Когда киты выброшены на берег

Сатору упёрся рукой в чёрный кафель перед собой и опустил голову вниз, внимательно наблюдая, как вода вместе с его кровью, разбавленной до прозрачно-алого, утекала в беззубую пасть слива. Укус на плече оказался глубоким, противным, болезненным. Сама боль на этот раз не отвлекала, а раздражала. К ней в компанию добавлялась и ноющая поясница. Мышцы бедра откликались тугими неприятными ощущениями при каждом движении. Но Годжо потянул их не в пламенном порыве страсти, а когда изловчился и упёрся ногой в грудь Канаямы, чтобы оттолкнуть. Силы ему всегда было не занимать. Канаяма полетел с кровати на пол не слишком изящным кульбитом, но зато быстро и эффектно. Не получилось сегодня у Годжо забыться. Не вышло и нормально отработать деньги. Настроение раскрошилось в мелкую пыль, почти стекловату, впивающуюся в кожу до дикого, остервенелого скрежета зубов. Зря он вообще согласился на дополнительные услуги. Канаяма должен был оставаться на расстоянии вытянутой руки, тем клиентом, которого к телу допускать нельзя. Только сопровождение, беседы и красивая мордашка. Но на днях Канаяма потребовал большего. Он был из душевных, категории той клиентуры, где за символическую, пусть и не маленькую плату хотят поиметь не только тело, но и душу. Бонусом — мозг, пытаясь строить из себя не таких, как все, особенных, ходящих по лезвию ножа. Интеллектуально невыразительных, пресных, совершенно скучных в потугах казаться загадочными и опасными. Годжо аж сплюнул себе под ноги. О прерванном соитии, точнее куцей попытки выебать — по-другому это не назовёшь, как слова не подбирай — Сатору на сухую, теперь будет напоминать боль и след от укуса. Но ничего страшного. На Годжо всё заживает, как на собаке, пусть некоторые и обманываются его внешним видом. Считают хрустальным и нежным, прямо принцем. Ага, экзотической куколкой на ночку лунную, с которой можно делать, что вздумается, раз заплатил. Были времена дикие, свободные и счастливые. Были времена, когда Годжо не зависел от острых ощущений и не нырял в бездну. Он только в неё всматривался, изучал, приценивался. Но потом всё полетело по известному месту. Он взбунтовался. Отец, идиот старый, решил, что это подростковый возраст. Годжо, идиот молодой, решил, что ему абсолютно не место среди лицемерного, пропитанного старостью и смертью зверинца, готового при любом удобном случае перегрызть друг другу глотки. А Гето, просто идиот, решил, что пластинки мёртвого рок-н-рольщика стоят дороже, чем живого. И начал активно работать над тем, чтобы уйти из жизни, как звезда старого, хардкорного рока. Годжо не нашёл ничего лучше, чем поддержать друга и составить ему компанию. Так и получилось: один помер, как рок-н-рольщик, второй так живёт. Но это всё лирика. Годжо выключил воду. Босыми ногами прошёл по чёрному кафелю до зеркала, оставляя за собой дорожку из больших мокрых следов. Поморщился, мрачно оглядев укус. Два кровавых полумесяца, будто в спешке нарисованные красным маркером пунктирные линии с точками. Наспех вытерся. Натянул трусы со штанами. Отмечал всё механически. Когда вышел в комнату номера, увидел сидящего на кровати Канаяму, пялящегося в одну точку. Он повернулся к Годжо. Посмотрел мрачно. Сатору ему ничего не сказал, поднял с пола рубашку — ублюдок Канаяма, пуговицы все оторвал в порыве страсти, а шмотка дорогая — натянул на плечи. — Ты ведь помнишь, что ещё одно мероприятие должен со мной посетить? — подал голос Канаяма. Зычный, властный, хорошо поставленный, сейчас он звучал пришибленно и глухо. — Пошёл ты знаешь куда? — отозвался Годжо. — Годжо, я… — посмотрел на него Аясу. — Ты больной, — хмыкнул Годжо. — Больной? Уж кто бы говорил, — криво усмехнулся Канаяма. — Я разных извращенцев повидал. Особенно среди старшего поколения, которое так чихвостит младшее за распущенность, а сами за закрытыми дверьми Содом и Гоморру вытворяют. Ты типичный их представитель. — Язык прикуси, — кинул Канаяма, поморщившись. — А то что? Накажешь? — улыбнулся Сатору. — Так уже. — Я не виноват, что ты вызываешь у меня такие сильные и противоречивые чувства, — Канаяма встал с края кровати. — И желания. Годжо поморщился и сказал: — Знаешь, я понял: ты перечитал «Бойцовского клуба» или пересмотрел. А потом тоже решил уничтожить что-то «прекрасное». Прямо как Эдвард Нортон, лупящей по смазливой роже Джареда Лето. Только знаешь, в чём разница? Я в ответ могу зубы выбить. Не посмотрю, что ты со связями. Они у меня тоже есть. — Потому, что отсасывать хорошо умеешь. — Завидно? — Сатору шагнул к нему, злорадно улыбнувшись. — Ты бешеный, Годжо. Никто тебя настоящего не знает, — сказал Канаяма. — А ты, значит, знаешь, — рассмеялся Годжо. — Знаю, — сквозь зубы сказал Канаяма. — Я тебя насквозь вижу. Сатору знал, как на него сейчас смотрят. Бешеная, одержимая жаждой крови собака так глядит на желаемый сырой стейк из парного, только что срезанного мяса. — Я верну деньги и на этом всё, — твёрдо сказал Годжо. Желания играться не было абсолютно. — Нет, ты отработаешь всю сумму, — заявил Канаяма. — Я верну деньги и на этом всё, — повторил Годжо, направляясь к выходу. Проверил в кармане пальто ключи от машины. Те звякнули. На кольце висел брелок, который ему подарили Цумики и Мегуми лет восемь назад. Кубик с глазами. Забавный, странный, если не сказать страшный, но Годжо понравился. — Я сказал, ты отработаешь всё, как положено, — Канаяма кинул в его сторону суровый взгляд. — Или я дам твоему отцу знать, где ты и чем занят. — Думаешь, он не знает? Годжо замер. Медленно развернулся. Взгляд его стал совсем шальной, дикий, бешеный. Помнится, когда его увидел Тоджи в их не самую приятную вторую встречу, сказал, что малец с катушек съехал. Но это было давно. Сейчас же от той энергии и желания рвать и кромсать, чувствуя себя королём мира, остался только этот взгляд. — Валяй, — сказал Годжо. — Тогда я дам знать твоей жене, что у тебя не стоит, не потому что её несчастный муженёк импотент или с ней, бедняжкой, что-то не так. А потому, что он предпочитает мальчиков на два десятка лет моложе и заводится, делая им больно. Что скажет её достопочтенный папенька, который и дал тебе все активы, м? — Не пытайся меня запугать. Я знаю, Годжо, кого ты представляешь, когда ебёшься с другими мужиками. Либо спиной к ним, либо крепко глаза зажмурив. Чтобы лица не видеть… Годжо помотал головой. — Ты за мной следишь? — Я о тебе справки наводил. — Больной ты сукин сын, — рассмеялся Годжо. — Отработаешь деньги или… — начал Аясу. — Иди к чёрту, Канаяма, — бросил Сатору напоследок. Его порядком утомил этот бред. Конечно, лучше было бы вправить нос Канаямы во внутрь черепной коробки. Чисто в профилактических целях. Но он явно устроит проблемы потом. И не они пугали Годжо. Просто разбираться будет муторно, долго, скучно. В ту ночь он зашёл в бар, попросить у Нанами номер какого-то больно крутого адвоката, чтобы всё-таки с Канаямой юридических проволочек не было. Работяга Кенто пропускал там стаканчик-другой дорогого виски в свой единственный выходной, когда до подсевшего к нему Годжо докопались. Результат — драка. Разбитая о его белобрысую головушку бутылка. Исполосованная стеклянной розочкой рука Нанами. Задержание хулиганов. Возмещение ущерба. Больница. И доктор Куран Сакура, вышедшая покурить на крышу. В белом халате, красивая и уставшая. Дальше прокручивать в голове события не столь давние Годжо помешал зелёный свет светофора. Машина тронулась с места, через какое-то время свернула в сторону небольшого сквера. Там ждал Мегуми. Пока Годжо парковался, то не переставал гонять по кругу мысль, будто шарик в старой игре сквозь лабиринт. Причина, по которой он всё-таки пошёл с Канаямой на то чёртово мероприятие заключалась в намерении устроить настоящее шоу с блэкджеком и шлюхами, чтобы красиво кинуть, а заодно и наказать хозяина рудных гор. Но планы Сатору порушило появление на светском вечере родного папаши, с которым он имел неудачу встретиться взглядами. Глупо было думать, что Канаяма не подстроил столь мерзкую подлянку специально. Мегуми сидел на скамейке, прижимая ранец к груди. Годжо нахмурился, откинув ненужные сейчас размышления в сторону. Вышел из машины. — Ты чего не садишься, раз карета подана? — спросил Сатору, нацепив на лицо улыбку. — Мать честная, ты опять? Мегуми сверкнул на него зелёными глазами. Точнее, глазом, потому что второй щурил из-за запёкшейся на правой стороне лица крови. И фингал, разумеется, тоже нормальной возможности разлепить глаз не способствовал. Костяшки сбиты. Рука наспех перебинтована. Мегуми один из их вечно неразлучной троицы. Годжо почему-то не хотелось думать, что они с Юджи так подрались. — И досталось же тебе, — весело отозвался Годжо, достав телефон. — Сфотографирую и отошлю Мидзуки-сан. Пусть порадуется, какой у неё сын красивый. — Не вздумай, — холодно произнёс Мегуми. — Вздумаю, — Сатору вдруг стал серьёзным, хотя лёгкая улыбка всё ещё играла на бледно-розовых губах. — Ты, разумеется, смеешь на правах сына заставлять её волноваться. — Я уже жалею, что тебе позвонил, — ощерился Мегуми. В рюкзаке что-то шевельнулось. — Ты опять у каких-нибудь отморозков щенка отвоёвывал? — тяжело вздохнул Сатору. — А то сам не понял, — Мегуми отвернулся и пробубнил себе под нос что-то уж совсем неразличимое. — Давай, вставай, поехали домой, гроза хулиганов и защитник собак, — сказал Сатору. — Но сначала в больницу. — Сначала к ветеринару, а потом к тебе, — Мегуми вновь поднял на него взгляд. — Я пару дней у тебя перекантуюсь, чтобы родителей своим видом… — Не шокировать. — Да. — Щенок сильно пострадал? — спросил Сатору. — Нет. Совсем нет. Но мог. — Значит так, Рэмбо, сначала едем в больницу. — Нет, — возразил Мегуми. — Да. Ты в приоритете, юный зоозащитник. Мегуми фыркнул, поднимаясь со скамьи. И они двое, не считая зверёныша в рюкзаке, направились в сторону машины. — Я тебе чехлы испачкаю, — предупредил Мегуми. — Я могу позволить себе их почистить, — закатил глаза Сатору. — Отцу только не говори ничего… — сказал Мегуми. — Я их предупредил, что у тебя поживу какое-то время. — Потому что соскучился? — усмехнулся Годжо. — Потому, что ты единственный, к кому бы они меня без проблем отпустили, — тяжело вздохнул Мегуми. — Суровый какой, — протянул Годжо. — Ты не думай, я у Юджи с Нобарой буду основную часть времени. Учёба потому что, — сказал Мегуми. — Так что не помешаю. — Тебя по голове так сильно ударили, Мегуми? — приподнял бровь Годжо. — Когда я был против твоего присутствия, напомни? Мегуми раздражённо цокнул языком. Они сели в машину. Парнишка открыл рюкзак. Из него высунулась чумазая мордочка белого кота. Годжо аж дар речи потерял, что с ним бывает, надо признать, не часто. — Я думал, ты по собакам, — удивился он. — По собакам. Но мне что, надо было стоять и смотреть, как эти особо одарённые на голову над котом издеваются? — сказал Мегуми. — Эти особо одарённые на голову могли начать издеваться над тобой, — упрекнул его Годжо. — Хотя, они уже тебя уделали, как бог черепаху. — Как раз наоборот, — усмехнулся Мегуми. — Не слишком ли ты самонадеянный? — хмыкнул Годжо. — От тебя понахватался, — сморщил нос Мегуми. — Дурной пример заразителен. — Горжусь тобой. И собой, — просиял Годжо, достав из багажника салфетки, чтобы Мегуми себе лицо вытер. — А родителям всё-таки скажи правду. — И давно ты у нас такой поборник правды и родительского авторитета? — удивился Мегуми, аккуратно стирая кровь с лица. — Всегда им был, — легко отозвался Годжо, получив в ответ скептический взгляд. — Так что лучше скажи правду, чтобы потом проблем в отношениях не было. — Ну уж нет. Чтобы мама в слёзы, а Тоджи опять из себя умудрённого опытом папашу корчить начал. Обойдусь. Не хочу их напрягать. — Ты их сын. — И что, что сын? — Мегуми-чан… — Я обратился к тебе за помощью, Сатору. Ты обещал никогда мне в ней не отказывать. — Это удар ниже пояса, Гуми. — Нет, это честность. Годжо тяжело вздохнул. Когда Мегуми позвонил ему днём с просьбой приехать и забрать его, Сатору не раздумывая сорвался с места. Потому, что попросить о помощи для юного Фушигуро было сложно. Сложно наступить на гордость и собственные принципы. Мегуми был убеждён в том, что нужно справляться с трудностями самому, потому что больше положиться в этом мире не на кого. — Отцу не говори ничего, — повторил просьбу Мегуми. — Он сам может заявиться ко мне в квартиру в любой момент для проверки, — посмотрел на него Годжо. — Почему ты дал ему ключи? — спросил Мегуми. — Тебе точно все мозги вышибли. Где мой умный ученик? — усмехнулся Годжо. — Сами же настояли, чтобы запасной комплект был у вас. На всякий случай. — Настояли, — буркнул Мегуми. — И правильно сделали. Только я не думал, что вы с отцом путь от врагов до друзей пройдёте так быстро. И споётесь. — Во-первых, не быстро. Мы почти лет десять учились нормально сосуществовать и взаимодействовать. Вынуждено, кстати. Во-вторых, не спелись. Меня твой батя бесит. В-третьих, мы не друзья. У нас просто общий сын, — сказал Сатору. На последнее Мегуми фыркнул и отвернулся к окну. А Годжо решил, что неплохо было бы позвонить Сакуре и предупредить, что везёт нового пациента. Больница, в которой на благо общества трудилась доктор Куран, как раз была рядом.

***

Сакура посмотрела на своё отражение в зеркале женского туалета. Ополоснула лицо водой ещё раз. Вздохнула тяжело. Закрыла глаза. Заведённая и злая. Надо же, умудрилась упасть в обморок на планёрке. Ладно, не на самой планёрке, а в самом её конце, когда почти все врачи вышли из переговорной. Остались только молодой доктор Марияма и главврач. Первый отпустил пахабную шуточку не к месту, которую Сакура даже не запомнила. А главврач Саридзава-сан окинул её настороженным взглядом. В его серые глаза будто сканеры встроены. Сказал, чтобы комплексно проверилась, потому что в клинике больные врачи не нужны. Не нужны, конечно. Только никто, кроме больных под началом Саридзавы работать и не будет. Головная боль больше не выворачивала наизнанку. Сакура ещё с утра позавтракала горстью таблеток, увеличив дозу обезболивающего. А сейчас работа. Стоило Сакуре выйти в коридор, вспомнив про обход, как в поле зрения замаячила медсестра Такахаси-сан. — Ты будто убить кого собираешься, сенсей, — она хотела сказать другое, но увидев выражение лица Сакуры, нахмурилась. — Так и есть, — отозвалась Куран. — Что-то случилось? Такахаси-сан поджала губы. Между тонких бровей залегла морщинка. — К Итадори-сану внук приехал. — Так в чём проблема? — Не Юджи. Сакура усмехнулась зло. Сегодняшний день просто не мог стать хуже. Заблуждение, конечно. Рёмен Сукуна всё мог сделать не просто хуже, а самолично переоборудовать в «комфортабельный» ад. — Скандалит? — С дедом? Разумеется. Весь персонал, кто его угомонить пытался, нахер перепосылал. — Полагаю, не дословная цитата, — Сакура потёрла переносицу, силясь прогнать усталость. — Что ж, тогда я пошла в пасть ко льву. — Я с тобой! — заявила Такахаси-сан. — Давай лучше для подстраховки на посту побудешь. Чем меньше людей в поле зрения Сукуны, тем безопаснее, — сказала Сакура. Такахаси-сан вынуждена была согласиться.

***

— Я не собираюсь смотреть за пацаном, если ты подохнешь! — голос Сукуны раскатом грома разносился по палате. — Так что не смей отказываться от лечения и моего предложения о переводе! Совсем на старости лет мозги проебал?! — Куда ты денешься? — Итадори-старший ничуть ему не уступал, полностью проигнорировав последнюю часть пламенной речи внука. — Он твой брат! Довести обоих до такой кондиции, чтобы каждый перешёл на повышенные тона, могли только они сами. Как пауки в банке. Итатори-старший хоть и противный, вечно ворчащий старик, но на крик не переходил никогда. С Сукуной всё, конечно, было сложнее. Обычно он с садистским удовольствием выводил из себя, а не его. Но дед умудрился пробить даже эту бетонную стену, добраться до чего-то живого, что ещё осталось в старшем внуке. — Не надо пытаться давить мне на совесть через родственные связи, чёртов старик. Сам-то о них часто вспоминаешь? Или когда надо? — Сукуна поднял на деда тяжёлый, надменный взгляд. — Когда надо, — отозвался Итадори-старший. — Воспитание у тебя дерьмо. Но это во многом моя вина… — Что, из пацана, думаешь, экземпляр получше будет? — усмехнулся Сукуна. — Ну да, он как собачонка на задних лапах перед тобой бегает. От меня ты такого хер дождёшься. Поэтому, пока даю шанс, засунь свою гордость куда подальше и… — Это ты мне про гордость говоришь, надменный сопляк?! — возмутился Итадори-старший. — Это ты мне что-то про гордость говоришь? — У нас все в семейке пришибленные, если что, так что не извольте жаловаться, господин Итадори Васукэ. Все в тебя, говнюка, пошли, — Сукуна сморщил нос, будто сама мысль о родстве с Итадори жутко смердела. Как раз в этот момент в палату зашла Сакура. Обменивающиеся любезностями в попытках побольнее зацепить за живое мужчины её даже не заметили. Продолжали кричать и препираться. Сакура громко, не жалея сил хлопнула дверью в палату, чем напугала обоих. Дед и внук повернули головы в сторону доктора. Их взглядами легко можно тоненько человека на сашими порезать с особой жестокостью, столько холодной ярости и остроты наблюдалось у каждого. — Я бы вас попросила быть потише. Здесь и другие пациенты лежат, — сказала Сакура спокойно. — Да поебать мне на других пациентов, — ощерился Сукуна. — Вам поебать на всех окружающих, господин Сукуна, — Сакура подошла ближе. — А вот охране нет. — Испугала, — усмехнулся Рёмен. — Предупредила. Либо вы перестаёте орать и ведёте беседу, сбавив тон... — Либо? — Сукуна смотрел на неё, как на грязь под ногами. А Сакура отвечала ему тем же взглядом. Когда доктор Куран работала, то ей было глубоко плевать, с кем приходится иметь дело. Будь то пациент или его родственник. Пусть хоть сам тысячелетний демон, а Сукуна по характеру на него хорошо тянул. — Либо вашу задницу в этом чертовски дорогом костюме вышвыривают отсюда, — сказала Сакура. — Итадори-сан, вас тоже касается просьба успокоиться. Дед гневно фыркнул, скрестив руки на груди. — Пойдём-ка выйдем, сенсей, — Сукуна оттянул ворот рубашки. Большинство мужчин делали так, прежде чем начать драку. Сакура знала, что Сукуна её не ударит. Физически. Потому, что в больнице. Потому, что вроде как вполне цивилизованный и не тупой малый, только с замашками Якудза. Вон, и татуировки по всему телу. Ухо проколото. Глаза алые, кармина полные. Словесно он любого способен в отбивную превратить. Но Сакура его не боялась. Эту величественную, надменную персону с грудой мышц и повадками кровожадного, демонического кота. Естественно, с присущими демонам и котам самыми ярко выраженными качествами. Про таких суеверий много есть. Прыгнут на грудь посреди ночи и выцарапают сердце острыми стальными когтями. Только Сукуна мог напасть не ночью, а днём. Сакура не сомневалась, что и сердце он выцарапать, даже не выцарапать, а вырвать может не фигурально, а вполне себе буквально. — Пойдёмте, — Сакура кивнула на дверь. — Сукуна, сукин сын, не вздумай! — кинул ему Итадори-старший. Больше от бессилия, чем от гнева на внука. — Да, ты прав, дедуль, я сукин сын, как и твой дражайший Юджи, — улыбнулся Сукуна. — Итадори-сан, — позвала его Сакура, и когда старик посмотрел на неё, сказала: — Прошу вас, хватит. Если вы не хотите, чтобы всё на этом и закончилось, постарайтесь успокоиться. Вам нельзя нервничать. А ваш внук мне ничего не сделает. На последних её словах Рёмен хмыкнул, кинув насмешливый, полный презрения взгляд. Но Сакура вкрадчиво, спокойным голосом повторила. — Ваш внук мне ничего не сделает. Когда они вышли в коридор, Рёмен навис над ней тяжёлой тенью. Хороший приём. Психологически, да и тактически абсолютно верный. Заставляющий противника разом почувствовать своё бессилие, испугаться. — Ты, я смотрю, совсем не изменилась, — он говорил тихо, вибрирующим, глубоким голосом. — Мозгов как не было, так и нет. — Что вы хотели от Итадори-сана? Сакура проигнорировала его выпад, попытку подковырнуть. Не слишком изящную. Сукуна мог нокаутировать и качественнее. Они виделись три или четыре раза за всё время, что доктор Куран наблюдала пациента Итадори Васукэ. И все эти три или четыре раза Сакура была твёрдо убеждена, что общается с чёртовым королём демонов, который заскочил к деду в промежутке между кровавой резнёй и сытным ужином из человечины. Даже чёртовы кайданы[1], которые на выдумку хитры, не давали волю воображению так, как иногда Сукуна умел загнуть в угрозах. — Мне мелкий паршивец сказал, что дед от этого… от какой-то процедуры архиважной отказывается, продолжать лечение не хочет, если вдруг повторные анализы будут такими же херовыми. Они херовые, кстати? — Результаты пока не пришли, — ответила Сакура, скрестив руки на груди. — Он с таким скоростным лечением скопытится, — сказал Сукуна. — Не скопытится, — парировала Сакура. — Вы не ответили на мой вопрос. Именно что парировала. Они как будто поединок начали. Уходить в глухую оборону бессмысленно — Рёмен выковырнет оттуда, будто устрицу из раковины железным когтем. Возмущаться — ещё хуже. Это вызов бросать. Лебезить и заниматься практикой жополизания совсем уж перебор. Сукуна такое любил. Он просто обожал, когда его боялись. Сукуна усмехнулся, подняв правый уголок рта. У него были клыки. Нет, не причуда богача, сделанная у стоматолога за бешеные деньги. А настоящие, его родные зубы. Словно в утробе матери природа пыталась соткать зверёныша, а не простого мальчишку. — Я сказал, чтобы он не чудил, выключил свой маразм и согласился на лечение. Из этой шараги, разумеется, я его заберу. Только упираться пусть перестанет. — И лучшим способом уговорить его на более качественное лечение… вообще на лечение, вы выбрали ругань? Скандал? В его возрасте эмоциональные скачки чреваты, знаете ли. Он не здоровый конь, как вы. — Ты меня ещё учить будешь? — снова эта кривая улыбка и демонстрация клыков. Рёмен наклонился ниже, почти вплотную к Сакуре, и тихо спросил: — Ты совсем страх потеряла, женщина? — Я лечу вашего деда, а не соревнуюсь, у кого хер длиннее, господин Сукуна, — Сакура не отводила взгляда, как бы ей ни хотелось. Сукуна с Юджи были дико похожи. Братья ведь. Тот же цвет волос, те же очень симпатичные черты, только у Сукуны массивнее. Он вообще был больше. Видимо, хорошо сбитая и слепленная мышечная масса была у семейства Итадори штукой преимущественно наследственной. Ещё Рёмен старше Юджи почти на десять лет. — Я забираю деда отсюда, вы поняли, доктор? — последнее слово он растянул, будто с девочкой из Увеселительного квартала разговаривал. — Ваше право. Если вы можете обеспечить своему деду более качественное и дорогостоящее лечение, которое даст положительный результат, то я препятствовать не стану, — сказала Сакура. — Лишь бы побыстрее избавиться, да? От такого проблемного пациента, — Сукуна пытался с неё кожу взглядом содрать, не переставая улыбаться. — Не судите по себе, — а Сакура не собиралась перед ним пресмыкаться. — Ты не сильно боишься. — А вы не сильно пугаете, — тут Сакура, конечно, немного слукавила. — Так и допиздеться можно, знаешь ли, — сказал Сукуна. — У меня в приоритете здоровье пациента, а не собственные амбиции. Если вы на пару с Юджи сможете уговорить Итадори-сана продолжить лечение, то я оформлю все нужные документы и все рекомендации пропишу, чтобы даже ваша надменная, забитая лишь мыслями о собственной охуенности головушка это переварить смогла. — Ты язык-то прикуси, — Рёмен начал выходить из себя. — Я ведь добрым редко бываю. Не испытывай моё терпение. — Или что? Убьёте? Обеспечите весёлую жизнь? Или мне стоит теперь ходить и оглядываться? — перечислила Сакура буднично. — Или, может, вы пойдёте к главному врачу и разнесёте его кабинет? Устроите скандал с требованиями меня уволить? Если так, то я вас лично до его двери провожу. Потому, что попортить кровь нашему главврачу очень хочется. Вы идеально справитесь, страшный и ужасный Рёмен Сукуна. — Таких баб, как ты, либо придушить хочется, либо выебать, — дыхание у Сукуны было горячим, взгляд острым и внимательным. — В вашем случае это одно и то же, — сказала Сакура. Сукуна вдруг отстранился и рассмеялся, запрокинув голову назад. Чем вызвал настороженность у Сакуры. — Так уж и быть, разочек тебя отпущу, — сказал Сукуна. — Но лишь раз. А старика надо уговорить на лечение в другой клинике, ясно? — Я не ваша свита «принеси-подай», если вы ещё не заметили, — Сакура подавила желание плюнуть ему в пусть и красивую, но нахальную морду. — Его внуки уговорить не могут, что могу сделать я? Тут только семья поможет. А ещё, желательно, отсутствие попыток задавить авторитетом и угрозами. Устройте его нормально, а потом уже показывайте свой норов. Я уверена, Итадори-сан прекрасно знает, что он у вас крутой. — Точно выебать или придушить, — пробубнил себе под нос Сукуна. — Ты первая врачиха, кхм… ладно, ты первый доктор, который ведёт его так долго. А мы с ним, если вы не заметили, дорогой сенсей, не очень ладим. Так что… — Я думала, что для Рёмена Сукуны нет ничего невозможного, — хмыкнула Сакура. — Видимо, есть. Что ж, может, вам двоим действительно не стоит видеться. Во имя здоровья Итадори-сана. И, конечно, во имя сохранения целостности этого здания. Мы с Юджи-куном что-нибудь придумаем. — Какая заботливая, — яд из уст Сукуны так и сочился. — Что, пацан и тебя уже с потрохами своими щенячьими глазками купил? — Нет, он мне просто не угрожал, не пытался продавить, соблюдал субординацию, был вежлив, относился как к человеку. Рецепт адекватного взаимодействия с людьми, как видите, весьма прост. Сукуна снова наклонился к ней так, чтобы их лица в двух-трёх сантиметрах друг от друга находились. Сакуру жаром обдало, словно по венам мужчины вместо крови бежала лава. От него несло, как от раскаленного кузнечного горнила. Сакуре вдруг захотелось зажмуриться, отстраниться. В голове мелькнула мысль, что она перестаралась. Не надо было показывать свои зубы так явно, чтобы не выбили. — Я ведь тебя сейчас живьём сожрать могу, — сказал Сукуна. — Подавитесь и сдохните, — не отводила взгляда Сакура. — Хм. Ну-ну, пташка, ну-ну, — Сукуна выпрямился. — Не хочешь, чтобы в эту богадельню инспекция с проверками бегала, как к себе домой, сделай, как говорят. — Хорошо, — бесцветно бросила Сакура. Её порядком утомил этот разговор. Сукуна прошёл мимо неё, чуть задев плечом и бедром. Сакура не пошатнулась, будто одинокий шест бамбука на ветру, лишь потому, что мужчина не приложил достаточной силы и мотивации в демонстрацию своего превосходства. — Сукин сын, — тихо выругалась Сакура. Теперь она была не просто злая, утомлённая и раздражённая. К этому коктейлю добавилось ещё и возбуждение. Тёмное, животное желание. Захотелось вдруг очень грубого секса без нежностей и прелюдий. Сакура чертыхнулась. Нашла, о чём думать сейчас. Сукуна её ментально отымел. Чем не грубо, жёстко и без прелюдий, да ещё с элементами БДСМ в качестве бонуса? — Дура ты, Сакура, — она устало потёрла глаза. Сделала глубокий вдох. Медленный выдох. Ещё. И ещё. Силилась отдышаться. У неё дрожали пальцы. Голова гудела. В кармане халата зазвонил телефон. Она ответила, не глядя: — Да. — Ой, — раздался в трубке голос Сатору. — Ты так дышишь. Одно из двух. Либо бежала, либо находишься в весьма компрометирующей позе. Я ставлю на второе. — И автоматически проигрываешь, — отозвалась Сакура, у которой всё тяжёлое будто разом схлынуло. — Что-то случилось? — Да, я к тебе сейчас пациента привезу. — Опять побитого друга? — Нет. Сынулю, — сказал Сатору, и на заднем фоне раздалось плохо различимое возмущение. — Что-то серьёзное? — спросила Сакура. — Ну, я б не сказал… — Вези, — зачем-то кивнула Сакура, будто Годжо мог её видеть. Она понимала, что влипла. По уши увязла. Кинулась с головой в омут русалочьих глаз. А сирены и русалки, как известно, не самые дружелюбные к человеку создания. За их красивыми улыбками скрывались острые пираньи зубки. Как пила. Несколько секунд — и от тебя один обглоданный скелет. Но Сакура была не против. Чёрт возьми, она влюблялась в Годжо Сатору. — Это просто гормоны, — тихо сказала она, убрав телефон обратно в карман халата. Врать себе Сакура всегда умела хорошо.