Самое жестокое племя

      С приоткрытых губ сорвался сладостный, протяжный стон. Как лёгкий аромат, повеяв в удушливом воздухе, он исчез. Итачи распахнул глаза, смотря на нее — обнаженная, она восседала сверху, прогнув спину назад. Тонкие пальцы влажной ладони крепко сжимали его бедро, ища опоры. Длинные каштановые волосы хрупкой паутиной оплели руки и плечи, рассыпаясь в такт ее движениям. Он не видел лица. От удовольствия она запрокинула голову назад и вскрикивала каждый раз, когда опускалась вниз. Эти звуки врывались в его сознание и растворялись там, вмешивая ещё больший жар в раскалённое тело.       Он перевел взгляд ниже, в ворохе волос замечая под ключицами ровные тонкие линии металлических пластин. Они переливались холодным темным блеском. Безжизненным и бездушным, совершенно инородным на фоне молочного цвета кожи. Её первая работа — всё ещё любимая. Спустя столько лет она не в силах была их заменить. Итачи поморщился, мгновенно прикрывая глаза.       В Изуми было вплетено столько железа, что грань между ней и заводной куклой становилась всё прозрачнее. Импланты становились изощрённее — она научилась прикрывать их кожей, маскировать так, что теперь даже искусственное сердце она заставила биться. Хрупкая, тонкая, нежная Изуми погребена где-то под грудой металла и синтетики, из которых она спроектировала себе новое тело. Тело, охотно опускающееся и поднимающееся с его члена, так естественно задыхаясь от наслаждения, что по округлой груди стекали капельки пота.       Он знал, что это не пот. Изуми не пахла, если не использовала духи, ей не нужно было даже есть чаще раза в день. Она ужинала вместе с ним, но никогда не была голодна.       Она не была такой, когда они встретились. В ней были только металлические пластины под ключицами, прикрывающие старую травму так изящно, что казались дорогим аксессуаром. Итачи не заметил, как за шесть лет её сердце превратилось в кровяной насос. Вместо почек и печени — фильтры из биопластика. Синтетические легкие заменили настоящие. Изуми была напичкана утончёнными киберимплантами сверху донизу.       Итачи ничего не имел против модификаций, но рассматривал их как инструмент для восстановления утраченного. Может, как способ заработка: органика на рынке стоила гораздо дороже искусственных органов. В некоторых районах едва ли можно было встретить хоть одного человека, у которого обе почки– собственные.       Изуми не нуждалась ни в реконструкции неисправных органов, ни в деньгах. Она поклонялась другому Богу.       В ней полыхал интерес, азарт, который так ярко зажигал карие глаза, что Итачи не мог отвести от них взгляд, когда впервые увидел. Она могла часами торчать в лаборатории, согнувшись в три погибели над каким-нибудь винтиком, забыв про еду и сон до тех пор, пока механизм не зашевелится так, как ей нужно. Её разум был в бесконечной борьбе с «синтетикой» Даймё, покорившей рынки отчасти благодаря тому, что Изуми из раза в раз выходила победительницей. Она никогда не уставала от головоломок, вместо этого постоянно усложняя себе задачи. Она стала успешной, но на этом пути по карьерной лестнице растеряла половину собственного тела.       На его глазах Изуми постепенно превращалась в нечто совершенно нечеловеческое. Она менялась с каждой новой вживленной в тело железкой. Ее все меньше беспокоили разговоры, если в них не присутствовали слова с приставкой кибер или био. Сон, переставший быть необходимостью, превратился в хобби, травм не было и не могло быть с тонкими титановыми пластинами, которые проходили даже вдоль запястий, а протухший уличный воздух фильтровался её лёгкими до свежести горных вершин.       Она жила в его квартире, но не дышала с ним одним воздухом.       Вместе с неудобными человеческими потребностями притупились и её желания. Итачи не понимал, приходилось ли ей фальшиво стонать, изображая удовольствие, или она действительно рассыпалась в ощущениях, всё более остервенело врезаясь в него, скача сверху.       Итачи, проводя ладонями вверх по её телу, скользил вдоль гладкой кожи, под которой чувствовался металл. Она сжимала его бёдра пальцами, и ему казалось, что даже от них исходил равнодушный холод. До ушей долетел очередной выдох, показавшийся таким же фальшивым, как влага на коже, и Итачи сморщился.       Возбуждение спало, обмякло и, ощутив дискомфорт в паху, он схватил Изуми за бедра, резко стаскивая с себя. Она рухнула на кровать и перевела на него непонимающий взгляд. От красивых карих глаз Итачи стало не по себе.       — Прости, — он мотнул головой, стараясь избавиться от пронизывающей его грудь тошноты. Итачи провёл ладонями по лицу, стряхивая с себя наваждение, и поднялся, свесив ноги с кровати. — Я устал сегодня. — оправдание пролетело мимо нее. Он слышал, как она неторопливо поднимает с пола нижнее бельё и одежду, сорванную по дороге в спальню.       Итачи вздохнул и нащупал на полу штаны. Натянув их, он встал с кровати и направился в сторону кухни, но в дверном проёме материализовалась Изуми. С растрёпанными волосами, в распахнутой на груди рубашке, через которую просвечивали соски. Она преградила дорогу рукой, опираясь ладонью о дверной косяк.        — В чём дело? — Итачи непонимающе смотрел в её лицо. Он не мог поверить, что Изуми решила устроить разбор полётов в одной распахнутой рубашке на голое тело. — Снова что-то с Шисуи? — она склонила голову, сощурив глаза. — Или Даймё? Кто был целью?       Итачи отрицательно покачал головой и сжал её локоть, собираясь отодвинуть руку, чтобы добраться до пачки сигарет на столе. Но сдвинуть титановую руку Изуми было не так-то просто. Он поджал губы, смотря на тонкую кисть, которая раскрошила бы его кости, вздумай он сжимать её крепче.       Изуми смогла почувствовать запах дымящегося внутри Итачи фитиля. Она даже разглядела в поджатых губах огонёк, который был близок к тому, чтобы воспламениться. Её глаза проследили за взглядом Итачи и уткнулись в преграждающую ему путь руку. Она устало выдохнула и закатила глаза.       — Ты издеваешься… тебе нравится надо мной издеваться… — её пальцы сжали дверной косяк с такой силой, что он жалобно треснул под её ладонью. На пол посыпались опилки. — ты знаешь, что это нельзя изменить.       — Пропусти меня, — Итачи отпустил её, подняв обе руки вверх. Как любой человек, привыкший сражаться, Изуми приходила в замешательство перед незаслуженной победой. Она знала, как вести бой, но совершенно не умела принимать капитуляцию: её винты и болты не умели сдаваться, пока она не закрутит их в нужном направлении.       Изуми отступила на шаг назад, крепко сжав кулаки. Она выглядела подавленной. Будто его молчание отравляло воздух вокруг, хотя даже будь это так, лёгкие Изуми остались бы к этому безразличны.       Итачи подхватил со стола пачку сигарет и, вытащив последнюю, щёлкнул зажигалкой. Изуми так и стояла в паре шагов от него, не поворачиваясь. Ровную осанку, рассыпавшиеся по спине волосы и тонкие ноги окутывал дым, который Итачи выдыхал, смотря на неё. Короткая рубашка едва прикрывала идеальную задницу, и если бы она простояла молча ещё какое-то время, её сложно было бы отличить от милашки репликанта. Их забывали разряженными на кухне или в чулане. Иногда в той же позе, в которой ещё недавно трахали: опрокинутыми на пыльный ящик с запчастями, с раздвинутыми ногами и распахнутыми в приторном восторге глазами.       — Это моя работа, — прошептала она, медленно оборачиваясь.       Изуми напоминала репликанта только внешне.       — И это твоё тело, — продолжил Итачи. Он не отговаривал ее. Закрывал глаза, представляя настоящую кожу, когда она касалась его, и сжимал ладонями грудь, когда они занимались сексом, не беспокоясь о том, реальная она или нет. Изуми могла вставлять в себя всё, что ей заблагорассудится. В конце концов, Итачи поначалу мало чем отличался от этих железок. Он наблюдал, как Изуми превращалась в жестянку с пока еще ее собственными глазами. И молчал. — Пока ещё.       — Им и останется. — она прикоснулась к волосам, заведя прядь за ухо. — Всё это — моё. Импланты — те же органы, и они точно так же принадлежат людям. — Изуми смерила его укоризненным взглядом. — Я спасла больше жизней, чем ты смог бы, охотясь для Даймё. И спасу ещё!       — Как спасение жизней связано с железом в твоём теле? С искусственными лёгкими? С насосом вместо сердца? — Итачи сунул сигарету обратно в рот, пока не успел сказать что-то ещё. Они были вместе достаточно долго, чтобы он знал точно, за какой гранью боль, приченённая словами, станет невыносимой.       Итачи любил и ненавидел Изуми по одной и той же причине. Она невероятно умна. Её разум — безграничное, необъятное небо, всегда возвышающееся над ней и Итачи, вне зависимости от дня, ночи, зимы или лета. Это поражало его. Завораживало. И приводило в бешенство, когда она забывала, что кроме неба есть и земля, на которой она стоит, взяв его за руку.       — Я… это не, — она цеплялась за слова, сражаясь со здравым смыслом. Проигрывая. — Ты знаешь, — слово громко рухнуло перед глазами вместе с ладонями, которыми она ударила по столу — что я всё проверяю. Я не могу…       — Ты не можешь остановиться. — Итачи затушил сигарету, бросив окурок в переполненную пепельницу. — И не можешь это признать.       — Я не могу оставить свои исследования. Это разные вещи. — её голос дрожал, будто искал опоры и не находил. Ни в руках, ни в вечно возвышающемся разуме.       Итачи кивнул. Он знал, что она не врёт. Но также знал, что то, во что она искренне верила, не являлось истиной. Изуми нуждалась в своей борьбе, как в воздухе. И глубоко внутри ей было совершенно наплевать, попадёт её модификация искусственного лёгкого с фильтрами в масс-маркет или останется диковинной игрушкой в чистых районах.       Изуми не знала, кто носит её линзы, и понятия не имела, сколько на рынке стоил её клапан вместо сердца. Её не волновали цифры и признание. Она сквозь пальцы смотрела на то, что Сасори присваивал большую часть её идей своей лаборатории, и продолжала работать с ним плечом к плечу.       — Ты превращаешься в одно из них. — Итачи ходил по краю горизонта. Один неверный шаг, и земля окунётся во мрак ночи. — На моих глазах.       — Так не смотри! — закричала она, не находя оружия лучше, чем оглушающая правда. В её глазах стояли слёзы.       Он не смотрел много лет.       — Изуми… — Итачи прикусил язык. Горизонт опрокинулся, и он готов был сброситься в зияющую пропасть в наказание.       Она плакала, огромными печальными глазами утопая в обиде, под толщей непонимания. Изуми тяжело было смириться с тем, что Итачи не в восторге от синтетики. Ему начало казаться, что каждая новая модификация какого-нибудь импланта была такой совершенной из-за её попыток что-то ему доказать.       — Ты не понимаешь меня, — она стиснула зубы, заглушая плач, и отошла от стола. Её руки обнимали плечи, крепко стискивая ткань рубашки. — из всех людей, — она рвано выдохнула, опуская голову, — именно ты не хочешь меня понять.       Изуми привыкла сталкиваться с восхищёнными взглядами, слушать комплименты и вызывать восторг. Безразличие Итачи к достижениям науки поражало её настолько, что, борясь с ним, она не заметила, как оказалась в его постели в первый раз, второй, третий.       Ей ничего не стоило охмурить заведующего лабораторией Даймё, в которой она работала, или заставить какого-нибудь лаборанта плясать по её дудку. Но она выбрала охотника за головами, который пользовался только той техникой, которую для работы предоставляет Даймё. Эту войну Изуми не выиграла.       — Прости меня, — когда Итачи осторожно шагнул вперёд, и так тёмная квартира погрузилась во мрак. Изуми замерла на вдохе, непонимающе подняв голову вверх. Оба повернулись к окну и заметили, что вся улица обесточена.       Изуми застегнула рубашку и бросилась к подоконнику, открывая окно нараспашку, чтобы выглянуть наружу.       — Уже не в первый раз… — пробормотала она, перекидываясь корпусом вперёд, чтобы выглянуть подальше. — Целый район погас.       Когда отключение случилось в первый раз, Итачи подумал, что на Даймё кто-то напал. За долгие годы Корпорация ни разу не дала сбой. Всё всегда работало как часы. Потом Изуми рассказала, что перебой списали на неполадки в системе распределения тока, но ни он, ни Шисуи в это не верили.       — Изуми, — Итачи подошёл к ней, ставя руки по обе стороны от её талии. Она выпрямилась, прижимаясь спиной к его груди. — Прости. — он опустил подбородок на её голову и прикрыл глаза. Длинные каштановые волосы Изуми пахли ванилью и табаком его сигарет, и это заставило Итачи улыбнуться. Он делал её жизнь горькой, она даже пахла горечью из-за него, но продолжала стоять рядом.       Она кивнула головой, положив ладони на его руки. Изуми продолжит вживлять в себя результаты своих исследований, Итачи продолжит это ненавидеть, и они продолжат жить вместе, как будто этого разговора не было.       Они долго стояли у окна, под ночным небом заново обретая почву перемирия под ногами.       Годы шли, а они продолжали сражаться и мириться так же, как когда только познакомились.       Итачи встретил её в «пункте приёма» шесть лет назад. Ему впервые доверили доставить цель самостоятельно, без Шисуи. До этого, как все охотники низкого ранга, они работали только в паре. Братцу оказалось недосуг штудировать методички Корпорации, так что Итачи на его фоне выглядел благонадёжным. До тех пор, пока Изуми не нашла скол на линзе цели.       Она пристально всматривалась в девайс, бросая укоризненные взгляды то на скол, то на Итачи. Маска на его лице удачно скрывала усмешку, но Изуми по ледяному взгляду поняла, что над её педантичностью насмехаются.       — Мне придётся убить полночи, чтобы восстановить её, — она нахмурилась и ушла, больше ничего не сказав. Спорить с разработчиками, которые иногда приходили за линзами, Итачи считал себе дороже. Он подумал, что она доложит об этом, но отметки в чек-листе не появилось, и награду зачислили целиком.       В следующий раз скол на линзе оказался почти неисправим. Все данные, которые записывались на неё, могли быть утеряны.       — Ты надо мной издеваешься, — констатировала Изуми, переступая через тело лежащего на полу хирурга. Белая туфля задела его руку, и Изуми покачнулась, чуть не распластавшись на мраморном полу. Итачи вскинул руки, собираясь её поймать, но она уверенно воткнула каблук в ладонь хирурга и обрела равновесие без помощи. Итачи удивлённо выдохнул, смотря на то, как ладонь мужчины становилась синей.       — Я не беру то, что не заработал. — Он поднял глаза вверх и почти физически ощутил ярость, которая клокотала внутри неё. — Не занимайся больше благотворительностью. — Итачи похлопал её по плечу, оставляя на белом халате следы: пришлось изрядно поваляться в грязи, чтобы скрутить хирурга.       Изуми усмехнулась, подходя к нему вплотную.        — Тебе не будут платить ближайшие десять заданий.       — Нет. — он улыбнулся, отрицательно качнув головой. — Тебе нет дела до того, какую награду получают охотники. — Ему казалось, что он слышал, как бьётся её сердце. Карие глаза блестели так, будто она участвовала в погоне, Если бы у азарта был запах, он бы пах как эта женщина, постукивающая ноготками по футляру.       — Зато есть дело до того, сколько я сплю. А это, — она подбросила вверх футляр, ловко поймав его перед носом Итачи, — не лучший способ заставить женщину бодрствовать ночью.       Итачи не получал награды ещё десять заданий. Он исправно приводил цели в «пункт приёмки» и получал исправные сочувствующие улыбки сотрудников, которые приходили, чтобы проверить линзы. А потом исправно проклинал себя за то, что не смог промолчать. На одиннадцатой цели Изуми появилась снова и молча протянула ему стакан кофе. Она победила.       Итачи и Изуми тянули на место случайно опрокинутый горизонт спокойствия, молча вдыхая холодный осенний воздух, пока вокруг не задребезжали лампочки в окнах соседей. Внизу с треском загорелись уличные вывески, зашумели генераторы очистки воздуха. Кто-то сверху выкрикнул «алиллуя» из окна, и Итачи, усмехнувшись, открыл глаза.       Он знал, что если включит систему «помощника» Даймё, которая валялась где-то рядом с лифчиком Изуми, то увидит оповещение. После предыдущего сбоя они несколько дней патрулировали город, как ищейки. Даймё могли так всполошиться, только если сбои действительно не были случайными. Платили так много, что Шисуи потом неделю не выплывал из квартиры, провалившись в радужные галлюцинации.       Итачи закатил глаза и цокнул.       — Шисуи? — догадалась Изуми.       — Да. Он это не упустит. — Итачи крепко сжал ладонями её талию и поцеловал в макушку. Изуми засмеялась, вырываясь из объятий, и повернулась к нему лицом. Он провёл пальцем по её щеке, обводя контур улыбки. Лицо оставалось прежним: та же родинка под глазом, те же длинные чёрные ресницы, тот же смех. В чём-то Изуми оставалась той же женщиной, которую он встретил шесть лет назад.       — Иди.