Ты шепчешь Сладкие слова Любовным движениям в лад Небрежно откинуты пряди со лба Жемчужные серьги дрожат
x x x
Много было у меня в дороге Приютов, гостиниц Не лучше ли теперь Мне одному Спуститься в ад
© Рубоко Шо. Эротические танки.
По стенам и потолку плыли тени. Будто рыбы с чёрной чешуёй. Их шугал свет уличных фонарей или редкий потоковый луч фар проезжающих мимо машин. Заставлял бросаться в разные стороны. А потом снова подплывать обратно, стягиваться, как быстро регенерирующая тёмная рана. В комнате пахло потом, сексом, а ещё едва уловимо тянуло дождём и совсем уж легко, буквально на кончике языка — смесью сандала и корицы. Несколько минут назад, Сакура не знала точное их количество, тишина не окутывала их тёплым плотным коконом блаженной пустоты. Несколько минут назад бешено было, громко и сладко. Совсем без тормозов, будто все предохранители сгорели разом. — Подай сигареты, пожалуйста, — попросила Сакура. Заветная пачка лежала на тумбочке. Сатору — руку протяни, а Сакуре, чтобы дотянуться до них, нужно было перелезть через Годжо. Голого, растрёпанного, потного и всё ещё до одури желанного. Сакуре думалось, что её крыша не едет, а рушится прямо внутрь дома, рискуя придавить всех адекватных тамошних жителей, включая здравый смысл. — Возьми сама, — улыбнулся Сатору, глядя на неё. Сакура закатила глаза. Хотелось из вредности подняться с кровати, демонстративно обойти её до тумбы и взять пачку, но не делать так, как хочет этот засранец. Сейчас он больше походил на того Годжо, которого Сакура знала. Не потерянный, слепо ищущий её губы своими, сжимающего бёдра до синяков. Вполне довольный, с ясным взглядом, будто кот, сметаны наевшийся. Как всё-таки секс интересно действует на некоторых людей. Или не он вовсе? И Сакура заблуждается, руководствуясь собственным житейским опытом на столь интимную тему? Не все же одним лыком шиты. — Годжо, — протянула она. — Возьми сама, — хмыкнул он. Сакура приподнялась, ощущая в теле медленно растекающуюся приятную слабость. Перекинула длинную ногу через подтянутый живот Сатору и уселась сверху. Тот прикусил губу, не убирая с лица улыбки. Маленькая игра началась с маленького шага — уступки Сакуры. Она взяла с тумбы пачку сигарет и зажигалку. Достала одну. Закурила. Огонёк фильтра чуть подсветил её глаза с лисьим прищуром. Через пару затяжек длинные пальцы Годжо забрали у Сакуры сигарету. Теперь курил он. Двинул бёдрами, чуть приподнявшись, из-за чего сидящая сверху Сакура дёрнулась, ощущая ещё не остывшей кожей его белую, гладкую, безупречную. Чуть не простонала. Коротко и жалобно. Но удержалась, медленно выдохнув. Обратно забрала сигарету. — Да уж, — протянула задумчиво. — Что? — наклонил голову вбок Сатору. — Да вот думаю, навряд ли ты ко мне прибежал, потому что секса очень хотелось, — ответила Сакура. — У тебя его явно достаточно и без меня. — Представь себе, хотелось, — кивнул Сатору. — С одной конкретной женщиной. А секс как работа и секс для себя — вещи разные, Сакура. — Я тебя задела? — спросила она, делая затяжку. — Если да, извини. — Нет, не задела, — ответил Сатору, протягивая руку и убирая чёрную прядь за ухо Сакуры. — Я тебя ближе к себе подпускать не прошу, — сказала она, стряхивая пепел в пепельницу. — Куда уж ближе, — Годжо провёл ладонью по длинной шее, ключице, опустился ниже, под грудь. Сжал. Сакура чуть рвано выдохнула. — Тело — это далеко не самое близкое, к чему можно подпустить, Сатору, — сказала она, ощущая, как широкая ладонь сдвинулась ниже, по правому боку, погладила бедро. У Годжо глаза сверкнули понимающе, остро, опять на сколах стало видно то уязвимое, потерянное состояние. Ну нет, второго раунда в том же темпе Сакура точно не осилит. — Ты сомневаешься, что могла мне понравиться? — спросил он тихо. — Есть такое, — Сакура посмотрела на сигарету, что тлела между указательным и средним пальцами. — Имею право, знаешь ли, сомневаться. — Херовые тебе мужики попадались, раз ты в каждом теперь подвох ищешь. Сакура тихо рассмеялась. Правильно рассудил и выразился правильно. Но не мужики, а люди в целом. С Годжо почему-то не так. Может, это и преждевременные выводы, но Сакура в кои-то веки не побоялась поплыть по течению. Он будто всем своим видом показывал, что сомневаться не нужно. Глупо, конечно. Голову отключать рядом с таким уж точно не стоит. Но у Сакуры будто тумблер заклинило. Она не из тех людей, у которых осторожность вылетает из программного обеспечения в первую очередь. С ней не сработает сладкая патока красивых речей, заплетённых в утонченные словесные кружева. А тут как-то не по привычной, давно хоженой тропинке всё катится. — Кстати, твой костюм и ботинки безнадёжно испорчены, — Сакура решила сменить тему, чтобы распугать косяк надоедливых, опасных в своей пронырливости мыслей. — Переживу, — улыбнулся Годжо. — Не сомневаюсь, — усмехнулась Сакура и, поймав на себе хитрый прищур голубых глаз, спросила: — Что? — Тебе ведь интересно, да? — Что интересно? — удивилась Сакура. — Сколько я стою, — сказал Годжо. — Уверена, что много, — усмехнулась Сакура. — Боишься услышать сумму? — довольно протянул Годжо. — Боюсь, — кивнула Сакура. — Но если тебе так хочется дальше играть в эту игру, намекни. Например, сколько стоит твоя рубашка? — Двести пятьдесят тысяч йен*, — ответил Сатору. Сакура подавилась табачным дымом, но не закашлялась, а потом рассмеялась, запрокинув голову назад. — Ты что, раз в месяц благотворительную акцию устраиваешь? — она посмотрела на Годжо. — И я под неё попала? Тот сначала держал лицо бывалого соблазнителя, а потом рассмеялся в ответ по-мальчишески. — Попала, да, — ответил он. — Врачам скидка приличная. Особенно таким хорошеньким. — Хитрый, — Сакура наклонилась вперёд. — Ты ведь привык, что тебя неприкрыто хотят, зависимыми становятся, да? — Обычно, — ответил Годжо. — Не обычно, а всегда, — сказала Сакура. — Я такая же, как и все, знаешь. Женщина, которой очень нравится, что под ней лежит красивый молодой мужчина, умеющий и знающий, что делать. Влюбиться в тебя могу, это да. Как и остальные девочки. Уверена, что не только девочки. Бегать, правда, не буду. И донимать ночными звонками со слёзными просьбами выбрать, снизойти до меня. А в остальном, да, такая же. Ты здесь другого не найдёшь, Сатору. Как бы не старался. — Ты слишком легко людей читаешь. Это напрягает. Бесит даже, — сморщил нос Годжо. Он забрал у неё сигарету. Зажал губами, когда сильная рука тихо перетекла по бедру Сакуры на шёлковую его изнанку. Большой палец плавно, но с нажимом прошёлся по влажным складкам, задевая всё ещё слишком чувствительный клитор. Сакура не удержалась, всхлипнула. Упёрлась руками в широкую мужскую грудь. Впилась пальцами жадно, ощущая крепкие мышцы. Так резко его захотелось, так сильно, что от желания низ живота мучительно свело. Годжо ласкал её между ног. Курил. И смотрел внимательно на то, как она старается на нежность его не поддаться, в руках себя держать. Проигрывать не хотела. Сигарета сгинула в пепельнице, оставив за собой жалкий окурок. — Мне перестать? — спросил Сатору, второй рукой зарываясь в волосы Сакуры и отводя их назад, открывая её лицо. Сакура растянула подрагивающие губы в усмешке, балансируя между сном и реальностью. Сладкой истомой и холодным упрямством. Перехватила обе его руки за запястья и отвела от себя, за его голову. Годжо съехал ещё ниже, совсем лёг. Затылок буквально на самом краю подушки. Пальцы вцепились в спинку кровати, удобно обхватив верхний край. — Я бы привязала, да только интересно, сколько ты сам выдержишь, ко мне не прикасаясь, — прошептала бархатным, тягучим голосом, как умела иногда. — Ты мне вызов бросаешь? — усмехнулся Годжо, приподнимая тонкую светлую бровь. — Бросаю, — сказала Сакура. — Прикоснёшься — проиграешь. — А если я выиграю? — спросил Годжо, смотря со слишком неприкрытым превосходством, заведомо уверенный в своей победе. — Исполню любое желание, — ответила Сакура. — Любое? — у Годжо глаза горели предвкушением. — Абсолютно, — улыбнулась она. — Не пожалей потом… — Годжо не успел договорить. Точнее, ему просто не дали трепаться дальше. Сакура целовала его податливый рот с голодной жадностью, наслаждаясь терпким вкусом. Втянула губами нежный розовый язык размеренно и плавно, неприлично и влажно. До одури хотелось прикусить, а вот делать больно — нет. Где-то на периферии мелькнула мысль, что Годжо именно «больно» делали с завидной постоянностью. И не раз. Только не понятно, наслаждался он болью, забывался в ней или просто терпел, потому что надо. Мысль неожиданная, не пойми откуда взявшаяся. У Сакуры всегда была хорошая интуиция. Чутьё, как у русской борзой во время охоты. Но сейчас его включать себе дороже. Она отстранилась, отпустила мокрый рот, напоследок прикусив покрасневшие губы. Припала к шее, ладонями нежно и широко водя по груди. Ногти задевали твёрдые соски. Дыхание у Годжо постепенно учащалось. Сакура вылизывала его шею, целовала жадно, прихватывая зубами кожу. Догадывалась предельно чётко, что ничем его удивить не сможет. Искушённого и опытного. Ставку делала, не глядя. Запоминала его реакцию. Где приятнее, где на грани, где прикасаться стоит с особым вниманием. Масло в огонь добавляло пари. Сам по себе вызов заводил. А Сатору проигрывать не любил совершенно. В нём это очень хорошо читалось. — Ты же первая сдашься, — улыбнулся Сатору, стараясь звучать ровно, смотреть на Сакуру с дерзким превосходством. — Мечтай, — бросила она с усмешкой и не больно, но весьма ощутимо ущипнула Годжо за сосок. Не ожидая такой подставы, Сатору чуть дёрнулся, зашипев. Но не от боли, нет. Сакура провела ладонью от ямки на сходе ключиц до пупка, чуть ниже, где начиналась светлая дорожка волос. Потом повторила движение, но уже языком, губами, прикусила кожу над изящно выпирающей подвздошной косточкой. Чёткие линии мышц проступили на подрагивающем животе. Сакура поцеловала сильное, рельефное бедро, шире разводя длинные ноги. Потом укусила его изнанку, оставив засос. Улыбнулась, услышав стон. Вот, значит, как. Член прижимался к животу, пачкая кожу смазкой. Сакура выпрямилась, села на пятки. Провела рукой по стволу, взяв в кулак головку. Вывернула запястье так, чтобы было удобней двигаться. Годжо откинул голову назад, упёрся затылком в подушку, крепко зажмурившись. Ступнёй проехался по холодной простыне. У самой Сакуры уже всё плыло от возбуждения. Она посмотрела, как сильно руки Годжо впились в спинку кровати — до побелевших костяшек. Под светлой кожей проступили вены и сухожилия. Он выгибался, закрывал глаза. Сакура картинно открыла упаковку презерватива, сдержав смех от своей похабной выходки. Желание всё равно было сильнее, чем необходимость подразнить, выпендриться или даже выиграть. Хотя, последнее уже дело принципа. — Без него никак? — спросил Годжо, тяжело дыша. — Я за безопасную дружбу организмами, знаешь ли, — деловито заявила Сакура, раскатывая латекс по члену. — Звучит как социальная рекла… Съёрничать Годжо не смог. Словами подавился на выдохе. Сакура оседлала бёдра, насаживаясь сама. Выдохнула медленно, удовлетворённо от чувства заполненности. Ей было хорошо. До такой степени, что хотелось забыться. Это была лютая потребность, жизненная необходимость — не думать и не контролировать. Сакура первым же движением задала темп, который любила — сильный, размеренный, где не отвлечёшься, начнёшь отвечать всем телом. Она бывала тёмной, жадной, неприятной моментами в своём желании не поддаваться, не быть ведомой, показывать зубы, даже когда этого не требуется. Сакура смотрела в глаза напротив: вызов и превосходство в них растаяли льдом, растеклись по радужке расплавленным лазуритом. Зрачки широкие, как у торчка под дозой. Годжо выгибался, подмахивал. Рот открывал, всё равно что рыба, из воды вынутая. Потом поморщился, поднял губу, как скалящийся пёс. Будто от тупой, слабой боли. — Не нравится? — спросила Сакура, тяжело дыша. Она соображала очень туго из-за маячащей впереди острой грани удовольствия. Годжо замотал головой. Сакура поняла, что с ним, через секунду. Дело было не в «не нравится», а как раз наоборот. Сатору резко сел и прижал горячее тело плотнее к себе. Из-за позы получилось глубоко, не так размеренно, как раньше, но это и не важно. Годжо обхватил лицо Сакуры и начал по-хозяйски целовать влажный лоб, раскрасневшиеся щёки, острую линию скул, мягкие, приоткрытые губы, аккуратное ухо. Шею. Хаотично. Алчно. Будто в первый раз. Они раскалённые, как угли в плечи. Как сталь из горнила. Люди с содранной кожей — не буквально, конечно. Хотя очень похоже. Каждый поцелуй будто шрамом ложился. Каждая слеза — игла, которую вводят в вену больному с целью на время облегчить его страдания. Так, похлеще вина, пьянит чужое тепло, заставляет обезуметь. Сакура простонала тихо, сдавленно, вцепившись пальцами в широкую спину. Поцарапала глубоко — ногти по влажной коже соскользнули резко, яркие полосы за собой оставляя. Стало вдруг хорошо. По-приятному пусто. Удовольствие будто кости из тела вымыло, заставило отупеть до ваты в голове. Годжо кончил следом. Глухо простонал в изгиб её шеи, не сильно зажимая чёрные волосы на затылке и заставляя голову чуть назад наклонить. Кончиками пальцев прошёлся вдоль линии позвоночника, ощущая чужую приятную дрожь. Их раны никогда не заживут. Они только будут скулить побитыми псами по ночам, требуя хоть какой-то ласки, внимания и заботы. Увечья нанесли, чётко зная, куда бить. И теперь каждому раненому нужен тот, кто следит, чтобы ночные кошмары из прошлого, уже другого мира, обросшего годами попыток научиться правильно жить эту жизнь, не подползали к груди, где под не самым надёжным доспехом из плоти да костей птицей мощно бьётся сердце. По стенам и потолку плыли тени. Будто рыбы с чёрной чешуёй.***
Годжо с трудом отнял лицо от подушки. В окно, не перетекая пыльным светом на кровать, уже светило солнце. Сатору сморгнул остатки сна, потёр глаза. Стоило пошевелиться, свести лопатки вместе, как спина заныла от тягучей, не сильной боли. Перекатившись на другой бок, Годжо замер, встретившись с внимательным, полным неодобрения взглядом чёрного кота. Животное смотрело на него… да на навозного жука ласковее глядят. Годжо фыркнул. — Не ревнуй, я всё равно лучше. Чёрный кот холодно сверкнул глазами, а потом встал, развернулся, демонстративно задрал хвост, потягиваясь и параллельно давая понять Сатору, по какому маршруту ему следует шагать. А потом спрыгнул с кровати. Видимо, услышал шаги Сакуры. Та заглянула в комнату буквально через секунду после того, как кот откровенно послал Годжо. — Доброе утро, — сказала она. — Доброе, — Годжо потёр лицо руками в сел в кровати. — А я уж решил, что ты опять сбежала. — Из своей же квартиры? — приподняла Сакура бровь, проходя вглубь комнаты и аккуратно вешая на заднюю спинку кровати сухие брюки Годжо. — Кто тебя знает, — улыбнулся он сонно. Знал, что сейчас выглядит хорошо. Даже растрёпанный и помятый. Сакура тоже выглядела замечательно, по-домашнему: в серой свободной кофте, ткань которой даже на вид казалась мягкой. Сползла по линии плеча, стоило Сакуре двинуть рукой. Штаны на ней тоже, к сожалению, были. Волосы в самурайский пучок собрала, боковые пряди несимметрично из него выбились, лицо обрамляя. — Тебя всё утро сообщениями забрасывали. А сейчас сын второй раз звонит, — Сакура протянула ему мобильник. Годжо чуть с кровати не упал. Сын?! Какой сын? Когда успел? А потом в его сонную, всё ещё чуть затуманенную голову стукнуло понимание — Мегуми. На экране светилась надпись «сынуля» и фотка самого Гуми. Смешная, очаровательная, действующая пацану на нервы. Собственно, как и наименование контакта. Хотя, второе больше нервировало его папашу: Фушигуро-старшего. На фотографии Мегуми что-то ел. Щёки надутые, как у хомяка, глаза сонные. К уголку рта предательски прилипла пара зёрнышек риса. — Вот негодник, отцу спокойно поспать не даёт, — усмехнулся Годжо. То была попытка отшутиться. — Да, действительно, негодник. Трубку-то возьми, я тёмную ауру чувствую, просто держа телефон в руке, — сказала Сакура. — Потом перезвоню, — сказал Годжо, когда вызов прекратился. — Мегуми, кстати, мне не сын. Точнее, не родной. Короче, всё сложно… — Забей. Не надо объяснений, — усмехнулась Сакура. — Я поняла, что вы не отец с сыном. Мальчик больше похож на мужчину, с которым я столкнулась, уходя от тебя в прошлый раз. — Может, у нас роман? А это наш общий ребёнок, — проворчал Годжо, беря мобильник в руки. Сакура рассмеялась. — Тогда обязательно перезвони вашему общему ребёнку, а ещё своей половинке. Надеюсь, этот господин не ревнив, — сказала она. — И давай на кухню. — Я не завтракаю, — отозвался Годжо. — В смысле… Его бесило, что с этой женщиной не всегда получалось вести себя, нацепив маску нахальной, чуть раздолбайской непринуждённости. А Сакуре будто всё равно. Она глыба льда, скала, которую при всём желании не сдвинешь, пусть и притворяется гибкой, будто вода, которая может без проблем форму любого сосуда принять. Сердце её двулико. Нет, не в самом тёмном, сакральном смысле двойного дна или двух личин. Сверху мягкая трава, гладкая, шелковистая. А снизу каменное, каменное дно. Не рассчитаешь, прыгнешь с разбега и расшибёшься. И то, и то Сакура не прятала. — Тогда кофе попьёшь хотя бы. Надо было вчера, конечно, горячим отпаивать, но… — Сакура забавно почесала макушку. — Мы вчера немного другим заняты были. Тоже не менее горячим, знаешь ли. — И не поспоришь, — она смутилась. Годжо видел. — Не лыбься так самодовольно, — фыркнула та, схватив тонкое одеяло за край и резко дёргая на Годжо, накрывая его с головой. Тот рассмеялся. Откинул одеяло обратно. Сакура уже за дверь вышла. Сатору вздохнул. Посмотрел на количество пропущенных. Всего пять. Не критично. Три от Мегуми. Остальные два Годжо даже досматривать не стал, увидев первый иероглиф фамилии. Решил проверить сообщения. Их было очень много. Просто как-то неприлично много. Первые, которые он прочитал, разумеется, от крошки Фушигуро-младшего. «Я тебя убью, если трубку не возьмёшь!» Второе от него. «Нет, правда убью. Закажу отцу. Ради этого даже нормально разговаривать с ним начну.» И третье. «Сатору, возьми, пожалуйста, трубку.» Годжо выдохнул с облегчением. В животе перестало расползаться холодными пальцами поганое чувство тревоги. Если бы случилось что-то действительно ужасное, Мегуми бы дал знать об этом чётко, коротко и ясно. Без угроз, а тем более без вежливого «пожалуйста» в адрес Сатору. Да и Тоджи теперь не даст произойти этому «ужасному». Они просто опять подняли шум не из-за чего. Следующее сообщение было об обратном переводе денег. Вот тут Сатору не смог удержаться. Верхняя губа у него дёрнулась, на мгновение оголяя зубы. Изо рта вылетело раздражённое шипение. Собственно, сообщение это было об возврате возврата, который Годжо сделал клиенту сразу же после того, как сел в такси и назвал адрес Сакуры. Он работал честно, а в вечер накануне не выполнил и половины запланированной программы. Собственно, и не особо разочаровался. А этот ублюдок не унимался. Сатору пролистал вниз ленту сообщений от господина Канаямы. Ни одно не открывал, бегло пробежался глазами. «Где ты?» «Почему сбежал? Я с тобой не договорил…» «Почему вернул деньги? Мало дал? Так дам ещё…» Сообщение было большое, но Годжо открывать его не стал. Канаяма Аясу, так называемый хозяин рудных гор, уже не скрывал своей нездоровой заинтересованности, хотя у них была договорённость — отношения лишь рабочие, деловые, клиент-исполнитель. И тот, и другой имели полное право отказаться от взаимодействия, когда того захотят. Что Годжо в последнее время активно практиковал. Глубокий вдох, медленный выдох. «Перестань вести себя как маленький. И вернись немедленно, Годжо…» «Ты абсолютно невыносим, самонадеянный мальчишка. Ещё чуть-чуть и твоей репутации элитной прост…» Дальше читать столь явный бред отчаявшегося Годжо не стал даже бегло. Удалил все сообщения разом. Заблокировал номер Канаямы, но прежде сделал обратный перевод. Сколько бы господин хозяин рудных гор не пытался с этого момента до него достучаться, Годжо останется глух, слеп и нем. Сатору свёл лопатки, разминая спину. Сладко потянулся, чувствуя, как выпрямляется, вытягивается позвоночник, а вместе с ним и все тугие мышцы под кожей перекатываются, натягиваются. — Я тебе рубашку забыла прене… — в комнату опять зашла Сакура и застывала на месте. Если до этого Годжо просто потягивался, словно кот после долгого сна, то сейчас он начал красоваться. Сакура закрыла глаза и медленно выдохнула. Она была забавной в своей манере не вестись на его провокации. Забавной, упрямой и раздражающей. Хотелось демонстрировать себя ещё больше, делать назло, дразнить, совсем уж откинув стыд. Подумать только, когда-то он был абсолютно неуклюжим, ничего не знающим о сексе мальчишкой, выскочкой-подростком, которому голая женская грудь уже казалось чуть ли не верхом непристойности. Так и было какое-то время, как бы молодой тогда ещё господин Годжо — сын почтенных господ — не кичился и не пытался строить из себя опытного, искушённого подростка. Забавно, как жизнь людей меняет. Но с этой женщиной меру знать надо. Временами лучше не догнуть, чем перегнуть. У Годжо часто по жизни выходило именно второе. Для него без последствий, для окружающих — нет. — Может, ну его, кофе? — спросил Сатору, отгоняя от себя ненужные мысли. — Ты моей смерти раньше времени хочешь? — приподняла бровь Сакура. — У меня до сих пор ноги дрожат. — Я так хорош? — рассмеялся он. — Нет, я отвыкла от бурных бессонных ночей, если это не дежурство в больнице, — проворчала Сакура. — Ну, немудрено. Возраст ведь, — улыбнулся Сатору. — Хотя, ты мне доказала, что есть ещё порох в пороховницах. — Остряк, — скривилась Сакура. — Я тебя сейчас подушкой придушу. — Я слишком большой. От тела избавиться будет трудно, — сказал Годжо. — Я хорошо знаю химию, поэтому не трудно, — спокойно сказала Сакура, кинув в него рубашкой. — Вот теперь мне действительно страшно, — Сатору накинул её на плечи. — Да ладно, Сакура, тебе даже ничего делать не придётся. Иди сюда. — Нет. Я выжата, как лимон. Порох в пороховницах закончился, — она криво улыбнулась и вышла за дверь.***
Он почему-то ожидал, что в квартире Сакуры будет чисто. Но не настолько минималистично. По-спартански даже. Просто и ясно. В таком пространстве легко ориентироваться, не биться мизинцами об коварные углы, не налетать на что-то животом или бёдрами — чему уж повезёт. Ничего лишнего, глаз не цепляющего. Кроме, разве что, книжных стеллажей. Годжо не приглядывался, но книг там было полно. И слишком разномастных, чтобы чётко определить букинистические предпочтения хозяйки. Японская классика. «Исповедь «неполноценного» человека» в двух переизданиях и ещё парочка романов Дазая, за ней целая полка с романами Рю Мураками — дикое соседство. А вот его тёзки по фамилии и коллеги по ремеслу не наблюдалось вообще. Юкито Аяцудзи с его «Убийством в десятиугольном доме», дальше ряд детективов ему под стать. В основном старых, давно написанных. Старше Сатору на лет так пять-шесть в основном. Среди обиталища японских классиков и не только классиков в глаза внезапно бросался корешок «Божественной комедии», а потом все одиннадцать книг про «Чёрный Отряд» Глена Кука в оригинале. Вот уж совсем неожиданно. Ещё какое-то тёмное фэнтези судя по названиям. Потом поэтические сборники, из которых Сатору узнал почти все. Нет, не из-за большой любви к складным строфам. Образование, данное в доме отца, обязывало. Кое-что Сатору помнил наизусть. Корейские авторы, которых Годжо не знал. А то, что корейские, понял только по их фамилиям. — Ты всё это прочитала? — спросил он, видя, как Сакура разливает по кружкам кофе. Крепкий, вкусный его аромат уже давно растёкся по всей квартире. Кухня у неё была совмещена с гостиной и практически ничем не отделялась, просто переходило одно в другое. — Большую часть, — ответила Сакура и посмотрела на Годжо. — Что? Я тоже периодически люблю выпендриваться. Годжо усмехнулся и достал из ряда плотно прижатых друг к другу книг «Сказку про кота, который жил миллион раз»* за авторством Ёко Сано. На ней был нарисован большой полосатый кот. — А это твоя настольная книга, полагаю? — спросил Годжо, криво улыбнувшись. — Представь себе — да, — отозвалась Сакура. — Это вообще моя первая книга, если честно. Всё остальное, по крайней мере большая часть, из библиотеки дедушки. Он очень любил читать и меня приучил. Всегда дарил… Сакура вдруг оборвала себя на полуслове, замолчала, а потом добавила: — Извини, что-то меня понесло в воспоминания. Я о дедушке могу часами разговаривать. Так что… — Я, конечно, поболтать люблю больше, чем послушать. Но судя по всему, твой дедушка был интересным человеком. Хотя старики, в теории, интересными быть не могут, — Годжо сел за стол. — Он у меня был в этом плане исключением, — сказала Сакура, садясь напротив. — Ему претил консерватизм, однобокость мышления, в какой-то степени инфантилизм и страх перемен, поклонение традициям. Нет, он их не презирал, скорее не считал необходимым до остервенения на них зацикливаться. — Он был левым? — спросил Годжо, приподняв бровь. — Не совсем. Но в 60-х на протесты ходил.* Был тогда ещё совсем зелёным студентом. Американцев ненавидел люто. В принципе, как и всё, что связано с войной. Потом, правда, поумерил пыл. — Он тебя воспитывал? — вдруг спросил Сатору. — Так заметно? — усмехнулась Сакура. — Да, — кивнул Годжо. — Особенно, когда по-стариковски ворчать начинаешь. Сакура рассмеялась. — Вы бы подружились, если бы он был жив, — она указала рукой с кружкой в сторону Сатору. — Оба язвы редкостные. — Я не особо лажу со стари… старшим поколением, — Годжо сделал глоток кофе. — С ним бы поладил, — сказала Сакура уверенно. — Можно личный вопрос? — Задавай. — А где родители были, раз тебя растил дед? — спросил Годжо. — Ты умеешь проявлять чувство такта, когда оно требуется, — усмехнулась Сакура, глядя на него поверх глянца кружки. — Тут всё сложно. Не думаю, что тебе действительно интересно. — Слишком скучно? Или слишком личная тема? — Если вкратце и не вдаваясь в подробности, то мама умерла, когда мне было тринадцать, а отец… ох… — Сакура рассмеялась. — Просто, скажем так, не справился с моим воспитанием. — Проблемы с отцами — повсеместная эпидемия. Так что понимаю, — закивал Годжо, невольно вспоминая своего дражайшего папеньку. — Папаши — тот ещё геморрой. В этот момент на его телефон пришло сообщение с нового, неизвестного номера. Впрочем, его владелец не собирался таиться и обозначил себя сразу же. «Думал, заблокировал мой номер, я тебя…» Годжо покачал головой, невесело улыбнувшись. Хотелось написать в ответ что-нибудь едкое, завёрнутое в обёртку фальшивой вежливости. Такой ядовитой, чтобы Канаяма по ту сторону руки себе, будто кислотой, обжог. Нашёл дорогую игрушку, а получить не может. Не может контролировать. Вот и бесится, будто избалованный ребёнок, запертый в теле взрослого мужика прилично за сорок. Но среагировать в данном случае — заглотить наживку и попасть на крючок. — Всё нормально? — спросила Сакура, насторожившись. — Да, просто один назойливый господин не понимает слово «нет», — ответил Сатору, а ведь мог просто отмахнуться обычным «всё отлично». — Ты от него вчера… сбежал? — осторожно спросила Сакура. — Почти от него. Просто на светском вечере, на котором я должен был сопровождать этого говнюка, ещё кое-кто был… — Если тебе… — Нет, мне нормально. Сакура замолчала. Сатору решил сменить тему. — Я только сейчас понял, что ты не на работе. — У меня выходные. Вынужденные. — Давай куда-нибудь сходим? — Если только в следующие. Начальство отправило меня домой до среды, то есть завтра я выхожу на работу и сразу на ночное дежурство. — Бедняжка, — протянул Сатору. — Да, бедняжка, — усмехнулась Сакура. — Могу в качестве утешительного приза предложить массаж ног после тяжёлого рабочего дня, — Сатору подпёр щёку ладонью, облокотившись на стол локтем. — Ты, кстати, помнишь, что вчера проиграл? — спросила Сакура. — Так что массаж с тебя в любом случае. — Я требую реванша, — сказал Годжо. — Лучше бы прямо сейчас, но я не хочу, чтобы у тебя в процессе давление подскочило или спину защемило. — Какой заботливый, — наигранно умилилась Сакура. Годжо тут же почувствовал, как в пах с нажимом упёрлась её ступня. Он обхватил пальцами лодыжку. — А говоришь, что выжата, как лимон, — усмехнулся Сатору. — Врать нехорошо, госпожа доктор. Их разговор прервал новый телефонный звонок от Мегуми.