Сказки не будет?

      После моих именин Дитфрих вновь уехал. Однако, как и обещал, через месяц после успешного завершения академии, он вернулся. Стоя на ступеньках главного здания с чемоданом в руках, я ожидала экипажа отца. Дьявол стоял подле конюхов, его должен будет сопроводить слуга семьи. Но каково было мое удивление, когда прямо передо мной остановился фаэтон, из которого вышел Дитфрих. С козел спрыгнул кучер и метнулся к моим вещам.       Под завистливые, удивленные взгляды, мой суженый, окруженный ветром шепота, приблизился ко мне. Я была счастлива видеть его, а он же нарочито для публики был сух и скуп на слова и эмоции. Но его не отрывающийся от меня взгляд, то как бережно он сводил меня со ступеней, говорили об отсутствии сожаления относительно тех дней, что мы провели вместе. Он не хотел оступиться с того этапа, которого наши отношения успели достичь.       Аккуратно меня усадили в экипаж. В коляске я обнаружила и плед, и веер, и книгу, и маленькую подушечку — он так старался сделать мое путешествие комфортным, не зная, видимо, что мне может потребоваться. Со мной он не поехал, потому что решил сам вести Дьявола. Может, он чувствовал неловко себя на публике рядом со мной, а может, до сих пор смущался или злился за то, что я открыла его хрупкую сторону. Я лишь переживала, что от долгого путешествия в седле он сильно утомится. Но я ни слова не сказала ему, потому что при посторонних иногда забота или переживание от женщины бывает унизительно для мужчины.       Прежде чем отправиться в путь, Дитфрих в последний момент обернулся и долго всматривался в толпу. Наверное, он искал Гилберта.       В пути мы были больше пяти часов. Я поражалась выдержке своего жениха: он до сих пор идеально прямо сидел и сосредоточенно вел Дьявола, который был покорным в его руках. Я хотела все это время быть рядом с Дитфрихом, поддерживать, но через пару часов меня сморил сон, от тряски я сильно устала. Почти все вещи, которые нашлись в коляске, мне действительно понадобились.       Но этот путь стоил наших сил. Поместье старшего наследника Бугенвиллея находилось на побережье: с одной стороны было живое море и темный песок, с другой же — наползал лес. Оно было не огромным, но очень красивым, хотя чувствовалось, что женская рука еще не касалась помещений этого дома. Мне была отведена очень просторная комната с небольшим балкончиком, на котором стояло кресло-качалка. Интуиция подсказывала, что это место в доме чуть ли не самое лучшее в доме.       Обжилась я быстро, моему отцу, приезжавшему ненадолго, поместье тоже понравилось. В доме было всего семь слуг, но они прекрасно справлялись с работой и, я видела, очень любили своего господина.       В скором времени Дитфрих сообщил мне, что помолвка назначена через полтора месяца. Меня эта новость, скорее, обрадовала. Однако после этого я начала гнаться за чувствами своего будущего мужа. Я хотела выйти замуж в абсолютной любви, мне хотелось знать про него все, мне хотелось, чтобы он привык ко мне и перестал стесняться своих хрупких чувств.       Я приложила силы ко всякой мелочи. Пустой дом стал играть, в нем появились свет днем и тепло камина — вечерами. Я следила, чтобы он вовремя питался, потому что служанка случайно обронила, что господин может вообще забывать о пище.Если поначалу Дитфрих часто прятался в своем кабинете, то со временем стал приходить со своей работой ко мне, читающей в кресле у камина. Довольно часто в такой момент я откладывала свое занятие и садилась на подлокотник подле него. Я видела, как он вздрагивал в этот момент, замечала легкий румянец на щеках, но он не гнал меня, продолжал работать, но избегал смотреть на меня. Тогда я клала ему руку на плечо. Я словно приручала его.       Однажды после того, как я подсела к нему, он через пару минут тихо и отрывисто спросил:       — Не хочешь погулять на побережье? Сейчас солнце уходит за горизонт. Ты все время сидишь в доме, наверное, устала, — Как же я была счастлива этим словам, за которыми последовала наша прогулка. Он сам захотел меня так порадовать, сам показал маленькую бухточку для рыбаков. В его объятиях я смотрела на то, как море поглощает теплое солнце.       С того момента многое между нами потеплело. Особенно остро это ощутилось, когда к нам приехал Гилберт. На фоне помолодевшего от внимания старшего брата он выглядел изнуренным и разбитым. Его свадьба должна была свершиться лишь через два года, когда король планировал сложить с себя полномочия, но жених был уже стариком, утомленным своей будущей супругой.       С суровостью принял его Дитфрих, и с радушием — я. Мне было жалко его, хотелось, чтобы здесь, в месте таком счастливом для нашей молодой семьи, он тоже мог отдохнуть. Я старалась быть ласковой с ним, мне хотелось теперь быть ему сестрой. Однако даже для утомленного обстоятельствами человека Гилберт показался мне слишком нервным. От брата он шарахался, словно напуганный конь, на меня смотрел с ужасом. Но я верила, что неделя в этом райском месте придаст ему сил. Дитфрих не брызжал презрением, но и внимания ему уделял не больше чем стулу в углу.       В первый же день, после вечернего чая, меня остановил Гилберт возле зала. То и дело, оглядываясь, он быстро сунул мне письмо в руку, умоляя открыть его через день и не говорить про него брату. Письмо-то я приняла, но утаивать от своего жениха мне ничего не хотелось. В сомнениях я провела ночь и следующий день.       Вечером я решила все же рассказать Дитфриху о послании его брата. Мы сидели в зале втроем. Только я встала, чтобы попросить его выйти для разговора, как произошло то, чего никто не ожидал. В тот момент, когда я проходила мимо Гилберта, тот вдруг внезапно вскочил и прижал меня к себе. Сначала я испугалась просто от неожиданности и двойственности этой ситуации. Я перевела взгляд на Дитфриха, и увидела на его бледном лице неприкрытый ужас. Глаза его смотрели ниже моего лица. Я скосила взгляд туда же и увидела, что в нескольких сантиметрах от моей шеи в дрожащих пальцах мой друг сжимает нож.       Навязчивое ощущение касания появилось на моем горле, хотя сталь даже не приблизилась ко мне. Все в груди похолодело, ноги еле держали меня. А может ли Гилберт решиться на такое? Я смотрела на Дитфриха и боялась, что больше не увижу его. Он сделал шаг ко мне.       — Отпусти Вайолет! — он протянул руку ко мне, голос почти дрожал, словно боялся, что от его дыхания нож сможет подвинуться к моей шее.       За спиной я услышала детский всхлип. В то же мгновение и нож, и руки младшего Бугенвиллея выпустили меня, хотя он так невесомо держал меня, что разницы я не почувствовала.       Все в комнате застыло. Я чувствовала за собой Гилберта и видела Дитфриха, лицо которого с каждой секундой становилось все злее и жестче, а в глазах оставалось все меньше смысла. У меня же в это время в голове пытался сложиться пазл. В таком странном поведении должна была быть причина. Почему он не приложил нож? Почему, когда мы с Дитфрихом были у него во власти, он не воспользовался ни кем из нас, а так просто отпустил меня после просьбы? Почему я должна была вскрыть письмо именно после этого события?       Точно. Гилберт и не хотел меня убивать. Но он точно знает, что после такого едва ли старший брат помилует его. Я уже сейчас видела в его глазах намерение убить. А мотив всего — в письме.       Дитфрих медленно двинулся к младшему брату. Вазу со стола он намеренно разбил, чтобы подобрать крупный осколок. Я бросилась вперед, обхватила его руками, силясь удержать. За моей спиной не прозвучало ни звука, одним глазом я увидела, что Гилберт смиренно ждет и осмысленно и жадно смотрит на осколок в руке своего старшего брата. Дитфрих почти тащил меня на себе, хотя и пыталась упираться.       — Дитфрих, Дитфрих, стой! Не надо! Он не хотел меня убивать! Неужели не видишь? Дитфрих, он в отчаянии! Не бери глупого греха! Остановись на секунду, молю! — я почти зарыдала.       Он сделал еще два тяжелых шага и замер. Я поняла, что он дает мне последний шанс все прояснить, поэтому быстро заговорила:       — У меня в кармане письмо. Я хотела тебе о нем сейчас рассказать. Гилберт дал мне его, потому что знал, что ты убьешь его! Я поняла это только теперь. Прошу, давай посмотрим! — дрожащими руками я выхватила конверт и протянула его.       Дитфрих выхватил его, неаккуратно разорвал. Глаза забегали по строчкам. Новый осознанный гнев вспыхнул в его взгляде, скулы заострились.       — Трус! Не смог решиться убить Вайолет по велению отца, но и принимать наказания не захотел, поэтому решил измарать мои руки! — закричал он, прижимая меня к себе, словно прямо сейчас на меня мог наброситься сам глава рода Бугенвиллея. — Убирайся. И отныне знайте, что я не желаю видеть никого в этом доме, кто по крови носит фамилию «Бугенвиллея»! Передай отцу, если, конечно, не удавишься по дороге.       Гилберт долго стоял, словно ждал, что смерть вернется. Я смотрела на него, как в последний раз. Мне было страшно, ведь Гилберт мог действительно наложить на себя руки. А все из-за меня.       Младший Бугенвиллея развернулся и вышел. Больше его в этом доме не видели.