Черные смоки

— Малыш, извини, что так рано, — раздался из трубки задорный голос. Эрвин никак не ожидала в утро воскресенья проснуться не от будильника, а от звонка Захариус: приняв вызов скорее рефлекторно, чем осознанно, она еще секунду старалась понять, какого черта происходит — Просто я очень надеюсь, что планов на вечер у тебя еще не наметилось, — продолжила Мишель с какой-то странной интонацией, совсем ей не свойственной. Смит рассеянно посмотрела на часы — пятнадцать минут девятого. Вчера вечером она засиделась за бумагами — на понедельник была назначена важная конференция, стоило подготовиться, — потому спросонья, все еще окутанная исключительно мыслями о работе, подумала было, что случилось что-то ужасное — зачем еще ее зам стала бы звонить в такую рань? — Мишель, что стряслось? — осведомилась Эрвин, испугавшись собственного голоса — звучал он хрипло и через чур взволнованно. — Боже, я что, разбудила тебя? Прости-прости, — до Эрвин начало доходить, что Мишель, по всей видимости, была навеселе. С самого утра-то? — В общем, если ты не против немного развеяться, как насчет встретиться, скажем, в шесть вечера? — Зачем? — Эрвин грустно вздохнула от мысли, что поспать еще у нее вряд ли выйдет: придется вставать и варить кофе. — Смит, не тупи. Пойдем, выпьем чего-нибудь. Хочу показать тебе одно местечко. Эрвин немного напугал ее игривый тон — будто они снова в колледже и Мишель изо всех сил уговаривает ее пойти на вечеринку студенческого братства, потому что там, мол, самая лучшая выпивка и самые горячие парни. В итоге от выпивки Захариус полоскало еще два дня кряду, а Эрвин поняла, что парни ее не очень-то и привлекают. — Что ты задумала? — с неудовольствием уточнила Эрвин. — Как что? Хочу, чтобы мы как следует оторвались. — Мик, нам уже давно не семнадцать. В понедельник важное совещание, мне… — Пусть Закклай хуйца соснет, сколько можно работать в выходные? Прошу тебя, не бурчи, мы еще не настолько старые. Обещаю, в понедельник будем как огурчики. Эрвин раздраженно потерла глаза. Обычно ее подруга относилась к работе со всей серьезностью, следовательно, сейчас повод был особый. — Ладно, только не долго. Из трубки раздался радостный вопль. Эрвин подумывала, что Мишель, видимо, Ханджи заразил своим энергичным духом авантюризма. — Это будет просто потрясающе круто! — с восторгом заверила она. Эрвин понимала, что Захариус ее не видит, но все равно шутливо закатила глаза, — О, эту ночь ты запомнишь надолго, подруга. На удивление, грядущая ночь и в самом деле отложилась в памяти Эрвин очень ярко, заставляя мыслями то и дело возвращаться к глянцевому сиянию ночи, разноцветным лучам и блеску потной кожи в гудящей от баса полутьме. Приехав на такси к указанному адресу, Смит сначала предположила, что водитель где-то ошибся и привез ее не туда. Но, стоило ей ступить на асфальт, навстречу, размахивая руками, вышла Мишель. — Ты долго, — улыбнувшись, заметила она. Эрвин заозиралась по сторонам: стремительно темнело, вокруг не наблюдалось ни одного фонаря ближе, чем за десять метров. Район казался не особенно благополучным: обветшалые многоэтажки с проржавелыми пожарными лестницами, грязные подворотни и граффити на заборах и стенах не внушали особенного доверия. — Во что это ты вырядилась? — Мишель внимательно осмотрела ее с ног до головы. Эрвин потупилась; на ней было ее лучшее выходное платье: черное, строгое, приталенное, как сказала консультантка в магазине много лет назад, выгодно подчеркивающее ее длинные ноги. К платью прилагался еще пиджак, но его Эрвин отыскать не смогла: видимо, одолжила кому-то, кто возвращать не пожелал. Потому ее плечи были оголены и кожа постепенно начинала покрываться мурашками от прохладного вечернего ветерка. — Это мое любимое платье, — возмутилась Эрвин. — Не слишком ли… официозно? На самой Мишель был твидовый жилет и пестрая блуза в разноцветный горошек. В ушах — ярко-зеленые серьги-конго из пластика, на взгляд Эрвин, смотрящиеся броско и негармонично. — По-старушечьи как-то, — прокомментировала Захариус, подводя итог. «Кто бы говорил.», — подумала Эрвин, глядя на пляшущие по ткани конфетти. — Ладно, пойдем уже внутрь. Эрвин хотела было уточнить, куда это — внутрь, но тут взгляд зацепился за яркую неоновую вывеску прямо у них над головами. Район был жилой; помещение, в которое они спускались по лестнице, походило на подпольный клуб. Эрвин начинала переживать; после взгляда на вышибалу, охраняющую вход в обитель грохочущей тяжелой музыки, ее переживания только окрепли. Смит и Захариус сами были более чем высокими, но эта женщина казалась просто огромной: она устрашающе смотрела сверху вниз на Эрвин, скрестив огромные мускулистые руки на груди. — Имя, — грозно спросила она. Мишель поддалась вперед. — Мы с Нанабой, — уверенно ответила она, отзеркалив жест вышибалы. — Имя, — повторила она еще более грозно. Захариус и не думала тушеваться. — Мик. Позови Нанабу, она меня знает. Вышибала секунду поразмыслила, затем открыла перед девушками двери клуба. Мишель тут же схватила Эрвин за запястье, протаскивая за собой вперед. — Кто такая Нанаба? — все же осведомилась Эрвин Мик на ухо. Захариус только отмахнулась, не важно, мол. Впереди показался узкий коридор: стены были подсвечены красным, Эрвин успела разглядеть несколько дверей — видимо, служебные помещения. Впереди их ждали еще одни двери: двойные; Мишель решительно толкнула их, утягивая себя и Эрвин в оглушительную цветастую мясорубку. Народу было так много, что Эрвин, испугавшись, попятилась назад. В глазах зарябило: свет по-клубному моргал разноцветными лучами. Смит очень давно не была в подобных местах — уже успела позабыть это чувство, с которым тяжелая, громкая клубная музыка вибрацией прокатывается по телу, гремит в голове, заставляя мышцы вздрагивать под действием импульса. Эрвин осмотрелась. С первого взгляда атмосфера ничем не отличалась от обыкновенного клубного задора, которым по выходным была наполнена ее молодость, но все же что-то было не так. — Выпьем? — крикнула Мишель ей на ухо. Эрвин подчинилась, следуя за Захариус к барной стойке. Взгромоздившись на стул, Мишель попросила две текилы — Эрвин не успела ее остановить. Сильно напиваться, — да и пить в принципе, — она не планировала: последний раз она пила алкоголь, наверное, года три назад, и сейчас понятия не имела, как поведет себя ее организм, тем более что впереди все еще маячил понедельник с его конференцией. Эрвин посмотрела на Мишель вполне красноречиво. Та улыбнулась. — Я угощаю, — произнесла она одними губами. Эрвин поразмыслила еще. Если так посудить, что она теряет? Все запланированное было выполнено, все важные бумаги — отправлены начальству. Все, что ей оставалось, — принести саму себя на работу в девять утра, с чем она, несомненно, справится даже будучи не в самой лучшей форме. Когда барменша, — девушка с блестящим от изобилия пирсинга лицом, — принесла им выпивку, Эрвин осмотрелась снова. На танцполе, в оживленной толпе, мелькали тела: разноцветная одежда, яркие волосы, лиц так много, что глазу невозможно зацепиться за конкретное; неоновые палочки, временами вспыхивающие светом, будучи поднятыми вверх неугомонными танцорами, создавали собой слепящее лазерное шоу. Впереди цвела людская рябь, концентрированная пьяная веселость, безликая, прячущая своих обладателей под ярким светом софитов и гулом баса. Только присмотревшись получше и повнимательнее в танцующий хаос, Эрвин наконец поняла, что в ней вызвало подозрения. Прыгающие, качающие руками в такт; в парах и поодиночке, целующиеся; с прямыми волосами и громадными афро, короткостриженые и с причудливыми прическами, высокие и низкие, с ярким неоновым макияжем и легким нюдом, — все в толпе, без исключений, были женщинами. Насколько Эрвин могла судить. Поерзав на месте, чтобы поправить юбку, Эрвин дернула за рукав подругу: — Какого черта? Мишель неохотно повернулась к ней; Эрвин заметила, что все это время Захариус разговаривала с кем-то. Эрвин чуть наклонилась вперед, чтобы рассмотреть собеседника ее подруги получше. Белокурая нимфа приветливо ей улыбнулась. Ее лицо сияло в полутьме неоново-белыми узорами, ресницы, слегка обведенные белой тушью, светились, как солнечные лучи. — В чем дело? — спросила Мишель. Она и так выглядела будто отрывалась уже который день подряд, но сейчас по ее взгляду Эрвин поняла — подругу уже развезло и прекращать веселье она не собиралась. — Это что, лесбийский клуб? — спросила Эрвин на ухо, будто скрываясь. Мишель посмотрела на Эрвин, как на дуру. — Ну да, а ты ожидала чего-то другого? Внутри Эрвин все похолодело. Захотелось встать с места и убежать куда-нибудь подальше. — Нет, — сказала она резко, — Нет, Мик, я не могу. Мне это не нужно. Захариус вдруг пьяно рассмеялась. — Брось, Смит, — она с размаха хлопнула ее по плечу широкой ладонью, — Найди себе кого-нибудь, оторвись. Эрвин замотала головой. — У меня нет времени на это. — Ты прямо сейчас куда-то опаздываешь? Нет? Вот и развлекайся. — Не хочу думать о том, что будет после. Слишком затратно. Разумеется, у Эрвин давно никого не было. Потому что отношения, даже самые мимолетные, короткие, как жизненный цикл мушки, стоили сил и времени — ее личного времени, которого, порой, и так не хватало на жизненно необходимые банальности, вроде горячей ванны или дневной дремоты. Последний раз она занималась сексом пять лет назад — с девушкой из кофейни, которая сумела незаметно подбросить записку со своим номером во внешний карман ее пальто. Смит была в отпуске — могла позволить себе короткую интрижку. С тех пор прошло непозволительно много времени — Эрвин чувствовала гармонию в себе, полный контроль над собственным телом, временами мечтающем о близости. Если она сейчас позволит себе развлечься — долгие недели ее будет терзать тактильный голод, возвращая мысли в прошлое вместо того, чтобы концентрироваться на насущных делах. Нет, слишком рискованно. — Так не думай, — пожала плечами Мик, — Просто допивай свою текилу и иди потанцуй. Глядишь, симпатичная дамочка наступит тебе на ногу. А завтра забудешь о ней, вернешься к обычной жизни. Парни постоянно так делают, а чем мы хуже? С одним Эрвин про себя все же согласилась — допила текилу в один глоток и заказала еще. Раз уж она здесь и раз уж ее угощают — и правда не лишним было бы расслабиться. После третьего бокала Эрвин впрямь потянуло на танцпол. Отвлекаться было не от чего, тем более что ее спутница, совершенно о ней позабыв, увлеклась другим. Эрвин встала и пошатнулась, — отголоски здравого смысла подстегивали ее скорее разворачиваться, идти домой, завести будильник и ложиться спать, но, вопреки обыкновению, сейчас Эрвин не хотелось их слушать — ей хотелось танцевать. В потной развязной толпе она чувствовала себя инородно: строгие туфли на каблуке и юбка-карандаш в основании платья стесняли движения. Буйная пахучая толпа не хотела принимать ее в свои ряды. Жизнерадостное море веселья снова и снова выбрасывало ее на берег нормальности — алкогольное безумие побуждало ее вновь бросаться вперед грудью навстречу волнам. И вскоре Эрвин смогла оседлать эту волну — закрыла глаза, в попытке сосредоточиться на ощущениях, и в ней проснулась так давно позабытая за ненадобностью способность чувствовать ритм и поддаваться ему, плыть и двигаться в такт, не заботясь о том, как она выглядит со стороны. Улыбка тронула ее губы — Эрвин впервые за много лет чувствовала себя вусмерть пьяной и по-глупому счастливой. Вдруг, — так неожиданно, что Эрвин даже не сразу удалось это понять, — грохочущая музыка стихла. Море успокоилось, волнение прекратилось, но тело все еще рефлекторно покачивало и потряхивало — мышцы медленно привыкали к тишине, так же, как до этого привыкали к колючему басу. Смит на секунду показалось, что она оглохла от непривычного звона в ушах. Она растерянно осмотрелась, пытаясь понять, что случилось: толпа начала рассасываться, кто-то занимал кожаные диваны в дальнем углу, кто-то — барные стулья, но большая часть устремилась куда-то вперед. Эрвин заинтересованно подалась туда. Свет изменился, создавая совершенно иную атмосферу, музыка включилась снова, но уже другая, более плавная, мелодичная и как будто интимная — у Эрвин по коже пробежали мурашки. Волны снова закачали ее, но по-другому, как качает мелодия флейты загипнотизированных змей. Люди разбрелись в разные стороны, окружив невысокую сцену, подсвеченную прожекторами, — Эрвин и не заметила ее при входе в клуб. Посреди этой сцены на свету блестел пилон — Смит наконец догадалась, что сейчас будет происходить, ради чего столпились здесь все эти девушки. Ее немного замутило, сердце заколотилось, — она подумала, что еще не отошла от резких движений в танце, мало заостряясь на мысли, что это чувство могло быть предвкушением. Еще через секунду толпа зашевелилась, заволновалась, зааплодировала — будто всеми любимый музыкант выходил на сцену в свой концерт. Прожектор проследил за появлением девушки: как и полагается, наряд ее был броским и откровенным, блестящим до рези в глазах. Она отшагивала от бедра, уверенно, взмахнула рукой, заставляя толпу ликовать. На ее бедрах поблескивала фурнитура, держащая на себе подтяжки. Пусть она была павлином, обнажившим роскошное оперение, отчего-то завороженный взгляд Эрвин зацепился за бесстрастное выражение ее лица: глаза, густо подведенные, смотрели хищно, чуть прищурившись, и даже кукольные накладные ресницы не могли скрыть в них уверенной надменности. Если она и была птицей — то только хищной, впивающейся взглядом в свою жертву прежде чем впиться когтями. Толпа оживленно возрадовалась ее появлению. Эрвин надеялась отвернуться, не смотреть, но отчего-то так и не нашла в себе сил на это, продолжив глупо пялиться вместе с обезличенной людской массой на еще осторожные движения бедрами, мерно перерастающие в откровенный танец. Девушка, присев на корточки, откровенно развела колени в стороны, извиваясь в талии, будто змея. Освещение позволяло разглядеть каждый изгиб ее подтянутых бедер — толпа воздалась восторженными возгласами одобрения. Бледное тело изогнулось, таз качнулся вперед — во рту у Эрвин пересохло. Опасно было наблюдать за этим — в груди что-то пришло в движение, настойчиво распаляясь. Понятное дело, чему уязвимое тело желало поддаться. Девушка наконец закинула ногу на шест, выгнувшись ему навстречу. Ее корпус растянулся вдоль него, будто стремясь слиться с блестящим металлом. Ловкие пальцы обхватили его, руки подбросили тело над землей — девушка повисла в воздухе на невозможно долгую секунду. Дальше начало происходить что-то невероятное: тело закружилось каруселью; пьяные глаза Эрвин едва могли уследить за движениями танцовщицы, виртуозно плавающей вокруг шеста. С каждым новым невероятным движением все сложнее было поверить в то, что это возможно. У Эрвин захватывало дух; руки девушки, сжатые вокруг металла, выпрямлялись и сгибались, вращая тело, почти что под прямым углом, — поражало, что она до сих пор не сорвалась, то замедляясь, то снова наращивая темп в такт музыке. Гибкость плавно перетекала в пошлую откровенность. Стоило ногам девушки коснуться пола, ее руки начинали неспешно двигаться вдоль тела, поглаживать, как этого хотелось бы похотливому наблюдателю. Она наклонялась вперед, прижимаясь задницей к шесту, и нагибалась в пол. То была хорошая возможность для восторженной публики выразить свое восхищение — десятки рук тянулись вперед, чтобы просунуть купюры под белье, едва прикрывающее наготу. Женщины трогали ее бедра, рассовывая бумажки под ремни на ногах. Девушка почти не контактировала с публикой — она была отстраненной, зная свое дело, качала бедрами, пока полуприкрытые в прищуре глаза оббегали зал по кругу. Она, это откровение, поразившее Эрвин до глубины души, была такой неуловимой, разной, меняющимися картинками в темноте, озаряемой блеском. Сначала — оленем, закрутившимся вокруг; затем — птицей, раскинувшей крылья. А потом вдруг стала горячей гибкой массой, лавовым потопом, распаляющим своим дыханием. Глиной, не имеющей костистости, покорившей земное притяжение. Алмазной пылью, невесомой и мягкой, но в то же время острой, как стекло. Смолой, еще не застывшей в янтарь, стекающей вниз по стволу дерева. Жидким металлом, обжигающим и цепким. В какой-то момент она вдруг обернулась глазами — пронзающим клинком, наконец обретшим форму, стремящимся проткнуть своим острием Эрвин насквозь. Ее заметили. Лавовый поток прекрасно знал о том, как сильно он обжигает плоть; орлиные глаза смотрели цепко, с прищуром, пренебрежительно и ядовито. Не как на добычу — как на помеху перед таковой. Эрвин не следовало смотреть. Стекло осуждало ее за прикосновение к себе — пусть это прикосновение и не было физическим. Сердце, будто заведенное, забилось где-то в глотке. Алкогольный дурман, бросивший ее навстречу погибели, предательски развеялся, оставив только голые ощущения. Смит не знала, как теперь обуздать жар, как убежать от взгляда, все еще прикованного к ней, куда деться от жерла вулкана, постепенно поглощающего ее. Музыка прекратилась как-то уж слишком внезапно — это снова застало Эрвин врасплох. В центр сцены полетела зелень: девушка, напоказ толпе, поцеловала сжатые в руке банкноты, какие успела собрать, и поспешила спуститься, покидая зал. Эрвин почему-то показалось, что с этим жестом на ее лице проступило еле заметное, но все же отвращение. Вновь заколотил неровный бас, не похожий более на буйство волн. Только раздражающий гомон, от которого в висках начало гудеть. Не в силах решить, стоит ли выпить еще или не стоило пить вовсе, Эрвин вернулась к барной стойке. Мишель на прежнем месте не оказалось: видимо, она со своей спутницей оправились куда-то еще, возможно, стремясь к уединению. Эрвин это мало заботило — все ее мысли теперь заняла танцовщица, отчего-то кажущаяся ей маняще-загадочной, той, кого хотелось бы узнать получше. Перед глазами у Смит стоял ее взгляд, ее надменный прищур — Эрвин решила, что всему виной алкоголь и к утру это наваждение точно должно испариться, выйти вон, утечь по трубам вместе с водой для умывания. — Не думаешь, что за шоу тактично было бы заплатить? Эрвин отпрянула, — чей-то голос проговорил это прямо ей на ухо. Она повернулась, — ее наваждение: серые глаза, подведенные веки и черные тени, — были так близко, что она, опешив, не поверила своим глазам. — Чего таращишься? — девушка щелкнула пальцами у нее перед носом, — Я говорю, не хочешь угостить меня маргаритой? Я видела, тебе понравился танец. Но ей совсем не показалось — девушка со сцены, грациозная и гибкая, будто кошка, сейчас сидела рядом с ней на соседнем стуле, скрестив перед собой руки. Костюм на ней был тот же: откровенный, но в темноте зала особенно не выделялся. А вот на ногах ее теперь вместо высоких громоздких стрипов были обычные кроссовки. Эрвин не стала напоминать, что помимо нее за танцем наблюдало еще около трех дюжин человек и вряд ли абсолютно каждый из них оставил чаевые, — она просто достала из кошелька банкноту, заказав две маргариты. Если это был флирт, — а это, скорее всего, был именно он, — она была уже не против. Почему-то грубость и язвительность были этой девушке к лицу. Она осмотрела Эрвин с ног до головы, скользя взглядом вдоль ее тела, будто стремясь раздеть. Губы ее шевельнулись — Эрвин не услышала, что ее новоиспеченная спутница хотела сказать. — Что? — переспросила Эрвин. Взгляд девушки упал куда-то вниз. — Красивые туфли, — сказала она. Громко, но все еще недостаточно, чтобы перекричать бас. — Спасибо, — немного помявшись, ответила Эрвин. Эта фраза с уст девушки совсем не прозвучала как комплимент — скорее как констатация факта. — Какой у тебя размер ноги? — спросила девушка, расслабленно уложив локти на стойку. Ее грациозное тело поддалось вперед, выгибаясь. — Сорок второй, — ответила Эрвин слегка озадачено. Им принесли маргариту. Барменша заострила на них внимание, глянула на танцовщицу со снисходительным лукавством и ушла прочь. Девушка придвинула к себе бокал с напитком и медленно обвела его край пальцем. Затем обхватила соломинку и покрутила ее в стороны, размешивая напиток. — У тебя красивые ноги, — сказала она, о чем-то раздумывая, — Такие мощные колени и подтянутые икры. Ты спортсменка? — Нет, — честно ответила Эрвин, внимательно разглядывая девушку подле себя. Она, казалось, получив свой напиток, совершенно потеряла к Эрвин какой-либо интерес: говорила вяло, увлеченная теперь только реакцией алкоголя на выдавленный в него лаймовый сок. Спустя мгновение Смит поняла, что поспешила с выводами. Внезапно цепкие пальцы, только что сжимавшие лаймовую дольку, переместились на ее голень — короткие ногти чуть царапнули кожу. — Волосы, — произнесла девушка, поддавшись ближе. Она облокотилась на Эрвин, схватывая ее, забирая себе. Их лица в момент сблизились, Эрвин могла чувствовать тепло чужого щекочущего дыхания на своей шее. Глаза гипнотизировали, не позволяли Смит отстраниться, отвести взгляд, — У тебя волосы на ляжках. Эрвин не заметила в чарующих глазах и намека на отвращение: девушка кружила ей голову, манила к себе голосом, произносящим бессмысленные слова. Она будто приценивалась к Эрвин; по-птичьи наклонив голову на бок, с интересом разгадывала ее нос и щеки, затем заостряя прищур на тонких губах. — И что? — сказала Эрвин, стремясь разрушить наваждение. Не получилось: голос дрогнул, дыхание сбилось и ее фраза прозвучала пугливо и ломко. Девушка не ответила. Ее дыхание с каждым мгновением становилось все горячее; вскоре ее чуть разомкнутые губы оказались так близко, что Эрвин не смогла устоять: потянулась вперед, чуть наклонившись, и коснулась их своими. Поцелуй не остался без ответа: совсем скоро ее увлекли, потянули за собой в горячую пучину и Эрвин поняла, что попалась — и сопротивляться уже не было смысла. Она обхватила спутницу за щеки, когда почувствовала, что та намеривалась от нее ускользнуть; поддалась еще ближе и чуть не повалилась на пол, но цепкие руки ее удержали. — Может, пойдем отсюда, — предложила девушка, — Куда-нибудь, где потише. Терпеть не могу шум. Эрвин собиралась было с рвением броситься горячему омуту навстречу, но одернула себя. Нужно было прекратить, остановиться сейчас, пока не стало поздно. Отбросить обжигающий дурман и вернуть себя в нормальность. Но черт, как же было сложно. Тело вдруг начало отчаянно протестовать; жар, раскатывающийся по венам и артериям, бил по щекам, расслаблял мышцы и путал сердце. Она понимала, что начала возбуждаться: горячая волна все настойчивее опускалась вниз, заставляя ее мокнуть. Воображение отчетливо рисовало картинку: тихое место посреди грохочущей коробки, кабинка туалета или приватное помещение. Узкое пространство сближает, вьющееся податливое тело льнет к ней, коленом раздвигая ноги. Глаза продолжали ждать; Эрвин казалось, они видели ее насквозь, заглядывали в каждый потаенный уголок, уже осведомленные о ее похоти. Она знала, как сильно Эрвин манит, влечет в пьяном безумии и бунте изголодавшегося тела. — Хорошо, — в конце концов выплюнула Эрвин. Девушка спрыгнула на пол и поманила ее за собой. Они вышли из зала в коридор. Эрвин тут же стало легче — в относительной тишине на тело перестало давить громкостью и ударять повсюду вибрацией. Девушка оказалась в несколько раз ниже Эрвин — Смит лишь сейчас смогла это разглядеть, пока та ступала впереди по бордовому ковролину, проводя куда-то в потаенные закоулки прибежища веселящей похоти. Она остановилась около двери, подергала за ручку — там оказалось заперто. Девушка прошла еще чуть вперед, наконец отыскав пустующую комнату. — На приватный танец не надейся, — сказала она, как только дверь за ними захлопнулась. Комната совсем не походила на приватное помещение для клиентов — скорее на подсобку, в которой хранилось всякое барахло, в том числе и старый ободранный диван, когда-то, видимо, украшавший главный зал. Девушка устало прислонилась к закрытой двери затылком, шумно выдыхая. Все ее тело болезненно расслабилось, будто продолжительное время находилось в жутком напряжении. Она провела ладонью по лбу, убирая с глаз челку, и наконец прошла дальше, к Эрвин, неловко застывшей на месте. — Как тебя зовут? — спросила Смит, удивляясь тому, как громко прозвучал ее вопрос в одинокой тишине. Девушка усмехнулась — будто прыснула ядом. Качнула бедрами, становясь в уверенную позу — ремни на бедрах затянулись, скользнув по коже. — А что? — поинтересовалась она. — Не знаю, — призналась Эрвин. Напряжение немногословности начинало ее пугать. Глаза снова с подозрением прищурились. Эрвин сглотнула, не зная, куда себя деть. — Леви, — произнесла танцовщица, — Меня зовут Леви. Леви подошла еще ближе — мурашки оббежали тело, заставив Эрвин мелко вздрогнуть. — Опустись на диванчик, будь добра, — скомандовала Леви, понизив голос. Переливистый бархат обжег и слух тоже. Она настойчиво толкнула Эрвин в грудь, показывая, что не терпит промедления. Смит повалилась на диван, тут же цепляясь пальцами за его обивку. Ее обступили со всех сторон, возвышаясь, глаза, уже так ей полюбившиеся, смотрели властно, оценивающе, с нотками похоти и вожделения. — Ты красивая, — заметила Леви, — Высокая и мощная — люблю таких. Ее руки вмиг оказались везде: оглаживали тело, царапали шею и обводили щеки. Пальцы тронули грудь, спрятанную под тканью, настойчиво сжали так, что Эрвин не сдержала шумного вздоха. Ее колени оседлали — пусть Леви и пообещала, что никакого представления не случится, на нее, восседающую верхом, невозможно было смотреть равнодушно. Узкие бедра вдруг качнулись вперед, затем затанцевали восьмеркой, мышцы живота задвигались, перекатываясь. В полутьме сложно было разглядеть все вполне, но то, что Эрвин видела, заставляло волны жара уже не просто кататься по телу, а приводить мышцы, настойчиво требующие к себе внимания, в непроизвольное движение. Леви, опершись ладонями на ее плечи, ерзала, создавая трение. Платье Эрвин чуть задралось, оголяя бедро, — Леви уселась именно там, сжав ноги Смит своими, касаясь промежностью голой кожи. Пожар все разгорался, ожог расползался дальше с каждым новым касанием мягкого белья, создаваемым фрикции. Эрвин подняла глаза выше. Лицо Леви исказилось наслаждением, брови чуть выгнулись к переносице, взгляд зажегся особенной искрой, настойчивой и дерзкой. Она потянулась вниз за очередным поцелуем — и с охотой его получила. Настойчивый язык исследовал рот дразняще долго, Эрвин против воли простонала в поцелуй, чувствуя, что не выдерживает. — Раздвинь-ка ножки, — выдохнула Леви ей в губы, отстраняясь. Она поднялась с колен Эрвин, становясь на пол. Смит осознала, что то место, на котором только что восседала ее спутница, теперь холодило от влаги. Леви без особых церемоний задрала ее платье до пояса, освобождая бедра целиком, подбираясь все ближе. Ее ладонь ловко скользнула под резинку белья, что заставило Эрвин со сдавленным вздохом выгнуться ей навстречу. — И тут тоже волосы, — констатировала Леви. Ее лицо снова опасно приблизилось, глаза впредь выражали почти научный интерес, разглядывая каждый мускул на лице Эрвин. — Ты что, осуждаешь меня за это? — спросила Смит, едва совладав с дыханием. Мышцы внизу настойчиво сокращались, требуя продлить приятное прикосновение. По телу раскатилась дрожь. — Нет, — ответила Леви ей на ухо, — Мне нравятся волосы. Леви убрала руку. Эрвин подняла на нее мутный взгляд, следя за движением желанных пальцев. Влажная ладонь приблизилась к губам, Леви размашисто лизнула ее, показательно и пошло. — Хочешь, я сделаю тебе приятно? — спросила она. Эрвин сглотнула. Леви издевалась. Смотрела до смешного серьезно и бесстрастно, будто и в самом деле в любой момент могла выйти за дверь, оставив Эрвин одну. Колени свело от предвкушения. — Да, — прошептала Эрвин, — Да, хочу. Чужие губы снова увлекли ее. Новый поцелуй оказался даже болезненным: зубы чуть прикусили нижнюю губу, играя. Ладонь Леви вновь скользнула вниз, пальцы зашевелились, фаланги коснулись половых губ и провели выше, распределяя смазку. Долгожданное прикосновение к клитору заставило Эрвин коротко простонать. — Вот так приятно? — уточнила Леви. Она устроилась удобнее, усаживаясь на диване возле Эрвин, закинув ногу на ногу. Уложила локоть свободной руки на спинку дивана и принялась поглаживать Смит по взмокшим волосам на затылке. — Да, — ответила Эрвин. Пальцы стали двигаться увереннее: сначала сверху-вниз, потом по кругу, постепенно наращивая темп. Фаланги терли, костяшки плотно сжимали, интенсивно двигаясь, короткие ногти, порой, дразняще царапали невозможно чувствительную кожу. Жар стоял уже невыносимый, все тело Эрвин покрылось испариной, ткань платья противно липла к коже, но она старалась не обращать внимание, бегая глазами от руки Леви, скрытой под тканью белья, к ее глазам. Мутная серость влекла и подчиняла, вокруг зрачков зажигались и потухали искры, но выражение лица оставалось неизменным. Вдруг средний палец легко проскользнул внутрь, прижимаясь к стенке — туда, куда нужно. — Можно так? — спросила Леви. Ее губы коснулись шеи Эрвин, язык прошелся до линии подбородка, слизывая соленый пот. Эрвин кивнула. Она не могла более произнести и слова: из нее бесконтрольно рвались только тихие стоны и вздохи. Фаланга пальца задвигалась внутри, надавив сильнее. Дурманящее чувство, слишком приятное, чтобы ему противиться, расползалось по телу волной, усиливая дрожь. Эрвин рефлекторно свела ноги вместе, чувствуя, что ее переполняет. Движений становилось больше, трение — сильнее. Смит толкнулась бедрами вперед, им навстречу. — Полегче, — осадила Леви. Стимуляция резко прекратилась; Эрвин глянула вниз, замечая, что зажала руку Леви меж своих бедер. — Извини, — произнесла она, снова раздвигая ноги. Леви вытащила руку, сместила белье в сторону и проникла внутрь нее уже двумя пальцами. Движения сразу стали напористее, темп — скорее. Эрвин начинало накрывать — оргазм маячил где-то не периферии. Еще немного. Леви, не замедляя фрикций, провела большим пальцем по капюшону клитора — сейчас такому набухшему и чувствительному. — Сожмись вокруг меня, — шепнула она на ухо, — Сильнее. Мышцы рефлекторно сжались, подчиняясь, тело выгнулось вперед, сотрясаясь судорогами. Из глотки Эрвин на выдохе вырвался непроизвольный стон: громкий и низкий. Разрядка настигла ее неожиданно, волна накрыла с головой, побуждая любые мысли улетучиваться из вмиг потяжелевшей головы. Леви убрала пальцы и напоказ облизала их. — Симулируешь? — поинтересовалась она. Эрвин убрала растрепанную челку со лба, не сразу осознав, о чем ее спрашивают. Постепенно тело начало расслабляться, мышцы ощущались ватой, блаженная леность и сонливость, накрывая теплым одеялом удовлетворенности, превращали ее в растекающуюся по искусственной коже обивки лужицу. — Нет, — ответила Смит скованно, — Нет, я… — Если правда не симулируешь, это было быстро. Намного быстрее, чем я рассчитывала. Леви поднялась с дивана. — Ну, тем лучше. До полуночи еще куча времени. Эрвин поправила на себе белье и платье. Ее все еще ощутимо потряхивало, мысли путались, однако не сложно было понять, что ее спутница собиралась уходить. — Постой, — остановила ее Эрвин. Леви обернулась. Смит заозиралась по сторонам, стремясь отыскать свою сумку — та нашлась на полу под небольшим столиком. Взяв ее в руки, она достала кошелек. — Сколько тебе нужно? — руки дрожали, пальцы не слушались, — Две сотни? Три? Я могу… — Что за хуйня? Эрвин подняла взгляд на Леви. Ее глаза смотрели волком, зло и разочаровано. — Ты думаешь, я проститутка? — отчеканила Леви. Будто льдом бросилась. — Нет, я просто… — Засунь свои три сотни себе в зад. Дверь хлопнула. Горячий лавовый потоп схлынул, пение флейты прекратилось. Наваждение улетучилось, исчезло в коридоре, оставив после себя только пустые противоречия. Эрвин была в смятении. Кое-как заставив себя подняться на ноги, она отряхнула платье и вышла. Гудение стен раздражало; Смит ускорила шаг, стремясь поскорее покинуть трясину, выбраться на свежий воздух и перевести дух. Домой она уехала на такси.

***

Пусть день и начался кувырком, конференция порадовала Эрвин и ее начальство. Можно было понадеяться на плодотворное сотрудничество со спонсорами и рост продаж в ближайшем будущем. Кофе едва ли являлся топливом, на котором организм Эрвин был способен прожить целый день, но утром она чувствовала себя достаточно бодро, чтобы дотошное начальство не заподозрило в ней похмельной слабости. Капля тонального крема, пудра и немного помады вместо румян заменили ей здоровый сон, по крайней мере, внешне уж точно. Голос было укротить сложнее всего — от долгого крика в клубном помещении она, не заметив того, охрипла, — но и с этим справиться она сумела. В офисе стояла ужасная духота — кондиционер не работал с самого утра и к обеду жара казалась уже невыносимой. Сморенная тошнотой и обильным потоотделением, Эрвин скрывшись в своем кабинете, уронила голову на стол, прислонившись к прохладной поверхности щекой. Голова кружилась, Эрвин до зуда в мышцах хотелось умыть лицо холодной водой, но макияж не позволял это сделать. Оставалось только, вздыхая, отмахиваться папкой с бумагами. Дверь толкнули с другой стороны — в кабинет без стука ворвался Ханджи, намереваясь вывалить стопку документов, которые держал в руках, на стол, но вовремя остановился, придержав их, замечая, что чуть не завалил ими опущенную голову начальницы. Эрвин тут же выпрямилась на месте и постаралась выдавить из себя улыбку. — Эрвин, все хорошо? — осведомился Зое, поправляя стремящуюся завалиться на бок и повалиться на пол стопку, — Выглядишь неважно. Смит вздохнула и устало подперла рукой голову. Перед Ханджи незачем было скрываться. — Хреново от выпивки. Зое таки с грохотом опустил свои бумаги на стол. Взгляд его выражал непонимание. — Какой выпивки? — спросил он, нахмурившись. — У меня похмелье, Ханджи, — сказала она откровенно, — Голова кружится. Зое на вид не на шутку забеспокоился. — Тебя кто-то напоил? — уточнил он, доверительно понизив голос. Взгляд его стал строгим и взволнованным. — Конечно нет, — Эрвин усмехнулась, — Я вчера перестаралась с текилой. Ханджи по-прежнему искал в ее глазах подвох. — Отдыхала, — пояснила Смит. Теперь рассмеялся уже он. Его лицо буквально за мгновение просветлело, затем вытянулось в улыбке. — Поверить не могу, — признался он, — Я думал, ты вообще не пьешь. В смысле, совсем-совсем, даже по праздникам. Ты и с корпоративов уходишь, едва дело начинает пахнуть не только апельсиновым соком вместо шампанского. — Представь себе, — Эрвин устало вздохнула, но тоже улыбнулась, наблюдая, как сильно ее друга развеселила ситуация. — Ну как, хоть хорошо отдохнула? Воспоминания прошедшего вечера, потонувшие в насущном, вдруг обратились к ней во всем своем непотребном лице. Если с начала дня ей приходилось жалеть разве что о лишнем выпитом глотке и благодарить саму себя за то, что заказанная последней маргарита так и осталась стоять на барной стойке совершенно не тронутой, то теперь она боялась, как бы не зардеться перед Ханджи от непрошенных воспоминаний, сдавая саму себя с потрохами. Эрвин не знала, можно ли было назвать свой отдых «хорошим», потому ответила туманное: — Сойдет. В обеденный перерыв Смит сбегала в кофейню, расположенную напротив офиса, и заказала два стакана кофе со льдом. Второй предназначался Мишель — с утра им еще не довелось пересечься, но что-то подсказывало Эрвин — вечер Захариус, финал которого она не застала, прошел не менее весело, нежели у нее самой. Проходя от лифта меж рабочих мест, она еще издали уверилась в своей правоте: Мишель, развалившись, лежала поперек стола, опершись на локти, и, казалось, находилась в таком положении достаточно давно, потому как какой-то предприимчивый шутник успел возвести на ее макушке своеобразный домик из офисной бумаги. Эрвин подошла ближе к столу и легко коснулась плеча, чем моментально разбудила подчиненную. — Отлыниваешь от работы? — шутливо осведомилась Эрвин, пока Мишель, испугавшись со сна, бегло продирала глаза и утирала губы от накапавшей слюны. Бумаги с ее макушки соскользнули на пол; присмотревшись, Смит поняла — то были отчеты, кажется, достаточно важные. — Что, кажется, у меня сейчас перерыв? — Захариус проверила время на офисных часах, чуть отодвинув кресло, — Еще целых пять минут. — Совершенно верно, — Эрвин улыбнулась, поставив перед подругой стаканчик кофе, — И я принесла тебе попить. Холодное. — Боже, я тебя обожаю, — Мишель схватила стаканчик и принялась спешно испивать из него, будто много часов мучилась жаждой, — Не представляешь, как ты вовремя. Эрвин нагнулась, чтобы поднять упавшие отчеты с пола. — Поверь мне, представляю. Как оно? Мишель тяжело вздохнула, дернув надутыми губами. С Эрвин она могла говорить откровенно. — Хреново, — пожаловалась Захариус, — Старовата я уже для кутежа все выходные. Чутка не рассчитала силы. Эрвин кивнула. — Кстати, извини, что вчера тебя вот так бросила. Неудобно получилось. Смит махнула рукой. — Пустяки. Но Мишель уже досадливо насупилась. — Судя по твоему бодрому виду, развлечься у тебя так и не получилось. Эрвин едко усмехнулась. — Мой бодрый вид держится на кофе, аспирине и таблетках от живота. Мишель глянула с подозрением, а затем расплылась в ехидной улыбке. — Значит, таки что-то да вышло? — Можно сказать. В подробности вдаваться не хотелось — на хитрый взгляд Захариус Эрвин бросила аналогичный, предлагая подруге сначала поделиться событиями своего вечера. В ответ Мишель пожала плечами — молчанка значит молчанка. Стаканчик полетел в урну совершенно пустым, Мишель выловила из него даже кубики льда. Один из них оказался у нее между бровями, своеобразно остужая разгоряченный лоб. Тяжело вздохнув, Мишель откинулась на спинку кресла, отогнула шею, дабы удержать постепенно подтаивающий лед на месте. — Все бы ничего, если бы еще не эта духота, — пожаловалась Захариус, — Прошло столько времени, кондиционер можно было починить уже раз десять. — Я могу поторопить мастера, — предложила Эрвин, отходя от стола заместительницы. В углу офиса мастер давно уже корпел над сломанным конденсатором. Эрвин подошла к нему сзади и прокашлялась. — Извините, когда все будет готово? — спросила она со всей учтивостью, на какую только способен человек, весь покрытый неприятным липким потом. Мастер отступил по стремянке на одну ступень, потянувшись за каким-то инструментом. — Уже почти все. Инструментом оказалась отвертка, с помощью которой мастер ловко вернул жалюзи на место. Кнопка щелкнула — Эрвин обдало долгожданной приятной прохладой. — Готово, — огласил мастер и обернулся. Серая бездна уткнулась куда-то перед собой, изумившись неожиданной встрече. Без накладных ресниц и выразительных смоки прищур ее глаз выглядел еще более хищно, по-кошачьи. Надменность никуда не делась, но, несомненно, она была удивлена не меньше Эрвин. — Леви, — произнесла Смит тихо. Леви плотно сжала губы. — А на работе ты выглядишь иначе, — произнесла она, безынтересно спустившись по ступеням, и принялась собирать вещи, повернувшись к Смит спиной. — Ты тоже выглядишь иначе, — заметила Эрвин. Леви усмехнулась. — Ну еще бы. — Значит, у тебя все же есть нормальная работа. Ящик с инструментами захлопнулся слишком уж громко. Леви обернулась, глядя на Смит снизу вверх неодобрительно, почти что гневно — Эрвин тут же поняла, что снова сказала какую-то глупость. — Что значит нормальная? — Ну, ты… — Не верчу задницей, чтобы мне отсыпали деньжат? Даже не знаю, что хуже: это или, работая не покладая рук, получать плевки в лицо и минимальную оплату. Ты вообще в курсе, сколько зарабатывают стриптизерши? Судя по куче банкнот, брошенных в центр сцены прямо Леви под ноги, — достаточно. Леви выпрямилась, оказавшись вдруг слишком близко, — Эрвин, сглотнув, попятилась назад. — А за тобой, насколько я помню, должок. Она улыбнулась: улыбкой, походившей на животный оскал. Ликование дикого зверя, загнавшего жертву в угол. — Скажу по секрету, я не очень люблю трахаться с одним человеком дважды, но ради твоей мордашки могу сделать исключение. Если ты захочешь, конечно. Подбородок Эрвин был безжалостно пойман в тиски — цепкие пальцы заставили ее склониться ниже. — Ты очень красиво кончаешь, — выдохнула Леви в приоткрытые губы напротив. Смит будто ударило током: разряд прошел по позвоночнику, от копчика до самого мозга, расплавленного, как желе. — Вторник, четверг и воскресенье — с восьми до полуночи, а вот в субботу, — она понизила голос, — Всю ночь. Совершенно бесплатно, так что убери подальше свои чертовы бумажки, об них только руки пачкать. Пальцы разжались, выпуская Эрвин из захвата. Она так и продолжила стоять на месте, наблюдая, как Леви, подхватив стремянку под мышку, уходит, отсалютовав ей на прощание. Всю ночь. Щеки Эрвин горели — если бы не тон, она бы вся покраснела, как помидор, до самых ушей. Сердце забилось в груди, как оголтелое, предвкушая что-то грандиозно пугающее, будто сверхновая, уничтожающая и создающая. — Это что сейчас такое было? Эрвин, вздрогнув, в испуге отскочила в сторону. Ханджи стоял позади нее скрестив руки на груди. Смит с ужасом осознала, что минувшая сценка была бы видна практически всему офису, если бы не обеденный перерыв. А так произошедшее застал только Ханджи, теперь изумленно глядящий на Эрвин в ожидании объяснений. — Мне не показалось? Ты и правда сейчас горячо миловалась с мастером по починке кондиционеров? Что я, черт побери, пропустил такого важного? Эрвин неловко потерла шею, чувствуя, что прохлада уже начинает остро колоть влажную от пота кожу. До вечера вторника оставалось еще полтора дня.