***
Макушки Юджи коснулось что-то прохладное. Парень вскинул голову, распугав роящиеся в голове мысли. Они будто в рассыпную кинулись, как маленькие карпы из-за брошенного в воду камня. — Сенсей?! — протянул он хрипло. С молодого, угловатого, но милого лица ещё не успела слететь шелуха тяжёлых размышлений и смениться на привычную лучезарную улыбку или хотя бы уверенный блеск в глазах. Сакура увидела Юджи на рубеже перемены, когда одно состояние по указке мозга перетекало в другое. Протянула ему газировку, которую парнишка всегда брал в местном автомате. Они оба были так давно знакомы друг с другом, что некоторые детали запомнились сами собой. — Спасибо, — Юджи взял алюминиевую банку. — Вы подстриглись, сенсей? Вам идёт. Пусть и стало очень непривычно… Сакура улыбнулась и села напротив, устроив свой уставший за утро от беготни зад на скамью. Подавила желание ещё раз коснуться коротких волос. На днях она всё-таки сходила в парикмахерскую. Получилось асимметричное каре — слева-направо длина волос изящно уходила на скос. Парикмахерша назвала это «асимметричный боб», указав на фотографию в журнале образцов. Но Сакуре показалось, что длина не соответствует. Хотя, какая разница, всё равно очень коротко. Всё равно очень хорошо. Придётся меньше волос на расчёске видеть. — Спасибо, Юджи-кун, — кивнула Сакура. — Ты почему сегодня так рано? — Занятия отменили, — сказал Юджи. — А у друга старший брат заболел. Он поморщился. Сакура знала, чтобы сбить настрой этого паренька, надо сильно постараться. Итадори Юджи никогда не унывал, никогда не давал себе поблажек. Очаровательный обалдуй и чистый сердцем ребёнок. Простой, как пять йен. С братом они похожи были только внешне. С дедушкой же оба невидимым металлическим стержнем, который не согнёшь. Скорее зубы переломаешь, чем попробуешь разгрызть крепкого орешка в лице Юджи. Однако он всё ещё был ребёнком. — Вы вроде бы врач, должны быть против таких напитков, — отозвался Юджи, открывая газировку. — Я курю, Юджи, — с улыбкой напомнила Сакура. — Так что не мне говорить о вреде газировки и прочей дряни, которую подростки тянут в рот. Юджи вдруг вспомнил, как однажды его за первыми попытками покурить застукала именно Сакура. Случайно. Он тогда перепугался, что она дедушке всё расскажет или поучать начнёт. Взрослые — они такие. Но Сакура только попросила угостить сигареткой. Растерянный Юджи протянул ей пачку. Сакура взяла одну, достала из халата зажигалку, прикурила. Сделала затяжку, долго сканируя пацана напротив взглядом, а потом выдохнула сизый дым. — Не кури такую дрянь больше, бери подороже в следующий раз. Так заработаешь рак лёгких чуть попозже, — усмехнулась она. С тех пор у Юджи отпало желание курить. На первый взгляд без особой на то причины. Видимо, не сильно он и нуждался в таком утешении, как никотиновая зависимость. Просто дед курил до болезни. Сукуна так вообще дымил всяким, в том числе и сигарами. Но Юджи дурная семейная привычка обошла стороной. Он решил исправить положение, но вовремя понял, что смысла в этом никакого нет. Юджи не станет ближе ни к деду, ни к брату, если начнёт гробить здоровье сигаретами. Сакура просто лишний раз подкрепила его сомнения. — Как сходил в кино с друзьями на выходных? — спросила Сакура. — Хорошо, — сказал Юджи, немного оживившись. — Но фильм скучный. Хотя Дженнифер Лоуренс положение спасла. — Ты хоть сам сюжет помнишь? — усмехнулась Сакура. — Да не, — отмахнулся Юджи. — Я не уснул только потому, что Дженнифер была чертовски хороша. Она оказала мне моральную поддержку. Сакура рассмеялась. — На неё всегда было приятно посмотреть, — сказала она. — Вы много фильмов из её фильмографии видели? — поинтересовался Юджи. В лучистых карих глазах вновь появился заразительный блеск. — Нет. Так, избранное. — «Голодные игры»? — Разумеется. — Понравилось? — Не очень. — А «Мой парень псих»? — Не люблю Брэдли Купера. — «Люди Икс»? — Восхищаюсь её смелостью ходить голой в одном лишь синем гриме перед съёмочной группой. — «Мама»? — Я слишком тупая для такого кино, — рассмеялась Сакура. — Я тоже, — почесал затылок Юджи, улыбаясь. — По мне, слишком жёстко. И… пафосно. — Символизм ради символизма. Если захочу посмотреть действительно хорошее кино с этой красоткой, то включу «Зимняя кость». — Вам нравится такое? — спросил Юджи. — Да, периодически пересматриваю, — ответила Сакура. — И точно так же из-за красивых женщин. Юджи растянул губы в улыбке, но та быстро поблекла и превратилась в вымученную. — Я благодарен вам за попытку поддержать, но происходящее — то ещё дерьмо, — сказал парень с тяжёлым вздохом. — Да, — согласилась Сакура. — То ещё дерьмо. Она вспомнила, как полторы недели назад проснулась в палате. Болезнь напомнила о себе в неподходящий момент — будто бы бывают подходящие моменты в её случае? — и выбелила не только лицо Сакуры, но и Годжо. Медсестра, которая ставила капельницу, сказала, что он должен внимательнее следить за здоровьем своей невесты. Сакуру не смутил тогда факт, что Годжо соврал, будто они помолвлены, чтобы его пустили с ней, а потом и к ней. Ведь куда и кому из её близких звонить, Сатору не знал. Они не виделись все эти дни. Годжо звонил ей несколько раз, но после игнорирования перестал. Лишь в сообщениях попросил, чтобы написала, как себя чувствует. Или он ежедневно начнёт обзванивать морги. Сакура, конечно, понимала, что ничего подобного даже Сатору делать не станет, но всё равно написала, что с ней всё в порядке. И больше ничего. Сейчас же сердечные муки Сакура задвинула в тёмный угол, потому что были дела поважнее. Старик Итадори заупрямился и ни на какие уговоры внука поддаваться не хотел. Как бы Юджи ни пытался. — Совсем ничего слушать не хочет? — спросила Сакура, прекрасно зная ответ. — Совсем, упрямый старикан, — поморщился Юджи. — У меня такое ощущение, что он от своей вредности кайф получает. — Не исключено, — Сакура скрестила лодыжки, вытянув длинные ноги. — А мне что делать? В смысле, я никогда особо не заморачивался. Жил и жил. По привычному, хорошо знакомому сценарию. Как в игре квест пройти. Но тут… — Юджи закрыл глаза и откинулся назад, прижимаясь затылком и лопатками к стене. — А тут как представлю, что деда не станет... И сразу понимаю, что жизнь сложнее. Я и раньше это знал, но… — Когда наблюдаешь, как кто-то медленно тлеет, осознание смерти приходит отчётливо. Я бы сказала, его в какой-то степени можно прочувствовать на собственно шкуре, — поняла его Сакура. — Да, и это ужасно. Я, может, и звучу эгоистично, но… — Юджи почесал затылок, подбирая нужные слова. — Но мне не хочется, чтобы дедушка умирал. Хотя, наверное, я не имею никакого права оспаривать его выбор. Это же его жизнь, не моя. И я не хочу, чтобы он страдал, но… Звучу, как ребёнок, да, сенсей? — Нет, ты звучишь как человек с нормальными, естественными желаниями, вызванными нормальными, естественными чувствами. Потому, что это нормально: хотеть, чтобы близкие оставались с тобой как можно дольше и не умирали. Нормально, желать им только благо. Но во взрослой жизни, к сожалению, твои желания не всегда совпадают с желаниями других. А уж тем более с реальным положением дел. То, что ты считаешь благом, другие могут считать вредом. — Взрослая жизнь отстой, — сказал Юджи. — Да, отстой, — кивнула Сакура. — И что теперь делать? Я не хочу, чтобы он умирал. И не хочу, чтобы мучился. Но если дедушка согласится на лечение в клинике, куда его хочет перевести Сукуна, то, может, всё наладится, — Юджи не был дурачком, как иногда казалось со стороны. Да, не слишком умным и простоватым был, но не дурачком. Прекрасно всё понимал. А вот с принятием дела обстояли сложнее. — Юджи-кун, — позвала его Сакура. — Я ещё раз попробую с ним поговорить. — Вы пытались… — Я буду играть грязно. Юджи поднял на неё взгляд. — А вы так умеете? — О, поверь, умею.***
Переступая через порог палаты, Сакура встретилась с внимательным взглядом серых глаз. — Неужели для ухажёра расстарались? — хмыкнул Итадори-сан, заметив новую стрижку сенсея. — Для вас, — сказала Сакура, зная, что старик раздражённо фыркнет. — Мне нравятся длинноволосые и милые барышни, — заявил Итадори-старший. — Что ж, тогда обидно, — Сакура пододвинула стул и села напротив больничной койки. — Вы пришли вслед за этим сопляком уговаривать меня на лечение? — спросил Итадори-сан. — Да, — ответила Сакура. — Отказываюсь, — хмыкнул Итадори-сан. — Я другого и не ожидала, — Сакура повернула голову вбок, разглядывая старческое лицо, застывшее в суровых складках морщин. — Я вам не морали читать пришла, Итадори-сан. Принимайте защитную стойку. Я буду вас бить. — Уверены, что сил хватит? — Хватит. Мне хватит. Знаете, что я вижу перед собой, когда смотрю на вас, Итадори-сан? Человека, который устал, но не от жизни. Вы так упираетесь вовсе не из-за боязни перед долгой, тяжёлой и болезненной процедурой, которую придётся проводить на регулярной основе. Вы больше не можете нести груз сожалений и испытывать чувство вины. В том числе и перед собственными внуками. Вам проще Богу душу отдать, чем дальше тащить этот крест. — Вы ни черта не знаете! — Итадори-сан посмотрел на неё из-под густых бровей. — Мне не обязательно знать всю вашу историю, чтобы понять: отношения в семье дерьмо. А его случалось много, стоит только посмотреть на Сукуну. Да и Юджи тоже. В свои шестнадцать он очень самостоятельный парень. Смышлёный, простоватый, но со слишком чистым сердцем. Не всем везёт с такими внуками, далеко не всем, Итадори-сан. Вы думаете, что если умрёте и оставите своих внуков вдвоём, это как-то поспособствует улучшению их отношений? Нет, в лучшем случае, оставит такими же. Вы думаете, что если Юджи такой самостоятельный, то ему уже не нужны опора и поддержка? Думаете, Сукуна хороший кандидат на эту роль? Или вы думаете, что своей смертью искупите что-то? Заставите поменяться Сукуну? Или Юджи жить своей жизнью? — Замолчите! Слышите, замолчите, пока я не потерял к вам то немногое уважение, которое имею к людям, — тяжело выдохнул Итадори-сан. — Что вы, сенсей, такая соплячка, знаете о сожалениях?! — Знаю многое, — сказала Сакура. — Потому, что сама умираю. Итадори-сан резко повернулся в её сторону. Долго сканировал взглядом, в котором смешались шок и сомнения. Сакура выдержала его спокойно, с холодным достоинством воина перед ритуалом сеппуку. — Вы слишком молодая… — с сомнением протянул Итадори. Но лжи не было. Он это понимал. Видел даже. С высоты своего опыта и умения читать людей, которое могло бы сослужить хорошую службу, не превратись его характер в невыносимый сгусток всего самого скверного, требующего особого подхода и огромного запаса терпения. — Рак мой возраст спрашивать не стал, — сказала Сакура. — И сколько вам осталось? — Мало. — Вы же не говорите мне это специально? — Я бы не посмела поступить так жестоко. — Зачем? — только и спросил Итадори-сан. — У вас ещё есть время и возможность что-то исправить. То, о чём вы сожалеете больше всего. Ваш старший внук готов пойти вам навстречу, готов обеспечить дорогостоящее лечение и улучшить качество жизни. В вашем положении это большая редкость. Уступите ему. Это не будет проигрышем. Позвольте ему сделать хорошее ради семьи. Покажите, что видите в Сукуне и хорошее. И Юджи… Разве он заслужил такое? Парень только в силу входит. Ему бы наслаждаться юностью. Но он переживает за вас, Итадори-сан. А если вы умрёте, лучше не станет. Я знаю, о чём говорю. — Вы очень грязно играете, сенсей, — сказал старик Васукэ. — Кто вас научил давить на болевые точки без жалости и совести? — Учителей много было, — призналась Сакура. — И все они прирождённые садисты. Прошу вас, как лечащий врач и человек, который сам вот-вот встретится со смертью: соглашайтесь. Я много раз видела, как люди умирали, сожалея. Медленно загибались, просили время, злились на здоровых, завидовали им. Умирали до того, как могли попросить прощения или признаться в чём-то важном. У вас есть шанс. Не упускайте его. Они молчали целую вечность. Васукэ думал, скрестив худые морщинистые руки на впалой груди, прикрытой больничной робой. Сакура вдруг разглядела, насколько этот грозный старик на самом деле беззащитен. На секунду совесть больно вонзилась швейной булавкой в живое нутро, но Сакура отмахнулась от уже знакомого чувства зарождающейся вины. Она говорила и действовала с сухим расчётом. Да, в некоторой степени даже лицемерила, уговаривая Итадори-сана на лечение, от которого отказалась сама. Только между ней и стариком Васукэ была большая разница — он исправить ещё что-то может, а она, в сущности, ничего. Борьба ради борьбы её никогда не прельщала — бессмысленно и беспощадно. Самой себе доказывать нечего, а другим Сакура давно перестала. — Оформляйте, — подал голос Итадори-сан. — Что, простите? — Сакура не сразу поверила ушам. — Оформляйте перевод, — повторил Итадори-сан. — Хуже мясных мух над ухом, ей-богу. Скорее от вас помру, чем от почек треклятых. — Вы не передумаете? — уточнила Сакура удивлённым голосом. — Нет, — сухо отрезал старик. — Хорошо, — Сакура поднялась со стула и направилась к выходу. — Сенсей, — окликнул её Васукэ. — Да, Итадори-сан? — А вы будете умирать с сожалениями или без? — Не знаю, — сказала Сакура. — Но благодаря вам на одно будет меньше. Как следует порадоваться Сакура не успела. Она только попросила медсестру Такахаси-сан подготовить все документы и сказала Юджи, чтобы он позвонил брату. Потом подошла медсестра Айдзава и сказала, что главврач вызывает доктора Куран на ковёр. У Сакуры появилось поганое предчувствие неизбежного каменного града.***
Сакура постучалась в кабинет главврача. Открыла дверь после сказанного густым басом «входите». Тираны, в сущности своей, бывают разными. Многие представляли Саридзаву-сана маленьким плешивым старикашкой, который дорвался до профессорского звания, а потом и до высокого поста во главе больницы, чисто чтобы портить людям кровь и нервы. Отчасти это так, кроме места про плешивого и мелкого старикашку. Саридзава хоть и был уже в возрасте, однако, рост имел высокий. Сам по себе очень массивный и крепко сбитый. Бывший военный хирург. Седина в волосах, но не в бороде, зато бес в ребро лихо ударил. Таких отменных сукиных детей ещё поискать надо было. — Вызывали? — Сакура сразу увидела, что в кабинете он не один. За переговорным столом сидело ещё двое мужчин. Оба в дорогих костюмах. Один господин слишком худой, лощеный, в очках, с зализанной причёской. Второй старше, строже, жёстче. Короткие волосы, на виски серебром благородно легла седина. Идеальный костюм тройка не скрывал крепкого телосложения. — Да, Куран-сенсей, — сказал Саридзава и ладонью указал на стул. Сакура села как раз напротив гостей. — Это господин Канаяма Иясу из компании «Хозяин рудных гор» и его юрист господин Хисаги, — представил мужчин Саридзава. — Это доктор Куран Сакура. Сакура чуть поклонилась гостям, они поклонились в ответ. Но Канаяма смотрел на неё так пристально, что пришлось невольно насторожиться. Глаза сканировали доктора в белом халате, будто просвечивали рентгеном. То не сальный взгляд. Так, как смотрел на неё Канаяма, обычно изучают стекло с препаратом под микроскопом в лаборатории. — Ладно, общайтесь, — сказал Саридзава и поднял зад с солидного кожаного кресла. Сакуре происходящее не понравилось ещё больше. Обычно Саридзава не упускает возможности подольше побыть рядом с влиятельными людьми, особенно, если эти влиятельные люди спонсоры их больницы. Сакура не знала Канаяму Иясу лично. Зато знала, что его добывающая компания одна из самых богатых в стране, а тесть так вообще ворочает чуть ли не половиной металлургии и имеет связи в парламенте. Зачем её скромная персона могла понадобиться такому человеку, да и ещё в компании юриста? Последний прокашлялся и начал: — Госпожа Куран, вы ведь знаете, что фонд при компании господина Канаямы является спонсором вашей больницы? Сакура кивнула. Юрист Хисаги-сан продолжил. — Мы регулярно проверяем персонал больницы на наличие сомнительной деятельности. И до нас дошли сведения, что во время одного из ваших дежурств из больницы сбежал криминальный авторитет босс Мацумото. — Да. Полиция уже была здесь. Меня допрашивали, — сказала Сакура. — Полагаю, они не… — юрист помахал рукой в воздухе, подбирая нужное слово. — Не придали вашему участию больше значимости. Сакура смотрела на него спокойным, немигающим взглядом, как удав глядит на кролика. Мужчина стушевался, но потом прочистил горло и сказал: — На вас могут завести уголовное дело по пособничеству криминальному лицу в побеге. — Он не был под охраной. Он не был под следствием. То, что наша полиция не смогла обеспечить этому ублюдку выходные в прохладной камере или хотя бы достойный конвой — не мои проблемы. Меня угрожали убить, — стальным голосом произнесла Сакура. — Да, у нас есть свидетельские показания, — юрист просмотрел бумаги. — Но они не являются аргументом для того, чтобы мы отменили служебное расследование. — Вот как, — Сакура наклонила голову вбок. — Не отменяйте. Расследуйте. — И что, совсем не страшно? — усмехнулся Канаяма. — Мне скрывать нечего, — посмотрела на него Сакура. — А ваше представление нуждается в куда более искусных актёрах, способных не поджимать зад от чужого пристального взгляда. Я права, Хисаги-сан? — Я не понимаю, о каком представлении идёт речь, — возмутился юрист. — Всё вы понимаете, — вздохнула Сакура. — Мне говорили, что у вас суровый взгляд матёрого следака. Сразу видно, папочка полицейский, — сказал Канаяма. — Я думала, у глав огромных компаний манеры получше, и они не опускаются до пошлого фамильярничества, — Сакура сохраняла хладнокровие. — К чему весь этот фарс? — Спонсорство этой больницы — очень важная часть нашей благотворительной кампании. Как вы понимаете, Куран-сан, мы должны быть уверены, что здешние сотрудники не навредят своей репутацией или действиями ни нашей организации, ни пациентам, ни коллегам, — сказал господин юрист. — Очень благородно и предусмотрительно. Я-то тут при чём? — спросила Сакура. — Вы весьма враждебно настроены, госпожа, — подал голос Канаяма. — А вы к другому и не располагаете, держа меня за идиотку, — сказала Сакура, облокотилась на спинку стула и скрестила руки на груди. — Какова истинная цель вашей завуалированной угрозы разрушить мою жизнь? Она знала, что по сути, разрушать уже нечего. Но свинячий взгляд из-под очков выхолощенного юристишки с пидорским лицом и надменное выражение лица Хозяина рудных гор, побудили её бороться за сохранность и этих крох в целостности. — Сатору Годжо, — сказал Канаяма. Юрист хотел его остановить, но лишь безмолвно зашевелил ртом, как рыба на песчаном берегу, когда Иясу произнёс чужое имя. Сакура вскинула брови. Какого чёрта здесь происходит? — Что «Сатору Годжо»? — спросила она. — А то вы не понимаете? — усмехнулся Канаяма. Сакуре он напомнил шакала из тех телевизионных хроник про диких животных. Даром, что псина поганая, всё равно хищник с острыми зубами. — Нет, не понимаю, — Сакуре вдруг захотелось, чтобы у неё в руках оказалась катана. Перед глазами сразу появилась картина из старого трэшового японского фильма, где бутафорская кровь лилась рекой, стоило отрезать противнику конечность. Захотелось последовать примеру О-Рэн Ишии из Тарантиновского «Убить Билла» и точно так же снести тупую голову, эффектно пробежавшись по столу с мечом в руках. — Вы с ним встречаетесь, — сказал Канаяма. — Господин, — позвал его юрист. — Выйди, — приказал Канаяма. — Но… — Выйди! Юрист бросил растерянный взгляд сначала на Канаяму, потом на доктора Куран, но всё-таки поднялся и быстрым шагом вышел за дверь. — Я с ним не встречаюсь, — сказала Сакура. — Но трахаешься, — Канаяма усмехнулся так, что стали видны короткие клыки. Сакура промолчала. — И не платишь ни гроша, — у Канаямы глаза сверкали, как у больного в лихорадке. — Имеешь доступ к его телу просто так. — А вам завидно? — Сакура не удержалась и растянула губы в улыбку. Как яд под кожу прыснула. Этот нездоровый блеск в глазах был так знаком, что в животе закопошились хитиновые ленты сколопендр. Так мерзко вдруг Сакуре стало. — Ты баба. Всего лишь тупая баба. Всё, что у тебя есть, это… — зашипел Канаяма. — Пизда между ног, — перебила его Сакура. — Придумайте что-нибудь оригинальное. Я уверена, смекалки у вас хватит. — Ты совсем страх потеряла, девочка? Не видишь, с кем разговариваешь? — Канаяма посмотрел на неё исподлобья. — К сожалению, вижу, — сказала Сакура. — Если ты не бросишь Годжо, то я гарантирую, дело о пособничестве побегу криминальному авторитету на тебя заведут. И если не посадят, то во время расследования измотают до кровавых соплей. Бюрократическая машина в нашей системе и взятки творят чудеса. А из больницы вылетишь с волчьим билетом. Ясно тебе, курва? — у Канаямы чуть ли пена изо рта не шла. Сакура улыбнулась так мягко, будто перед ней ребёнок, решивший поиграть в куколки не игрушками, а живыми людьми. — Вы ведёте себя, как старшеклассник на пике спермотоксикоза, перед которым ноги не раздвинула застенчивая первогодка-милашка, — сказала доктор Куран. — Годжо не дал? Я права? — Послушай, ты… — взорвался Канаяма, подскочив на ноги. — Нет, это вы меня послушайте, — стальным голосом заявила Сакура, оставшись на месте. — Не смейте угрожать, это во-первых. Мне терять нечего, я могу и в глотку вцепиться. Во-вторых, Годжо взрослый человек, — с каждым словом Сакура медленно поднималась на ноги. — Он сам способен решить с кем быть, с кем спать и кого впускать в свою жизнь. В-третьих, вы не способны добиваться своих целей, кроме как силой. А ещё хотите, чтобы другой человек добровольно был рядом? В следующую секунду щёку больно обожгло. Это Канаяма перегнулся через стол, залепив Сакуре пощёчину. Её голова лишь резко повернулась вправо. Короткие пряди закрыли разом покрасневшую кожу, на которой остался след ладони. Канаяма сверкал глазами, свирепо поджав губы. На лбу выступила испарина. Его трясло. Дорогой костюм помялся. — Сказать, что вы бьёте, как баба — это оскорбить женщин дважды, — Сакура улыбалась, медленно поворачивая голову. — Вы паскуда, Канаяма-сан. У входа послышался судорожный вздох. Канаяма и доктор Куран одновременно повернулись в сторону двери. Там стояли юрист Хисаги-сан и главный врач Саридзава, в изумлении впившись взглядами в готовую разорвать друг друга парочку. Как много они видели, Сакура предположить не могла. Щека её горела. Душа требовала либо выкурить сигарету, либо убить кого-нибудь. И то, и то под запретом. Сакура убрала волосы с пострадавшей стороны лица. Поправила халат и уверенным шагом направилась к выходу. Остановилась напротив Саридзавы-сана, возвышающегося на полголовы и посмотрела прямо в глаза. — Вы разрешили устроить служебное расследование? — спросила она. Саридзава смотрел на неё с едва заметным блеском в стальных глазах. Между широких бровей залегла морщинка. Сакура усмехнулась. — Я напишу заявление по собственному желанию, чтобы было меньше проблем. Но не ради вас, ублюдка, готового пойти ради денег на всё. А ради работников этой больницы, преданности которых вы не заслужили, — сказала она и вышла в коридор, убрав руки в карманы халата. Всё равно надо было уволиться. Но не так. Скорее всего, Саридзава выгонит её взашей с волчьим билетом, как и пообещал Канаяма. Сакура надеялась, что ей удастся привести все документы в порядок и передать пациентов другому врачу. С Итадори-саном всё уже решено. Это приносило облегчение на обожжённую кислотой душу. Как мертвецу припарка, но всё же. Она бы хотела совсем ничего не чувствовать, чтобы с головы до ног наполнило эмоциональное отупение. А не выборочно. Доктор Куран Сакура проработала в этой больнице почти десять лет. Тут проходили годы её практики, а потом интернатура. Тут она первый раз спасла человека и потеряла. Здесь случалось многое. Многое теперь останется за закрытыми дверьми. Сакура знала. Знала и хотела что-то почувствовать, наверное, боль и сожаление. Но грудную клетку заполняло лишь облегчение. Даже злости на ублюдка Канаяму не было. Сакура подошла к посту дежурных медсестёр. Щека горела. Стоило бы сходить в туалет и привести себя в порядок, но усталость, которая разом накатила удушающей волной, сделала Сакуру безразличной к своему внешнему виду. Такахаси-сан посмотрела на неё с такой лютой тоской в глазах и внезапно слишком материнским сочувствием, что Сакуре на секунду захотелось себя пожалеть. Как в детстве, когда прибегаешь к маме на кухню с просьбой заклеить разбитую коленку или вытащить жало пчелы из ладошки. — Такахаси-сан, пожалуйста, подготовь все документы Итадори-сана, — попросила Сакура. — Я уже начала, — сказала Такахаси-сан. — Спасибо. Ту девушку, Минарин Акацуки из пятой палаты переводи в кардиологию. Там Ханами-сенсей ей поможет. Наш дорогой Арата-сан позавчера опять чуть Богу душу не отдал, еле реанимировали. Сегодня тоже порывался. Приставь к нему какого-нибудь смышлёного ординатора на ночь. И… того господина, которого привезли на скорой с почечной недостаточностью… назначь дозу адсорбентов повыше. И мне надо посоветоваться с кем-нибудь из хирургов насчёт шунтирования. — Хорошо, я тебя поняла. Советую Камо-сенсея, — сказала Такахаси-сан. — Да, думаю да, с ним и поговорю. Анализы пациента уже у тебя? — спросила Сакура. — Да, — Такахаси-сан протянула ей папку. Сакура взяла её, а потом посмотрела на медсестру. — Спасибо тебе, Такахаси-сан, — сказала Сакура. — За что? — усмехнулась женщина беззлобно. — За то, что всегда мне помогала. И за то, что ничего не спрашиваешь, а молча поддерживаешь, — пояснила Сакура. — Как говорил мой верующий папенька: маленький Давид победил огромного Голиафа, — сказала Такахаси-сан. — Тут скорее поговорка о потерянной подкове подойдёт, — улыбнулась Сакура. — И она тоже. Но это с какой стороны посмотреть. В этот момент в кармане халата зазвонил телефон. Сакура отложила папки, достала его и посмотрела на экран. Сердце сделало кульбит и замерло. Звонил Сатору. Первая мысль — сбросить. Вторая — не реагировать никак. Третья же была продиктована интуитивным порывом — необходимость принять вызов острой иглой впился в десну. — Да, — ответила Сакура. — Куран-сенсей, — раздался в трубке голос Мегуми. — Да, Фушигуро-кун, — напряглась Сакура. Парень звонил с мобильного Годжо. А он сам тогда где? Неприятное ощущение вновь закопошилось внутри, на этот раз медленно сдавливая дыхательные пути. — Я звоню вам, потому что… Сатору… то есть Годжо заболел. У него высокая температура. Он весь горит. Кашляет. Очень сильно потеет. Мегуми говорил чётко и по делу. Но Сакура слышала в его голосе нотки беспокойства, завёрнутые в уверенность и сухость тона. — Какая температура? — спросила доктор Куран. — Сначала была тридцать восемь и четыре. Сейчас тридцать семь и восемь, — ответил Мегуми. — Ты что-нибудь делал, чтобы её сбить? — Мама сказала положить холодное полотенце на лоб или компресс со льдом под голову. — Хорошо, — кивнула Сакура самой себе. — У него в аптечке есть какие-нибудь жаропонижающие? — Вам стоило бы спросить, есть ли у него вообще аптечка, — тяжело вздохнул Мегуми. Сакура слышала, что он куда-то шёл. Открыл дверцу, возможно, шкафчика. Снова тяжело, как-то слишком по-взрослому вздохнул. — У него здесь антисептик, пластырь, презервативы и аскорбинки, — сказал Мегуми. «Набор скорой помощи имени Сатору Годжо» — закатила глаза Сакура. — Значит, так, — вслух произнесла она, посмотрев на наручные часы, — я освобожусь где-то через час, до вас минут тридцать на такси. Значит, буду через полтора, самое большее, через два. За это время меряй ему температуру каждые полчаса. Станет выше — вызывай скорую, не дожидаясь меня. А так, меняй компрессы, давай обильное тёплое питьё. Желательно, с лимоном и имбирём. Хоть это у него есть? По звуку Мегуми открыл холодильник, чтобы проверить. — Лимон есть. Он им коньяк закусывал, — сказал Мегуми. — Он же не пьёт? — удивилась Сакура. — Да, поэтому после двух стаканов вырубился, — сказал парень. — Я сделаю всё, как вы сказали. Сакура, конечно, уже поняла, что Мегуми мальчик не глупый и очень самостоятельный, но всё равно решила уточнить. — Фушигуро-кун, я на всякий случай спрошу: есть ли ещё кто-нибудь из взрослых, которые могут приехать сейчас к вам? — Я позвонил родителям, но они не в городе. А Нанами-сан на выезде по работе. — Хорошо. Я скоро буду. Если что, звони. — Я вас понял, — сказал Мегуми и повесил трубку.***
Открыл Мегуми быстро. Выглядел измотанным и хмурым. На какое-то мгновение можно было решить, что парень сейчас захлопнет перед Сакурой двери. Но на дне тёмно-зелёных глаз погасли беспокойство и раздражение, стоило встретиться взглядами. Сакура знала, что иногда присутствие конкретных людей может угомонить такого опасного зверя, как тревожность. Даже если человек крепок нервами, эта коварная бестия знает, каким способом осадить самую неприступную крепость. Мегуми забрал у неё пакеты и отнёс на кухню. Сакура сняла пальто и сапоги, подавляя дрожь в конечностях из-за чувства накатывающего стыда перед Годжо. Это ведь она его прогнала, сказав, что не надо им больше видеться. А сейчас явилась, спасительница. Благо, что не в костюме из спандекса с плащом наперевес. Мегуми проводил её до спальни, но прежде надо было вымыть руки. А ещё, желательно, перевести дух. Но на это время тратить никто не стал. Они с Мегуми созванивались каждые полчаса до того, как Сакура переступила порог квартиры. Температура у Годжо не поднималась, зато появился озноб и ломота в костях. Когда Сакура увидела Годжо, лежащего в кровати в состоянии, далёком от нормального, сердце её сжалось костлявыми пальцами вины. Возможно, совсем иррациональной. Но в её мозгу болезнь Годжо и их последний разговор связались крепкими стальными тросами. Да так, что ни один разумный довод теперь эту жилу не перерубит. Лихорадочные пунцовые пятна расползались по лицу. Светлые волосы взмокли от пота. Пряди прилипли к лоснящемуся влагой лбу. Веки тяжёлые. Вид болезненный. Губы сухие, алые лишь на линии смыкания, будто Сатору недавно отведал свежей крови. Большое сильное тело лежало под несколькими одеялами. Но они были тонкими, поэтому Мегуми притащил ещё и плед. Сакура прошла вперёд, поставив у кровати сумку. И убрала из-под затылка ледяной компресс. Осторожно коснулась лба. — Фушигуро-кун, принеси воды, пожалуйста, — попросила парня Сакура. Он тут же скрылся из виду. На кухне застучали дверцы шкафчика. Услышав знакомый голос, не принадлежащей Мегуми, Сатору приоткрыл глаза. Сакура едва не отпрянула. Она не знала, что их невероятный цвет может не только завораживать, но и пугать. Воспаленные и сухие из-за температуры, тем не менее они блестели, будто переливалось на солнце и слепило битое бутылочное стекло. — Я всё-таки сдох? — спросил он хрипло. — Пока нет, — сказала Сакура. Годжо усмехнулся и тут же закашлялся. — Как ты себя чувствуешь? — Прекрасно, как видишь, — прохрипел Годжо. — Опиши мне свои ощущения, — терпеливо сказала Сакура. Годжо долго смотрел на неё. — Нет, — отозвался он просто. — Ты зря приехала. Резкое желание схватить подушку и придушить Сатору вдруг показалось не таким уж и ужасным избавлением его от страданий. Единственное, что останавливало Сакуру — это осознание. Возможно, Годжо имел право так себя вести. С одной стороны. С другой же, они взрослые люди. А взрослые люди, как говорят многие, должны быть выше всяких обид, когда дело касается жизни и здоровья ближнего своего. — Я уйду, как только тебя осмотрю и оставлю Мегуми все надлежащие инструкции, — спокойно сказала Сакура и села на край кровати. — Ничего другого от такой бессердечной женщины я и не ожидал, — сказал Сатору. — Ты мне мерещишься, я знаю. — Нет, — сказала Сакура. — Стадия бреда уже прошла. Ты в состоянии не путать её с реальностью. Голова болит? — Да, — ответил Сатору и прочистил горло. — Сильно? — Нет. — Покажи горло, — Сакура достала из сумки упаковку с деревянным шпателем. Легко надорвала верх. Годжо открыл рот. — Язык высуни. Он послушался, но не с первого раза. Сакура внимательно осмотрела воспалённые стенки. Красные. Но без налёта. Вздохнула с облегчением. Не инфекция. Убрала деревянный шпатель с розового языка обратно в надорванную упаковку, чтобы потом выбросить. — Нежнее можешь? — кинул Годжо. — Хорошо, буду нежнее, — Сакура решила, что не будет подыгрывать. Болезнь это или обида на неё — всё равно. Сейчас надо заняться лечением. — Сядь и подними кофту, — Сакура достала стетоскоп. Сатору на удивление быстро послушался, но вредничать не перестал. Задрал чёрную, пропотевшую кофту, болезненно поморщившись от неприятных ощущений. А когда мембрана стетоскопа коснулась белой кожи, резко отпрянул с кошачьим шипением. — Холодно! Сакура выдохнула и приложила акустическую головку к ладони, чтобы демонстративно нагреть. Только потом вернула её на тело Сатору. Внимательно прислушалась к размеренному дыханию. — Дыши, — попросила. Он затаил дыхание. Сакура закрыла глаза. Хорошо, ничего страшного. Она и не с такими засранцами справлялась. — Не дыши. Сатору сделал вдох. Потом выдох. Сакура передвинула стетоскоп чуть влево. — Лёгкие чистые. Хрипов нет. Это хорошо, — сказала она. Но руки не отняла. Сердце в груди Сатору билось учащённо. Сакура вслушивалась в каждый удар, понимая, что её колотится в том же ритме. — Я замёрз, — сказал Годжо. Но не отодвинулся и не опустил ткань кофты в нетерпении. — Извини, — Сакура отстранилась, убирая стетоскоп обратно в сумку. На смену ему доктор Куран достала пакет с нарисованной на нём змеёй, обвивающей медицинскую чашу. — Ты всю аптеку скупила? — хрипло спросил Годжо. — Мегуми сказал, что у тебя в аптечке только лейкопластырь и презервативы. Это, конечно, хорошо. Но вылечиться от простуды не поможет, — пояснила Сакура. — А ты, значит, поможешь? — усмехнулся Сатору немного зло. — Нет, ты поможешь себе сам, если будешь соблюдать указания. — Не буду! — Ты что как маленький?! — донёсся голос Мегуми. Парень стоял в дверном проёме, держа в руках стакан воды. — Ещё один, — фыркнул Годжо. — Если ты не прекратишь, я вколю тебе успокоительное. Пусть ты и не буянишь, зато Мегуми легче будет, — сказала Сакура. — Вот противовирусные. По таблетке каждые два часа в течение суток. Количество я пропишу. Жаропонижающие. Сейчас одну, а если температура поднимется выше тридцати семи и восьми, то две. Не сможешь терпеть головную боль… точнее… лучше её вообще не терпеть. Это хорошее обезболивающее. Сакура показала серебряный блистер и положила его к остальным на прикроватную тумбочку. Мегуми поднёс стакан воды, буравя Годжо тяжёлым взглядом. — Не обращайте внимания. Он жуткий говнюк, когда болеет, — сказал Мегуми. — Я заметила, — отозвалась она, а потом опять обратилась к Годжо, выдавливая ему на ладонь нужные таблетки. — Обильное питьё. С имбирём и лимоном. Ещё нужно сменить пропотевшую одежду, хотя бы верх. Я сейчас приготовлю окаю[1] и перестану действовать тебе на нервы, Сатору. — Я и сам могу приготовить, если вам нужно ехать, Куран-сан, — сказал Мегуми. — Пусть она готовит, раз вызвалась, — Сатору не сводил взгляда с Сакуры. — Пей, — сказала она, кивнув на таблетки, а потом повернулась к Мегуми: — Принеси, пожалуйста, чистое полотенце, смоченное в тёплой воде. — А таз надо? — уточнил Мегуми. — Если есть. Мегуми вновь скрылся за дверью. Сакура проследила, чтобы Сатору выпил все лекарства, а потом поднялась с кровати. — Где я могу взять одежду тебе на смену? — Всё в шкафу, — кивнул Годжо. Сакура подошла, отодвинула зеркальную створку. Бардак. Удивления не было. Было желание глупо улыбнуться. Но внезапный порыв мгновенно подавили в зародыше. Сакура достала белую, довольно растянутую кофту из приятного материала. Хлопок. На вид и на запах вроде чистая. — Сними, — Сакура показала на мокрый от пота верх. — Нет. — Раздевайся, Сатору. — Раздень сама. Он не заигрывал. Он выкручивал нервы. Играл на них. Не слишком изящно, мог и лучше, но всё равно умело. — Если ты проверяешь мой лимит терпения, то на сегодня его исчерпали задолго до тебя, — сказала Сакура. — Кто такой смелый? — усмехнулся Сатору. — Неважно, — отозвалась Сакура. — Со мной можешь вести себя, как угодно. Но я уйду, останется Мегуми. Не изводи пацана. Он этого явно не заслужил. Сил себя контролировать даже в таком состоянии у тебя хватит. Годжо хмыкнул. Взялся слабыми пальцами за ворот кофты, попытался снять по привычке через голову. Получилось не с первой попытки. Да и успехом это никак нельзя было назвать. Сакуре пришлось стягивать прилипшую к телу ткань самой. Мегуми принёс небольшой белый тазик с тёплой водой. Сакура опустила туда тыльную сторону ладони, проверяя температуру. Идеальная. Обтёрла Годжо. Быстро. Оперативно. Без лишних движений. А потом помогла одеться. — Ложись и укройся получше, — сказала Сакура. Сатору взял её за запястья. Сжал несильно, насколько позволяло состояние. Его тело немного шатало, а глаза слипались. Лекарство начало действовать и требовало от организма полного покоя. Но Годжо упрямился. — Ты подстриглась. Зачем? Новая жизнь, новая ты? Или психанула? — он уткнулся лбом в её плечо для опоры. — Волосы начали выпадать из-за таблеток, — сказала Сакура. — Сатору, ложись. — Ты и правда уйдёшь, как закончишь здесь? — спросил он, чуть сжав запястья. Сакура закрыла глаза, зажмурившись. Заморгала быстро-быстро, чуть задрав голову. Горячий лоб Сатору обжигал её тело даже через ткань рубашки. — Нет. Я не могу бросить одного Мегуми на больного и капризного тебя, — сказала Сакура. — Выходит, наш мальчик и правда благословение, — зачем-то сказал Сатору и хрипло рассмеялся. Потёрся лбом о худое плечо и отстранился, плавно возвращаясь на подушки. — Ты же говоришь так, не чтобы я перестал упрямиться? — Годжо плотнее закутался в одеяла. — Нет. Когда ты проснёшься, я буду здесь. — А потом? — И потом тоже. — Мне не придётся терпеть это в одиночестве, значит, — вновь усмехнулся Годжо. — А ты всегда болел в одиночестве? — Сакура подоткнула одеяла ему под ноги. — Всегда… — глаза Годжо медленно закрылись. Светлые ресницы ещё какое-то мгновение трепетали, но потом замерли. И Сатору задышал ровнее. Сакуре захотелось дотронуться до его лба. Она сначала нерешительно поднесла руку, потом отдёрнула, будто боясь обжечься. Словно не она каких-то пять минут назад трогала его тело, обтирая полотенцем. Потом всё-таки коснулась, убирая чёлку и прислонилась губами к коже, проверяя температуру. В момент трогательного, не подкреплённого страстью или желанием прикосновения в ней окончательно умерли сомнения в чувствах к этому мужчине.