Сказки не будет?

      Лукулии я так ничего и не рассказала, хотя от нее у меня не было никаких секретов. Я никому не сказала об этом происшествии, даже не внесла его в свой дневник, за что чувствовала угрызения совести: все же это проекция моей будущей обязанности, значит я также смогу умолчать перед потомками о каком-нибудь поступке правителя? Всю ночь я металась от сладостного ликования от тех минут наедине с Гилбертом к переживаниям о нем. Вдруг его наказали?       На следующий день я случайно услышала разговор двух девушек, который встревожил меня.       — Ты слышала: господина Бугенвиллея наказали за проступок. Да еще как! Плетью! Что же такое он мог сотворить? — сказала одна из них, на что другая всплеснула руками и выразила сочувствие Гилберту.       Я еле дождалась обеденного перерыва, чтобы встретиться с несчастным юношей. Я искала его повсюду, но никак не могла найти. Последним прибежищем осталась конюшня, на которую девушки обычно не ходили лишний раз, чтобы не испачкать платья и не получить наказания от всея-крестной. Но я пошла, ведь была в отчаянии, как я тогда считала, хотя и не знала, что настоящее отчаяние мне еще предстоит в будущем.       Медленно я шла вперед, заглядывая в красивые точеные морды лошадей. Я любила этих животных, но не считала себя склонной к спорту, поэтому все же любила их просто как домашних питомцев. В пятом стойле я нашла и своего коня. Черный как смоль фризский с лоснящейся шерстью и сытыми боками. Я знала, что он мой, когда тот еще был жеребенком. Издалека я наблюдала, как его воспитанием занимается конюх.       Приблизившись к нему, протянула ладонь вперед, и он ткнулся в нее своим большим лбом. Тут же мне в глаза бросилась новая лошадь через шесть стойл. Чем она привлекла мое внимание, так это такой острой, граненой мордой и задранным крупом с высоким хвостом, что, казалось, она лопнет от напряжения. Я приблизилась к ней и тоже протянула руку, хотя знала, что делать этого не стоило: не знала, какой нрав у нее. Но ее нос мягко и тепло ткнулся и фыркнул.       — Забавно, мой Янтарь обычно боится чужаков, но тебя он подпустил, — я испугалась голоса Гилберта, раздавшегося из стойла.       — Господин Бугенвиллея… — я сначала растерялась, увидев его сидящим возле ведра с водой. — У вас очень красивый конь, вот только порода явно не европейская.       — Вы правы, арабская верховая. Отец привез мне его с… пожалуй, это его единственный дар, который пришелся мне по душе.       Чтобы скрыть неловкость и странное чувство вины, я говорила с Янтарем, который уже смело мог даже положить мне морду на плечо, чем вызывал смешки у Гилберта.       — Господин Бугенвиллея, я слышала вас тяжело наказали. Я могу вам чем-нибудь помочь?       — Госпожа Эвергарден, — он нелегко поднялся, на его ладонях и открывшейся части рук я увидела полосы от плети. — Мне кажется, что вы напрасно вините себя за произошедшее. В сложившейся ситуации виноват лишь я. К тому же я мог подставить и вас, поэтому прошу прощения.       — Отчего вы не обратились к лекарю?       Он рассмеялся и спрятал руки за спиной, заметив, что я не могу отвести от них испуганных глаз. Наверное, лицо у меня тоже было бледным, потому что мне невыносимо видеть увечья. Я посмотрела в его глаза с недоумением. Как он может смеяться, когда ему больно? Как может в такой момент еще и просить прощения у меня? Что мне скажут его глаза — в них все тоже озорство или они блестят от обиды? Я не могу понять, и как же мне плохо от этого.       — Не стоит беспокоиться обо мне. На мне все быстро заживает. Если бы в училище пеклись о каждой нашей царапине, то грош-цена была бы королевской армии.       — Как можно так пренебрежительно относиться к своему здоровью?! Вы поступаете как глупец, — меня действительно расстроило его равнодушие к себе. Тогда я еще не понимала, что в его отношении к ранам, была затронута и мальчишеская гордость.       — Госпожа Эвергарден, не злитесь. Дело, правда, — пустяк. Но я рад, что в этих стенах у меня есть такой заботливый друг, — он улыбнулся.       Смущение вновь охватило меня, я отвернулась, чтобы скрыть его. Но Гилберт, видимо, посчитал, что я все еще сержусь, поэтому поспешил перевести тему разговора.       — Как же зовут вашу лошадь?       — Дьявол, — мальчишка рассмеялся.       Я настояла на том, чтобы он вышел из грязного стойла и отправился на обед, который мы уже почти пропустили. По пути я показала ему своего жеребца, которого он к моей гордости похвалил. Мы распрощались на обещании однажды вместе отправиться на конную прогулку.