Сказки не будет?

      С того момента в моей жизни многое начало меняться. Личное пространство и время стремительно сокращались. Я чувствовала, что задыхаюсь от общества Клаудии. Но это было не от того, что я его ненавидела или чувствовала неприязнь к нему, нет, просто любил этот мальчишка безмерно.       Сначала меня привлекал его интерес к моим хобби, он стремился узнать мое мнение касательно самых разных вопросов. Ради меня он вступил в литературный клуб — теперь мы читали вместе, сидя в соседних креслах. Но если я посвящала это время или любовным романам, или историческим летописям (часть из которых составил мой отец), то Клаудия пожирал истории про авантюрные приключения. При этом он часто одергивал меня, чтобы показать какой-либо увлекательный момент, прелести которого, не зная остального содержания книги, я понять не могла.       Однажды Клаудия решил читать один роман параллельно со мной. Но в то время как я наслаждалась изысками стиля писателя, подмечала художественные особенности, он быстро поглотил сюжет и стал умолять меня позволить рассказать грядущие события истории. Я такого никогда не поощряла: все же книги я читала и для того, чтобы переживать эмоции. Я отказывала ему. Но он терпеливо ждал, чтобы обсудить содержание.       И вот за это я и проклинала его и восхваляла. У Клаудии был уникальный, неизвестный для девушки взгляд на мир и события. Он видел то, чего не видела я, раскрывал те значения, о которых я не могла и помыслить. Но при всем этом он не умел слушать. Хоть я и не была многословной, но от желания высказать свою позицию не отказывалась. Все же в диалоге участвуют двое. Если же Клаудия начинал говорить или неэтично перебивал меня, то его уже было не остановить. Он мог говорить с полчаса, не смолкая. Меня это утомляло, я старательно улыбалась, но в душе кипела и не могла дождаться хотя бы малейшего намека на паузу в его речи, чтобы сбежать.       Кроме того я разрывалась между разумом и глупым сердцем. Чувства мои тянулись к Гилберту, твердили, что мое счастье возможно только рядом с ним. Холодный расчет же напоминал, что шансов на него у меня нет, а Клаудия может устроить мне очень хорошую семью. Он должен будет занять пост королевского дипломата — статус очень престижный. К тому же он во многом характером напоминал моего отца, отличающийся верностью, не угасшей любовью к моей покойной матери и обожанием к детям. Разве может женщина желать большего? Конечно может… но эту мысль я старательно гнала.       И Лулу, и Гилберт были рады за меня. Наверное, внешне я была вынуждена выглядеть радостной, поэтому они тоже были счастливы. Но никто не знал, насколько сильно меня разъедала вина перед собой и Клаудией. Но я все еще верила, что «слюбится — стерпится».       В один из вечеров меня внезапно пригласил Клаудия в парк. Его желание встречи вызвало во мне больше тревоги, чем радости или нетерпения. Быстро собравшись, я спустилась и вышла из корпуса. У дверей я засомневалась: казалось, что это должно происходить не со мной, что это не мой вечер. А еще было страшно, что после этого свидания отступить назад уже будет нельзя. И все же я пошла.       Ежась от вечернего ветерка и неуверенности, я прошла в парк. Фонари уже дергались пламенем, я перебегала от одного теплого пятна к другому, но тени все равно надвигались на меня, а человека, готового меня защитить, рядом не было. Хотелось развернуть и убежать в объятия Лукулии. Но я не могла — оправдываться перед Клаудией слишком неловко и неприятно.       Задрав голову, я брела смотря на луну. Она была такой одинокой и холодной на этом всепоглощаемом горестном небе. Хоть бы одна звезда была. Не перенесу эту беззвездную муку. Так я брела, пока меня не взяла под локоть чья-то большая и вялая рука. Я вздрогнула и даже вскрикнула от неожиданности, но это был Клаудия. Он легко рассмеялся — мне было не смешно.       — Сегодня такая чудесная ночь. Мне хотелось прогуляться с вами, — он предложил мне локоть, я покорно последовала.       Я чувствовала себя неловко. Наверное, из-за того, что не могла подобрать тему для разговора — все же в таких обстоятельствах гулять мне еще не приходилось. Мне было холодно, я боялась, что мой неокрепший организм после этой прогулки снова будет скован болезнью.       — Знаете, я нахожу такой глупостью слепое подчинение детей родителям. Разве всякого родителя необходимо чтить? И главное за что, если мы на этот свет не просились? — Я хотела не согласиться с ним, но он продолжил. — Меня часто смешила фраза моей матери: «Ты должен быть нам благодарен за полученное воспитание». Почему вам, если меня воспитывала сначала няня, потом личный учитель, а после академия? — я хотела рассказать ему, сколько в детстве отец читал и говорил со мной о сказках. — Они распоряжаются нашими судьбами, словно забирая плату за наше рождение, чтобы после их смерти мы их прокляли. Вы не находите это возмутительным?       Да, нахожу. Как и то, что я на холоде, устав, слушаю этот монолог. Неужели, для подобного разговора обязательно темное небо над головой? С девушкой можно поговорить и о чем-нибудь более милом, менее философском, в такой обстановке.       — Вот я смотрю на нашего беднягу Гилберта, — продолжал Клаудия, — ведь он и военным-то быть не хотел, ему живопись всегда нравилась, а теперь его еще и спутали с ее Высочеством. Ему не дали права выбора, а бороться он и не мог и боялся, а в итоге он будет надеяться сложить голову на одной из войн.       Мы встали у одного из фонарей. Я видела половину лица Клаудии — он был взволнован. Я старалась смотреть с любопытством, хотя в этот момент чувство тревоги усилилось.       — Вайолет, я обещаю вам, что буду бороться до последнего, чтобы быть с вами.       Наверное, это были те слова, которые мечтает услышать каждая леди от своего возлюбленного. Они были произнесены с пылом и клятвой. Но вместо того, чтобы сжаться от счастья, мое сердце застыло в холодных тисках. Что со мной не так?       Клаудия приобнял меня и потянулся к лицу. Его глаза становились все ближе и ближе. В паре сантиметров от меня, оторопевшей от страха, он закрыл их. А я не могла. Его мягкие рыжие волосы коснулись моего лба, а в следующий момент я почувствовала, как к моим губам прикоснулось что-то теплое и осторожное. Из глаз брызнули слезы.       Его рука коснулась моего подбородка, приподнимая мою голову. Я покорно с горечью следовала за ним. Пожалуйста, пусть это проклятое небо рухнет на нас, пусть здесь появится Гилберт и вновь спасет меня! Я бы не разочаровалась даже, начнись Второе Пришествие. Но этот мир был равнодушен ко мне. Были лишь улыбающиеся губы Клаудии.       Он отпрянул и посмотрел на меня с искренним счастьем, но тут же его лицо омрачила тревога.       — Милая Вайолет, отчего вы плачете?       — Это от чувств, — солгала я, с трудом улыбаясь.       А мне хотелось выть раненым зверем. Потому что свой первый поцелуй я отдала не тому. Потому что от первого поцелуя мое сердце осталось пустым и равнодушным.