***
Пять уроков, обед, еще три дополнительных по защите от темных сил, и вот Драко стоит на выходе из собственной комнаты. Студентов в этот переломный год было крайне мало, а потому роскошь в виде индивидуальных апартаментов без соседей стала общедоступной. Убедившись, что кипенно-белая рубашка полностью заправлена в брюки, Драко сморщился от подступившей ноющей боли к левой стороне лица. Прощальный подарок отца однозначно останется с Малфоем навечно. И будет острием пронзать сердце матери, каждый раз, когда потухшие глаза цвета хмурого неба захотят взглянуть на единственный оставшийся смысл жизни. Помедлив секунду, Драко поднял с резной тумбы белый матовый флакон. Уставившись на безликую этикетку анастетика, юноша обвел пальцем еще не початую крышку лекарства. Боль пока терпима. А где боль — там и жизнь. Вернув медикамент на место, Драко глухо рыкнул и размашистым шагом покинул помещение. Решительно преодолевая реставрируемые домовыми залы и хитрые сплетения коридоров, Малфой думал о том, насколько он готов принять от Минервы правду. Насколько он собран, чтобы признать факт своей халатности и отчужденности в момент, когда так нужен был единственной, кто его понимала? Хватит ли ему сил не возненавидеть себя окончательно, если его проявленная слабость лишит последнего глотка кислорода? Он не мог потерять Грейнджер. Не мог. На сей раз не стушевавшись перед стуком в древесное полотно, Драко на одобрительный встречный возглас, проник в директорскую цитадель. — Вы как раз вовремя. — Разливая по расписным чашкам чайный отвар, Минерва поманила к себе рукой. — Конечно, мне в искусности заваривания чая далеко до профессора Дамблдора, но все же определённую сносность этот навык у меня приобрел, — указав на одно из кресел возле стеклянного столика, Макгонагалл прошелестела полами длинной юбки до буфета. — Самое главное правило вкусного чая — никакой магии. — Убедившись, что юноша опустился на предложенное место, Минерва подняла с полки глубокую пиалу, наполненную конфетами и присоединилась к чайной церемонии. — Благодарю, я не ем сладкое, — щедрость директрисы несколько обескураживала, но где-то на подкорке Малфой понимал, что создаваемая атмосфера гостеприимства являлась лишь очередным антуражем. Его морально располагали. — Как занятия? Успеваете нагонять пропущенную за месяц программу? — а вот и разогрев. Легкое запудривание мозгов, чтобы последующая инъекция информации стала менее болезненной. — С успеваемостью у меня проблем нет, директор. — Отпив и вправду приятный чай с вкраплениями кислых нот каркаде, Драко уставился на собеседницу. — Она жива? Сама Гермиона учила его тому, что нужно всегда быть готовым к худшему. Видя холодный отблеск льдистых глаз, подернутых дымкой обреченности и устали, Минерва едва заметно сощурилась. Височная доля начала ныть. — Бог с Вами. Разумеется она жива. — Для убедительности женщина прихлопнула ладонями мягкие подлокотники. — Она в целости и невредимости, Драко. В этом будьте уверены. Свинцовая плита на душе несколько стала легче. — Тогда где она? Макгонагалл решительность Малфоя не удивила. — Прежде чем ответить на вопрос, позвольте услышать о Вашей последней встрече с мисс Грейнджер. Сухие тонкие пальцы обхватили за ушко чашку и поднесли ту к узким губам. — В нашем поместье. Малфой-мэноре. Когда Лестрейндж применила на Гермионе... — на скулах юноши сыграли желвак. — Круциатус. Ее вопль от агонии до сих пор приходил в те короткие сны, на которые Драко мог решиться. — После моего вмешательства Поттер смог вместе с домовым трансгрессировать и, разумеется, Гермиону он тоже спас. Да, возможно, оглушив Беллатрису и тем самым образом выиграв время для троицы, он помог Грейнджер. Но разве это стоит в сравнении с тем, что он допустил применение в адрес своей девушки непростительного? Нет. От этого никогда не отмыться. — Больше Вы с ней не виделись? — Минерва стойко подавляла в себе жалость. Неправильно, что юное поколение вынужденно страдать из-за их ошибок. — Нет. Я по некоторым причинам был вынужден оставаться в мэноре. Правда, я писал Гермионе письма, но, — от очередной горькой ухмылки юноши, Макгонагалл поджала губы. — Ответы на них мне не приходили, — скрестив пальцы, Драко замер взглядом в одной точке. — Решил, что просить прощение будет лучше при личной встрече. И понадеялся на школу. Здесь эта возможность была хоть как-то доступна. В кабинете повисла тишина. — Что Вас с мисс Грейнджер объединяет? — под неожиданный вопрос Макгонагалл вполоборота развернулась и взмахом кисти заставила взмыть в воздух серебряный разнос. Отлевитировав от рабочего стола к их, плоское блюдо с одиноким белым конвертом опустилось на женские колени. — Мы с ней... друзья. — Гнусная ложь. — Друзья? — Я люблю Гермиону. — Шумно выдохнув, Драко уверенно заключил. — Но это не мешает ей быть и моим другом. Возможно, у них все началось с дружбы. Хотя нет. Она хотела у истоков их знакомства дружить. Он же воспринимал девчонку, как помеху. Грязнокровка, так кажется он ее однажды назвал. Еще одна непростительность в ее адрес. — Вот как. — Тихо произнеся, Минерва подцепила с металлической поверхности послание. — Что ж, в таком случае Вы должны. Нет, обязаны понять мисс Грейнджер, — не долго думая женщина протянула конверт Драко.— Перед тем, как принять решение, Гермиона попросила передать Вам это. — Стоило мужским пальцам коснуться крафтовой бумаги, как Макгонагалл слегка потянула письмо, заставляя юношу взглянуть на нее. — Прочтите все, что там написано. Вдумайтесь, осмыслите, переварите. Как только поймете, что готовы задавать возникшие вопросы — приходите. Мой кабинет открыт для Вас в любое время. Думаю, лучше Вы сначала сформируете свое мнение о выборе мисс Грейнджер, а уже потом я кое-что проясню. Осязая между подушечек шершавую бумагу, Малфой вопросительно вскинул бровь. — Я могу прочесть его в своей комнате? — Да. Но если Вы хотите это сделать в компании, то я Вас не прогоняю. Широкий рукав накидки от взмаха руки расправился подобно крылу. — Благодарю, мне лучше побыть одному. — Вашу кружку с чаем убирать я пока не буду. — Я это учту, директор Макгонагалл. Отвесив очередной учтивый кивок, Драко уже спустя три минуты стоял подле своей кровати. День превратился в один сплошной сумбур. Из-за бесконечного душевного метания все казалось нереальным. Общение с Минервой, конспектирование рецептов по зельеварению, воспоминания о Гермионе, всплывающие от запаха перечной мяты и чудаковатой Трелони, чьи шары предсказаний Грейнджер раньше лихо роняла на пол в знак скептицизма и недоверия псевдонауке прорицания. Отсутствие Гермионы в целом не ложилось в картину восприятия реальности Малфоя. Не получалось сидя в общем зале на трапезе игнорировать стол напротив, за которым всегда располагалась их троица. Глаза сами искали знакомого взгляда. Метались по абсолютно чуждым лицам, желая окунуться в карий омут. Мягкий матрас прогнулся под крепким, но все же исхудавшим телом. Восковая печать с оттиском в виде бутона нежно огладилась шершавым пальцем. Треск надорванной бумаги, и тонкая полоска кромки конверта медленно поползла вниз. Расправив сложенный вчетверо лист бумаги, Драко с особым трепетом отметил знакомый угловатый почерк.Мой дорогой друг!
Я ... признаться не знаю ... Как и что писать. Неправильно о таких вещах говорить пером, особенно близким людям. Особенно тебе. Тяжелый год, не находишь? Эту фразу я должна произнести в твою рубашку, окропляя ее скупой слезой. Хотя, к чему лукавство? Я бы ревела, как белуга, а ты, прижав к себе, зарывался носом в мою макушку. Так бы и стояли. Минуту. Пять. Десять. До сих пор не могу забыть, когда увидела тебя впервые. Ты наверное не помнишь. На перроне. Экспресс для нас тогда впервые прибыл на платформу девять и три четверти. Мои родители с неподдельным восторгом рассматривали каталки с метлами и переносками для сов, а я не могла отвести взгляд от беловолосого мальчика. Тебе что-то наставлял отец. Ты безынтересно разглядывал мыс его туфель. Я подумала, надо же какие красивые бывают дети. Особенно мальчишки. А еще позавидовала твоим волосам. Прости, я и сейчас завидую. Слишком они у тебя шелковистые. Ладно. Кроме шуток, меня тогда подкупил твой взгляд. Не по годам сосредоточенный и осмысленный. В нем читалась уверенность в том, кто ты есть и что желаешь делать. Ну и легкий налет снобизма. Да, милый друг, этого у тебя не отнять. Много воды утекло с тех пор. Все повзрослели. Полюбили. Иначе, как назвать то, что мы с тобой оказались в одной лодке? От чего просыпаться с тобой под одним одеялом и делиться сокровенными мыслями стало важней, чем память родителей? Как объяснить, что трансгрессировать из мэнора без тебя было больней, чем пытка Лестрейндж, а при написании этого письма из глаз не перестают лить слезы. Я полюбила тебя, мой друг. Люблю и сейчас. Но я сломалась. А сломанные куклы рано или поздно надоедают. Становятся ненужными. Я не могу выйти из состояния удушья. Из плена очернивших мою сущность воспоминаниями. Смерть Гарри и Рона. Они ведь были моей семьей. Твое публичное наказание за то, что вступился за грязнокровку. Твое истязание от рук собственного отца. Прости. Прости. Молю, прости меня. Прости, за то что посылала эти отвратительные письма. Прости, что так поздно поняла, насколько тебе больно, пока упивалась собственной жалостью к самой себе. Прости, что недостаточно часто говорила, как люблю тебя. Нет. Прости за то, что заставила полюбить себя, породив тем самым хаос в твоей семье. Прости, что последней встрече предпочла шариковую маггловскую ручку. За то, что опустила руки. За то, что больше не с тобой. Перед войной, дабы оградить родителей от приспешников Волан-де-Морта, я воспользовалась обливиэйтом. Ведь, как известно, память — это единственное, что нас держит и связывает.Твоя, зануда Гермиона Грейнджер.