторону своего старшего племянника. И Лань Сичэнь, не меняясь в лице, наконец отводит взгляд, точно по случайности на пару секунд встретившись с бурей смертоносных молний. Время будто замерло, когда ему удалось поймать в невидимые сети чужие омуты. «Что же ты в нем нашел, Лань Сичэнь?» — говорили его глаза, кричало его сердце. — «Что ты нашел в нем и никогда не найдешь во мне?». Но его родственная душа, разумеется, молчит. Смотрит прямо на него, но не видит. Мэн Яо не был особенным, это было правдой, но его выбрали, а Цзян Чэна почему-то, черт возьми, нет. Особенная связь? Родственная душа, предназначенная другому с самого рождения? Ага, как же. Кисточка в его руке громко ломается напополам. — Цзян Ваньинь. Глубоко вздохнув, заклинатель наконец отпускает чужое внимание, ему не принадлежащее, и возвращается в реальность. Словно инстинктивно при звучании своего имени он встает с места. — Учитель Лань, — практически вопросительно произносит он и видит отчего-то хмурящегося Лань Цижэня, смотрящего на него с таким выражением лица, будто его звали уже не один раз. Как будто старший заклинатель, несмотря на до этого все время тихо сидящего наследника Ордена Цзян, действительно заметил постоянно смотрящего на его старшего племянника Цзян Ваньиня, что явно не только неприлично долго и безосновательно это делал, но и точно не особо слушал, что там говорят и спрашивают. — Кажется, вы совсем не слушали, что я задал вам вопрос, а вместо этого были заняты чем-то иным, — легкий укор в чужих глазах заставляет его еще сильнее выпрямиться, а затем и вовсе поджать губы, когда он замечает, как взгляд главы Ордена Лань падает на его руку, а точнее на поломанную кисть, которую он до сих пор, не замечая, сжимал. Браво, Цзян Чэн, первое же занятие, а уже выглядишь в глазах старшего непослушным учеником. И это он опасался, что Вэй Ин, уже совсем почему-то затихший, что-нибудь вытворит и несомненно привлечет к себе внимание? Цзян Чэну хватило одного прослушанного вопроса и взгляда на другого человека, чтобы сделать это. — Прошу прощения, учитель Лань, — положив кисть на стол, он, сложив руки перед собой, низко поклонился и клятвенно пообещал: — Ваньинь обещает ответить на все ваши вопросы, если учитель повторит их. Вэй Усянь позади него издает странный звук, точно порываясь вступить в защиту, по его мнению, несправедливо сейчас поднятого шиди, но брошенный на него взгляд Лань Ванцзи, в котором читалось мягкое «не надо, Вэй Ин», останавливает его. По крайней мере, на некоторое время. — Хм, — задумчиво потерев бороду, Лань Цижэнь все-таки смягчается и произносит: — Хорошо, я повторю свой вопрос. Но я очень надеюсь, что впредь такого больше не повторится, Цзян Ваньинь. «Интересно, — думает Цзян Чэн, уверенно отвечая на каждый вопрос старшего заклинателя, который по какой-то причине решил задать их несколько вместо одного, — Что он подразумевал под «таким»? Не ломать попросту вещи? Всегда слушать, когда говорит учитель? Или же больше никогда и ни за что не смотреть на его племянника таким взглядом, словно желаешь испепелить на месте и одновременно оказаться как можно ближе, явно вне допустимого расстояния?». Матушка была бы недовольна, если бы узнала, что в первый же день Цзян Чэн привлек к себе внимание с плохой стороны. Но еще сильнее она будет недовольна, когда узнает, что ее сын снова не был первым. — Хорошо, Цзян Ваньинь, — кивает Лань Цижэнь, услышав все правильные ответы. Нет больше никакого укора, а только спокойствие, и все же, несомненно, о произошедшем не будет забыто. — Можете сесть. Когда Цзян Чэн поворачивает голову, Лань Сичэнь смотрит прямо на него. И, конечно же, не видит.***
— Цзян Чэн! Да подожди ты! Цзян Ваньинь, не обращая внимание на чужой голос, самый первый быстрым шагом вышел на улицу, сжимая руки в кулаки. Гнев в нем кипел, затуманивая мысли, а перед глазами до сих пор стояло недавно произошедшее. Как только занятие едва закончилось, к нему подошел взволнованный Вэй Усянь и начал что-то спрашивать, но все слова прошли мимо него. Ведь все его внимание было заключено на собирающемся Мэн Яо, стоявшего к нему спиной, который, точно до этого все время ощущая на себе пронзительный взгляд, таки решил узнать в чем дело. Так или иначе, все же для того наследник Ордена Цзян являлся незнакомцем, и такое внимание к себе было странным. Цзян Чэн до сих пор как наяву видит обернувшегося к нему лицом Мэн Яо, его доброжелательную улыбку с ямочками на щеках, и такой невинный взгляд, что его аж тошнит. — Господин Цзян? — небольшой поклон, непонимание в глазах при виде замершего заклинателя в фиолетовом ханьфу, вокруг которого взволнованно ходил старший ученик Ордена Цзян. Чужие омуты находят и стоявшего недалеко от последнего Второго Нефрита, теперь известного как родственная душа Вэй Усяня, но больше всего его продолжает беспокоить лишь не перестающий смотреть и молчать совершенствующийся Цзян. Губы Цзян Чэна искривляются в усмешке, когда он видит как Лань Сичэнь, о чем-то разговаривая со своим дядей, на пару секунд отводит от того взгляд, явно нарушая правила, чтобы посмотреть прямо в их сторону. Он срывается с места прежде, чем поймет, на кого же именно первым он посмотрел. — Цзян-сюн! Цзян-сюн! Ну куда же ты так быстро? — голос Не Хуайсана, недавнего знакомого, а также бормотание Вэй Усяня где-то на фоне, все-таки возвращают его обратно, вынуждая глубоко вздохнуть. Цзян Ваньинь останавливается, выпрямляется как и положено наследнику Цзян, мысленно проклиная себя за то, что он посмел из-за таких пустяков забыть обо всем том, чему учили. Хотел исправить свою ошибку, чтобы Лань Цижэнь больше никогда и не вспоминал о произошедшем на занятии, а уже мчится, не помня себя, грозясь с быстрого шага перейти на бег — лишь бы как можно дальше от отвратительно обычного Мэн Яо и, несмотря на отрицание, бесконечно особенного Лань Сичэня. Надо же, как выходит. Только найдя свою родственную душу, он уже хочет выкинуть ее из своей памяти и с только неуверенным счастьем застучавшего сердца, но и одновременно больше всего на свете жаждет подойти как можно ближе, схватить за грудки, сильно встряхнуть Лань Сичэня — может, тогда в его голове появится какое-то осознание? — и кричать, кричать, кричать. «Ты же моя родственная душа, черт возьми! Ты тот, кто предначертан мне и кому предначертан я! Но как же так вышло, Лань Сичэнь, что ты выбрал другого, еще даже не зная меня? Как же так вышло, что я не смог стать первым даже для тебя?». — Что ты хочешь, Вэй Усянь? — наконец взяв себя в руки, заклинатель обернулся и тут же ощутил привычно закинутую на него руку шисюна, видимо, уставшего пытаться дозваться его. Вэй Усянь, из-за которого где-то недалеко маячила белая фигура Лань Ванцзи, явно дожидающегося его, впервые не успел открыть рот, поскольку его перебили: — Цзян-сюн, ты так быстро ушел. Мы с Вэй-сюном переживаем за тебя. Что-то случилось? — взмахивая веером, даже не так давно знакомый с заклинателем в фиолетовом ханьфу Не Хуайсан ощутил беспокойство за нового знакомого. Вэй Усянь тут же воскликнул: — Конечно, случилось! Уверен, это из-за того, что учитель Лань несправедливо завалил одного тебя столькими вопросами! Да как он… — в этот раз Вэй Ин уже не смог договорить из-за того, что Цзян Чэн резко прижал руку к его рту, — Мхмх! — Ты думаешь, что ты говоришь, Вэй Усянь? — буквально зашипел Цзян Чэн, бросив взгляд на стоявшего точно статуей Лань Ванцзи, который вполне мог их услышать. — Ты что, забыл, что глава Ордена Лань является дядей твоего соулмейта? Хочешь испортить отношения с близкими своего Лань Ванцзи, еще даже не познакомившись с ними? Следи за своими словами. Особенно здесь, в Облачных Глубинах! Не переставая пытаться что-то сказать, больше отвратительно слюнявя его внутреннюю сторону ладони, Вэй Усянь все-таки сумел убрать от своего рта чужую руку. — Да я же ничего такого не сказал! — краем глаза видя Лань Чжаня, готового подойти сюда ближе и явно, судя по едва заметно сдвинутым к переносице бровям, видящего в этой ситуации что-то такое, требующего его внимания, он послал короткий знак, что все в порядке. — Я только хотел подбодрить тебя, ведь ты явно ни в чем не виноват! Сломал кисточку? Ну и что! Не переживай о том, что в первый же день тебе пришлось вынести все эти скучные вопросы. Помнишь, когда ты недавно толкнул меня в кусты? Между прочим, я нашел недалеко небольшой водоем. Мы можем попытаться найти там фазанов! Разговорчивость его шисюна как всегда была на высоте, и пускай даже Цзян Чэн прекрасно понимал, что его хотели подбодрить, — от этого понимания внутри впервые за день приятно кольнуло теплотой — он все равно, нахмурившись, произнес: — Веди себя прилично, Вэй Усянь. В правилах Ордена Лань запрещена ловля животных. Вэй Усянь в ответ преувеличенно горестно застонал, в то время как молчавший до этого Не Хуайсан задумчиво сказал больше самому себе: — Мне кажется, дело здесь не в простой сломанной кисти или в случайно прослушанном вопросе, — машинально закрывая исписанный веер, он случайно зацепился взглядом за направляющуюся фигуру в белом к ним. А, как уже знали все стоящие, другая фигура в похожем белоснежном ханьфу находилась в совершенно другом направлении. Глаза Не Хуайсана с легким удивлением распахнулись. Цзян Чэн же тем временем, со спокойным выражением лица слушая наигранные возмущения брата, который уже больше от желания вывести из себя вел себя подобным образом, не ощутил чужого приближения. И вновь расплатой потери концентрации на окружении, разумеется, стоила бы его жизнь, как любила напоминать матушка, с самого детства учившая своего сына всегда и везде прислушиваться к каждому, даже самому тихому шороху. Его сестра, помнится, раньше всегда беспокоилась, когда ее младший брат действительно первое время прислушивался к каждому движению и даже поздно ночью мог подскочить, если где-то скрипнула половица, но все же она понимала, что все это было правильно. Заклинатели всегда должны быть начеку, особенно на ночной охоте, где все внимание должно быть сосредоточено исключительно на окружающем. Цзян Чэн только не мог понять одного. — Первый Господин Лань! — вдруг, улыбаясь, воскликнул Вэй Усянь, глядя за спину замершего шиди. Кончики пальцев неконтролируемо дергаются. Желание и вправду схватить за одежду у груди наполняет вены гневом. — Можешь звать меня по имени, Вэй Усянь. Все же ты родственная душа моего младшего брата, — раздается голос позади него. Неспешные шаги. Тихое шуршание белоснежного одеяния и колышущаяся на весеннем ветру налобная лента. Как же так вышло, что причиной потери реальности — очень удачно, что не жизни — вновь стал Лань Сичэнь? — Хуайсан, вижу, у тебя появился новый веер. Прекрасная работа, — Цзян Чэн оборачивается и с полным равнодушием смотрит прямо на Первого Нефрита, конечно же, вновь говорившего с кем угодно, кроме него. Его рука поднимется, желая почувствовать под собой дающую то самое истинное спокойствие рукоять Санду, но вместо этого находит свисающий колокольчик. Да. Все верно. Ему необходима ясность сознания перед… Перед чем бы то ни было. — Цзян Ваньинь, мы можем поговорить наедине? — наконец, наконец мягко спрашивает Лань Сичэнь, смотря на него сверху вниз и явно прекрасно видя до побеления в костяшках сжатую руку на колокольчике. Ведь не просто так в его глазах еще сильнее вспыхивает сожаление? Цзян Чэн практически скалится в ответ. — Конечно, можем, — кивает он и медленно разжимает пальцы, на которых от силы хватки остались небольшие отпечатки колокольчика. Внутри внезапно возникает сильное желание съязвить, которое он незаметно и умело приправляет невинностью: — Посмею спросить, господин Лань, а я могу звать вас Лань Сичэнем? Все же мой шисюн является родственной душой вашего брата. А теперь в чужих омутах вспыхивает невозможная вина, и следующие слова Первого Нефрита вызывают очередную волну эмоций. — Ты можешь звать меня как угодно, — выдыхает все-таки заклинатель. На секунду даже думается, что с нисхождением, вот только Первый Нефрит слишком для этого невинен, и вина его действительно искренняя. Что поделать, любовь действительно штука внезапная, резкая и сильная. — Если ты не против, мы можем пройтись, Цзян Ваньинь? Очень интересно, когда же они успели перейти на столь неформальное общение? — Не против, — прищуривается Цзян Чэн, не обращая внимание на непонимающие взгляды Не Хуайсана и Вэй Усяня, явно заметивших странную атмосферу вокруг, да еще и оба прекрасно знали, что до этого наследник Ордена Цзян и наследник Ордена Лань явно не были знакомы, поэтому их поведение было необычным. — Весьма не против, Лань Сичэнь. После этих слов названный будто расслабляется — его, оказывается, до этого напряженные плечи опускаются, теплая улыбка вновь появляется на губах, а в глазах все так же пляшут лучи солнца. Значит, как угодно? «Хотел бы я звать тебя своим, да вот только ты никогда не будешь мой, а я сам уже давно не твой».***
Цзян Чэн практически не показывает удивления, когда Лань Сичэнь великодушно приглашает его в ханши «испить чая и поговорить по душам». Расположенный вдали от других домов ханши. Место, где не должна ступать нога чужого человека без позволения хозяина. Здание, где могут жить и находиться лишь самые близкие. Интересно, сколько раз здесь был Мэн Яо и что здесь делает сам Цзян Чэн? — Ваньинь, — голос сидящего напротив него Лань Сичэня звучит все так же виновато, но тепло, и это самое невинное тепло пытается окружить каждого человека, в том числе Цзян Чэна, но, увы, натыкается на невидимый барьер грозовых молний и пока что остывшего гнева, — я желаю сказать тебе сразу: ты ни в коем случае ни в чем не виноват. — И ты, разумеется, тоже, — самому себе кивает он, сжимая в руке чашку остывающегося чая, столь доброжелательно поданного хозяином. — Это ведь всего лишь чувства, верно, Лань Сичэнь? Чужие губы поджимаются, а глаза тускнеют. — Ваньинь… — А я всего лишь твоя родственная душа, — припечатывает он с искривленной ухмылкой. Чашка в его руке скрипит от силы его хватки, и Цзян Чэн отдаленно задумывается о том, чтобы запустить ее куда-нибудь в стену над головой сидящего, да вот только чай жалко. Свет Лань Сичэня на целое мгновение будто бы гаснет. Его слова явно причиняют ему боль, источник которой, увы, заклинатель так и не сможет понять, как это сделал Вэй Усянь с Лань Ванцзи. Не одна душа. Не одно целое. Не один цвет. Может быть, Цзян Чэну суждено быть той самой неправильной стороной Лань Хуаня? — Прошу тебя, послушай меня, — когда чужая рука неуверенно поднимается и вдруг медленно движется в его сторону, Цзян Ваньинь гневно скалится и одновременно совершенно по-жалкому вздрагивает внутри. Широкая ладонь падает, не дойдя до своей цели, лишь мазнув буквально в нескольких миллиметрах от чужой кожи кончиками пальцев. — Связь родственных душ не всегда означает романтическую. В истории известны случаи, когда соулмейты были скреплены самыми крепкими платоническими узами, и узы эти ни за что не были слабее любовных, — он делает паузу, глядя прямо в грозовые глаза. — Я знаю, что ты ищешь во мне не их, но… — Я ничего не ищу в тебе, — резко одергивает Цзян Чэн, не отрывая взгляда. — Так же, как и ты не захотел ничего искать во мне. Лани влюбляются один раз в жизни, да? Вот это удача! — его неожиданно пробирает на смех. Поднявшись с места и наплевав на все и вся, Цзян Ваньинь, слегка склонившись и нависая над замершим в неприлично близком расстоянии от другого лица, припечатывает: — И родственная душа у тебя, Лань Сичэнь, существует тоже лишь одна. Или, может быть, существовала? Более не желая видеть какие-либо эмоции и слушать что-либо, Цзян Ваньинь, выпрямившись и в один глоток абсолютно неблагопристойно и демонстративно допив холодный чай, резко разворчивается в сторону выхода — так не разбитая им чашка ставится аккуратно обратно стол. Все-таки действительно жалко. Жаль, что Цзян Чэн отвратительно по-глупому поверил в то самое «впредь и навсегда вы оба будете друг у друга». — Ваньинь! Когда он оказывается уже на крыльце, отчего-то замерев на последней ступеньке, его окликают, и отчего-то хочется обернуться, но он с силой сдерживает себя, вместо этого лишь повернув голову вбок. Глаза сами собой опускаются вниз. Синеватые горечавки плавно покачиваются на ветру, и губы Цзян Чэна приоткрываются как при нехватке дыхания. Глаза блестят словно от непролитого грозового ливня. Такие яркие. Красивые. Живые. Цзян Чэн хочет растоптать ногами и порвать их в клочья. — Ваньинь… Да вот только цветы не виноваты в том, что Цзян Чэн никогда не будет любим Лань Сичэнем.***