***
Паудэр сидит на балке под потолком, наблюдая за как назло счастливой Аской. Девушка выдыхает, крутя в руках странный камень, что светился белым светом в ладони. Ее сегодня не кончится никогда. Ее первый концерт не кончится никогда, а музыка будет играть и играть, струны передергиваться, создавать мелодию, мелодию маленькой, но насильно счастливой, по сравнению с миром, скрипачки. И ей не будет больше больно и плохо, она будет счастлива. Паудэр тоже хочет быть счастливой, играть музыку ни о чем не думая, утопаться в собственных эмоциях, а не скрывать их за маской безразличия ко всему происходящему вокруг. Впрочем, это уже была и не маска. Никакой маски никогда и не существовало. Просто Паудэр всегда была такой. Или это вовсе была не она? Паудэр плевать, Паудэр ни причем, это не она. Не она виновата! Или все-таки она? Из желания маленького Шестого Ангела родилось то, что сейчас происходит. Если бы тогда была Катарсис, то возможно и принесло бы, но Катарсис всегда было плевать на все, кроме одного человека. Она отдает всю себя своей болезненной привязанности, пытается снова и снова, пытается спасти. Паудэр, конечно, знает, но ей банально плевать. Она слушала чуть ли не засыпая слова Зеруил, плач Катарсис тогда. Ей плевать, да. Девушка спрыгивает и проходит мимо уборщиц. Паудэр выходит через черный вход, оказывается на улице и может выдохнуть грязный, пахнующий старыми декорациями воздух. И когда она обзавелась привычкой копаться в себе и своих чувствах, воспоминаниях и страхах? Возможно, когда она осталась одна?***
Аска возвращается в комнату и запирается на замок, падает на кровать и закрывает отежелевшие веки. На них словно давят пальцами. Девушка тяжело выдыхает, осторожно лезет под одеяло и полностью погружается в сон. В ночи дверь открывается с тихим скрипом. Лукулия зажмуривается от страха — а что если Аска проснется? Девушка подходит на цыпочках к постели, садится на колени и смотрит на лицо спящей Ваканы, что освещает маленькая полоска света из-за двери. Рыжие ресницы, веснушки что словно рассыпаны солнцем впопыхах, сеткой тянутся от носа к щекам. У нее тонкие, бледные пальцы и ломкие ногти, на что Аска изредка жалуется, вернее бубнит под нос. Волосы ее кучерявые и одна прядка упала на лоб, так неправильно-правильно и Лукулия почувствовала непреодалимое желание эту прядку убрать за ухо и осыпать лицо легкими поцелуями… Нет, она думает ни о том! Лукулия смотрит еще пару секунд, замечает морщинки под глазами, маленькие-маленькие, замечает нахмуренные во сне брови. Дроссель поднимается с пола и внезапно чувствует то, как худая ладонь с теми самыми пальцами хватает ее за запястье и тянет на себя, словно ребенок свою любимую игрушку. Девушка падает ближе к животу Аски, затылком чуть ли не ударяясь о ребра. Лукулия осматривается — Аска все еще спит, грудь равномерно вздымается, а рука держит очень крепко. Дроссель пытается отчаянно выбраться из этой цепкой хватки, но похоже она попала в настоящий капкан. «И откуда в ней столько силы?!» — вопрошает у самой себя Лукулия, все-таки смиряясь со своей участью и удобнее ложась рядом с Аской. Она не отпускает, держит так, словно девушка и впрямь какая-то игрушка. Может у Ваканы именно такие ассоциации? Лукулия чуть ли не задыхается от чувств, что словно как назло скопились именно в груди, оплели сеткой ребра и не давали дышать. Но Дроссель радостно в душе, радостно настолько что щеки краснеют неестественно настолько, что создается ощущение что Лукулия сбежала с концерта родителей с щекам что в пунцовых румянах украшают ее образ маленькой куклы. Впрочем, ее любовь к девушке по сути своей неестественна. Лукулия, словно в так ею любимых детских сказках, словно принцесса, влюбилась с первого взгляда. Когда эта растрепанная после душа странная незнакомка с янтарными глазами заглянула прямо в птичье, нет, кукольное, сердце Лукулии и перевернула все там с ног на голову, расставила свои порядки и все еще живет там. Взгляд янтарных глаз рыжеволосой, словно она олицетворение октября, Аски Ваканы будет жить в сердце и душе Лукулии до самой смерти.***
Аска просыпается поздно утром, чуть ли не свисая с кровати. Ее не отпускает ощущение того, что здесь кто-то был — рядом лишь смятые простыни и свисающий кусок одеяла. Девушка подбирает его к груди и садится на постели, улавливая запах корицы, что идет с первого этажа. Она встает на ноги и обнаруживает что заснула прямо в сценичной одежде и теперь она вся помята. Аска тяжело вздыхает и переодевается в то, что зовется домашним — рубашка и штаны. Девушка спускается по лестнице и видит сидящую на кухне Лукулию, что перемешивает кофе в чашке и пустым взглядом смотрит в окно. — Лукулия? — позвала ее Аска, на что Дроссель перевела на ту взгляд как никогда пустых глаз и удивленно кивнула ее приходу, как будто она только что влилась в жизнь. — Привет, Аска… — Лукулия вздохнула. Рыжеволосая выгнула бровь и села рядом с девушкой, касаясь плечом плеча. — Что-то произошло? — Да так… Как будто осенняя хандра. — Но на улице май, Лукулия… Дроссель тяжело выдохнула, продолжая крутить в пальцах ложку и кружку с кофе, что было максимально ароматным, так и вынуждая втянуть ноздрями запах корицы. Аска думает о Мэл, вспоминая любовь Касланы к кофе. Иногда, она буквально жила на нем. На черном кофе без сахара. Аска, мягко говоря, удивлялась такому странному поведению своей соратницы. Вакана не хочет думать о том что соратница стала бывшей. — Ты хочешь шоколад? — Что? — Аска удивленно уставилась на Дроссель, что теперь рассматривала свое отражение в коричневой бурде, что звалось кофе. Она никогда не любила кофе или кофейные напитки, вечно называя данный «энергетик» бурдой неизвестного происхождения. — Ну так хочешь? — переспросила Лукулия и достала из-под стола плитку шоколада, что была завернута в фольгу. — Допустим хочу, — выдохнула девушка и все-таки взяла себе плитку. Молочный. — Я пытаюсь задобрить тебя, — Аска удивленно взглянула на нее, до этого полностью сосредоточенная на шоколаде и его вкусе. Лукулия была зажата — руки подрагивают и лежат на бедрах, взгляд пустой и направлен то ли на чашку, то ли в окно со сверкающей там на свету зеленью. Она даже не пила — лишь просто смотрела, как будто ей запретили. — Я и так добрая, — ответила Аска, вопросительно выгнув бровь и покачав головой. Лукулия вздохнула, теперь уже смотря на собственные руки. — Матушка сказала что ты сбежишь, если тебя не задобрить. Нужно начинать сейчас, — говорит девушка, снова протягивая Аске шоколад. Со стороны Ваканы послышался смешок, который после перешел в истерический хохот и обратно. — Что же такого вы должны сделать, чтобы я сбежала? — Мы уже сделали. — Что? — Не скажу. Снова плитка шоколада лежит под носом. Аска поднялась со стула, так и не взяв любимую сладость, что лежала под носом и ушла на второй этаж, махнув на прощание рыжими волосами. Лукулия осталась в одиночестве. Кофе (бурда) остыл.***
Аска в одиночестве шла по аллее Дросселей в рубашке и пальто. Девушка наклонила голову вниз, так толком и не разобравшись в ситуации с Лукулией и ее странным поведением. Девушка вздохнула, свернула за угол и села на обросшую плюшем лавку. В отдаленной части сада, где она никогда не была скрывалась статуя женщины — длинные волосы, завязанные на глазах бинты, что спадали. Глаза у нее похоже большие, нет, огромные. Волосы скрывали большую часть ее наготы. Аска хмыкнула, но все же как завороженная продолжала рассматривать статую что невесть откуда тут взялась. Она манила. Завораживала своей странностью. «Бред. Это просто статуя» — Аска услышала то, как за той самой бетонной глыбой зашуршал подол чьего-то платья. Девушка дернулась и подорвалась со скамейки. Время года здесь словно сломалось — внезапно подул сильный, холодный ветер и с гнилых деревьев сорвались такие же гнилые листья. Один из листков упал прямо ей в руку — на нем были розовые линии хонкая. Вакана вздрогнула, лист выпал из рук и рассыпался в прах. Из-за статуи вышла девушка, только другая; за ее спиной подрагивали белые крылья. Белые, длинные волосы завязаны в два тяжелых на вид хвоста, да и сама она вся белая, словно полотно. Ходила она по земле босыми ногами, на щиколотках были завязочки. Девушка вопросительно выгнула бровь, удивляясь присутствию тут Аски, словно это ее сад, ее статуя да и сама, она похоже статуя. — Я не причиню тебя вреда, — заверила ее неизвестная, пока Вакана быстро достала копье Лонгиния и направила ее на странную девушку. Аска молча ходила вокруг нее кругами, не проронив ни слова. Казалось, что она и вовсе не дышала. — Кто ты такая?! — Тебе вовсе не обязательно знать мое имя. Но оно начинается на А, как и твое, Аска Вакана, — копье чуть не выпало из рук. Лицо неизвестной не показывало не единой эмоции, словно она была восковой куклой. — Откуда ты… — Я многое знаю. А теперь дай мне уйти, — девушка растворяется в воздухе, словно ее тут и вовсе не было. Погода возвращается в норму, хоть и зараженные хонкаем листья все еще лежали на лавке, статуи и прямо у Аски под ногами. Хонкай везде.***
Ариил рассматривает странный сад, куда ее занесло, похоже, по воле судьбы. Рядом с ней синие цветы, чем-то похожие на лилии. Вокруг летают бабочки, садятся на крылья, что были симуляцией, кружат перед носом в диком вальсе. Ариил улыбается, но внезапно останавливается, когда видит в середине женщину. Она была похожа на эти бабочек и монахиню одновременно. Она обросла лозами, но ладони все еще сложены в молитве, а свет все еще на нее светит. Словно сам Бог спустился ниже и теперь освещает ее. Но будущее сломано. За кого она тогда молится? — Глубочайший конец… Что же ты делаешь здесь, путница? — спрашивает женщина, все еще продолжая сидеть и смотреть на небо. Ариил расправляет крылья, а после снова складывает их и подходит ближе к своей «Бабочке». — Зовите меня Ангелом. Я ваш личный Ангел. — Ангел…и куда же ты меня отправишь. Ангел? — Никуда. Вы пойдете со мной, — женщина удивляется и вздрагивает, но после возвращает себе свой дежурный вид и продолжает что-то тихо нашептывать. Ариил садится рядом, кладет руку на плечо, — Вы моя личная бабочка. Прекрасная, чудная и легкая. Хотите летать? Я научу вас, — Ариил расправила крылья, укрывая ими женщину, свою бабочку, — Ты будешь летать по-настоящему, бабочка. Даже если твоя душа искажена, ты всегда будешь знать куда вернуться и где тебя всегда ждет Она. Я буду ждать тебя. — Апония… — одними губами произносит Бабочка, перед тем как пропасть полностью.***
Апония испуганно открывает глаза, подскакивая на мягком и теплом диване в своей привычной одежде. Воспоминаний нет. Эмоций и чувств тоже нет. Женщина вздрагивает и видит перед собой телевизор, а позади него целую стену, что увешена такими же. Помехи внезапно пропадают и в телевизорах транслируются моменты из неизвестной Апонии жизни. Показ прекращается и в одном из них, Апония видит девушку, всю белую, с крыльями. На ее губах мелькает улыбка. — Вот мы и встретились, Бабочка.