Цукими Мацури

Черный мерседес, представительного класса, дико несется по трассе, ловко обходя другие автомобили и до ужаса пугая их водителей. Особенно тех, кто движется по встречным полосам. Черный конь добирается и туда. Ему мало пяти полос попутного направления. У компании, производящей эту марку автомобиля сегодня должен быть праздник. Еще никому не удавалось развить такую скорость. Удивительно, как этот зверь еще не стал причиной аварии. Номера имеют красную подсветку. Неприкасаемые. Совет будет в бешенстве. Они не любят, когда государственная власть жалуется на тех, за кем они должны следить, чтобы не допускать подобного. — Обычные граждане не должны страдать из-за них. И к черту то, что большая часть обычных граждан и так причастна к жизни и деятельности кланов. Потому что они везде. Абсолютно. Захватили, заполонили собой все. Чонгук не видит ничего вокруг. Он только давит на педаль газа, сжимая руль до треска. Машины, свет чужих фар, сигналы, визг шин иногда. Ничего. В его голове нет ничего, кроме двух слов: «Найти. Успеть». После звонка, он даже не думал ни о чем. Просто прыгнул в машину и умчал. Он проклинал этот мерседес, который не может ехать быстрее. Хотя куда еще?Альфа не смотрит на спидометр. Он в принципе не видит ничего, кроме белоснежных прядей и изумрудных глаз. Куда парень мог сбежать? Особенно, учитывая что говорил и делал Чонгук. Кажется, он перегнул палку. Вот она и сломалась, смачно отлетев в лоб. Ну или копьем в сердце. Это уже не имеет значение. Сейчас важно одно – найти омегу. Черный мерседес залетает во двор особняка, заднюю часть его заносит с визгом колес, распугивая ходящих во дворе телохранителей и некоторых домработников, и очертив полукруг, автомобиль замирает на месте. Из салоны выходит Чон и и быстро идет к особняку. Все боятся поднимать глаза на главу клана. Таким взбешенным его еще никто не видел, и беднягам, которые не уследили за тем беловолосым парнем, остается только молить Бога о смерти. Потому что долгих и изнуряющих пыток не выдержит никто. Вервольф заходит в холл, видит, как посередине, на коленях стоят трое альф-телохранителей и тот самый бета, который обязан был присматривать за Тэхеном. У всех связаны руки за спиной. У двух альф разбито лицо. Пытались сопротивляться, или же Хосок просто пар выпускал. Такое бывало, но очень редко. Вервольф сам был бы не против разукрасить оставшиеся два лица. Чон, сжав руки в кулаки до побелевших костяшек и челюсти до крошащихся зубов, чуть ли зверем не кидается на виноватых. От страшной участи их спасает Хосок, что задевает младшего плечом, и кладет руку на грудь, не позволяя подойти к парням. — Чонгук, мы проверили камеры, омега сбежал в лес, а мы нашли виновных. — говорит старший, пытаясь отодвинуть брата назад, подальше от подчиненных. — Ты разобраться с ними сможешь позже, а сейчас самое главное – это найти Кима. — Если я его найду не в целости и сохранности, то и вы отправитесь на тот свет по частям. — жутким, холодным тоном, сквозь сжатые зубы, говорит альфа своим подчиненным, грубо отталкивая брата. Хосок раздраженно шипит, нервно стискивая челюсти и взъерошивая свои волосы. Потому что сам виноват, не доглядел за качеством выполняемой работы. Мало их гонял. И пусть, начальником телохранителей он не был, но привык держать все под контролем. Мда... Его сейчас точно не хватает. Причем всем. Чонгук разворачивается и выходит на огромный задний двор, двигаясь в глубь сада. Там, среди деревьев вишни и сливы сад перетекает в дикий лес. И какого черта его туда понесло? Хотя, на его месте Чонгук тоже бы так сделал. Найти тяжелее. Но это ведь только людям, верно? Альфа стягивает с широких плеч пиджак, бросая на траву, и снимает цепь со своего мечущегося в груди зверя. Уж он найдет своего истинного по запаху. Черный огромный волк мягко ступая большими лапами по траве, старательно вынюхивает землю, и поймав след, со всех лап, со всей силой, что плещется в его стальных мышцах, с диким страхом на сердце пускается по следу. Шлейф сакуры отчётливо выделяется среди других запахов леса. Зверь свое учуял. Зверь свое найдет. Он мчится по лесу, ловко огибая деревья, перепрыгивая через камни и большие ямы. То, что аромат усиливается, говорит ему о правильном направлении. И сердце сжимается в тисках, норовясь лопнуть, когда мозг посылает крик о том, что впереди обрыв. Глубокий, скалистый обрыв. Волк готов стать кем угодно, лишь бы успеть. Потому что иначе, он сбросится следом. Омега стоит на самом краю пропасти. Здесь ветер сильнее. Он подымает полы его свободной футболки, пуская миллион мурашек по телу. Здесь намного прохладнее. В душе ураган бушует слишком сильно, накрывает волнами, скоро превратится в цунами, смывающим все на своем пути. Сердце, глупое, кровоточит, раны, что Ким собственноручно наносил тонким, острым лезвием, давно воспалились, начали гнить по краям, причиняя адскую боль. Зверь оглушительно воет, зовет, умоляет о помощи. Потому что его человек сошел с ума. Его человек вот – вот сделает шаг, туда, в пустоту. И как же это странно, однако, но шаг сделает один, а погибнут двое. Жизнь несправедлива, правда? Тэхен просто устал. Он хочет закончить все. Чтобы так не болело. Чтобы стало легче. Один. Глаза закрываются, а лёгкий в последний раз наполняются воздухом. Два. Нога поднимается, над самой пропастью, готовая сделать шаг. Три. Тэхен летит. Вот только не долго, как ожидалось. Нечто крупное сбивает его с ног, отталкивая в сторону леса, подальше от обрыва. Омега падает на траву, раздирая руки и колени, сгребая своими белоснежными прядями весь мусор. Удар об землю выбивает весь воздух из легких. Ким, дезориентированный из-за удара в пространстве, не понимает, что происходит. Вот только его поднимают на ноги, хватают за плечи и встряхивают. — Совсем крыша поехала? — грубо бросает Чонгук. У него руки дрожат, а в глазах, кажется никогда не было такого сильного страха. Чонгук успел оттолкнуть омегу по дальше от обрыва, сбив всем телом своего волка, в противоположную сторону. Он дико испугался. Мысль о том, что секундой позже, и Тэхена больше бы не стало, не дает ему покоя. Он сжимает чужие хрупкие плечи до синяков, пытается убедиться, что с парнем все в порядке, что он действительно перед ним, что это не игра воспаленного мозга. Но нет. Это действительно он, медленно и заторможенно поднимает веки с длинными ресницами, пытается сфокусировать свой взгляд на лице альфы, и стоит ему отчетливо увидеть эти черные глаза и острые черты лица, искаженные страхом, как вся его выдержка лопается, стены, сдерживающие то, что омега так тщательно и бережно скрывал от чужих глаз все это время, с оглушительным грохотом рушаться. Выпуская наружу все. Тэхен резко обмякает в чужих руках, не ожидавший такого вервольф не успевает его прижать к себе, отчего парень падает на колени, что не скрыты свободными шортами сдирая кожу о колючую землю. Парень не сдерживаясь, надрывно кричит, начиная рыдать. По его щекам градом сыпятся слезы, а дрожащие ладони сжимают футболку в районе груди. Чонгук садится напротив, не отпуская его острых плеч. Он в растерянности, не знает что сделать или сказать. Но Ким сам, захлебываясь слезами, произносит, нет, кричит на старшего. — Сколько можно? Почему именно я? — не пытаясь сдержать рыданий, не пряча ни одной эмоции, обнажая душу. — Почему ты просто не оставишь меня в покое? Зачем? Зачем я тебе нужен? Лучше мне умереть. Я так устал. — Зачем? Ты же все прекрасно понимаешь, зачем отпираешься? — Чону чужие слова сердце ранят. Сколько еще этот мальчишка нанесет шрамов? Его голос дрожит, впервые в жизни. Потому что он не справляется. Ни со своими чувствами, ни с чужими. Но он больше не собирается отпускать его. Нет, он не будет его держать силой возле себя. Он сделает все, чтобы Тэхен доверился, позволил быть рядом. — Я люблю тебя, идиот! Эти слова, такие тихие на фоне его истерики, но так громко отзываются в голове, в душе, в сердце. Он... Что? Ким затихает, поднимая опухшие и красные от слез глаза на альфу. Вот и все. Омега сдается. Он провалился по всем фронтам. Склоняет голову, складывает оружие, опуская меч. Теперь он не в силах будет его поднять снова. Вервольф поддается навстречу, впиваясь в такие желанные, любимые губы. Тэхен не сразу, но отвечает, позволяет старшему проскользнуть между своих губ, отвечает, толкается своим языком в ответ, позволяя их сплетать. Поцелуй этот пусть и не первый, но особенный. Горько–сладкий, с привкусом соли от слез на языке. У обоих ростки цветов пробиваются сквозь кучи пепла и пороха, через камни руин от стен. Чонгук медленно, нежно опускает руку на поясницу омеги, ведет ею вверх, до талии, забирается под ткань футболки, скользя по песочной коже, поглаживает ее. Ким вздрагивает от чужих прикосновений, плавится в горячих руках старшего, позволяет стянуть с себя ткань, оставаясь в одних шортах. Чонгук спускается к медовой шее, покрывает ее поцелуями, скользит языком по коже, кусает выпирающую ключицу. Только сейчас Ким замечает, что на старшем вовсе нет одежды. Он упирается взглядом в крепкую смуглую грудь, кладет ладони на шею, притягивая ближе к себе, пальцы в волосы на затылке вплетает. Его кроет от чужих касаний и поцелуев, низ живота сладко стягивает, и сейчас совершенно плевать, где они. Чонгук спускается поцелуями ниже, заставляя младшего спиной опуститься на траву, устраивается между разведенных коленей, обводит языком ореол соска, мягко прикусывая твердеющую бусинку. Омега судорожно выдыхает, втягивая живот, когда тело пробирает легкая судорога. Почему у этих сильных рук такие нежные касания? Почему эти губы так мягко целуют? Это сводит его с ума. Хотя стоп. Уже свело. Чон прокладывает дорожку поцелуев к кромки шорт, развязывает шнурки и тянет их вниз, вместе с бельем, с извращенским удовольствием наблюдая, как член омеги прижимается к плоскому животу, пачкая кожу предэякулятом. Альфа касается члена, проводя по нему ладонью и оглаживая большим пальцем головку, внимательно следя за чужой реакцией. Тэхен жутко смущен, он закрывает покрасневшее лицо руками, приподнимая таз и самостоятельно толкаясь в ладонь старшего, сводя колени от удовольствия. Хочется сделать так еще раз, но альфа убирает руку, опуская ее ниже, слегка сжимая яички парня, и поглаживает влажным пальцем промежность, проникая пальцем в складку между ягодицами. — Такой красивый, — Чонгук склоняется к парню, заставляет его снова развести колени, устраивается между ними, касаясь губами его мочки уха и тихо шепчет, посылая по чужому телу электрические разряды. Мужчина собирает пальцами смазку омеги и мягко проталкивает один в узкую дырочку, усмехаясь, — Такой нетронутый. Ким дышит тяжело, сердце в ушах отбивает бешеный ритм, словно хочет грудину проломить, да в руки к своему хозяину прыгнуть. Он проводит языком по губам, одной рукой прижимает старшего к себе за шею, а свободной зачесывает влажные белоснежные пряди к затылку, чтобы не мешали. Чон проталкивает второй палец, вводит их глубже, растягивает на манер ножниц, отвлекая нежными поцелуями или поглаживая член младшего. Тэхен низко стонет, когда пальцы старшего задевают простату, и электрическая волна простреливает все тело. Альфа вытаскивает пальцы, проводя пару раз ладонью по собственному члену и приподнимает таз омеги, мягко входя наполовину. Ким шипит болезненно, сразу получая несколько недолгих, пылких поцелуев в губы, скулы и подбородок. — Тише, все хорошо. — шепчет Чонгук, убирая мокрые пряди с вспотевшего лба, и снова толкается, до конца. Тэхен впивается пальцами в крепкие плечи, выгибая спину, когда старший начинает двигаться, наращивая темп. Омега стонет негромко, закатывая глаза от удовольствия и поджимая пальцы на ногах. Каждый раз, когда член проезжается по комочку нервов, его нехило прошибает с головы до кончиков пальцев, заставляя сжимать в себе старшего. Чонгук рычит утробно, сильнее вбиваясь в податливое тело, поднимает младшего, сажая на свои бедра, и вскидывая их. От чужих стонов дух захватывает, узел внизу живота стягивает сильнее. Ему ни с кем не было так хорошо, как с этим омегой. Строптивым, самоуверенным снаружи и таким раним внутри. Альфа любовно поглаживает исцарапанные об землю лопатки, прокладывает дорожку поцелуев от шеи до острой косточки на плече, мягко кусает ее, ускоряя темп. Оба уже не пределе, Тэхен бесстыдно стонет мужчине на ухо, закусывая нижнюю губу, все его тело напрягается, словно струна, и что-то внутри так сладко взрывается, распадаясь на миллионы галактик, сшибая все на своем пути электрической волной. — Чон... Чон... — как в бреду шепчет парень, задыхаясь от ошеломительного удовольствия, изливаясь, и пачкая их животы. — Гук... Альфа лишь усмехается, делает несколько резких и быстрых толчков, выходя из расслабленного тела, и изливаясь. Чонгук устало ложится голой спиной на траву, укладывая омегу к себе на грудь и крепко его обнимая за талию одной рукой. Свободной он тянется за валяющейся рядом футболкой, накрывая взмокшую спину младшего и частично прикрывая аппетитные ягодицы. И не то, чтобы Чонгук опасался, что в лесу кто-то есть, это вряд ли, просто так ему спокойнее. Тэхен прижимается щекой к влажной крепкой груди, которая все еще вздымается слишком часто, и отчетливо слышит, как быстро бьется чужое (чужое ли теперь?) сердце. Звук этих тихих ударов успокаивает. В голове пусто, так же, как и в душе. Чонгук целует младшего в белую макушку и возводит взгляд к небу. Солнце садится. Совсем скоро наступят сумерки. Но уходить, что–либо делать, да и в принципе шевелиться так не хочется. Хочется лежать вот так вечность, наблюдая, как небо пестрит всеми оттенками алого и желтого, хочется просто встретить окончание этого дня. Такого тяжелого для них обоих. Хочется просто обнимать того, кто так сильно запал в сердце, не желая уходить оттуда. Того, кто столько времени упирался, не верил, не подпускал к себе. Того, кто миллионы раз прятал все настоящее за сотнями масок, за железобетонными стенами, чтобы никто этого не видел. В груди так теплеет от навязчивой мысли о том, что только Чонгук стал свидетелем чужой слабости, только он видел все что было спрятано. И он сделает абсолютно все, чтобы Ким не пожалел об этом. Тэхен поднимает тяжелые и опухшие после истерики веки, подмечая, что успел задремать. Вокруг давно вступила в свои законные права ночь. Темнота, рассеиваемая бледным светом убывающей луны окутала все вокруг, спрятав их ото всех. Омега выбирается из объятий, медленно поднимается, садясь на траву. Футболка спадает со спины, обнажая словно светящуюся кожу. Парень поднимает усталый взгляд на небо, где горят миллионы и миллиарды звезд, рассыпанных по черному полотну. Где-то там, высоко, среди этих звезд на них смотрит Лиен. И Ким готов вымаливать на коленях прощение. Чувство, будто он предал брата. Он столько лет носил в себе мысли и убеждения, что всех у кого есть миллионы, нужно опасаться. Что все они лживые и мерзкие люди. А сейчас он не просто переспал с одним из таких. Он влюбился в него. За это стыдно перед ним. «Мы не в ответе за свои чувства» — как–то сказал Лиен. Правда, относилось это вовсе не к любви и прочему. Тэхен уже и не помнит точно, в какой ситуации это было сказано. Но, как же правдивы эти слова. Он не должен стыдиться своих чувств. Лиен всегда хотел, чтобы его младший брат был счастлив, чтобы он никогда не страдал. Сейчас ни одной негативной эмоции нет. Словно камень упал с души. Это все возведенные им собственноручно стены, все ограждения, все маски, все это рухнуло, сломалось, выбросилось. И стало легче. Намного. Колючая проволока, которой били обмотанный легкие наконец спала. Это Чонгук ее срезал собственноручно. Альфа, тоже недавно задремавший, поднимается с жесткой травы, устраиваясь позади омеги, легко покрывая поцелуями острое плечо. — Все хорошо? — тихо спрашивает Чон, слегка касаясь кончиками пальцев позвоночника младшего и проводя снизу вверх. Тэхен отрицательно качает головой громко шмыгая носом. Он и не заметил, как слезы снова покатились по лицу. — Эй, Тэ, ты чего? Мужчина разворачивает к себе лицом парня, обхватывая его лицо руками и ласково стирая соленые капли большими пальцами. Ким поднимает разбитый взгляд изумрудных глаз на старшего. — Что мне теперь делать? — на грани слышимости шепчен он, всматриваясь в черную радужку, надеясь найти там ответ на свои вопросы. — Я не смогу как раньше. Я ... я не знаю что мне делать. — Как раньше и не нужно. — вервольф приподнимает уголок губ, не отрывая взгляда от блестящих изумрудов. — Раньше ты был сам по себе. Прятал себя настоящего, все свои чувства топил в море отчаяния и мести. Теперь ты не один. Я буду с тобой. Поэтому прошу тебя, доверься мне. Позволь защищать тебя, позволь быть рядом, позволь любить тебя. Тебе больше не нужно лепить маски и строить стены. Позволь себе жить по–настоящему. А все остальное я возьму на себя. Прошу тебя. — Чонгук прижимается своим лбом к чужому, не переставая нежно стирать остатки чужой боли. Он был виновником. Из-за него все старое рухнуло, сгорело, оставив после себя только пыль, пепел и руины. Чон отстроит заново город, зальет новый фундамент, возведет новые сооружения, высадит миллионы цветов и деревьев. Лишь бы его мир снова обрел краски. — Я так тебя ненавижу. — Тэхен усмехается тепло–болезнено, счастливо–поломано, позволяя последним каплям стечь по щекам и быть собранными чужими пальцами. У него нет другого выбора. Собрать себя прежнего не сможет. Но и что делать с собой новым он не знает. Почему бы и не рискнуть? Последний раз. Потому что Ким уверен, что второго раза не будет. Он не опускает взгляда, позволяя гипнотизировать себя манящей чернотой. Привыкая к персональному аду (или раю?). — За то, что люблю.

×××

— Итак, ты теперь вместо Юнги? — Чан Ук, сузив глаза, проходится недоверчивым взглядом по альфе крепкого телосложения, что стоит перед ним. У него высокий рост, короткие каштановые волосы, высокие скулы и нос с горбинкой. Он красив. Достаточно. Не подумайте чего лишнего. Ук просто считает, сколько омег «клюнет» на это лицо. Чистый профессионализм. — И вы будете работать по очереди на одну ставку? — Работает здесь только Юнги. — низким голосом произносит Харука. Он холодно смотрит на парня перед собой. Даже здесь сохраняет «покер фейс», как на обычной работе. — Я буду периодически его заменять. Но, вся зарплата и чаевые омеге. — Ты что, его бойфренд? — усмехается Ук. Он не понимает вообще зачем этим двоим все это, но спорить не хочет. Он помнит, с кем пришел этот парень. Однако, кинуть усмешку он не забывает. — Слушай, я выполняю приказ своего босса. — Харука устало опускает руки. Ему не нравится все объяснять по сорок пять раз кому надо и не надо. Поэтому он осаждает парня, пытаясь всем своим видом показать, что его шутка здесь неуместна. — Поэтому выдавай мне форму и я пойду работать. Ук поджимает губы, прекрасно понимая, что его попытка пошутить не произвела успеха. Он подходит к комоду, выдвигая шкаф и оборачивается назад, внимательно осматривая чужой торс. — Можешь снять пиджак? — Чан примеряет взглядом, какой размер у этого странного парня. — И что дальше? Мне нужно с тобой переспать, как с начальником, или что? — язвит Харука, закатывая глаза до потолка, но всё-таки стягивая пиджак с плеч и оставаясь в одной рубашке. — Почему сразу «как с начальником»? — Ук усмехается уголком губ, приблизительно прикидывает размер и достает два комплекта одинаковой формы: бежевая футболка-поло и черный фартук с логотипом кофейни. — Можем и на свидание сходить, в неформальной обстановке. — Отлично. А то я уже думал, что придется серенады петь под твоими окнами и уламывать полгода. — поддерживает шутку Харука, отзеркаливая усмешку и принимая форму из чужих рук. — Чан Ук. Можно просто Ук. — альфа протягивает руку для знакомства. Вроде, этот парень не так высокомерен и заносчив, как казалось поначалу. — Ты оказывается, не такой булыжник, каким показал себя в начале. — Харука. Можно просто Хару или Руки, как больше нравится. — альфа пожимает чужую руку, не отводя взгляда от карих глаз напротив. Он всего лишь на пару сантиметров выше него. — А ты, оказывается, не такой идиот, как я думал. — Думаю, мы с тобой сработаемся. — Ук дарит честную полуулыбку и направляется на выход из раздевалки, чтобы дать парню возможность переодеться. — Взаимно.

×××

Юнги медленно раскрывает свинцовые веки, фокусируя взгляд на знакомом до дыр потолке. Когда сон медленно отступает, позволяя шестерёнками в голове начать свою работу, омега садится на постели, кидая взгляд влево. Там, на своей кровати Лиран крепко спит, обнимая плюшевую игрушку и тихо сопя носом. Мин не может сдержать теплой, полной отцовской любви улыбки. Каждый раз, вспоминая ту ночь, когда он впервые стал жертвой насилия, в свои четырнадцать, кицунэ не мог не ненавидеть того альфу, о котором он не знает абсолютно ничего. Он прекрасно помнит, как в самом начале хотел сделать аборт, умолял папу отвести его к человеку, который занимался подобным. Но Шихек был против. Категорически. Юнги помнит все истерики, помнит все слова, которые наговорил своему единственному, на тот момент, близкому человеку. Сколько раз он кричал, что ненавидит, что никогда не простит. Очень много. Вот только спустя несколько недель, когда живот начал потихоньку расти, Мин стал сдавать свои позиции. А стоило ему увидеть маленького малыша, который долгих девять месяцев рос под его сердцем, так и не смог сопротивляться этому чувству. Чувству любви и ответственности перед ребенком. Своим. И плевать, кто его отец. Лиран — его сын, и только его. И папин внук. Все. Юнги готов лично глотки перегрызть тем, кто посмеет причинить ему боль. Лиран — это его личное спасение, его маленькая, но такая умная для своих трех лет и послушная отдушина. Юнги встает с постели и сильнее натягивает байковое одеяло на плечи альфочки. Кицунэ оставляет мягкий поцелуй на лбу сына и выходит из комнаты, тихо прикрывая за собой дверь. В доме довольно прохладно, видимо, скоро должны пойти дожди. Мин зябко передергивает плечами, и босыми ногами ступает по деревянным ступеням лестницы. Он спускается на кухню. Его простуда, отступила на время, не без помощи лекарств, перестав мучать температурой и кашлем. На кухне еще холоднее. Кто-то забыл закрыть форточку на ночь. Холодный ветер влетает в раскрытое окно, колышет занавески, пробирается под полы черной футболки, в которой можно смело уместить еще одного Юнги. Ее длина доходит до середины бедра, а вырез обнажает выпирающие ключицы. Свободные серые спортивные шорты завязываются на талии шнурком, а длиной доходят до острых колен. Мин закрывает окно и зажигает газ, набирая в чайник воды и ставя на плиту греться. Кенто, как и обещал, лично привез его утром домой. Папа был зол, и они о чем-то долго разговаривали в его комнате, вот только Юнги не знает о чем. Мин официально на больничном. Ямазаки сказал, что в кафе за него отработает Харука, и что пока младший не поправится, никаких заданий и встреч не будет. В какой-то степени Мин даже рад этому. Ему в определенные моменты неловко переводить чужие разговоры. Кажется, это все–таки не его. Кенто Ямазаки. Такой странный и непонятный человек. Вернее оборотень. Он вызывает в Мине кучу смешанных эмоций от банального страха и до необычного доверия? После того ритуала, после принесенной ему клятвы, он, конечно не стал безоговорочно доверять ему как, допустим, родителю, но всё-таки стало чуть легче. Тревога и страх отступили на задний план, об осторожности все же не стоит забывать, уступив место смущению. Юнги медленно сползает по дверце кухонного шкафа, присаживаясь на пол, и просовывает руку под футболку, доставая из–под ткани кулон. Тот самый, что дал ему Кенто. Вырезанного из золота феникса. Символ возрождения и силы. Ямазаки это подходит. Пусть Юнги и плохо его знает, но то что он успел заметить, достаточно. Его искренние слова и тот легкий поцелуй заставляют кицунэ покрываться краской от одних воспоминаний. Это был второй в его жизни человек, который целовал его. Первым был Хосок. Вот только послевкусие у этих поцелуев разное. Абсолютно. Горько–соленый и нежно–смущенный. Это странно. Черт. Мин вообще не должен думать о Чоне. Только его кошмары с участием этого альфы прошли, как он снова появляется, всплывает в памяти. И вроде стоило бы поскорее забыть об этом. Вот только не хочет забываться. Не хочет уходить. Мин устало прикрывает веки и бьется пару раз затылком об дверцу шкафа в безнадежности. Потому что вервольф не уйдет. Теперь это его личный кошмар. На улице слышится непонятный шум и возмущённые голоса. Телохранителей, которых Кенто оставил, чтобы они присматривали за семейством и Мин. И еще парочка. Входная дверь распахивается и в коридор, пятясь, заходит один из телохранителей Ямазаки, наставляя на кого-то пистолет с взведенным курком. — Господин, Вам сюда нельзя. Вы не имеете право. — на – английском говорит альфа. — Рюк, звони и сообщи боссу. — Да–да. Позвони, чтобы Кенто не переживал за своего мальчишку. — слышится знакомый голос. Господин Чон Чонгук. Боже, что им опять от него надо? — Дай пройти. — Чонгук отодвигает альфу в сторону и заходит в дом. Пара его телохранителей тоже заходят следом. Ветер с улицы, залетающий в раскрытую дверь приносит запах. Хвоя. Сердце на миг замирает в груди. Холод ночи, пробирается по полу к Мину, окутывая все его тело, заставляя покрываться кожу и сердце в груди коркой льда. Помяни черта. Хосок молча заходит следом. На его каменном лице не различить ни одной эмоции. Омега все также сидит на полу, на его губах растекается больная усмешка. Боже. Зачем они опять здесь, в его доме? В такое время? Страх обжигает все в груди жидким азотом, заставляя внутренности сворачиваться в узлы. Хочется просто подскочить и сбежать. Но Юнги не трус. Пусть он и боится но не покажет этого. Не этим людям. Не тем, кто так старательно ломал его и разрушал до фундамента. Не тем, кто грудную клетку вскрывал без анестезии, вырывая окровавленными руками трепещущее сердце. Мин с огромным трудом собирает волю в кулак и встает с пола, выключая вскипевший чайник. Альфы не спеша заходят на кухню. — Сына мне не разбудите. — бросает Юнги им, даже не поворачиваясь. Он знает, как это бесит таких как Чонгук. Когда к ним относятся как к пустому месту. — А то потом сами будите читать русские сказки на оригинальном языке. Омега насыпает пару ложек ароматного травяного чая в кружку, заливая их кипятком. — Может хоть чай предложишь? — спрашивает Чонгук, садясь за стол и усмехаясь на чужие попытки игнорировать их. — Ну так, ради приличия. — Мы, лисы, угощаем чаем только тех, кого сами приглашали или кого рады видеть. — будничным тоном говорит кицунэ, безразлично пожимая плечами. Он поворачивается к ним лицом, с кружкой в руках, грея о нее замерзшие пальцы и опираясь поясницей о кухонный шкаф. — Поэтому вам я не собираюсь ничего наливать. — Не боишься дерзить мне? — усмехается Чонгук, откидываясь на спинку стула. Он видит, как дрожат чужие пальцы, и уверен, это вовсе не от холода. Он видит в чужих глазах страх. Но готов похвалить парня за стальную выдержку. — Сейчас нет. — прямо отвечает Юнги. — На данный момент я и моя семья находится под защитой клана Ямазаки. Так что сейчас вы не посмейте меня тронуть. — Но ты же не всегда будешь под его защитой. — ядовито усмехается Чонгук, чем умело загоняет тупой гвоздь в чужое сердце. Потому что он прав. — Но я не думаю, что спустя несколько месяцев вы будете тратить свое драгоценное время на какого–то кицунэ. — Юнги умело блефует. И откуда в нем столько уверенности? Он отпивает чая и шмыгает покрасневшим носом. Кажется, простуда снова показывает свои права на него. — Возможно ты и прав. — Чон замолкает, цепляя взглядом кулон на шее парня. Феникс. Этот кулон единственный в мире и передается по наследству. Его носит только глава клана. Откуда он у мальчишки? Неужели, Кенто дорога эта тощая задница? Хосок стоит позади Чонгука, скрестив руки на груди и вжимаясь лопатками в стену, подпирает ее, словно она вот-вот рухнет. Ему не по себе. Видеть такого домашнего Юнги — это как спрыгнуть из самолета без парашюта. Зверь внутри тихо скулит, хочет, тянется к омеге, но альфа умело натягивает цепь сильнее. Стирает ладони в кровь, но не перестает. Нельзя. И дышать нельзя. Здесь все пропитано его запахом. Жасмин, сирень и спелый персик. Этот запах душит его, заставляя реже вдыхать воздух. Потому что сорвется. Не выдержит. Он скучал. Сильно. Последний раз он видел этого мальчишку недели три назад. Он никогда не забудет ту теплую улыбку, которую омега дарил вовсе не ему. Альфе он никогда так не улыбнется. Потому что Чон виноват во всем, что с ним произошло. Он виноват в той боли, которую умело преподнёс омеге. И теперь, пусть он никому никогда в жизни не признается в этом, его мучает совесть за содеянное. — Зачем вы здесь? — Юнги надоедает давящая тишина. Эти альфы ничего не требуют, ничего не делают, и Мину бы радоваться, вот только мысли не дают покоя. Тогда зачем они пришли? Чего снова хотят от него? Вряд ли они пришли чтобы извиниться и посмотреть как он живет, после их издевательств. По–другому их действия не назовешь. — Скажем так, у меня есть для тебя небольшая работа. — отвечает Чонгук, расслабленно закидывая ногу на ногу. У него отличное настроение. Они с Тэхеном, хотя вернее будет сказать, что он с уснувшим омегой на руках, полтора часа назад вернулись в его особняк. Кима он уложил в свою постель, накрыл одеялом, и оставил отдыхать. А сам принял душ, переоделся и, вытащив старшего брата из постели поехал сюда. Тот дневник, что он нашел на квартире омеги не дает ему покоя. Все бы ничего, если бы все там было написано на упрощенном японском. Но нет. Там был старый и сложный язык, который знает очень малое количество современных людей. Откуда такой мальчишка как Тэхен, который еще даже старшую школу не закончил, его знает остается открытым вопросом. И он это узнает обязательно. Чонгук уже поручил специальному человеку нарыть всю информацию про Кима и его старшего брата. И нет, он доверяет младшему, но все равно хочет знать о его прошлом все. По крайней мере для того, чтобы окончательно разобраться в этой ситуации с убийствами. Ему все еще не верится, что такой омега мог кого-то убить. Однако, не стоит недооценивать людей. Он уже за все свои годы успел это усвоить. — Какая еще работа? — Юнги хмурит брови, непонимающе смотря на Чонгука. На Хосока он принципиально не смотрит. Они оба старательно игнорируют присутствие друг друга. И пусть Хосок украдкой жадно вдыхает сладкий запах, и проходится взглядом по открытым выпирающим ключицам, по стройным ногам, не скрытым шортами, по рыжим локонам, что торчат в разные стороны и по заспанному лицу, то Юнги не смотрит на него. Он не хочет чтобы кошмары вновь преследовали его. Он не хочет, чтобы у его кошмаров было лицо Чона. Юнги не успевает услышать ответ. С улицы доносится шуршание колес по гравийной дороге и рык двигателя. Затем приветственные голоса альф–телохранителей и чужие спешные шаги. Входная дверь, незакрытая до конца все это время, с тихим скрипом открывается, впуская в коридор небольшого дома Кенто. Весь его вид говорит о возмущении и сдерживаемом раздражении. Он проходит на кухню и внимательно осматривает Мина. Убедившись, что с омегой в принципе все в порядке, он поворачивается лицом к непрошенным гостям, одаривая их холодным взглядом. — Что вы здесь забыли? — ледяным тоном, от которого у и так замерзшего Юнги мурашки бегут по коже, спрашивает Ямазаки, опираясь о стол ладонями. — Давайте без истерик. — Чонгук закатывает глаза до потолка, не меняя позы. — Ответ прост, мне срочно нужно перевести кое–что. — А что, в Южной Корее больше переводчиков не осталось, раз вы посреди ночи являетесь сюда? — язвительным тоном произносит омега, хмуря идеальные брови. Ему категорически не нравится сложившаяся ситуация. Ему звонят посреди ночи, отрывая от сна и говорят о том, что глава клана Чон и его правая рука приехали к Мину и уезжать не собираются. Кенто это не на шутку разозлило и испугало. Какое право они имеют заявляться к омеге, что находится под его опекунством так поздно? Он быстро оделся и примчался сюда, нарушая все возможные и невозможные правила движения. Даже несмотря на позднее время, на дорогах в центре Сеула много машин. — Да нет, переводчиков–то много, только не все из них знают усложненный японский. А из тех, с которыми я знаком, подошел только Юнги. Поэтому давайте, он выполнит работу и я уеду. Сразу же. — Чонгук честен. Ему даром не нужен этот мальчишка, пусть только выполнит свою работу и идет дальше греть постель Ямазаки. В том, что это так, он уверен. Он никогда не видел, чтобы клан брал под защиту семьи простых переводчиков. — Я тебе не верю. — утверждает Кенто, сверкнув глазами. — Слушайте, — Чонгук уже подустал от этих разговоров. Он хочет поскорее вернуться в постель к тому, которого любит — Если бы я хотел чего-то другого, то не стал бы как дурак сидеть и ждать, когда вы приедете. Поэтому, — альфа протягивает руку назад, к брату. Хосок молча, не поднимая взгляда, отдает ему небольшой блокнот – книжку, с неприметным серо–коричневым переплетом, и кладет на середину стола перед глазами омег. — Вот. Пусть прочитает и переведет. И я уеду. Мне ни к чему ругаться еще и с вами, в такое-то время. Кенто косится на блокнот, и задумчиво кусает нижнюю губу. Все–таки Чонгук вроде не настроен враждебно. — Ладно. — устало выдыхая, соглашается омега и поворачивается к младшему. У мальчишки кончик носа порозовел, и он явно замерз. С босыми–то ногами. Вроде взрослый человек, у самого уже сын, а ведет себя как ребенок. Кенто недовольно цокает языком и стягивает со своих плеч шерстяной кардиган крупной вязки. — Юнги, пожалуйста, переведи им то, что они хотят. Мин обреченно поджимает губы и отставляет полупустую чашку чая на стол, отодвигая стул и садясь за стол. Кенто становится за его спиной, накидывая на плечи кардиган. Этот жест замечают абсолютно все. Кицунэ кидает благодарный взгляд через плечо, Чонгук лишь усмехается, потому что оказался прав, а Хосок бесится. До жути. Его зверь рвется на свободу, просит переломать руки, которые ненавязчиво коснулись чужих плеч. Но альфа, прилагая огромную силу, все также наматывает стирающую в кровь кожу на ладонях цепь на руку. И показывает своему зверю сидеть. Смирно. Юнги тем временем открывает книжку и читает написанное. В блокноте личных записей, похожих на ведение дневника мало. Но и они не представляют особого интереса. Обычный день обычного омеги. — Верните эту вещь тому омеге, у которого его забрали. — Юнги отодвигает от себя блокнот и поднимает усталый взгляд на Чонгука. — Откуда ты знаешь, что это блокнот омеги? — младший Чон вопросительно изгибает бровь, приподнимая ее. — А что, у вас, альф, или у бет, течка бывает? — Юнги не может сдержать язвительного тона. Его раздражает, когда взрослые люди задают глупые вопросы. Однако, встретив непонимающий взгляд, лис закатывает глаза к потолку и снова подтягивает к себе блокнот, быстро листая его. — Большая часть написанного — это наблюдения во время течных периодов и приблизительный график их прихода. Кое–где есть пара заметок, похожих на записи в дневнике, но они не представляют особого интереса. О том как прошел день и как его задрали учителя в школе. Все. Кицунэ еще раз листает дневник, и в последних записях натыкается на гневную тираду хозяина этого блокнота в сторону Чонгука. Парень тихо смеется и закрывает блокнот. — Что так тебя развеселило? — спрашивает Чонгук. Он даже не знает радоваться тому, что в блокноте не оказалось чего-то не того, или даже грустить. Хотя, позже надо будет проверить этот дневник у других переводчиков. Мин Юнги Чонгук не особо доверяет. Особенно после того, что сам ему показал. — Заметка о вас. Парень гневно писал о том, как вы его достали, что у вас мания величия, и что из-за нее вы думаете, что все омеги обязаны падать ниц у ваших ног. И про вашу верную псинку, которая ходит постоянно рядом и гавкает по приказу «Голос». — Чон на это лишь усмехается. Вполне похоже на Тэхена. Только альфа сначала не понимает, о какой такой «псине» идет речь, но лис кидает многозначительный взгляд ему за спину. Где должен стоять Хосок. И до вервольфа доходит. Кажется, как скрипят плотно сжатые зубы, слышно абсолютно всем. Старший Чон сжимает кулаки до побеления костяшек. Ему хочется придушить парня, что насмехается над ним. И пусть писал об этом не Юнги, но он явно дал понять, что считает также. — Пойду курить. — еле слышно говорит Хосок Чонгуку и выходит из комнаты. Напряжение, витающее в воздухе частично идет на спад. — Если это все, то Юнги, иди к себе. — устало прикрыв веки говорит Кенто. Мин встает со своего стула и выходит. Он уже не слышит, о чем переговариваются Ямазаки с Чонгуком. Омега устало поднимается по лестнице на второй этаж, но дойти до своей комнаты и дальше завалиться спать у него не выходит. Кто-то хватает его за руку, с такой силой сжимая хрупкое запястье, что точно его сломает, и вжимает спиной в стену. — Пусти. — спокойно говорит Мин. Он знает, что это Хосок. Никому бы и в голову больше такое не пришло бы. — Нет. — твердое и раздраженное. Чон не смог сдержать порыва. Зверь требовал свое и сопротивляться ему уже нет сил. — Отпусти. — Юнги резко поддается вперед, пытаясь вырваться, но безуспешно. Его снова прижимают к стене, отчего омега бьется затылком о твердую поверхность. Кицунэ шипит болезненно, и смотрит на еле различимые чужие очертания лица в темноте. — Что тебе опять от меня нужно? — Хочу просто кое-что спросить. — альфа хватает кулон, висящий на шее парня и слегка дёргает его. Он заметил его, когда Кенто отдал ему свою кофту. — Мне просто интересно, каково это, трахаться с ним? — зло рычит вервольф, — Он уже побывал в твоей заднице или как? Он уже лапал тебя здесь? — мужчина поднимает колено и слегка давит на пах мальчишки. — А тебе какая разница? — Мин не собирается говорить ему о том, что с Ямазаки у него ничего нет. Просто потому что альфа не поверит. А еще, хочется хоть как-то досадить ему. Видимо, по непонятной причине, его это задевает. — Ты мне никто. И с кем я сплю тебя не должно касаться. У Хосока сердце отрывается от всех сосудов и падает куда-то вниз. В пропасть. От услышанного хочется взреветь раненым зверем от жуткой боли, биться головой о стену, лишь бы стало легче там, глубоко внутри. Хочется сделать так же больно в ответ. — А ты мог бы мне добровольно задницу подставлять, если тебе уж, с башлевыми ебаться нравится. — Хосок ядом плюется, заставляет этот яд чужое сердце прожигать, возвращает боль в отместку. Он прижимает младшего всем своим телом к стене, колено выше поднимает, давит на пах сильнее, заставляя омегу дышать чаще. — Не думал, что ты продажная шлюха. И чем же этот омега лучше меня, а? Юнги снова больно. Снова боль ему приносит этот альфа. Этот оборотень. Чужие слова ранят похуже кинжалов, снова. А колено, давящее на пах, заставляет низ живота стягивать. Вопреки его мыслям и желаниям. — Он не насиловал меня в пьяном бреду. Он не причиняет мне боли. Он не заставляет меня чувствовать себя ненужной вещью. — кицунэ твердо смотрит в чужие глаза, не отводит взгляда. Топит его в своем отчаянии, в своей боли. Чтобы не повадно было. Ему просто интересно, Хосок сожалеет о том что сделал? Хотя бы совсем чуть-чуть? С каждым словом парня чужая хватка слабеет. Его слова переворачивают все внутри, заставляют и так сжирающее его душу и мысли дни и ночи напролет чувство вины с удвоенной силой вгрызаться в сердце. Впуская, словно змея, свой яд. Хосок поджимает губы в отчаянии. Он так не хотел сюда ехать. А брат, будто специально потащил за собой. И пусть младший Чон хотел поиздеваться больше над Мином, чем над братом. Однако, страдают от их встречи оба. Альфа не знает, куда деть свои эмоции. Впервые он не справляется с ними. Мужчина хватает младшего за подбородок, и целует. Снова. Касается чужих губ, обхватывает нижнюю, проводит по ней языком. Юнги мычит ему в губы, пытается вырваться, но тщетно. Хосок за нижнюю кусает до крови, слизывает алые капли и пользуясь чужим замешательством, проникает в его рот, поглаживает ровный ряд зубов, сплетает их языки вместе. Второй рукой Чон осторожно касается тонкой талии, оглаживает ее нежно, медленно ведя рукой к пояснице. И черт знает, что движет омегой, но он сдается, слабеет в чужих руках. Не отвечает на поцелуй, но позволяет его целовать. А альфа, не встречая сопротивления, чувствует дозволенность. Он не может совладать с собой, с просыпающимся желанием. Вервольф снова приподнимает колено, сильнее давит на пах младшего, чувствует, как парень вздрагивает от такого касания, и усмехается слегка в поцелуе, опуская руку еще ниже и сжимая ягодицу сквозь ткань шорт. Юнги словно обжигает. Он замахивается и отвешивает альфе звонкую пощечину, заставляя его от неожиданности отойти. Хосок такого точно не ожидал. Он дышит загнанно, слизывая вкус персика со своих губ. — Как же я тебя ненавижу. — от всей души, с наворачивающимися слезами на янтарных глазах, со всей злостью, на которую только способен говорит Юнги. Потому что его зверь не сопротивлялся. Ни разу. Даже, когда его человеку причиняли боль. И это странно. Так не должно быть. Только не с ним. Юнги убегает. В прямом смысле. Он закрывает дверь своей спальни и опирается о нее спиной, съезжая по ней на пол. Он прикрывает рот рукой, чтобы не разбудить своими всхлипами сына. Больше Чон Хосока он ненавидит только себя. За то, что реагирует на него. За то, что позволил себе расслабиться, пусть и на пару секунд в чужих руках. За то, что позволил Чон Хосоку касаться Мин Юнги. За то, что чувствует возбуждение, хотя и не должен. Кицунэ встает и на ватных ногах идет в ванную. Она небольшая, но сопряжена с его комнатой. А еще, есть дверь в коридор. Мин ненавидит себя за то что делает. Он касается себя, кусая нижнюю губу до крови и плачет. Крупные слезы текут по впалым щекам, срываясь с подбородка и падая куда-то вниз. Омега пальцами сжимает до побеления костяшек край раковины, опираясь на руку, чтобы не упасть. Он двигает рукой по члену, ласкает себя, чтобы получить разрядку, избавиться от напряжения. Он знает, что возбуждение не пойдет на спад. У него так не бывает. Пара движений и он изливается, пачкая ладонь белесой жидкостью. Кицунэ падает на колени, не чувствуя холода от кафельной плитки. Он сидит на коленях и рыдает. Истерически, затыкая себя, кусая ребро ладони, чтобы никто не слышал его всхлипов. Ему снова больно, и боль эту снова преподнес Хосок. Он всегда мастерски это делает. Когда истерика идет на спад, он на дрожащих ногах встает с пола и умывает лицо, выходя из ванны в коридор. Там он к своей неожиданности сталкивается с Кенто. Старший омега стоит, опираясь спиной о стену. Ждет его. Мин опускает голову вниз, закусывая край нижней губы. Из ранки, оставленной Хосоком, снова начинает сочится кровь. Ему жутко стыдно перед этим человеком. За свою слабость за то, чем занимался пять минут назад. А Ямазаки лишь поджимает губы неловко. Он чувствует усиленный запах младшего, видит его красные глаза и нос. Сердце кровью обливается за этого мальчишку. Бакеноко отталкивается от стены и медленно, чтобы не пугать младшего подходит к нему. Кицунэ стоит на месте, но он не может поднять головы. Он не знает, что сделает старший. А мужчина лишь осторожно притягивает его к себе, обнимает крепко, позволяет почувствовать тепло. Старается успокоить. Лис обнимает его в ответ, утыкаясь лицом в грудь и снова тихо плачет. Кенто нежно поглаживает подрагивающие плечи, затылок младшего. Успокаивает. — Тише, все хорошо, Юнги. Они ушли и больше появятся. Если они сделают иначе, это будет считаться покушением. — Ямазаки тихо шепчет младшему на ухо, мысленно просит держаться. Быть сильным. Старший прекрасно видит, как эти люди навредили Мину. Они его сломали. Морально. И пусть Юнги каждый раз старается встать на ноги и, у него это получается, но все же ему тяжело. — Все хорошо, прошу не плачь. Я не дам тебя в обиду. Не позволю, причинить тебе боль. Никому. И Юнги верит. Каждому слову. Вера — это единственное, что у него осталось. Верить. Вот что он может. Поверить в эти слова, встать с колен и жить дальше. Ради тех кого любит. А Кенто поможет ему в этом. Защитит и залечит раны, оставленные другим.