Цукими Мацури

Хосок приоткрывает дверь в комнату омеги, рассматривая слабо освещенное помещение. Парня нигде не видно. Альфа медленно заходит, не желая нервировать кицунэ. Стоит увидеть его карие пустые глаза, оскал на красивой морде — и собственный волк изнутри грудную клетку полосует острыми когтями, рычит оглушительно, ругаясь на своего человека. «Нельзя так поступать с омегами. Особенно с ним» — так и слышно в грозном рычании. Когда же Хосок находится далеко от дома, от лиса, зверь притихает, изредка поскуливая. Чон не знает уже, что с этим делать: зверь его не слушает, ни в какую не идет на компромисс. Вдали от Юнги легче хоть немного, поэтому Чон в доме не появляется. Если и спит где-нибудь, то или в своей квартире подальше от центра города, или же в кабинете у брата. Кажется, Чонгук уже привык к его запаху: сигарет и полного бокала для виски с окурками и пеплом. Сегодня Хосоку предстоит, кажется, самое трудное поручение от брата: он должен привезти омегу в человеческом облике в бордель. В этом заведении, скрывающимся под неплохим фитнес-центром, живут омеги, такие же, как и Мин — кицунэ, продающие свои тела богатеньким мужикам. Лишь малая часть всех омег находится там по собственной воле. Большую часть держат там обманом и силой, шантажом. Да, грязно, да, низко, но Хосок до сих пор не сомневается в двуличности всех лисов на планете. Стереотипы очень сложно разрушить, если тебе их вбивали в голову с младенчества. Если видел это собственными глазами. История с их отцом тому доказательство. Интересно, где он сейчас? До сих пор ли с тем кицунэ или подцепил себе новую подстилку? Мужчина трясет головой и присаживается на край разворошенной постели. Кажется, мысли об отце сейчас совсем не к месту. Зато, они хотя бы отвлекают от назойливых воспоминаний. Нежный запах жасмина с остротой сирени и чем-то еле различимым сладким, которым пропиталась вся комната, бесподобен, кажется, даже на губах осел незабытый вкус чужой кожи. Он диким ядом впитался так глубоко, что уже и не вывести из организма. Словно самый тяжелый наркотик. Зверь, на удивление, сегодня не сильно агрессивен. Чон и радовался бы этому, только понимает, что тот из-за запаха лиса притих. Тоже вдыхает с жадностью, широко раздувая ноздри. Кстати говоря, а где же сам его обладатель? Только сейчас альфа понимает, что омеги уже долго нет. Мужчина встает с постели и идет в ванную комнату. Слишком тихо здесь. В ванной слышится только звук капающей воды из крана. Чон не на шутку пугается. Он быстро заходит, стуча каблуками туфель о дорогой кафель. Если омега сделал что-то с собой — он никогда себе этого не простит. В дальней части комнаты, отгороженной стеклянной мутной ширмой, находится большая ванна. Со стеклянной стены медленно стекают капли конденсата, правда в помещении прохладно. Хосок проходит за ширму и хмурит брови: в давно остывшей воде лежит парень, опираясь головой о бортик, мутная от пены для ванн вода скрывает тело кицунэ — только шея и острые ключицы видны. Оставленные мужчиной метки частично сошли, самые крупные — пожелтели. Хосок осторожно касается чужого замерзшего плеча, слегка толкая. — Эй, кицунэ, давай просыпайся, пока совсем в ледышку не превратился, — Чон невесомо поглаживает чужое плечо, рассматривая лицо Мина. Кажется, он стал еще худее. И так был кожа да кости, а сейчас ходячий скелет. Сердце неприятно колет чувство вины. И снова злость на самого себя. Юнги медленно раскрывает веки и испуганно дергается в сторону, соскальзывая под воду с головой. Альфа реагирует быстрее, сжимая пальцы на чужом локте, наполовину вытаскивая из воды. Второй рукой он осторожно убирает от лица прилипшие мокрые рыжие пряди. — Успокойся, пожалуйста, — омега начинает судорожно кашлять. Попавшая в носоглотку вода неприятно дерет горло. Хосок не на шутку разволновался. Зверь ядовито фыркает. Серьезно? Только сейчас? — Эй, ты в порядке? Мин не в порядке. Совсем не в порядке. Снова этот альфа, снова этот тяжелый запах, снова его личный кошмар. Зачем он нужен этому монстру? Неужели он снова решил им перекусить? Снова будет рвать зубами кожу и синяки по всему телу разбрасывать? Юнги вырывает руку и смотрит предостерегающе на мужчину, готов в любой момент броситься защищаться. Хосок видит чужую враждебность, совсем не удивляется. Этого и следовало ожидать. Он лишь снова поджимает губы. Вервольф всегда ненавидел видеть последствия своих необдуманных поступков. Он всегда был вспыльчивым, кидался в бой, в драку, толком не разобравшись, кто прав, кто виноват. Таким он вырос. Он часто срывал ненависть к отцу и агрессию, которую она порождала, на других. Наверное именно поэтому он постоянно дрался до последнего со своими обидчиками, даже учитывая, что всегда был в меньшинстве. Выпивать и курить он стал слишком в раннем возрасте — это было единственным лекарством, когда все тело болело от чужих ударов. Омега скрещивает руки на груди, защищает то, что еще осталось там, внутри. Единственное, что останавливало его от того, чтобы сунуть голову в петлю — это те дорогие сердцу люди, которые ждут его. Сын и папа. Он слишком дорожит ими и не хочет оставлять одних. Все пройдет, он сильный, он со всем справится. Так всегда говорил папа. Мин привык верить единственному родителю. Чон отходит на два шага назад и поднимает руки вверх, показывая, что не собирается его трогать. — Послушай, мне тоже не нравится это, — Юнги давит ядовитую усмешку. Не нравится? Серьезно? А неделю назад нравилось. Альфа видит реакцию Мина и хочет долбануть себя по затылку со всей дури. Кажется, он полный идиот. Хотя нет, не кажется. Он идиот. — Но Чонгук велел тебя отвезти в одно место. Я не знаю зачем, — мужчина решил не упоминать, куда именно его повезет. Зачем кицунэ понадобился там, он не знает. Но догадки одна хуже другой. Чонгук за справедливость и невиновных не наказывает, вот только он так же, как и все, презирает лисов, поэтому Хосок не имеет представления, что там сделают с омегой. В борделе. Что-то не особо это обнадеживает. — Зачем? — господи, да когда же это закончится? Когда его оставят в покое? По-моему, никогда. А все из-за чего? Из-за того, что он лис? Кицунэ? Мин не знает, что должно случится, чтобы его природа не была позорным клеймом. Наверное, конец света. Хотя что-то подсказывает, что даже это безнадежно. — Я же говорю, что понятия не имею, — резко отвечает Хосок, раздражаясь от своей неосведомленности. Юнги едва заметно вздрагивает, то ли от холода, то ли от тона мужчины. Чон выдыхает, стараясь не срываться на парне. Он и так уже наломал дров. Нервное напряжение, которое не уходит чертову неделю, скоро доведет его до припадков. — Через двадцать минут выезжаем, поэтому соберись. Если не будешь готов, я отвезу тебя в чем мать родила, — угрозы лучше действуют, чем просьбы. Особенно, если тебя боятся. Чону не хотелось так поступать, снова пугая младшего, но так он начнет шевелиться. — У меня папа, если ты забыл, — язвит Юнги, хотя понимает, что не в том положении находится, когда можно лезть на рожон. — Мне все равно, — бросает безразлично, разворачиваясь к Мину спиной. — Если мне не изменяет память, то ты сам рожал и являешься папой трехлетнего мальчишки, и это учитывая, что совершеннолетия ты достиг недавно. Малолетняя шлюшка. Так что, будь добр, поторопись. У тебя десять минут, — бросает напоследок, покидая ванную, лопатками чувствуя чужой испепеляющий взгляд. Вервольф не выдержал. Он ненавидит, когда его не слушают и перечат. Даже в таких мелочах. С этим кицунэ совершенно не получается держать себя в руках. Юнги материт альфу на чем свет стоит у себя в мыслях, а сам выдыхает, понимая, что все время пребывания рядом с мужчиной был слишком напряжен. Омега трет ладонями лицо, опуская руки перед собой. Пальцы мелко подрагивают. Парень не помнит большей части недели. Несколько дней он находился в облике лиса, его человеческая часть сидела где-то внутри, свернувшись клубочком и покачиваясь из стороны в сторону, словно ненормальная. Позже стало чуть легче: он не вздрагивал от каждого звука и ему не мерещился везде тяжелый запах хвои. Наверное, молчаливый бета просто сменил постельное белье и не закрывал форточку на протяжении двух дней, и запах просто выветрился. Бета был как добрый, понимающий дедушка, который всегда поймет и утешит. Мин помнит, как он ласково и успокаивающе поглаживал его шерсть, не обращая внимания на чужое рычание. Юнги отгоняет мешающие мысли и воспоминания. Вспомнить все он сможет позже. Сейчас ему нужно идти. Хосоку ничего не стоит исполнить свою угрозу. Мин вылезает из ванной и обматывается махровым полотенцем. Кажется, где-то в шкафу была новая одежда. Юнги надевает простые черные джинсы и тонкую толстовку с длинным рукавом кофейного цвета. Толстовка велика, но это является скорее плюсом, чем минусом. Омега обувает кеды, стоящие на нижней полке в шкафу. Зачем здесь столько вещей? Они собираются держать его здесь долгое время? Тогда зачем было говорить о том, что его могут отпустить? Осознание, что он надолго в этой клетке, слишком сильно давит на голову и грудную клетку. В голове моментально пролетает тысяча тревожных мыслей о том, что будет с Лираном, о том, что папа может не выдержать нагрузки на сердце. Все эти мысли цепочкой тянут за собой еще одни, более пугающие. Парень начинает задыхаться. Легкие сводит паралич, не дающий возможности вздохнуть. Кицунэ не на шутку пугается, паникует, сжимая собственную шею руками. В ушах от недостатка кислорода начинает биться пульс. Юнги падает на колени с глухим стуком, сгибаясь к полу. На лбу выступает холодный пот. Кажется, он прямо сейчас здесь умрет. Он не справляется. Внезапно перед ним кто-то появляется. Он не слышал, как дверь открылась. Он не различает лица человека, который отдирает его руки от шеи, крепко сжимая оба запястья в своей руке. Юнги с силой толкают в грудь, заставляя упасть спиной на пол. Мин ни черта не понимает, пугается только сильнее, начинает дергать руками и ногами, пытаясь освободиться. Хосок садится на бедра омеги, блокируя чужие ноги, и склоняется над его лицом, прижимается губами к чужим, вдыхая необходимый воздух. Мужчина отрывается и снова с силой давит широкой ладонью на грудь парня, имитируя вдох и выдох. Это должно помочь. Мин, наконец-то, начинает самостоятельно дышать, судорожно хватая ртом кислород. Он перестает брыкаться, стараясь успокоиться и прийти в себя. Чон смотрит на парня, поглаживая его плечи. — Тише, тише, успокойся, — альфа сам испугался, когда зашел в комнату, чтобы поторопить лиса, но увидел его согнувшегося и задыхающегося на полу. Однако, тормозить не стал, вспоминая, что нужно делать в таких случаях. Мальчишку неслабо потряхивает, но, в принципе, он уже почти пришел в себя. — Все прошло. Все нормально. Младший продолжает часто дышать, но мозг уже стал соображать, зрение сфокусировалось на чужом лице. Он узнает его, чувствует чужой запах, и отрывки той ночи проносятся перед глазами. — Тихо, не дергайся, — мужчина видит чужие расширенные от испуга глаза и пытается успокоить парня. Поддайся он снова панике, может помереть от удушья. — Я тебя не трону. Ты сейчас полностью успокоишься и я тебя отпущу. Слышишь? Не трону, — ровным, спокойным голосом, чтобы не расшатывать сильнее чужой эмоциональный фон. Сознание омеги вопит о том, что не стоит его слушать, что он лжет, но зверь на удивление спокоен. Лис глубоко внутри тоже просто лежит на боку и дышит. Успокаивает и себя, и своего человека, убеждая его в том, что сейчас этот альфа не опасен. Сейчас он помог ему справиться с паникой. Сейчас все хорошо. Мин успокаивается. Сердце перестает стучать как ненормальное, дыхание полностью восстанавливается. — Что это было? — хриплым голосом спрашивает кицунэ, когда Хосок его отпускает, отодвигаясь в сторону. — Паническая атака. Причем не слабая, — вервольф не хочет ничего добавлять, зверь внутри скулит жалобно, рвется к омеге, хочет в его руки. Мужчина сам пугается своего странного желания прижать парня к себе, поэтому просто поднимается, помогая встать и младшему. — Пошли. Юнги с чужой помощью поднимается с пола, опираясь на руку мужчины. Колени слегка подрагивают, во всем теле жуткая слабость. Омега поджимает губы и через силу двигается на выход из комнаты. Угрозы Чона никто не отменял. Хосок сводит густые брови на переносице, чувствуя, как Мина трясет. Он знает, какое состояние наступает после панических атак. Жуткая слабость и разбитость. А если учесть то, что парень практически ничего не ел несколько суток, то ему вдвойне тяжело. Какой-же упертый кицунэ. Будет еле переставлять ноги, но о помощи не попросит. Хотя, совсем не удивительно. Вервольф мог бы помочь, но знает, как мальчишка будет против. Поэтому он лишь идет медленно, крепко сжимая тонкую руку. В холле на первом этаже мужчина подзывает к себе бету и просит вынести стакан апельсинового сока во двор, а сам продолжает вести парня к машине. Он усаживает Юнги на пассажирское место и протягивает ему стакан с соком. — Пей. Легче станет. А то ты сейчас в обморок провалишься, — Чон отдает бокал в дрожащие пальцы омеги и огибает свою машину, садясь за руль. Мин косится на стакан, сомневается. Можно ли доверять? Откуда ему знать, подмешали туда что-то или нет? Если бы этот чертов стакан принес сам альфа из дома, то он даже в руки его не стал брать, но сок вынес бета — единственный человек, к кому есть хоть какое-то доверие в этом доме. Юнги мысленно успокаивает себя и зверя своего, выпивает содержимое и осторожно отставляет посуду на подстаканник. Хосок тем временем заводит двигатель и выезжает со двора, плавно выруливая на дорогу. — Дорога долгая, так что можешь поспать, — спустя минуту тишины подает голос Хосок, кидая быстрый взгляд на парня. Омега приподнимает уголок губ в ядовитой усмешке. Чон действительно думает, что он будет спать в его машине, когда они едут непонятно куда? Бред какой-то. Кицунэ может и прекратил кидаться на альфу в обличии зверя, но это не значит, что он ему доверяет. Наоборот. С каждой минутой все меньше и меньше. Хосок провел машину через центр города и едет куда-то к его концу. Это не только вызывает подозрение, но и заставляет напрячься. Может, получится дать отпор в крайнем случае? Хотя в какой-то степени это даже глупо — допускать такую мысль. Что Юнги может сделать против Хосока? Правильно, ничего. От этого становится страшно. Чем дальше они уезжают от центра — тем сильнее учащается сердцебиение. Хосоку тяжело. Волк, озабоченный состоянием лиса, рвется к нему, поскуливает. Требует отвезти обратно в дом. Нельзя его везти в бордель, нельзя. Плохое предчувствие маячит на горизонте, давит на альфу. От желания развернуть машину чешутся руки. Мужчина сдерживает свой импульсивный темперамент, сжимает челюсти до играющих желваков и злится. На всех. Сейчас бы бутылку виски в руки. Но он ограничивается лишь сигаретами. Берет пачку с панели, вытаскивает одну и поджигает, опуская стекло водительской двери. Теплый воздух разгоняет прохладу, созданную кондиционером. Чон затягивается крепким и горьким дымом, с мазохистским удовольствием выдыхая. Кажется, он никогда не бросит курить. И пить. Омега недовольно поджимает губы и натягивает рукава на самые пальцы, отворачивая лицо в сторону своего окна. Знакомый запах. Его тошнит от него, а пальцы начинают сильнее дрожать. Казалось бы, четыре года прошло, а воспоминания еще живы в глубине памяти. Перед глазами снова кирпичная обшарпанная стена, чужое тяжелое дыхание, обжигающее еще детские щеки, длинные грубые пальцы, зажимающие рот. Секунда — и картинка резко меняется. Теперь Юнги видит еле заметный узор на простыни, горячие ладони на своем теле и какой-то пьяный бред на ухо. Запах хвои. Запах мужчины, что рядом сидит. Мин трясет головой, прогоняя призраков прошлого и настоящего, смаргивает крупные капли с длинных ресниц, размазывая соленую жидкость по щекам одной ладонью. Как там говорилось? Он сильный. Он справится. Ради Лирана. Ради папы. Но почему-то с каждой минутой он начинает в этом сомневаться. Они двигаются к окраине города. Неужели его убьют? Пристрелят где-нибудь в лесу и закопают? А если что-то похуже? Они же безнаказанные, могут сделать все, что захотят. Да и кто в здравом уме будет заступаться за кицунэ? Мин будет полностью прав, если начнет считать это слово не просто клеймом, а настоящим ругательством. Как же он ненавидит предвзятость людей, но кто он такой, чтобы это менять? Правильно, никто. От понимания этого еще хуже. — Эй, перестань. Я по твоему запаху каждую эмоцию чувствую. Хватит, — Хосок кладет широкую ладонь на чужую острую коленку, слегка сжимая. — Успокойся. Юнги злится. Он резко дергает ногой, скидывая чужую руку и поворачивает голову в сторону альфы. — Успокойся? — произносит кицунэ ядовитым голосом, передразнивая его. — Ты везешь меня неизвестно куда, и неизвестно, что вы собираетесь со мной делать. Мои родные, наверное, уже даже не ждут, что я вернусь. А ты говоришь успокоиться?! На последних словах в чужом голосе проскальзывают истерические нотки. Юнги сам не верит в то, что практически кричал на этого мужчину. На человека, который запросто может свернуть ему шею одной рукой и глазом не моргнуть. Однако, в этот момент ему было абсолютно все равно. Нервы натянуты, словно струна. Дерни — порвется, чека слетит, и будет бабах. Большой бабах. Заденет всех, кто будет в минимальном радиусе. Хосок тяжело выдыхает сквозь зубы, выбрасывая, наверное, уже третий или четвертый окурок в приспущенное окно. Лис прав. Успокоиться тут невозможно. Но его запах душит со всех сторон, заставляет задыхаться от него. Зверь внутри мечется, только сильнее тянется к парню, скоро все цепи оборвет. Невозможно. Атмосфера в салоне автомобиля слишком накаленная, воздух скоро искриться станет от напряжения. И если один готов взорваться от страха и тревоги, то второй безусловно встанет под взрывную волну, примет весь удар на себя. Потому что сам натворил дел. Сам заслужил.

×××

Машина плавно тормозит перед небольшим двухэтажным зданием. Юнги разглядывает обычный с виду фитнес-центр. Омега прекрасно знает, что внешность обманчива, и что доверять никому нельзя. Сердце до ноющей боли в груди делает несколько болезненных кульбитов, заходясь в быстром темпе от нарастающего страха. Вот сейчас. Именно сейчас он узнает о том, что его ждет. Мин не хочет выходить из салона, мечтая о том, чтобы двери сами заблокировались. Хосок только подливает масла в огонь — сам не спешит никуда, глушит двигатель и откидывается на спинку кресла, напряженно рассматривая здание. Незнание происходящего снова доводит до слепой злости. Хочется дать по газам и свалить отсюда, а не сидеть и ждать знака, когда нужно вести парня на казнь. Иначе никак не назовешь. Спустя пять минут его телефон дилинькает, оповещая о сообщении. Мужчине даже не обязательно смотреть от кого это. И так ясно. — Пойдем, — Чон не смотрит на парня. И так знает, что тот бледнее простыни, с огромным ужасом в глазах. Не смотрит, потому что не вынесет. — Пора. Вервольф выходит из машины и вытаскивает омегу, крепко держа за локоть. У Юнги от ауры в воздухе мурашки с кулак по телу, ноги не двигаются. Если бы не альфа, кицунэ давно грохнулся бы на асфальт. Они проходят в холл здания. В нем много людей, расхаживающих туда-сюда. Никто никуда не спешит и даже внимания на них не обращает. Всем плевать. Никто и не подозревает о том, что вот этого омегу ведут на гильотину. От чужого эгоизма становится тошно. Почему все люди перестали помогать друг другу? Почему думают только о себе? Как говорится, своя рубашка ближе к телу. Девиз двадцать первого века. Все святые чувства давно загибаются под гнетом поиска выгоды, даже в таких вещах, как дружба и любовь. Мало кто женится по любви. В основном, это кому-то выгодно. Может, так и должно быть? Может, судьбе тоже так выгодно? Хосок с каменным лицом ведет его в сторону служебных помещений. Видимо, здесь давно все куплено, если сотрудники центра лишь кивают господину Чону, с презрением смотря на Мина. Словно знают, что он виноват. Несправедливо. Виновные творят, что хотят, а невинные страдают. Нечестно. А когда жизнь была другой? Юнги усмехается грустно. Никогда для них, лисов, не было легко. Хосок сжимает несильно чужое плечо, отпуская руку. Кажется, у парня истерика. Неудивительно. Они спускаются в подвал. На удивление кицунэ, стены подвала вовсе не пыльные, а слишком свежие. Кроваво-красные, с тонкими золотистыми полосками у самого низа. Как-то слишком… пафосно? Отвратительно. Юнги чувствует, как его сильнее мутит, а картинка слегка двоится перед глазами. На последней ступеньке нога соскальзывает и парень падает на пол, разбивая колени. Хосок, задумавшийся о своем, упускает этот момент из виду, в следующую секунду кидаясь в сторону парня, что не особо спешит подниматься. Чон уже было наклоняется к кицунэ, как чувствует природный запах брата вперемешку с дорогим парфюмом. — А вот и лис. Прекрасно, — Чонгук смотрит на сгорбившегося мальчишку, нависая над ним грозовым облаком, хмыкая себе под нос. Вид у паренька оставляет желать лучшего. Словно олененок в свете фар грузовика. Испуганный, усталый, бледный, с растрепанными рыжими прядями, спадающими на глаза. На фоне ярких стен он выглядит как кусок стены, которую забыли покрасить. Мужчина присаживается на корточки перед омегой, тянет к нему руку. Юнги шарахается в сторону, пытаясь отойти от альфы подальше. Вервольф хмыкает неодобрительно и все равно касается его, приподнимая пальцами подбородок и заглядывая в янтарные глаза, пропитанные колючим страхом, блестящие от слез. — Как ни странно, но удача на твоей стороне, кицунэ. Знаешь, я всегда стараюсь быть справедливым и наказываю только виновных, — Чонгук смотрит на омегу изучающе, подмечает тонкие черты лица. Кажется, Чон понимает Хосока, он в принципе все понимает, когда замечает желтые пятна на тонкой шее и еле заметные хвойные нотки в чужом цветочном запахе. Мальчишка и правда красив, грех не удержаться. — Как выяснилось, ты невиновен. Хосок, молчавший до этого, напряженный до предела, еле слышно выдыхает. Вот только в следующее мгновение снова хмурит брови. Но… если Юнги не виноват, то зачем он здесь тогда? Сам омега тоже задается этим вопросом. Он не хочет даже представлять. Чужая рука альфы на подбородке жжет, словно раскаленная лава. В черных глазах, на самой глубине, видны лапы тьмы, тянутся к нему, хотят к себе в омут затащить. Стоит мужчине отпустить его, как Юнги дергается назад, подальше от тьмы. Чтобы демоны его не достали. И чужие звери тоже. — Так что ты свободен. Я хочу только показать тебе кое-что, чтобы было неповадно, — вервольф поднимается и тянет омегу за локоть, заставляя встать. Хосок, кажется, стал еще чернее тучи. Теперь он совсем ничего не понимает. — Пошли, — Чонгук несильно толкает парня в спину, заставляя идти вперед. — Что происходит? — тихо спрашивает старший Чон, равняясь с братом. — Что ты хочешь ему показать? Чонгук замедляет шаг и отвечает также тихо. — Показательную казнь, — вервольф засовывает руки в карманы классических брюк темно-серого цвета. Стук каблуков дорогих оксфордов разносится по всему коридору зловещим эхом, еще больше нагоняя страха на омегу. Чонгук лишь усмехается, замечая, как омега, шагающий впереди, вжимает голову в плечи, словно цыпленок. — Неделю назад один из омег-кицунэ пытался ограбить господина Квона. — Ты в этом уверен? — Хосок недоверчиво косится на брата, неверяще хмыкая. — Сам знаешь, что Квон не самый приятный человек и честный бизнесмен. — Если так подумать, то все мы здесь «нечестные» бизнесмены, — саркастично отвечает Чонгук, коверкая тон старшего. — Ты понял, о чем я, — голос заметно тяжелеет. Мужчина не любит, когда брат насмехается над ним. — Понял я, понял, — серьезность возвращается на свое законное место. — Но это не ложь. — Что за глупые омеги? — Хосок хмыкает неодобрительно. — Сколько еще нужно казнить парней, чтобы они поняли, что их ложь уже не прокатывает? Что это бесполезно? — взгляд задерживается на хрупком силуэте шагающего Юнги. Хосок безумно рад, что этот хотя бы на них не похож. По крайней мере, он еще ни разу не улучил его во лжи. Хотя, кто знает, может еще представится случай? Не хотелось бы разочаровываться. — Не знаю, — Чонгук устало вздыхает. Не одни лисы могут с легкостью крутить альфами, как им вздумается. Омеги — сложные, коварные, настоящие волки в овечьей шкуре. В лицо они могут улыбаться и клясться в любви, а за спиной плетут интриги с готовым кинжалом в руке. Но омеги важны. Если бы не они, любой вид давно бы вымер. Да и к тому же, без них жить скучно и неинтересно. Особенно, если они такие неприступные, как Ким Тэхен. Мин перестает считать повороты коридора на третьем. Это не подвал, а какой-то крысиный лабиринт! Да и сбежать у него все равно не получится. Это уже бессмысленно. Как и, оказывается, просто опустить руки. Даже несмотря на слова господина Чона, омега уже ни на что не надеется. Боже, ну и зачем он повелся на это? Ведь еще три недели назад ему предложение о работе показалось странным. Слишком большая сумма. Но он, как последний идиот, согласился. Как говорится, бесплатный сыр только в мышеловке. И мышеловка Юнги скоро окончательно сожмет свои стальные зубья на тонкой шее, с хрустом разламывая кости и впиваясь в кожу. Парень словно чувствует ее прикосновения на шее. Трет кожу, с еще не до конца сошедшими засосами-укусами, несколько раз усилено ладонью, до красноты, чтобы избавиться от скверного ощущения. Наконец, в коридоре стало появляться хоть что-то другое, кроме голых стен. По обеим сторонам виднеются простые деревянные двери с номерами комнат. Это кажется весьма странным для подвала. До перевозбужденного мозга не сразу доходит, что здесь на самом деле. Из-за поворота появляется парень, растрепанный и измотанный. На впалых щеках две тонкие черные полосочки — потеки от туши. Губы опухшие и искусанные. Он поднимает взгляд на идущих впереди людей и замирает на месте, рассматривая низкого паренька. Омега грустными пустыми глазами смотрит на Мина, сочувствующе поджимая губы. По ходу, казнь сегодня будет или двойная, или же в их компании на одну шлюху станет больше. Заметив позади парня господ Чон, он сильнее запахивает на груди черный шелковый халат, кланяясь на все девяносто градусов. Юнги сводит брови на переносице, внимательнее всматриваясь в парня. На шее, не скрытой тканью халата, виднеются старые и свежие следы чужих губ и зубов. Природного запаха парня и не различить — на нем их слишком много. Кицунэ все понимает. Легкие сдавливает от ужаса, а сердце, кажется, открыло для себя новую скорость. Чонгук режет взглядом по омеге, заставляя того опустить глаза в пол и быстрее пройти в свою комнату. Юнги останавливается, замирая как вкопанный. Осознание происходящего нещадно бьет по мозгу, оглушающей сиреной и нудным повтором: «Никому нельзя верить, дурак». Нет. Юнги не станет их игрушкой. Не будет он чьей-либо подстилкой. Лучше пусть пулю в лоб, чем так! Лис в груди только масла в огонь ярости подливает — рычит грозно, когти острые выпускает, зубы скалит. Он снова своего человека в обиду не даст! Еще первые раны не затянулись толком. Хосок пронзительно и предостерегающе смотрит в спину омеги, чувствует его напряжение, его ярость ощущается физически даже на расстоянии вытянутой руки. Мин до боли сжимает кулаки, подгоняемый хлынувшим адреналином, он разворачивается резко, и кидается назад, пытаясь прорваться в просвет между альфами. Парень толкает обоих плечом и со всех ног несется по коридору. Неожиданность дает ему фору лишь на пару секунд. Чонгук лишь хмыкает надменно и руки в карманы брюк просовывает. Прекрасно знает, что Хосок ему не даст сбежать. Вот только в этот момент старший Чон ловит себя на мыслях о том, что готов дать возможность кицунэ сбежать. Он же прекрасно понимает, что себе напридумывал Мин. Будь это правдой, он бы никогда не кинулся бы догонять его. Вот только все совсем по-другому. Однако, он не знает, как на показательную казнь отреагирует парень. Лишь бы не довести его до той тонкой грани, переступив которую человек пропадает как личность. Хосок сомневается. Зверь говорит одно, требует отпустить лиса, отвезти туда, где его никто не достанет. Даже сам Чон. Вот только хмурый вид брата не позволяет этого делать. Хосок терзается, и это не уходит от внимания Чонгука. Вервольф срывается вслед за сбежавшим, быстро его нагоняя на повороте очередного коридора. Хосок хватает парнишку за запястье и тянет на себя, заставляя затормозить. Юнги не хочет сдаваться. Он судорожно дергает рукой, пытается освободиться от чужой стальной хватки, и почти получается, рука свободна, вот только продолжить попытку побега не получается. Хосок хватает его за плечи, толкая в стену спиной с такой силой, что Мин больно ударяется затылком. Лицо искажается от боли, а в глазах слезы выступают. — Не дергайся. Тебе не сбежать, — Чон прижимает его к стене всем своим телом, заставляя парня сжиматься. Юнги мечтает пройти сквозь бетонное сооружение, лишь бы не чувствовать чужое тело своим, лишь бы не вдыхать насыщенный аромат хвои, пропитанный горьковатыми нотками. — Даже если у тебя получится выйти отсюда, то сомневаюсь, что на свободе ты пробудешь долго. Даже до центра добраться не успеешь, как снова окажешься здесь под конвоем охраны. Лис не слушает волка, он продолжает дергаться в попытке вырваться, мотает головой из стороны в сторону. Соленые капли медленно бегут по щекам неровными дорожками. Зверь внутри рычит оглушительно, когтями внутренности карябает, вырваться пытается. Юнги из последних сил его удерживает, натягивая цепь до предела, вот только не помогает. Хосок слышит рык чужого зверя тихим эхом и своего с трудом удерживает на месте. Волк призывно воет, зовет чужого зверя, хочет помочь, защитить. Боже, да что же это твориться с ними? Мужчина понимает, что Мин на грани обращения. Этого нельзя допустить. Только не здесь, не при Чонгуке. Старший Чон мог простить такой поступок лишь потому, что сам довел. А сейчас совсем иная ситуация, контроль над которой вовсе не у него в руках. Вервольф не находит ничего лучше, чем отвлечь кицунэ. Хосок хватает лицо Юнги за подбородок, поддаваясь вперед и целуя. Черт. Омега впадает в ступор. Чужой запах, эта проклятая хвоя, обретает другие оттенки, более мягкие, успокаивающие. На пять секунд ярость, страх и отчаяние испаряются. Мин не предпринимает никаких действий, чем позволяет альфе наглеть. Хосок пьянеет от вкуса чужих губ, осторожно ведет кончиками пальцев по острой скуле к мочке уха, вторую руку кладет на чужую талию, сильнее прижимая к стене своим телом. Языком проводит по чужим губам, слизывает чужую ярость. Хочет дальше, глубже. Вот только именно сейчас кицунэ осознает, что происходит. Ненависть вскидывает свою голову, вылезает на поверхность, шепчет ядовито слова, гневом и негодованием пропитанные. Юнги отталкивает от себя мужчину, кидается следом, влепляя звонкую пощечину. Хочет ударить еще раз, вот только Хосок успевает поймать чужую руку, сжимая с такой силой, что омега, кажется, слышит хруст своих костей. Он кривит губы, но молчит. Альфа церемониться больше не будет. Он никогда не позволял омегам поднимать на него руку, да и не только омегам. Злость на упрямого лиса достигает своих пределов. Он выхватывает пистолет из-за пояса джинс, направляя его в грудь парню. Большим пальцем передергивает затвор. — Угомонился?! — ядом льются слова на повышенных тонах. В тишине коридора звучат слишком громко. Хосок не собирается больше его щадить. — Мне плевать, что ты там себе напридумывал. Ты идешь со мной, — мужчина подходит к парню вплотную и цедит сквозь сжатые зубы. — Туда, куда нужно. Ясно? Юнги прожигает чужие черные глаза, когда в собственных океан ненависти вскипает. Того и гляди выплеснется из краев, потопит все вокруг себя. Как же он хочет обратиться и впиться клыками в чужую шею, разорвать, чтобы до предсмертных хрипов, чтобы стереть этого вервольфа с лица земли. Но все, что он может — это смотреть со всей яростью и болью на него. Задыхаться от проклятой хвои. — Пошли, — Чон пихает парня в плечо дулом пистолета, заставляя повернуться к нему спиной, и грубо толкает вперед. Он никогда не отличался терпением. Волк, добравшийся до желанного, теперь рычит на него, требует его себе, полосует когтями легкие, лишь сильнее втягивать носом аромат жасмина и сирени заставляет. От этого еще хуже. Он снова зол на своего зверя, зол на блядского омегу, что засел в голове и уходить не желает. Альфа как оголенный провод — тронь, током долбанет, разрядом больше двести двадцать вольт. Юнги сжимает кулаки до побеления костяшек, закусывает край нижней губы и передвигает ослабевшими от бега ногами, ощущая, как дуло оружия упирается ему между лопаток. Прямо туда, где израненное сердце. Решил растерзать до конца? Что ж, вперед, господин Чон. Вам же все карты в руки, вернее нож и вилка. Хосок доводит парня назад, к Чонгуку, что недовольно сверлит взглядом обоих. Заметив в руке брата пистолет, он сардонически усмехается уголком губ, сохраняя тяжесть во взгляде. — Что, по хорошему не понимаем? — альфа наигранно вздыхает разочарованно и пожимает плечами. — И почему же до людей доходит только после применения насилия? Юнги бесстрашно мечет молнии янтарными глазами в главу клана, на что Чону хочется только рассмеяться. Такой мелкий и жалкий, а кичится больше всех. Словно моська на слона. Чонгуку ничего не стоит стереть этого мальчишку с лица земли. Юнги в сопровождении конвоира и палача, иначе назвать братьев Чон омега никак не может, проходят три длинных коридора. Чонгук останавливается напротив двери, у которой стоят два здоровенных альфы в черных костюмах и белых рубашках. Стандартная охрана и ничего инопланетного, вот только одного из них Мин узнает. И не только он. Омега ловит ядовитую ухмылку охранника, того самого, кто пытался залезть к нему в штаны и разбил нос. Кицунэ прокусывает губу до крови даже не замечая этого, если бы можно было убить взглядом, то альфа был бы уже мертв. Охранник не уступает, лишь сильнее нервирует омегу, когда показательно окидывает оценивающим взглядом, толкая язык за щеку. Он нарочно издевается, пока Мин связан по рукам и не может ничего сделать. Хосок видит чужую борьбу и сам вскипает, словно лава в вулкане. Он скрипит зубами от злости и нервно толкает язык за щеку, прожигая убийственным взглядом телохранителя. Альфа замечает недовольство хозяина и переводит невидящий взгляд в противоположную стену. Как им и положено. Чонгук скрывается за дверью, а Юнги стоит все еще снаружи. Он переводит полный отчаяния и страха взгляд на деревянную преграду. Воспаленное воображение рисует старуху-смерть по ту сторону, с косой на плече. Она потирает свои костлявые ладони и манит к себе обглоданным пальцем. Омега, кажется, с ума сошел. Его жутко пугает обычная дверь из дерева с лакированным покрытием. Как будто она жуткий монстр, который, стоит Мину сделать шаг, проглотит его целиком. Паника медленно подкатывает к горлу. Хосок чувствует, видит, насколько парень напуган. Альфа протягивает руку в нерешительности (кто бы мог подумать, что Чон Хосок будет сомневаться в чем-то?), сжимает чужой локоть, пытается успокоить. Тогда, в пустом коридоре, один на один, омегу удалось успокоить на каких-то жалких пару минут. Никто из них толком не понял, что произошло. Его зверь просто будто закрыл собой лиса, отгородил от чертовых мыслей. Но сейчас это не работает. Юнги кажется, что чужая рука ожог оставит на его коже. Она, словно стальные тиски, лишь усугубляет ситуацию, обворачивается ободом, насмехается ядовито, мол, «Тебе не сбежать». Омега нервно дергает рукой, освобождаясь от хватки. Он только хочет развернуться, в ненависть свою окунуть с головой, измазать ею этого ублюдка с ног до головы, как наводящая ужас дверь с тихим скрипом открывается. Кицунэ невидящим взглядом смотрит в окутанное тьмой помещение. Он категорически не хочет всматриваться в сгущающуюся темноту. Идти туда тоже совершенно не хочется. Вот только его никто не спрашивает. Омега инстинктивно делает резкий шаг назад, но врезается в крепкую грудь Хосока. Альфа осторожно сжимает чужие предплечья и подталкивает вперед, заставляя переставлять ноги. Стоит парню пересечь границу тьмы и слабого освещения коридора, как дверь сама по себе захлопывается. В гробовой тишине слышится чужое дыхание и тихий шорох. Комната наполнена смесью кучи запахов, от которых кружится голова и тошнота подкатывает к горлу. Мин в страхе прижимается лопатками к твердой, холодной поверхности. Неожиданно в комнате вспыхивает свет, который режет глаза. Юнги жмуриться. Даже когда, вроде бы шок, от смены освещения проходит, он их не раскрывает. Веки словно свинцом налились. Не хотят подниматься. В звенящей тишине чужой голос звучит слишком громко. Будто гром среди ясного неба. — Открой глаза, лис, — презрительно насмехаясь, говорит Чонгук, который стоит у параллельной стены рядом с выключателем. Чонгук ломает голову над этим пареньком. Большая часть омег в его возрасте, а то и младше, давно ноги раздвигать научились с лукавой улыбкой на губах перед любым альфой, а этот рычит на всех. А ведь омега не из уродливых. Наоборот, более чем красив. Либо этот мальчишка слишком хороший актер, либо и правда не из тех, кто в бордели идет работать. Странно только, ведь нередко тех лисов, кто сам не хочет в шлюхи записываться, насильно под белые рученьки уводят из домов. Этого не забрали. Вот только дети не рождаются от Святого Духа, а значит, и у его сына есть отец. Чонгук отвлекается от своих мыслей, когда до его ушей доносится чужой выдох. Юрги раскрывает веки, готовясь увидеть какие-нибудь средства для пыток, но обнаруживает только пустые однотонные стены, холодный пол, покрытый деревянным паркетом, и матрас в углу комнаты. Там — замученный и усталый омега. Острые скулы, впалые щеки, ранка на губе, синяк на челюсти, множество отметин по чужому телу, скрытому только тонким халатом. Омега слишком худ, бледен и измотан. Теперь ясно, откуда эта тошнотворная смесь запахов. Парень, что на пару лет старше самого Мина, пропах ими настолько, что его собственный вовсе не различается. Первое, что чувствует Юнги — глубокое отвращение, но в следующую же секунду стыдиться этого. Над человеком измывались немалое количество времени. Парень слегка заторможено поднимает взгляд на приросшего лопатками к двери Мина. Глаза — пустые, стеклянные, словно у куклы. У той самой, которую ни один из кицунэ не мог себе позволить, но все они мечтали именно о такой — красивой, словно живой, кукле. Мин не перестает ужасаться чужой жестокости. Как можно так? Это же живой человек! И плевать, что он кицунэ. Омега переводит взгляд на спокойного, как удава, главу Чон. Внутри парнишки все горит синим пламенем от ненависти и гнева. Пепел от кострища оседает горькой черной сажей на языке. От дыма задохнуться можно. А Чонгук лишь усмехается уголком губ. Он кожей чувствует чужую ярость, видит, как парень готов кинуться на него, но сдерживается, знает, что нельзя. Парень-омега внимательно рассматривает своего сородича с ног до головы, копаясь в глубинах памяти, пытаясь вспомнить. Эти тонкие черты лица кажутся ему знакомыми. Такими отдаленными, пахнущие детством. — Юнги? — звучит тихий, но удивленный голос. Никто из присутствующих не ожидал такого. Мин переводит ничего не понимающий взгляд на лиса, прерывая зрительный контакт с Чоном и теряя весь свой запал. Чонгук лишь слегка хмурит брови, не сильно удивленный. Многие лисы знают друг-друга. А вот омега в шоке. Он отрывается от двери, что служила опорой, и делает осторожный шаг в сторону парня. Он вовсе его не узнает. Не помнит, хоть убей. — Что ж, раз вы знакомы, значит, этот кицунэ сам расскажет тебе, что он натворил и что с ним за это будет, — Чонгук решает оставить их наедине. Он проходит мимо сидящего омеги, толкая несильно его в плечо и получая злобный взгляд в ответ, на что он лишь усмехается и покидает комнату. — Неужели, не узнаешь? — в чужом подрагивающем голосе проскальзывают нежные нотки, а в глазах впервые вспыхивает слабый огонек тепла. — Помнишь речку и кусты крыжовника? До Юнги доходит. Медленно, но доходит. И он правда вспоминает. Брови приподнимаются в удивлении, а в груди что-то теплеет. — Таро? — на грани слышимости шепчет он сухими губами. Парень лишь кивает головой. Уголки губ слабо растягиваются в подобии улыбки, но тут же опускаются. Сил нет держать ее. Твари, что ставят себя выше других, растерзали его душу и тело на части. А у Юнги от этой улыбки мир вверх дном и конец света внутри. Таро никогда не улыбался так. Поломано. Всегда только широко и искренне. Что же с ним сделали? Во что превратили? А главное, за что?