Боевой Ангел. Восхождение.

- Белый снег, серый лёд, на растрескавшейся земле одеялом лоскутным на ней город в дорожной петле. А над городом плывут облака, закрывая небесный свет. А над городом жёлтый дым, городу две тысячи лет, прожитых под светом звёзды по имени Солнце.., - тихо подпеваю я радиоприемнику. Как же хорошо тут... В городе ни у кого не возникло никаких подозрений. Закупилась едой, за день мне сделали отличный плот. Не за так, конечно. Но тридцать тысяч и характерный взгляд, не сулящий ничего хорошего халявщикам, сделали свое дело. «Путник» был готов, загружен едой и прочими мелочами. Все боевое оружие - катану, револьверы и ножи - зарыла неподалеку от города, рядом с которым я оказалась. И отправилась сплавляться по реке. Хорошо... Шантара несёт меня вперёд. И пусть что угодно случится в этом мире - оно меня не касается. Только спиннинг, музыка из радиоприемника и бескрайняя тайга вокруг. Больше ничего и не надо. И так - две недели. За это время уже успела настолько привыкнуть к плоту, что он стал мне как родной. С Аней много общалась. В основном - ночная философия под светом звёзд. Как же много можно понять, просто лёжа на берёзовых брёвнах и смотря на звёзды... Спиннинг дергается. Поклёвка! Ну-ка, кто у нас на этот раз? Рыба сопротивляется, ходит кругами. Не уйдешь! Катушка трещит фрикционным механизмом, но я кручу быстрее. Рыба выходит на поверхность и делает красивую «свечку». Щука! Да большая-то какая... Подвожу к плоту и в подсачник. Готово! Щука трепыхается, разбрызгивая воду по плоту. Аккуратно выпутываю рыбу и закидываю в бак с водой. Та ходит кругами, но вроде более-менее цела. А хороша, зараза! Чуть меньше килограмма, но мне большего и не надо. Как раз на ужин. А большего мне и не надо. Консервы - НЗ. А рыба пока что не приелась. Пару раз рябчиков свистела на берегу. Доверчивые птички стали отличным дополнением к моему меню, состоящему в основном из рыбы. Винтовка, несмотря на маленький калибр .22 Long Rifle показала себя с лучшей стороны. Точная, тихая, на птицу хватит. А для медведя... Хватит и топора. - Ну что, Ань, так что думаешь именно насчёт Метро-2? Оно вообще стоило того? Место, конечно, хорошее, но там прямо-таки мороз по коже продирает от одних лишь звуков, - спрашиваю я подругу, чей образ сидит на краю плота и беспечно болтает ногами в воде. - А почему бы и нет? - хмыкнула она. - Это ведь не столько на случай Большого П делалось, сколько на случай классической войны без применения ядерного оружия. Ну или условной революции. Мало ли. Хорошая штука. Помнишь, мы читали о тайном коридоре пап то ли в Риме, то ли в Ватикане? Через которые они не раз успешно драпали, когда начинались революции и восстания. Так тут та же история. Пока все пытаются прорваться в Кремль или где он там сидели правители, сама верхушка втихаря валит за город, где связываться с войсками, что и подавляют восстание, «Черемухой», дубинками, водомётами и подкованными сапогами возвращая авторитет власти и напоминая, что правительство имеет кулаки и внутри страны. А то, что оно приспособлено на случай Большого П, то это лишь для галочки. Все равно городу конец, если начнется война. - Если в таком плане, то верно. Но зачем тогда этой сетью весь город соединять? Хотя... Это же ещё и отличные пути для чекистов. Приехали под землёй, забрали «врагов народа» и прямиком на Лубянку. А оттуда лишь один путь - в печь. Хорошо обустроили свое гнездо там эти товарищи. А что насчёт того старика думаешь? Вчера нам и правда встретился какой-то старик. Эвен Хукочар. Хотел обменять соболиные шкурки на «огненную воду», да я его и так вискарем угостила. Посидели у костра, «культурно отдохнули». А шкурки решила не брать. Да ну его к лешему. Ещё пристанут какие-то товарищи из государственных, мол а есть ли у вас разрешение и прочее бумажное дерьмо. Оно нам надо? Сказал, что дальше лучше не идти. Мол места плохие. И черт его знает, почему плохие. Ничего не понятно. - А что? Старик как старик. А насчёт мест... Да забей ты на все это дерьмо. Мало ли чего там быть может? Омута глубокие, медведь-шатун кого-то когда-то задрал, варнаки чего не поделили и друг друга перебили... Мало ли чего может быть. Да и черт с ним. Может капище было когда-то там да духи нынче по их поверьям там бродят. Ты же не веришь в этот бред? - Духи.., - хмыкнула я. - Не напомнишь, что мы в Метро-2 видели? Вот то-то. Так что тут подобная нечисть обитать тоже может. А мы, напомню, духам теперь ничего сделать не сможем. А вот это далеко не духи. И не «духи». Над головой застрекотал вертолет, проплывая в небе. МИ-8. Раскрашен в камуфляж, но вроде характерного навесного оборудования нет. Интересно... Неужто военная часть какая неподалеку есть? Не дай Зона... Вояки - последние, с кем я хочу иметь дело. И не потому, что у меня есть ствол, который хоть и с разрешением, но потому, что общение с такими товарищами нахрен испоганит мне настроение и затянется очень надолго. Твою ж бога в душу мать... Ну почему я такая невезучая? На песчаной косе перед мной стоит тот самый вертолет, а рядом с ним - четыре рыла самого что ни на есть военного вида. Майор и три рядовых. Черт бы их побрал. Когда до косы оставалось метров двести, две фигурки в хаки уже кинулись к реке, замочив сапоги по щиколотку, ожесточенно махали руками, недвусмысленно призывая причаливать. На плече у обоих висели пистолеты-пулеметы. Как и у тех, что остались на берегу. Я как бы законопослушная гражданка, ничего не нарушала, так что самым лучшим решением в моей ситуации будет причалить. Но никаких границ вроде не нарушала, знаков, табличек и прочих предупреждающих сигналов не было, так что остаётся надеяться на лучшее. Плот ткнулся в песок. Солдаты молча смотрели на меня, я смотрела на них. Решила первой начать разговор, разрядив обстановку. - Товарищи, что надо? - спокойно спросила я. - Могу рыбой поделиться, коли жратва местная надоела, даже немного водки дать могу, если расскажете, что в внешнем виде творится. Я человек законопослушный, иду просто по реке. Отдыхаю. - Угу, - хмыкнул офицер. - Документы предъявите. - Да не вопрос. Вот документы, вот на мелкашку разрешение. Армеец начал вдумчиво проверять документы, сверять номер на винтовке, а солдат передвинул «Вереск» с плеча, приготавливаясь в случае чего перечеркнуть меня очередью. РХБЗ-шники, судя по эмблемам. Да вот только такие крутые пушки не выдают простому народцу вроде частей химзащиты. Что же такое вы тут охраняете? - А вот вам надо пройти с нами. Вернее - пролететься, - сказал офицер, сунув документы в карман. - Руки за спину. Ну а куда мне деваться под прицелом трёх стволов? Сволочи. Чего-чего, а этого я не ожидала. На руках защелкиваются «браслеты», перетягивая кисти. - А послабее нельзя, а? Больно же! - играю я гражданскую простушку. На удивление ослабляют нажим. Не настолько, чтобы можно было вырваться простому человеку, но чтобы кисти не перетягивало. Сажусь на решетчатое сиденье. И на голову накидывают черный мешок. Вот это секретность... В какие же ебеня я залезла, что меня для выяснения обстоятельств куда-то на вертушке везут? Видать ребятам ну очень хочется поймать «шпиёна» да в отпуск, с премией и полагающейся побрякушкой. Да и черт с ними. Я сейчас с виду - самый простой человек. Волосы фиолетовые, да и черт со всем эти. Да и мордашка моя же осталась. Она же и на паспорте. Имя все тоже - Екатерина Сергеевна Поштарук. Вертолет отрывается от земли и, набирая скорость, летит куда-то. Сальные шуточки, которые даже не думает прервать офицер. Да, скучно тут ребятам. Не, ну а вот это уже - самая настоящая наглость! Один из солдафонов мне в штаны лезет. Вот козлина! - Товарищ офицер, это что ещё за хрень? - возмущаюсь я. - Прикажите прекратить! - Парни, отставить, - вяло отвечает офицер. На его просьбу никто так и не среагировал. Херовая тут субординация. Так что придется брать все в свои руки. Вернее - ноги. Изо всех сил сжимаю ноги. Рука похотливого солдата как раз оказывается между коленей. А давлю я, что твой пресс. Солдат вскрикивает и выдерживает прищемленную конечность, тихонько матерясь сквозь зубы. Туда тебе и дорога, кобелина. И дальше летим без происшествий около часа. Вертолет приземляется на какое-то ровное место. Вот только что это за база, когда к ней нельзя на несколько десятков километров приближаться? Что-то тут не сходится. Меня пинком выталкивают из вертолета. Вы там совсем охренели? Но то, что я приземлилась на хорошо утрамбованную землю, покрытую высокой травой, удивляет меня ещё больше. Вот ведь... Это не военные, Зоной клянусь. И тишина, непохожая ни на что другое. Мертвая тишь... Зато вскоре послышались другие звуки, свойственные скорее деревне, чем военной базе любого размера – стук тележных колес и размеренный лошадиный топот. Ошибиться я никак не могла. Это была телега, и она ехала прямо к нам. Скрип, топот... И громкое: «Пр-р-р!» Пахнуло лошадиным запахом. Новый, незнакомый голос с интересом спросил: – Как поохотились, ребятки? – На высший класс, – рядом со мной произнес офицер. – Еще одна кандидатка. Не трогали. – Верю, милый. Только отчего это у нее на чистой тельняшечке грязная пятерня отпечатана? Вы бы хоть ручки блудливые мыли поутру... Кто? – в голосе, определенно принадлежавшем пожилому человеку, прорезался металл. – Ну что, я вас уговаривать буду? – Ну, я потрогал чуток... – Мишенька, сокол мой, – металл вновь сменился елеем. – А объясни-ка ты этому обезьяну заморской породы орангутан, что если хозяин сказал «этак», то и быть должно этак, но уж никак не «так»... Х-хэк! Судя по звукам, кому-то влепили увесистую плюху, может, даже не голой рукой. Кто-то рухнул, застонал-заскулил, сдерживая вопли, давясь. – Нар-роды... – грустно произнес Кузьмич над самым моим ухом. – Сколько вам ни объясняй, что гнилой Запад силен дисциплиной, все по расейскому обычаю гнете... Толенька, ты его убери с глаз моих, пока я не осерчал окончательно, в кандидаты его не назначил... Слышно было, как ушибленного торопливо уволакивают. – А поехали, пожалуй что, – произнес Кузьмич. – Усадите-ка дорогуб гостью на повозку со всем вежливым бережением... Меня подвели к борту телеги. Благо я успела включить тепловизор и довольно неплохо видела то, куда иду. Мужик, что вел себя, хмыкнул, когда я довольно ловко для скованной наручниками, запрыгнула в телегу. Со мной село ещё несколько человек. Некоторое время все молчали и слышен был лишь цокот копыт лошади. Наконец я решилась. - Народ, а колпак с меня снять можно, а? А то такое чувство, что вы его как столовую тряпку использовали около года да ни разу не стирали. Я, конечно, не особо брезгливая, но воняет просто отвратительно. - Колпак сейчас снимем, - ответил Кузьмич. - Вот только ты не дергайся и просто лежи. Вокруг тайга, у меня парни горячие, побежишь - они стрелять начнут. Тебе оно надо - просто так умереть? Но колпак сняли. Наконец-то чистый воздух... Глаза мгновенно адаптируются к нормальному свету. И стало видно моих попутчиков. Их оказалось целых четверо. Лица возницы он не видел – одну широченную спину. Кузьмич и в самом деле был пожилой, лет шестидесяти, а из-за длинных усов и окладистой бороды казался еще старше. С морщинистого лица смотрели с извечным мужицким лукавством ярко-синие, как бирюзовые шарики, глаза. Физиономия невероятно благообразная – отчего-то сразу верилось, что и нож под ребро этот старичок божий загонит словно бы нехотя, изображая всеми морщинами печаль и тягостную необходимость поскорее покончить со столь неприятным делом. Врагов с такими физиономиями нужно убивать непременно в первую очередь, оставляя остальных на потом... Остальные были – два ражих молодца лет под тридцать, один с вполне современными усиками, другой – чисто выбритый. С первого взгляда ясно, что это не более чем шестерки, а главный тут – старикан, опасный, как гремучая змея. Но самое удивительное – одежда. Все трое одеты так, словно вынырнули из года этак девятьсот шестнадцатого – или приехали прямиком со съемок сибирского боевика прошлых лет вроде «Угрюм-реки» или «Тени исчезают в полдень». Длинные рубахи навыпуск, крученые пояски, долгополые поддевки, заправленные в начищенные сапоги шаровары, черные картузы с лаковыми козырьками. Кузьмич еще при черной жилетке с часовой цепочкой поперек живота. Не бутафорские наряды из крашеного ситчика, а настоящая, добротно сшитая из хорошей ткани одежда старинного фасона. Однако под полой у Кузьмича, под мышкой чернеет вполне современная кобура, весьма смахивающая на неподдельную «Бианчи», модель Х-88, и из нее торчит внушительная пистолетная рукоятка, судя по эмблеме на щечках и головке курка – «Кольт-коммандер». Зона меня дери... В какое же я дерьмо вляпалась? Это что за херня такая? Не знай я, что нахожусь в одном и том же мире, то подумала бы, что переместилась в мир Кремля. Такой же мир на стыке средневековых и современных технологий. – Вот они мы, голубка, – сказал Кузьмич. – Какие есть. Что, не нравимся? - Ни капельки, - честно ответила я. - Видала я в жизни... всякое. Так вы - как раз из того самого всякого и есть. Отпустите, а? Вам же лучше будет. Как людей прошу. Я из самого настоящего ада недавно свалила, дайте просто отдохнуть. А если не выйдет - ад вам я устрою сама. - А чего уж так? - удивился старик. - В гости к нам съездишь. Хозяин у нас, милая, гостеприимный. Скучно ведь в тайге без интересных гостей, сама понимаешь. Невзначай и озвереть можно, не заметишь, как шерстью зарастешь. Вот и приглашает со всей душой, а мы люди маленькие, и дело наше подневольное, рады стараться... - Угу, рады. Да вот только не рада я. Чтоб вас всех бюрер подрал, сволочи, коли не по делу пригласили... Подзатыльник прервал меня. Вот козел! В принципе, я могу их всех сейчас «записать в книгу животну под нумером будущего века», но как же не хочется сейчас никого убивать... Ничего, надо просто потерпеть... Может, все это - лишь розыгрыш. Делают же такие. И все обойдется. Я надеюсь. А если не обойдется - им же хуже. Потому что зверя будить не стоит, ой не стоит... Лошадь без понукания ускорила шаг, коротко заржала. Дорога повернула влево, открывая обширнейшую прогалину, окаймленную невысокими сопками. Чуть правее воображаемого центра неправильного круга красовался деревянный городок, настоящее чудо, возникшее словно по мановению волшебной палочки. Кусочек древней, допетровской, а то и домонгольской Руси, неведомой силой перенесенный в чащобу. Несколько высоких теремов с террасами и балконами, затейливыми куполами из деревянной чешуи – купола луковками, купола шатрами. Терема соединены крытыми галереями, на шпилях сияют ярким золотом двуглавые орлы, а кое-где отблескивают спутниковые телеантенны. Вокруг – россыпь домиков попроще, но тоже приятных для глаза, возведенных в том же стиле. И все это обнесено частоколом. Три метра. Опять-таки против человека, зверей, но только не против драпающей на максимальной скорости кио. В одном углу тына – высоченная башня, весьма напоминающая Эйфелеву, в другом – посверкивает над похожим на церквушку домиком восьмиконечный раскольничий крест. Кузьмич сдернул картуз и перекрестился на церковь – лицо стало невероятно серьезным. Так и есть – раскольничье двуперстие. И парни, и возница, следуя примеру Кузьмича, клали размашистые крестные знамения – опять же двуперстием, видно было, что это не игра, это всерьез. Староверский скит? Но как с ним увязать все остальное – тот вертолет, несомненный аэродром? Секта какая-нибудь? Не нравится мне все это, ой не нравится... Сектанты - они и в Африке сектанты. А раскольники - ещё хуже. Я с этой братией лично не сталкивалась, да только вот в Зоне есть вполне себе реальная секта раскольников. Живут в Замошне. Ладно бы ещё просто жили - живут себе да живут, сталкерят помаленьку. Так проблема в том, что они человечинкой не брезгуют. Самые настоящие каннибалы. И вот теперь гадай - такие же ли это товарищи, или что-то иное? Да и на какие деньги куплено это все? Вертолет, «Верески», спутниковая техника, оружие... В само место тоже немало денег вложено. Прииск, что ли? Ничем иным я пока что объяснить это не могу. Накатанная колея упиралась в широкие ворота – столбы их увенчаны крохотными теремочками с острыми крышами, вдоль поперечного бруса тянется карниз из затейливо вырезанных дощечек. И над воротами лениво трепыхается под легоньким ветерком чрезвычайно странное знамя: на зеленом фоне – идущий черный медведь, а над ним – золотая корона. А это что ещё за флаг такой? Ничего подобного ни разу не видела. Донесся лай собак. Возница, запрокидываясь назад, натянул вожжи, и лошадь нетерпеливо заржала. – Вот и прибыли, благословясь, – облегченно вздохнул Кузьмич. – Будьте, гостья дорогая, как дома... Я с намеком пошевелила руками. – Подождешь, душа моя, – сказал Кузьмич твердо. – Всему свой черед, и время всякой вещи под небом... Э нет, ты уж сиди, завезут внутрь, как барыню... Приоткрылась калитка, высунулась бородатая физиономия в черном картузе и тут же спряталась назад. Внутри захлопотали, проскрежетало что-то длинное – видимо, вынимали брус. И тут же распахнулись обе створки. Повозка проехала во двор – и двое мужиков, одеждой ничуть не отличавшихся от конвоиров и Кузьмича, шустро кинулись захлопывать ворота. У обоих на плече висели карабины – определенно австрийские AUG, хозяин знает толк в оружии... Их прибытие не привлекло к себе ни малейшего внимания – вооруженные привратники, захлопнув ворота и задвинув брус в железные петли, удостоили лишь мимолетного взгляда, а больше никого и не появилось. Только два лохматых здоровенных пса добросовестно рвались с цепей, захлебываясь лаем. Стояла полная тишина, если не считать собачьего гавканья, голубело безоблачное небо, сияли орлы над главным теремом. Повозка проехала мимо, к башне, сложенной из цельных стволов, соединенных железными скрепами, – сразу и телега, и люди стали крохотными рядом с исполинским сооружением высотой в добрую сотню метров. Совсем рядом с башней стояло строение, больше всего напоминавшее старинный купеческий лабаз: стены из толстых бревен, пара крохотных окошечек, забранных надежными решетками. Крыша, правда, под стать общему стилю изукрашена деревянным кружевом, а ее острый гребень увенчан кованым флюгером в виде волка с разинутой пастью. Возница натянул вожжи, и повозка остановилась. Тут же соскочили верзилы, неспешно, покряхтывая, слез Кузьмич, кивнул мне: – Спрыгивай, голубка. Прибыли. Я без особых проблем спрыгнула с телеги. Кузьмич чуточку издевательским жестом выкинул руку: – Приглашаю проследовать, милая. Хоромы не особенно барские, но так уж жизнь устроена, что каждому свое место отведено... Он первым поднялся на крыльцо, невысокое, в три ступени, распахнул тяжелую дверь, обитую фигурными коваными полосами. За ней оказался короткий коридор: с одной стороны – глухая стена, с другой – три двери с полукруглым верхом, запертые на огромные черные висячие замки. Освещался коридор ярко, тремя электрическими лампами. В дверях имелись закрытые заслоночками окошки. На тюрьму смахивает. С табурета в дальнем конце шустро вскочил еще один ряженый, тоже молодой, поставил карабин в угол, сорвал картуз и проворно раскланялся: – Наше почтение, Ермолай Кузьмич... Самое интересное – все это ничуть не выглядело комедией на публику. Ряженые вели себя естественно и непринужденно, это были их будни, повседневная манера общения. Видно, что привыкли к этой одежде и к оружию, постоянно находившемуся под рукой... Херово. Это всё-таки не ряженые. Такое разыграть невозможно. Уж слишком все отточено. Значит - секта. Кузьмич покровительственно кивнул. Прошелся вдоль дверей, указательным пальцем трогая замки – тоже смахивает на устоявшуюся привычку, – поскрипывая сапогами, остановился перед караульщиком: – Как жизнь идет? – Как ей идти? – угодливо подхихикнув, пожал плечами караульный. – По-накатанному, Ермолай Кузьмич, совершенно, я бы сказал, благолепно – ни малейшей вам шебутни и истерик. Вот что значит вовремя поучить уму... И замолчал, уставившись на меня. Интересно, что это так? Да, мордашка у меня довольно милая, вот только совсем не русская. Благо что батя по документам - японец. Так что может и прокатить. В конце концов, Кузьмич распорядился сам: – Отпирай занятую, Ванюша. В одиночестве новой гостье дорогой скучно, может, и не будет, зато прижившиеся наши гости скучать будут без новой компании... Караульный отпер замок, распахнул дверь настежь. Внутри, в полумраке, из ярко освещенного коридора смутно просматривались нары и лежащие на них человеческие фигуры. – Гуляйте, гостья дорогая, в горницу, – сказал Кузьмич. – А браслетки? - пошевелила я руками. – Когда надо будет, тогда и снимем. Я полетела внутрь от сильного толчка, едва удержавшись на ногах. Дверь почти беззвучно закрылась, в замке лязгнул ключ. Свет проникал сквозь единственное зарешеченное окошко величиной с газетный лист. Камера была большая, примерно десять на пять. Одну стену целиком занимали нары, на которых могли вольготно – если только термин уместен при данных обстоятельствах – поместиться человек десять. Голое струганое дерево, ничего похожего на постели. Однако... И больше никакой мебели, вообще ничего, кроме лохани у входа, прикрытой деревянной крышкой. Легкий запашок, пробивавшийся изнутри, недвусмысленно свидетельствовал о ее назначении. Короче, камера как камера, только что в дереве. При большом желании, конечно, можно без особых проблем вынести дверь, а потом уже линять отсюда, по пути разоружив парочку охранников, но что-то мне подсказывает, что это не лучший вариант. Нары, параша и четверо босоногих людей на нарах. Трое мужчин. Один лысоватый, лет сорока, с объемистым брюшком, нависавшим над камуфляжными штанами – больше на нем ничего не было. Второй примерно его ровесник, но сложен поспортивнее, в рваных на колене джинсах и белой футболке. Третий, лет тридцати, в синем с белым адидасовском костюме – и рядом с ним женщина чуть помоложе, черноволосая, симпатичная, в таком же костюме. Все смотрят на меня затравленно, точно народец в концлагере, что ходит, вжав голову в плечи и постоянно ожидая пинка, удара дубинкой или окрика гестаповца. Ой, нехорошо все это... За спиной стукнуло окошечко, раздался равнодушный бас караульного: – Дневальный, зачитай новым распорядок. Лысоватый толстяк живо скатился с нар, подбежал ко мне, остановился перед ним и, вытянув руки по швам, громко и внятно стал декламировать: – Объясняю распорядок: в горнице четверо животных обоего пола, с вами – шесть. Друг с другом иначе, чем шепотом, разговаривать запрещается. Ходить по горнице, иначе как за получением пищи и посещением параши, запрещается. При посещении параши необходимо испросить разрешения у дневального в следующей форме: «Животное дневальный, разрешите посетить вашу парашу» и воспользоваться оною не раньше, чем получив от дневального разрешение уставной формы: «Животное гость, разрешаю посетить мою парашу». После отправления потребностей необходимо, встав лицом к параше и приняв стойку «смирно», поблагодарить ее в следующей форме: «Спасибо, госпожа параша, за ваши ценные услуги». В ночное время животные женского пола не вправе отказывать животным мужского пола в сексуальных услугах любого вида. После приема пищи необходимо вылизать миску языком до необходимого блеска. На вопросы господина караульного отвечать кратко, стоя навытяжку, с непременным добавлением в конце каждой фразы: «Господин караульный». За провинности назначаются замечания. После двух замечаний – пять ударов кнутом, после трех замечаний – карцер, после пяти – выставление «на гнус». Объяснения закончены, живо на нары! И первым запрыгнул на прежнее место. На груди и плечах у него красовались синие татуировки самого блатного вида. Прямо как у опытного «ходока» в места не столь отдаленные. Хотя на зека этот точно не похож. Эта братия так себя вести не будет, особенно кто поопытнее. Не будут жопу лизать вертухаям. Или их тут очень хорошо запугали чем-то. Я не спеша забралась на нары, так зыркнув на толстяка, что тот поспешил забиться в самый угол. Хорошо чувствует на интуитивном уровне, что если пересечься со мной взглядом, то будет очень и очень плохо. И он прав. Что есть энергия, что ее нет - один черт будет неприятно. Цепь «браслетов» я разорвала легко и непринужденно, потом сняв у всех на виду сами наручники. Стандарт, металл - говно. Что есть, что нет - все едино. Из кармана спецовки появилась коробочка с леденцами. Не стоило меня подпускать так близко к тем солдатам. Ну хоть из вкусненького что-то будет. Народ жадно уставился на коробочку. Их что, совсем тут не кормят? Ладно, хоть информацию какую получу. Я подошла к белобрысому мужику в джинсах. Опустилась неподалеку. - Парень, расскажешь, что происходит - получишь пару леденцов, - тихо шепнула я ему. – Хреновые дела, подруга, – ответил тот, инстинктивно оглянувшись на дневального. – А конкретно? Что за зона? – Чего? – Что за тюрьма? – Да кто ее поймет... – Давно тут? – Неделю. Эти уже здесь сидели. – Ну, и что хотят? – Не пойму. Ничего они не хотят. Сидим тут, как жопа в гостях. Поехал шишковать, называется... – Кто тебя взял? – Военные. С вертолетом. – Так-таки ничего и не требуют? Белобрысый молча мотнул головой. – На шутку не похоже? – Какие там шутки, – прошептал белобрысый. – Ты держись поосторожнее, иначе и впрямь огребешь штрафных... Ничего я не знаю, подруга, и ничего не пойму. - Ясно. Ладно, спасибо за информацию, - хмыкнула я, дав обещанные два леденца парню. На жиртреста и внимания обращать не надо - он в штаны нагадит, коли я к нему подойду или заорёт, а мне ни того ни другого не надо. Так что остаётся ещё мужик в «адидасе». – Здорово, - обратилась я к нему. Тот косился то на дверь, то на черноволосую женщину, как писали в старинных романах, лицо его выражало немалое внутреннее борение. В конце концов он все же решился кивнуть. – Что тут за дела? – прошептал Мазур. – Представления не имею. Выбрались с женой посмотреть тайгу, а тут – вертолет, скит... – Давно сидите? – Дней десять. – Что хотят? – Не пойму. В первый день выспрашивали, кто и откуда, потом – как отрезало. Ничего больше не спрашивают, сидим тут... – голос у него явственно дрогнул. – Не дергайтесь, будет совсем плохо... Понятно? Что бы ни было, не дергайтесь... – А что бывает? – Все... – прошептал собеседник. – Замечаний бойтесь, они же всерьез... И соглашайтесь потом... – На что? – Соглашайтесь. Обязательно. Сами увидите. – На что соглашаться? Парень оглядел стены, потолок, показал себе на раскрытый рот, на уши. Микрофоны, что ли? Не, нет такой тут пакости. Но парень настолько запуган, что ему это объяснять бесполезно. – Вы кто? – прошептала я. – Врач. Из Иркутска. Поехал жене тайгу показать по дурости. Показал вот... – Так на что же все-таки соглашаться? – На что предложат... Хреновы дела. Очень хреновы. Соглашаться не пойми на что? Мне оно надо? Да ну это все к лешему. Буду действовать по обстановке. Хорошо хоть радио в этом облике никуда не делось. Можно хоть музыку послушать. Хотелось бы с обычного радиоприемника, но раз делать нечего, то можно и так. Под тихую музыку погружаюсь в сон. Спать и так надо, так почему бы не сейчас? Сон у меня чуткий, обыскать не должны. Шум заслонки разбудил меня. Ну-ка, что там? – Животное Чугунков, жрать! Толстяк ссыпался с нар и прямо-таки бегом кинулся к двери, откуда вернулся с миской и кружкой с водой. Так выкликнули всех по очереди – меня напоследок. – Животное Поштарук, жрать! Еле вспомнила, что это меня так зовут. Привыкла уже, что ни фамилии ни отчества нет. Только имя. Жратва оказалась вполне себе приличной. Картошка с мясом, посолено в меру. Миску все же вылизала. Хрен его знает, что у них за трехнутые правила, но в чужой монастырь со своим уставом не лезут. Особенно когда у монахов есть автоматы. И отбой. Как я думала сначала. Да хрен там плавал. Вскоре дверь камеры отперли, ввалился Мишаня с автоматом наизготовку, за ним степенно вошел пакостный старец Кузьмич. Оглядел всех, поклонился: – Доброго всем денечка, постояльцы, – и поманил пальцем меня. – Слезай, красавица, с нар, сходим поговорим с соответствующим человечком... Я слезла. – Сядь на краешек, и вот такую позу мне сделай. – Кузьмич показал. Видя, что Мазне торопится, прищурился: – Огорчаешь ты меня, красавица. Лязгнул затвор автомата. Я села на краешек нар и приняла позу. Двое подручных Кузьмича внесли смутно знакомое приспособление – тяжелую доску с тремя отверстиями, одно побольше, два поменьше. С одной стороны – шарнир, с другой – петли. И ловко, даже привычно, разведя доску на две половинки, сомкнули ее вокруг шеи и запястий, защелкнули замок. Дело дрянь. В принципе можно этой же хреновиной раскидать всех этих недоумков, а потом разбить ее, но лучше того не делать. Может это и правда западня, вот только поймали они совсем не то, что ожидали, да только не понимают этого. А если начнется мясорубка, то доказывать, что не шпионка, будет крайне сложно. Ну а товарищи поинтереснее мигом меня расколют. Вот чего-чего, а стычки с чекистами мне не надо. Повели к какому-то дому. Как оказалось - на допрос. В большой светлой комнате стоял стол из темного дерева, то ли и впрямь антиквариат начала века, то ли искусная подделка, а за ним восседал еще один ряженый субъект – лощеный, усатый каппелевский штабс-капитан: черный мундир с белыми кантами, колчаковский бело-зеленый шеврон на рукаве, символизировавший некогда флаг независимой Сибири, золотые погоны с просветом без звездочек, на груди – какие-то кресты местного значения. На столе перед ним лежали: фуражка, лист бумаги и вполне современный «Макаров». Н-да... Штабс встал со стула, надменно обозрел меня и попытался врезать под дых. Попытался - потому что я успела отшатнуться, развернувшись и вдарив по наглой роже доской. Судя по сдавленному мату и глухому стуку, удар достиг цели. За спиной захихикал Кузьмич. Корчился его благородие на полу недолго, вскочил, тут же охнул и скривился от боли, трогая щеку, начинающую распухать. Шипя угрозы и матерки, доковылял до стола, вытащил из ящика витую короткую нагайку, оскалился и собрался было пообещать некую ужасную кару – но сзади раздалось нарочито громкое покашливание Кузьмича, и штабс мгновенно притих, хотя и не без заметного внутреннего сопротивления. Кинул нагайку на стол, уселся, пошевелил усами: - Погоди, допрошу я тебя, зараза... - А допрашивалка не отвалится? - невинно осведомилась я. – Ну хватит, орлы и соколы, – властно сказал Кузьмич. – Малость позабавились, и будет. Делом занимайтесь. – Кузьмич, дай я хоть... – Делом, говорю, займись, – в голосе старика звенел металл. – Садись, тварь, – буркнул штабс, придвигая бумагу и доставая авторучку. Допрос оказался довольно простым. Ничего особенного они из себя не вытянули. Штабс хотел как-то посмотреть мне в глаза, да вот только Кузьмич лишил меня возможности напугать до усрачки горе-вояку, дав ему знак, что этого делать ну совсем не стоит. А жаль, жаль... Никакой конторой тут уже и не пахнет. А это даёт мне возможность безнаказанно убивать все, что движется, самыми зверскими и извращенными способами. Главное чтобы свидетелей не оказалось. Хоть заимку я сожгу вместе с трупами - никто не хватится. Но людей жалко. Их-то в этой адской мясорубке точно убьют. Да и самой вообще не хочется никого убивать. Прошел уже тот момент, когда мне хватало просто лишь блатного вида, чтобы выпустить кишки человеку. В заключение штабс-капитан, упорно именуя меня «тварью» и «большевистской мордой», снял отпечатки пальцев – умело и быстро. И махнул на дверь в смежную комнату: – Туда ступай, морда. За дверью оказался неплохо оборудованный врачебный кабинет – вот только врач согласно местной традиции, с которой Мазур уже стал помаленьку свыкаться, был опять-таки словно бы позаимствован из дореволюционных времен: в черной тройке старинного покроя, стоячем воротничке с загнутыми углами, при темно-красном галстуке в белый горошек, золотом пенсне на черном шнурке и чеховской бородке. Эскулап оказался полной противоположностью соседу-штабсу – он расспрашивал о здоровье деликатно и благодушно, именуя, как водилось в прежние времена, «сударыней», а один раз – «милостивым государыней». Выслушал и измерил давление – как бы и не замечая тяжелой колодки на шее пациента. Попыталась задать пару невинных с виду вопросов, да вот только он их мимо ушей пропустил. Ясно, этот нам не друг и не товарищ. – Ну что же, красавица, – сказал врач удовлетворенно, – здоровье у вас великолепное, даже завидую чуточку. Сердце - прямо мотор! – и чуть повысил голос: – Ну, давайте! Кто-то, во все время осмотра молчаливо торчавший за спиной – его присутствие угадывалось лишь по тихому дыханию и легкому запаху одеколона – моментально навалился сзади, одной рукой ухватил колодку, другой прижал к лицу мягкую тряпку, пряно и льдисто пахнущую эфиром. Не успев толком дернуться, я провалилась в забытье. Очнулась от боли в спине похожей на комариное покусывание. Как ни дергалась, не могла даже пошевелиться. В голове шумело. Эскулап, на сей раз в накрахмаленном халате, склонился над мнноц, касаясь кожи на спине чем-то щекочущим и покалывающим. - А интересная у вас кожа и кровушка, красавица, - сказал доктор, заметив, что я очнулась. - Прямо-таки голубая. И кости - сталь! - Угу, сталь и есть. Местами - вольфрам. Ну а что кровь такая - это уже не моя прихоть. «Спасибо» тем, что сотворили это с простой невезучей девушкой, что как-то раз попала под миномётный обстрел, - непринужденно врала я им. - Так что «Терминатор» - вполне себе реальность. Промывка мозгов, а потом отправляют на задание. В основном мокруха. Ну а мне повезло слинять. Так что вот так как-то. Вы отпустите меня, а? Никому о вашей богадельне не скажу, клянусь своим корпусом. Меня и так правительство ищет, оно вам надо - держать у себя такое опасное существо? - Ага, а ещё эти роботы орут что-то на непонятном языке, а на костях местами маркировка совсем непонятными символами, аналогов которых нет у нас? - уточнил эскулап. - Так что цель хоть достойной внимания на этот раз будет. - Цель? - недоумевающе переспросила я. В голову начинала закрадываться очень нехорошая догадка. - Твою мать... Ебучие последователи Эрнеста Хемингуэя... «Лучшая охота - это охота на человека», не так ли? - Смотрите-ка, догадливая, - хмыкнул штабс. - Отличная цель будет. На такую и охотиться интересно, не то, что на простое мясо. - Вот только охотникам вашим хана, ясно? Не будите лихо. Я только что с войны и воевать, поверьте мне, умею лучше всех вас. Я ведь тоже не дура пострелять или прирезать кого. Меня там не зря боялись, ой не зря... - Но здесь - не «там», - хмыкнул штабс, влепив мне пощечину. Сука... Убью гада. Но потом. Меня отвязали от койки и со всеми предосторожностями повели обратно в камеру. Смотрите-ка, а на этот раз намного лучше присматривают. Да мне и так ничего не стоит их всех убить. Но черт, я не хочу... Не хочу начинать новую войну. Втолкнули в камеру, сняв колодки с меня. Хе-хе, а я тоже не дура. Успела украсть штык-нож у одного из уродов, пока разминала руки. Талант, как говорится, не пропьёшь. Ну-ка, и что же за нательная живопись у меня там? Стёрла голубую кровь, наплевав на охреневающих сокамерников. На запястьях - «пропеллеры смерти» из автоматных патронов. Выполнено крайне искусно. - Эй, что на спине? - спросила я сокамерников, повернувшись к ним спиной и закатав футболку. - Автомат Калашникова, украшенный костями, - тихо ответил белобрысый парень. - Сукин сын, - так же тихо выматерилась я. - Ничего, вот доберусь до штабса, на лбу ему хер набью. Или лучше на лбу - свастику и хер со всю спину... Ночью нас не беспокоили, а вскоре после завтрака втолкнули ещё парочку. Тертый мужик и его жена. Вроде бы. На девушку наплевать, а вот мужик интересный. Внешность неприметная, но главное - глаза. Серые, пронзительные. Сразу выцепил меня из общей группы. Эти идиоты ещё раз очень и очень сильно сглупили, поймав самого настоящего спецназовца. Даже не так. Это не просто штурмовик какой-то, а диверсант. Разведчик. Товарищ с «невидимого фронта». И они его точно не раскусили. А он меня - да. Похоже что прекрасно понимает, что я неправильная. Не такая, как все остальные в этой камере. И понимает, что я тоже это понимаю. И повторение давно отработанной вчерашней сцены с объяснением правил. Мужик, с ходу получив замечание за философию вслух, не спеша прошел к нарам, изловчившись, вытащил пачку сигарет и зажигалку, дал жене сигарету, потом и сам закурил. Хорошо... Если это тот, что я подумала, то начнет сейчас выяснять обстановку. И первым делом обратится ко мне. Так и случилось. - Что за чертовщина тут творится? - спросил он, подсев ко мне. - Слушай и запоминай. Мы в полной жопе. Это даже не сектанты, это сраные барыги. Мы все здесь - будущая дичь в такой веселой игре, как «охота на человека». Мясо без прав. Это я знаю точно. И пока что отсюда не удрать. Так что, солдат, ждём момента. Ясно? Не предпринимай ничего. Зоной клянусь, я вытащу вас отсюда, но пока что надо ждать. - Какие войска? - тихо спросил мужик. - И как звать? - Я воевала по всему миру и практически везде. Впрочем, как и ты, товарищ. Рыбак рыбака видит издалека... Н-да. И вот это меня напрягает. Расспроси остальных, я знаю не слишком много. Руки дай, сейчас помогу с «браслетами». И жену позови. Зови пока что Катей. Клинки незаметно срезают наручники, что отправляются ко мне в карман. Увесистый кусок железа всегда пригодится. Народ удивлённо пучит глаза, но все же молчит. Умницы. Жиртресту вообще сейчас лучше молчать. Ан нет, хочет что-то вякнуть. Я хрустнула шеей. Толстяк резко сбледнул и снова забился в свой угол. Все правильно понял. Вертухаи там, за дверью, а я, странная сокамерница с голубой кровью, рвущая наручники - здесь. День короткий, а ночь длинная. Очень длинная... После короткого разговора со всеми сокамерниками, мужик подумал, и пошел к двери. Ну просила же я - без самодеятельности. Стучит в окошко. И захват часового, что кое-как открывает дверь. Я же спокойно наблюдаю за этой картиной с нар. После неожиданного открытия эскулапа меры безопасности тут явно повысили. Это вам не обленившиеся немцы. Часовой отправляется в беспамятство, а его карабин отправляется в руки мужика. Передёргивает затвор несколько раз и сильно удивляется. Патронов-то нет. Что-то подобное я и ожидала. Вот поэтому сейчас нет смысла рыпаться. Через пять минут входит Кузьмич, а за ним вытаскивают бесчувственное тело того мужика. О чем я и говорила. Старик удивлённо смотрит на меня. - Ну а что? - хмыкнула я, отвечая на немой вопрос. - Я, что, дура, чтобы прорываться напролом? Вы же примерно поняли, что такое поймали, так я тоже понимаю, какие меры безопасности должны быть. Вы - не та кучка раздолбаев, от которых я не раз сбегала. Люди с мозгами, а не те идиоты, что думали, что дурь и вроде как промытые мозги спасут их. Они ошибались. И ошибка стоила им жизней. Никто не ушел... Мужика вскоре привели в чувство. Ну а я отвернулась, не желая наблюдать за дальнейшим развитием событий. Оно и так мне ясно. Слишком хорошо известно... После экзекуции, в результате которой за действия мужика поплатилась жена, получив по мягкому месту, я обратилась к нему: - Ну и на хрена это тебе надо было? Сказала же прямым текстом - это тебе не товарищи. И свалить отсюда не выйдет. Только один путь - во время охоты. Я тут одно место знаю... Если доберёмся до него, то им всем хана. - Откуда знаешь? - тихо спросил он. - От верблюда, - отрезала я. - Знаю. Я много чего знаю. И не все из этого знаешь даже ты, работая на государство. Вот потому-то я и должна отсюда убраться. Если поверишь мне - выживешь. Не зря меня зовут Боевым Ангелом, а кто-то - Войной. Одной из Всадников Апокалипсиса. И они не так уж и не правы. Вот выберемся отсюда и все объясню. И тогда вопрос - как тебя зовут? - Кирилл. И знаешь что - я тебе верю, - довольно легко согласился солдат. - Веришь? Это хорошо. Надеюсь, что я выдержу ещё один бой и не сломаюсь, как было на той войне, что должна была закончиться совершенно не так и не в то время... Не хочу вновь становиться ей... После обеда новенькие получили ещё по замечанию. Жирный, скотина, постарался. Не захотели миски вылизывать, а тот и рад и пожрать, и выслужиться. Ничего, гнида, день короткий, а ночь длинная... Очень длинная... Вскоре Кирилла и его жену увели. Вернули лишь поздно вечером и с набитыми татуировками. У них они выполнены намного хуже и имеют явно «зоновский» вид, что не слишком хорошо. Я лично не против «пропеллеров» и автомата на спине, но вот разведчику татуировки нахрен не нужны. Просто потому, что это закроет ему путь в заграничные «командировки». Ибо по ним можно без проблем опознать, из какой страны данный персонаж. - Ну как? - спросил меня спецназовец, сняв футболку. На спине зияет нехилая татуировка, похожая на «розу ветров», но явно уголовного вида. - Полный пиздец. Насколько я помню, это выдает охренеть какого опытного «ходока»-мокрушника. Роза на бедре у твоей подруги - лесбиянка. Вот ублюдки. Доберусь я до них, вот только в следующий раз, когда я окажусь на этой заимке, то со мной будет верный огнемет. Вчера нам крупно повезло - спалили мы дотла не как всегда - одно село, а целых три села. И становился ночью день, где проходил наш взвод. И дым спаленных деревень затмил небесный свод... На меня уставились все сокамерники, в том числе и Кирилл. Да, я хорошо понимаю их. Странная девушка поет трешак своего сочинения, который нормальные люди и не думают сочинять. То ли ещё будет... - Ну и что? Я и в огнеметной роте служила. Эх, помню как мы немецкими огнеметами выжигали всю эту нечисть. Не зря ту роту прозвали «Инквизиторами». Только мы жгли ублюдков промышленным способом - «Фламменверферами». Сумрачный немецкий гений никогда не перестанет меня удивлять. Все, дайте радио послушать. Не трогать, не орать. Кто нарушит приказ - прирежу, как собаку. Эта ночь не прошла все так же тихо. Где-то часов в десять вечера раздался характерный звук. Это отперли дверь камеры, и длинный прямоугольник резкого света протянулся от нее до противоположной стены. На всякий случай притворившись спящей, я наблюдала сквозь прижмуренные веки. Шумно, по-хозяйски топая сапогами, вошли знакомые поганцы – усатый Мишаня и его напарник. Оба несли тяжелые табуретки, а бритый – еще и какой-то непонятный с первого взгляда предмет, за которым тянулась длиннющая тонкая веревка. На плече у Мишани висело помповое ружье. Тайна предмета тут же разъяснилась: бритый установил его в углу, что-то повернул, нажал – и вспыхнул свет. Обыкновенная настольная лампа с длиннющим проводом, но вкрутили туда, пожалуй что, пятисотсвечовку, так что направленный в потолок сноп ослепительного света залил камеру, кроме уголка за самой лампой. На нарах зашевелились, забормотали люди, кто-то дико, истерически вскрикнул спросонья. – Подъем, животные! – весело и властно покрикивал Мишаня. – Кончай дрыхнуть, культурная программа на подходе! Превратим Сибирь в край высокой культуры – не для вас, что ли, сказано? Коммунистов нету, а лозунг остался! Лозунги – чтоб вы знали – штука долговечная... Его напарник жизнерадостно заржал. Бессмысленно было притворяться и далее. Я тоже встала. Судя по тоскливо-безнадежным лицам собратьев по заключению, ночные культурные программы им не в новинку и ничего приятного не содержат... Мишаня поставил свой табурет в углу – теперь он был во мраке, а все остальные для него, как на ладони. Я хоть его видела. И с характерными звуками зарядил помповый «Винчестер». Классический, 97-й модели. И, судя по потёртому виду да штыку в ножнах на поясе, дробовик вполне себе оригинальный. То бишь без рассекателя. Добраться бы до тебя, человек... А там и «окопная метла» перейдет в мои руки. Вот с ней уже я смогу без особых проблем вычистить всю эту заимку. Но пока что остаётся только мечтать об этом. Эх, такое оружие и в руках у такого человечишки. Неправильно все это. Напарник, наоборот, устроился посреди камеры, восседал на табурете, ухмыляясь и ерзая. В дверях торчал караульный, зажимая карабин под мышкой. Повисло напряженное молчание. – Итак, господа и твари, – театрально возгласил Мишаня из темноты. – От имени и по поручению, так сказать, разрешите объявить вечер культурного отдыха открытым. Почетный президиум в составе Политбюро ЦК КПСС решено не избирать по причине отсутствия такового в окружающей действительности. Первым номером нашей программы... – он неимоверно долго тянул театральную паузу. – Восходящая звезда таежного стриптиза, мадемуазель Виктория Егоршина. Виктоша, прошу! Черноволосая молодая женщина слезла с нар, повернулась к ним лицом, отступив на пару шагов, раскланялась, разведя руки и производя ими волнообразные движения, словно неумелая актриса, изображающая птичий полет. – Аплодисментов не слышу! – донеслось из темноты. – Удручает меня некультурность ваша... Трое мужчин на нарах ожесточенно захлопали в ладоши. – Новенькие, а вы чего же такие некультурные? В карцер захотели? Я, пересилив себя, начала с резким лязгом стальных костей хлопать в ладоши, старательно выводя из себя вертухаев. – Скучает зал, скучает... – печально констатировал Мишаня. – Трудно разогревается публика, а посему – поехали, Виктоша, в медленном ритме! Зрители затаили дыхание, добросовестно затаили... Виктория с совершенно безучастным, словно у деревянной куклы, лицом принялась стаскивать сине-белые адидасовские штаны. Неумело пытаясь подражать стриптизеркам из импортных фильмов, продемонстрировала их на вытянутой руке, не глядя, отбросила в сторону. Распахнула куртку – под спортивным костюмом ничего больше не оказалось – и, старательно разведя полы в стороны, медленно закружилась, оборачиваясь то к нарам, то к двери, то к скрытому во мраке распорядителю. Бритый звонко шлепнул ее пониже спины. Все, твари... У меня внутри уже потихоньку начинает закипать ярость. – А сейчас на сцену решительно выходит ейный неизменный ассистент, герр доктор Алексей Егоршин! – распорядился Мишаня. – Просим, хер доктор! А изобразите вы нам, пожалуй что, подсвечник! Иркутский врач покорно слез с нар, взял у бритого пару желтых стеариновых свеч, дождался, пока тот подожжет их зажигалкой, застыл, симметрично вытянув расставленные руки – нелепый и позорный живой канделябр. Пламени свечей почти не видно было в ярком электрическом свете. – А таперича, миряне, очаровательная Вика нам исполнит коронный номер нашего камерного концерта – камерный минет почти что в парижском стиле. Барабан вертится, вертится... кто же этот счастливец? Ах, господин Степан, туточки среди нас присутствующий, словно рояль в кустах! Поприветствуем счастливчика, призовая игра! Виктоша, прошу! Виктория опустилась на колени перед бритым Степаном, оба располагались в профиль к зрителям. – И ее громкое, веселое, жизнерадостное чмоканье долетело аж до галерки! – комментировал Мишаня. – Судьи отмечают мастерство спортсменки... смотреть, вы, новенькие, а то хуже будет! А теперь выдвигается канделябр... Врач приблизился чуть ли не вплотную – с другой стороны, чтобы не заслонять зрелища от сидящих на нарах, встал, прилежно держа свечи. – Встала Виктошенька, мурлыча и облизываясь, поклонилась зрителям с милой улыбкой... – тянул Мишаня. Кирилл давно уже, словно бы невзначай, снял свои тяжелые механические часы и положил их на нары у бедра. У меня же из рукава в руку легко скользнул штык-нож. Мы нехорошо переглянулись. Сейчас начнётся бойня... – Томно распростерлась Виктоша у подножия канделябра... – командовал Мишаня. – А в нашей программе – дебют! На сцену приглашается очаровательная мадемуазель Ольга Вяземская, каковая нам сейчас стянет портки с канделябра и ублажит его в точности так, как только что наблюдала. Внимание, дебют! Впервые на нашей эстраде девочка-сосунок! Вяземская!? Охренеть, я думала, что их всех вырезали! Нет уж, суки, ее я вам трогать не дам! Ольга не шелохнулась. В ее голосе сквозило ледяное презрение: – Я такие вещи только с мужем делаю. – Мы же не звери, мадемуазель! – жизнерадостно завопил Мишаня. – Мы же народ понимающий и уважаем свободу выбора. Раз такие у вас сексуальные принципы, выбывает из игры канделябр! Идя навстречу пожеланиям дебютантки, приглашаем на сцену и законного мужа! Воля ваша, ублажайте его, счастливца! Прошу на сцену, сладкая парочка. Аплодисменты! «Ригли-сперма» – неповторимый устойчивый вкус! Ольга слезла с нар, встала, не удаляясь от них. Мазур спрыгнул следом. – Итак, на сцене – сладкая парочка, минет по-армейски! – орал Мишаня. – Наш бравый майор начинает неспешно раздевать свою лялечку, сымает сначала, охальник, тельняшечку... Ну, шевелись, служивый! И сейчас к вам присоединится доблестная воительница Екатерина, самая настоящая валькирия! Кирилл метнул часы, разбив лампу в светильнике и временно дезориентировав врагов. А вот это уже наш выход. Штык-нож летит точно в горло Степана. И он, конечно же, не успевает уйти от летящего на огромной скорости клинка. Булькает пробитым горлом. На мне же сейчас Мишаня. Дробовик поднимается слишком медленно. Перехватываю за ствол и направляю в потолок. Выстрел. А клинки на левой руке превращают его рожу в изуродованную маску. Клиент готов. Кирилл же в то время успел отработать его товарища. На этот раз - довольно гуманно. Не убил - лишь вырубил. Выдираю из рук трупа дробовик и нажимаю на крючок, передёрнув затвор - дабы исправить ошибку. Выстрел. Но враг остаётся невредимым. Холостой!? Вот засада... Плевать, коли уж не вышло - так не вышло. Из коридора в комнату летят струи газа. Все сразу же падают без чувств. А мне плевать. С штыком от дробовика и с самим дробовиком в другой бегу к выходу. Навстречу летит сеть. Наматываю ее на дробовик и колющим ударом штыка пробиваю броневоротник одного из врагов. В тело втыкается сразу несколько дротиков и мир тут же начинает плыть перед глазами. Нельзя... спать. Штык-нож от АК отправляется в ещё один полет, пробивая насквозь руку одного из стрелков. Ноги все же подкашиваются и я падаю на пол. Твою мать... Опять не вышло. Утро встретило меня жуткой головной болью, прямо как с похмелья. Все тело ломило. Интересно, как я ещё жива-то, после вчерашнего инцидента? Иркутский эскулап скатился с нар, подбежал к двери, постучал в окошечко и, стоило тому распахнуться, затараторил: – Господин караульный, докладывает дневальный! В наличии – пятеро животных... – Вы что это такое несете, господин хороший? – громко спросили с той стороны исполненным невероятного удивления голосом. – Сон, что ли, плохой увидали? И не совестно вам так страмно людей обзывать, товарищей своих? – Но ведь распорядок... – сбился с тона врач. – Какой распорядок? – продолжали удивляться в коридоре. – Уж не головку ли солнцем напекло? Распорядки какие-то вдруг придумали, дневальных... Нешто вам тут казарма? Тут вам горница, а в горнице – господа гости, кушать скоро подадут, так что потерпите чуточку, посидите, зарядку сделайте, что ли... И окошечко звонко захлопнулось. Врач настолько оторопел, что так и остался торчать у двери. Прошло две-три минуты, прежде чем он вернулся на нары с совершенно растерянным лицом, мотая головой и бормоча что-то под нос. Интересно девки пляшут... Весело тут. Это все ну очень уж похоже на тихую и незаметную промывку мозгов. Нас тут просто ломают. Вопрос - зачем? Мы же просто пушечное мясо для грандиозной игры. Непонятно... Я ничего уже не понимаю. Как и Кирилл. Тихо сидит вместе с женой на нарах и усиленно обдумывает произошедшие события. В половине девятого стали кормить – опять-таки со всем политесом. Распахнулось окошечко, и караульный возгласил: – Господа, кушать подано! Дамы, как и положено, подходят в первую очередь. Виктория Федоровна, Ольга Владимировна, Екатерина Сергеевна прошу! В алюминиевой миске на этот раз была картошка с жареной курицей, а к этому делу прилагалась шоколадка и жестяная банка с «Пепси». Хорошо живут товарищи жополизы. Кому ж вы только ее так вылизываете, что даже такую еду достаете? – Вернетесь с прогулочки, дамы и господа, мы вам тем временем умывальничек поставим... Если кому книжку или там шахматишки, только скажите, мы здесь на то и приставлены... А фальшь в голосе явственно слышится. С двойным дном голосок-то. Презрение, злость и что-то ещё более глубокое... Как бы это точнее сказать-то? Даже и слово подобрать сложно. Что-то вроде усмешки над теми, кто даже не представляет, какая участь им уготована. Все совпадает. Бычков откармливают перед тем, как отправить на бойню. Через час распахнулось окошечко, и караульный, изо всех сил пытаясь сохранять те же интонации радушного и хлебосольного хозяина, возгласил: – Дамы и господа, не изволите ли на прогулку собраться? Погоды стоят самые солнечные, воздухом подышать куда как полезно... Украшеньица получайте, будьте ласковы! Тут же лязгнул металл – вертухай забросил в окошечко клубок поблескивающих, новеньких цепей. Хорошая штука. На руки и на ноги. Самые настоящие кандалы, только что новые. Вещь стоящая, особенно когда необходимо конвоировать зеков. Хорошо это дело знаю. Сколько мы там таких в прошлом мире находили на складах - уму непостижимо. Никто не шелохнулся – видимо, для моих сокамерников такие сюрпризы тоже оказались новостью. Цепи так и лежали около двери. – Ну что ж вы так, родненькие? – озаботился караульный. – Подходи первый, кто хочет. Люди вы ученые, грамотные, живенько разберетесь, что куда цеплять. Или погулять не хотите? – в голосе зазвучали прежние, жестокие нотки. – Что ж вы так о здоровье не заботитесь? Добром прошу, надевайте обновки... Толстяк первым кинулся к двери, принялся ворошить лязгающую кучку. Караульный наставлял: – Пару на ручки, пару на ножки, сударь милый. Ходил, поди, в кинематограф, видел кандальников? Со страху, должно быть, толстяк разобрался быстро, звонко защелкнул на запястьях и лодыжках браслеты. Тем временем на пол плюхнулся новый звенящий клубок. – Надевай, майор, сокол наш, – послышался голос Кузьмича. – Ты не бойся, у нас погулять и означает – погулять. Таежным воздухом подышите, потом в баньку сводим. Только ты уж их не скидывай, как факир в цирке, а то мне сердце вещует, что женушка у тебя таким фокусам не обучена, и потому ничего толкового у тебя пока что и не выйдет... Да и ты, валькирия, тоже их надевай. Хотя, чуется мне, что они тебя если и задержат, то ненадолго. Как раз нам хватит, чтобы тебя утихомирить. Чай, не Терминатор из фильмов, пули руками ловить не умеешь. Умею, старче, ещё как умею. Что пули, что гранаты. Вот только тебе это знать необязательно. Кандалы со звоном защелкнулись на моих конечностях. А такие и не разорвать в случае чего. Цепь тут монументальная, как и сами «браслеты». Но вот использовать когти мне тут ничего не мешает. А цепи, коли их на руки намотать, станут достойной альтернативой кастетам. Хотя... От «Кастета» я бы все равно не отказалась. Такой вот каламбур, хе-хе. Кузьмич зорко таращился, наблюдая за этим фантасмагорическим одеванием – и, когда в кандалах оказались все шестеро, дверь тут же распахнулась. – По одному подходите, гости дорогие, – позвал старик. Мазур пошел первым. Там стоял незнакомый жлоб, здоровенный, как все здешние, и, подобно всем уже виденным, одетый то ли купеческим приказчиком, то ли справным мужиком, собравшимся в церковь или на ярмарку. Он ловко пристегнул наручниками цепь Мазура к другой цепи, потяжелее, а потом одного за другим присовокупил к этой цепи меня и всех остальных. Оглядел дело своих рук не без удовольствия, отступил на шаг и скомандовал: – Шагайте на двор, господа гости! Странная процессия двинулась, звякая и погромыхивая. Было не то чтобы мучительно, но непривычно и унизительно. То и дело кто-то наступал на цепи, останавливая шествие. Я же готовилась слинять в лес - на всякий случай. Мне бы только до леса добраться а там ищи ветра в поле. Кузьмич шел впереди, мурлыча под нос что-то тягучее, вполне возможно, церковное. На крыльце обернулся: – К телеге шагайте, милые. Повезем вас, как бар, не бить же ножки полверсты? Метрах в десяти от крыльца стояла знакомая повозка – и возница, тот же самый, сидел с равнодушным лицом опытного кучера, возившего на своем веку самые неожиданные грузы. Когда пятерка под лязг и звон плелась к нему, мимо прошла женщина лет сорока – с простым русским лицом, в черной юбке до пят, синей кофте в белый горошек и сером платке. Несла она большой глиняный горшок с мукой, и от ее взгляда у меня мурашки побежали по спине – именно потому, что этот мимолетный взгляд был начисто лишен и неприязни, и любопытства, да и каких бы то ни было других эмоций. Херово... Процедура у них настолько отработана, что местным уже просто до лампочки. Так же равнодушно я бы прошла мимо столба или трупа. Трупа... Для них мы и есть мертвецы, только пока что ещё теплые и дышащие - по странной прихоти судьбы. Кое-как взобрались и расселись, свесив ноги. Кузьмич ловко запрыгнул на высокую повозку, оказавшись рядом со мной – крепок был, сволочной старичок, надо признать, ни следа дряхлости... Из-за соседнего строения, больше всего смахивавшего на амбар, выехали двое всадников. Двинулись следом за повозкой, как конвойные. Прежние караульщики распахнули ворота, повозка выехала с заимки, но повернула в другую сторону – стала пересекать долину в самом широком месте. Там тоже оказалась колея – но не столь накатанная, как та, по которой позавчера везли меня. Утро и в самом деле выдалось прекрасное, небо было ласково-синим, безоблачным, темно-зеленая тайга казалась чистейшей, сотворенной пять минут назад на пустом месте – для жительства или охоты добрых, честных людей... – Как самочувствие, майор? – непринужденно спросил Кузьмич. – Ты всегда такой спокойный, или только по утрам? А если я вас всех расстреливать везу? – сзади шумно вздохнул толстяк, и старик, не глядя, презрительно бросил через плечо: – Не хныкай, вонючка, шутит дедушка, натура у него такая... Вот ты знаешь, майор, что я в тебе отметил? Ни разу ты, сокол, ни у кого не спросил, что нам всем от тебя нужно... – Ведь не скажешь, – пожал плечами Кирилл. – Так спросить-то не грех? Значит, решил на расспросы времени не тратить, а сбежать при первом удобном случае, а? Соколок... А сейчас о чем думаешь? – О высоких материях. Галактика, понимаешь, куда-то несется в пространстве, планеты вертятся, кометы кружат, повсюду благолепие и мировая гармония – и надо ж так, чтобы обитал в тайге такой поганец, как ты, старче божий... – Не любишь ты меня, сокол, – печально вздохнул Кузьмич. – Не глянулся я тебе, убогонькой... – Так а за что мне тебя любить? – За душу мою добрую, – сказал Кузьмич с просветленным лицом. – Я тебя не мучил, красоточку твою на баловство не давал, хоть и приставали, как с ножом к горлу, иные охальники. Живешь ты у меня, как у Христа за пазухой, лопаешь от пуза, ребяток моих увечишь совершенно безнаказанно, да вдобавок обзываешь бедного старика похабными городскими словами... – Ох, попался бы ты мне, старче бедный, в вольной тайге... – Убил бы? – радостно догадался старик. – Да уж не пряниками бы кормил. – По таежному закону, одним словом? Где медведь – прокурор? А? Так что же ты злобой исходишь, когда не ты меня, а я тебя по тому же таежному закону посадил на цепь – и за ногу к конуре? – Ты не передергивай. Я, понимаешь ли, плыл и никого не трогал... – А ты за всю жизнь никогда ничего не делал поперек закона? Это на военной-то службе, сокол? – Философский ты старичок... – Уж пытаюсь, как умею, – сказал Кузьмич. – Есть грех, тянет иногда замысловато умствовать. И приходит мне тогда в голову, что вся наша жизнь – это бег меж законами, как меж деревьев. То я тебя поймаю, то ты меня... Ну а ты, валькирия, что молчишь? Неужто сбежать задумала? - А если и так? - хмыкнула я. - Что это меняет? Мы-то знаем, что нас ждёт. А они - нет. Потому вот пока и не дёргаюсь. Там у меня побольше шансов будет выжить. Деру дам и поминай как звали. Не догоните и не найдёте. Я и не таких дурачила. Чай, тоталитарное государство посложнее обскакать будет, чем ваших охотничков. Да и охотники они - поди одно название. Привыкли стрелять в обколотых дурью львов. А я, пожалуй, намного опаснее буду. Видела я таких «туристов» в одном месте, которого нет ни на одной карте. Живут они очень и очень недолго. - И почему же? - спросил Кузьмич. - Потому что их съедают раньше, чем они успевают сделать хоть один выстрел. Просто такие там места, в которых те, кто несерьёзно относится к всему происходящему, умирают, не успев отойти и на сто метров от лагеря. А я в том месте жила спокойно пару месяцев. И ничего. Где-то вдали раздался едва слышимый хлопок, на пределе моих возможностей. И сразу за ним - хлопок чуть погромче. Вот те на... - Ладно, побег точно отменяется, - хмыкнула я, уставившись на Кузьмича. - Но ТМ-ки зачем поставили? На кой хрен они в лесу, в самой заднице мира? Какая тут бронетехника? - Это ты уже хозяина спрашивай. Вот ведь ушастая... На меня недоуменно посмотрел Кирилл. Я ему кивнула с печальным видом. Бежать прямо отсюда - не вариант. Вокруг проклятой заимки - минное поле. Уроды... А заимка-то ну очень немаленькая. Сколько же тут мин вокруг расставлено вокруг? Триумфальное возвращение на танке отменяется. Разве что пропулеметить их с вертушки. Эх... Была бы ещё у меня эта вертушка на складе. Все ушло на фронт... Возница натянул поводья. Повозка остановилась посреди глухой тайги, оба всадника тут же спешились и принялись старательно привязывать коней к низким сучьям ближайших кедров. – Ну, слезайте, гости дорогие, – распорядился Кузьмин, спрыгнув на землю с юношеской ловкостью. – Уж простите, что пешком вас гонять приходится, да лошадей жалко мучить. У нас там медведь обитает, коняшки пугаться будут... Майор, коли ты такой прыткий, с медведем подраться не желаешь на потеху честной компании? Топор тебе дам, будешь, как римский гладиатор... И чем бы ни кончилось, я твою женушку отпущу вовсе даже восвояси... – Не юродствуй, старче, – сказал Кирилл. – Что-то ты не похож на дурака, который свидетелей отпускает... – Ну вот, снова ты обо мне плохо думаешь, – грустно молвил Кузьмич и первым направился по колее в глубь тайги, не оглядываясь. Остальные поневоле двинулись за ним, бренча цепями. Метров через сто старик свернул с дороги на видневшуюся меж деревьев поляну. Навстречу к нему прытко двинулся молодой здоровяк, на бегу сдергивая картуз. На поляне просматривалась какая-то конструкция, белевшая свежими досками. Явственно завоняло тухлым мясом. Это оказалось нечто вроде неширокого помоста, стоявшего под углом к земле, градусов в двадцать – на крепко сбитых козлах-подпорках. А на помосте был распят... негр? Снежный человек? Человек, чьи запястья и лодыжки накрепко привязаны веревками к вколоченным в помост костылям, был голым и, как выразился бы индеец, бледнолицым. Но мелкий таежный гнус облепил его так густо, что распятый казался то ли чернокожим, то ли покрытым темной шерстью. Воздух над ним дрожал, как раскаленный – но это опять-таки роился гнус. Вот и источник запаха – возле помоста два деревянных ящика с кучками уже почерневшего мяса. Приманка для мошки. Скованные люди стояли неподвижно, ни одно звенышко не брякнуло. Теперь я видела, что рот у человека плотно забит кляпом, а дергать головой он не может оттого, что голова прихвачена к помосту – поперек лба идет прочный ремешок, поперек шеи, ремни опутывают уши. Сквозь темное, неустанно мельтешащее облачко, как сквозь клубы густого дыма, все же удалось рассмотреть сведенное гримасой, оскаленное лицо, а там и узнать. Это был не кто иной, как «штабс-капитан», опрометчиво нарушивший дисциплину. - Твою мать, - выдохнула я. - Вот ведь... Не завидую я ему. Такой участи даже врагу не пожелаешь. По крайней мере - в данный момент. Не такая я уж и садистка, если не бесить. Да и до таких зверств бы не дошла. Отбить яйца, засунуть в задницу раскалённый шомпол, избить прикладом - конечно, но не настолько же... – Все прониклись? – спросил негромко Кузьмич. – Вот так, гости мои дорогие, у нас принято поступать с безалаберными нарушителями дисциплины. И показываю я вам это насквозь поучительное зрелище не из пустого запугивания, а чтобы осознали: коли у нас так наказывают своих, с чужими могут и еще почище поступить... Уяснили, соколы, орлы, голубки и твари дрожащие? Да посмотрите на него, посмотрите, это вам не театр, это все всерьез... – он остановился перед Кириллом и посмотрел на него беззлобно, со спокойным сознанием собственной силы. – А если мы в корень посмотрим философски, то червяка из тебя, сокол, сделать – что два пальца описать. Велю твою бабу сюда вместо этого дурака положить – ты мне через час на сапоги полный глянец языком наведешь... – А ты на моем месте? – спросил тот. – Да точно так же, ибо плоть слаба и на дух способна влиять самым унизительным образом. Ежели ты это хотел услышать. Только палочка-погонялочка, майор, не у тебя в руке, а у меня... – он помолчал и вдруг расплылся в улыбке. – А не устроить ли нам, друзья, в завершение прогулки судилище? Очень мне интересно на вас поглядеть и души ваши потрогать... Устроим мы все, как, прости господи за срамное слово, в Государственной Думе... Большинство рук поднимете за то, чтоб ему до вечера здесь прохлаждаться – будет прохлаждаться. Велите избавить – избавлю. Ну, процесс пошел, как говорил наш придурок, сатаной меченый... Обмозгуйте – и тяните рученьки в демократическом процессе... Кто у нас, стало быть, за то, чтобы этого оглоеда отвязать и отправить на милые забавы – нужники вычищать? Я подняла руку, как и Кирилл с Ольгой. Я ещё не до конца изменилась. И вот эту человеческую часть в себе буду хранить до конца. Без нее я исчезну. Просто растворюсь... – Трое, – сказал Кузьмич равнодушным тоном опытного спикера. – Что ж так мало-то, миряне? Смертный приговор ведь выносите... – Вика... – умоляюще сказала Ольга соседке по цепи. – А пошла ты! – лицо Виктории прямо-таки исказилось. – Тебя этот подонок во все щели не трахал – с прибауточками... Вот и пусть дохнет, раз уж такие игры... Кузьмич терпеливо ждал. И наконец заключил: – Ну, коли уж все демократично, трое против трёх– пусть себе кукует до вечера в теплой компании мелких божьих тварей. Спасибо, милые. Потешили старика, наглядно доказали, что человек человеку – волк. И обид не прощает... – Он прошелся вдоль строя, остановился перед Викторией, задумчиво шевеля губами – А если я тебе, милая, пистолетик дам, ты этого ирода порешить сможешь? Там и дел-то особых нет, покажу, куда пальчиком нажимать... Нажмешь, пуля и выскочит. Виктория закусила губу, глаза у нее нехорошо горели. – Нажмешь... – сказал Кузьмич убежденно. – На что хорошее человека не подвигнешь, а на пакость – за здорово живешь, с полным нашим удовольствием... – Он потрепал молодую женщину по щеке, кивнул. – Ну что, дать пистолетик? Вот сука... Это же человек, хоть и враг. Нельзя же так... Надо быть осторожнее с этой компанией, когда нас выставят в тайгу. И правда - человек человеку волк. Да людей-то тут не так и много. Настоящих людей. Разве что Кирилл да Ольга. Больше никто под это определение не подходит. Даже я... Н-да. Со стороны долины послышался заполошный конский топот. Вскоре к ним подлетел верховой на высоком гнедом коне – тот, храпя и разбрасывая пену, пошел боком, чуть не налетел на скованных, и они шарахнулись, – наклонился с седла к Кузьмичу и прошептал на ухо что-то короткое. Потом развернул коня на месте, подняв его на дыбы, наметом ускакал прочь. Кузьмич мгновенно переменился, лицо стало озабоченным и серьезным. – Назад, гости дорогие, – скомандовал он хмуро. – К повозке, и живенько. Скажу вам по секрету, хозяин в гости жаловать изволят, так что времени у нас мало... Назад возница гнал лошадь во всю прыть, повозка прыгала на ухабах, цепи отчаянно звенели. Кузьмич за все время не произнес ни слова, лицо у него было какое-то другое, незнакомое. Ворота оказались распахнутыми настежь, а две собачьих будки, мощные, как маленькие блокгаузы, – наглухо закрытыми деревянными щитами. Слышно было, как внутри обиженно повизгивают волкодавы, огорченные неожиданным заточением. Посреди двора стоял, широко расставив ноги, незнакомый бородач и орал в пространство: – Махальщика на башню! Порох где, дармоеды? Запорю! Возле терема, меж домами суетились люди в старинной одежде, которых оказалось неожиданно много – что-то тащили, что-то устанавливали, трое проволокли черную пушку на зеленом лафете, времен примерно Бородинского сражения – небольшую, но явно тяжелую и потому выглядевшую вполне настоящей. Слева вдруг ударил колокол, замолчал, загремел пуще – похоже, в целях испытания. Повозка свернула не к тюрьме – вправо, к небольшому домику со столь же крохотными окошками, без решеток, правда. – Диспозиция вам такая, – сказал резко Кузьмич, соскакивая на землю. – Живенько всем в баню, чтобы вымылись до скрипа, причесались, подкрасились – к мужикам, понятно, не относится, разве что кто захочет... Церемоний разводить не будем, не в Кремле, так что набивайтесь туда, не делая различий меж бабами и мужиками. Не дети, чай, все видели... Живо! Вокруг повозки полукругом стояли человек семь – кто с автоматом наперевес, кто с карабином. – Персонально для вас, сокол да валькирия, уточняю, – торопливо сказал мне и Кириллу Кузьмич. – Кончились спектакли, так что патроны у всех боевые. Начнешь дергаться, красотка твоя первую пулю огребет, Христом Богом клянусь, так что не егози... Ты тоже, хоть и шустрая, да газов заморских не боишься, но пуле как-то без разницы. Лицо у него было ожесточенно-деловое, и я, невольно подчинившись общей суете, машинально кивнула, не сразу и опомнившись. Злость куда-то улетучилась, как ни странно. Мне вдруг стало интересно, и это вытеснило все другие чувства. – Живо, живо! – нетерпеливо покрикивал Кузьмич. – Времени почти нет, час какой-то. Надевайте потом, что на кого смотрит, все одинаковое... Под зорким и пристальным взглядом нескольких дул с нас сняли кандалы и подтолкнули к двери баньки. Войдя в тесный предбанник, я неторопливо принялась раздеваться, как и Кирилл, движимый сейчас той же нехитрой солдатской философией: что бы там плохое ни случилось потом, а банька – вещь неплохая, и ею стоит воспользоваться... Следом появилась Ольга, покрутила головой: – Что-то интересное завязывается... – Вот и посмотрим, – сказал Кирилл спокойно. – Раздевайся, малыш, хоть вымоемся как следует, а на этих наплюй с высокой колокольни... Ты у меня молодец, неплохо получается – обливать презрением, вот и дальше двигай в том же ключе. Предки твои дворянские, как история гласит, лакеев в таких ситуациях нисколечко не стеснялись... Ну ничего себе, - выдохнул тот, взглянув на меня. Ну да... Маскировка хреновая. На человека я не очень-то похожа. Практически плоская, мускулов никаких особенно нет, как и растительности на теле. Кио, чего сказать? - Что заглядываешься? - коротко хохотнула я. - Вот, есть у тебя жена, а на других и не заглядывайся особо. Особенно на меня. Думаешь, почему на мужиков вообще не смотрю? А потому что никак. Конструкторы не предусматривали ничего такого. Замкнутая система на биореакторе. Вот так... Ничего, насмотришься ещё за несколько месяцев. Выведу я вас отсюда целыми. И приоритет на вас будет лежать, ясно? Как на товарищах. Своих не бросаем. Помылись довольно непринужденно. Мужики до этого вообще недоуменно пялились на меня, но вскоре отвели взгляды. Любопытство удовлетворили и ладно. Теперь на Ольгу пялятся. Кирилл, точно невзначай, задел болевую точку на поясе толстяка и того скрючило. Кое-как отполз в угол и в дальнейшем вел себя совершенно монашески, как и остальные. Намек был прост и ясен. Пока мылись, кто-то унес старую одежду и приволок новую – стопу одинаковых штанов и рубах, белых, из толстого полотна, со скупой красной вышивкой на рукавах у запястий и по воротнику. Блин. Сволочи, берцы мои спиздили! И плащ. Вот сучьи дети, Зона вас дери... О, даже косметику выставили. Не, этим я пользоваться не умею. Вышла вместе с Кириллом и опять угодили под прицел полудюжины стволов, на запястьях и лодыжках звучно щелкнули кандалы. – Ну вот, – довольно оглядев нас, заключил Кузьмич. – Теперь и на люди показаться не стыдно. Что жена замешкалась? – Косу заплетает. Сигаретку дай, старче, а то мои с одеждой унесли.., - вздохнул Кирилл. – В горнице подымишь потом, – отрезал Кузьмич. – Будешь еще двор табачищем поганить... Вы смотрите, на хозяина хвост не подымайте, – сказал Кузьмич, пристегивая его к общей цепи – А то кто его знает, с какой он сегодня ноги встал. Велит в яму с медведем кинуть – придется исполнять скрепя сердце... Один за другим выходили остальные – и попадали на цепь, конечно. Вокруг, сбившись в несколько кучек, маялись принаряженные обитатели заимки, они старательно держались подальше от пленников, не переступая пределы невидимого круга, но, судя по лицам, что-то не ощущали себя вольными орлами. Заранее можно сказать, что здешний хозяин свою челядь держит в кулаке без всякой старинной сибирской патриархальности... – Что они, старче, у тебя такие скучные? – не выдержал Кирилл. – Сколько помню, всегда говорилось, что староверы есть люди независимые и несгибаемые... – Молчи ты! – цыкнул на него Кузьмич, остервенев лицом. – Едут! – отчаянно заорал кто-то поблизости. – Машет! Я задрала голову, уставясь куда и все, – на вершину могучей стометровой башни. Там отчаянно мотался над ограждением смотровой площадки ярко-алый лоскут. – Становись! – заорал Кузьмич. – Близко уже! Неразберихи и сутолоки не было – процедура, видимо, давно отработана, как парады на Красной площади. Все проворно выстроились в две шеренги вдоль воображаемой линии, направленной от ворот к «красному» крыльцу терема – мужчины по одну сторону, женщины по другую, чуть ли не с военной четкостью. Что касается пленников, им отвели местечко в мужской шеренге, на ее левом фланге, у самого терема. У крыльца появился Кузьмич в компании доктора, добавившего к прежнему наряду еще и черный котелок. Меж ними маялась довольно красивая деваха в роскошном сарафане и вышитой рубахе, с русой косой из-под белого расшитого платка. Выскочила толстая баба, торопливо подала девахе хлеб-соль – красивый каравай, увенчанный золотой, судя по цвету, солонкой, на блюде с рушником – пошептала что-то на ухо и вновь скрылась. Все замерло. Ни малейшего звука на подворье, даже собаки притихли. Я покосилась через плечо – караульных за спиной осталось всего двое, они стояли в деревянных позах, автоматы висели на шее. – Трепещешь? – громко прошептала Ольга Кириллу, приблизив голову. – Ага, – таким же шепотом ответил тот. – Но до чего мне оглушительно пернуть охота, спасу нет... Она тихо фыркнула. Острый на ухо Кузьмич стегнул их злым взглядом, весь подобрался, придавая себе степенную важность. В воздухе явственно попахивало чем-то химически-резким – то-то ни комаров, ни мошки совершенно незаметно... Воздух резанул мощный разбойничий посвист – это с верхушки башни. Все застыли. Я увидела кучку всадников, выехавшую из тайги и двинувшуюся шагом к воротам – по той дороге, которой привезли сюда нас. Один, два... пятеро. Обитатели заимки превратились в живые статуи. Всадники двигались к воротам, безмятежно синело небо, сияло солнце. Всадники все ближе... Кузьмич махнул большим красным платком – и слева оглушительно громыхнула пушка, густой белый дым тяжело поплыл по двору. Тут же отозвались колокола и уже не умолкали, вызванивая неизвестную мелодию. Замолчали они, когда всадники, двигавшиеся шагом, оказались примерно на половине шеренги. Держась на полкорпуса впереди свиты, на вороном коне ехал человек лет сорока – в голубой шелковой рубахе с крученым алым пояском, жемчужно-серой поддевке, таких же шароварах в тонкую черную полоску, сером картузе и ослепительно сиявших сапогах. Высоколобый, с крупным носом, четко очерченным ртом, чисто выбритый, надменный, но, если можно так выразиться, в меру надменный – спокойный, властный Xозяин... Способный, пожалуй, и в самом деле послать в яму к медведю одним шевелением брови. Мазур вынужден был признать, что столкнулся с сильной личностью. Вот только регалия эта – диссонансом... Слева на груди у загадочного Хозяина тускло посверкивала огромная орденская звезда – судя по первому беглому впечатлению, не новодел, подлинная. В солнечных лучах радужно, остро сверкнуло множество мелких бриллиантов. Звезда Андрея Первозванного – м-да, Хозяин не страдал излишней скромностью даже в маскарадных играх... Мужики и бабы низко кланялись по всем старинным правилам – касаясь правой рукой земли, выпрямляясь далеко не сразу. Пожалуй что в старые времена въезд барина в деревню мог выглядеть именно так... Сразу за Хозяином на столь же красивом вороном ехал еще более экзотический субъект: горбоносый, с венчиком черных волос вокруг обширной лысины и роскошной ассирийской бородищей. На нем переливалась алая черкеска с начищенными газырями, а на наборном серебряном поясе висел массивный, серебряный же кинжал – весь в выпуклых узорах, синих, алых и зеленых самоцветах, сущее произведение искусства, гордость хорошего златокузнеца. Рядом двигалась личность уже знакомая – тот самый «товарищ по несчастью», оказавшийся «наседкой» белобрысый. На сей раз он красовался в такой же каппелевской форме, какую носил проштрафившийся «штабс-капитан», только белобрысый то ли имел больше заслуг, то ли запросы у него оказались выше: на нем сверкали золотом старинные полковничьи погоны с двумя просветами без звездочек. У бедра висела сабля в богатых ножнах, судя по весу, настоящая. Урод... А я-то думала, куда этот сукин сын делся. Двое, замыкавшие кавалькаду, особого интереса вовсе не представляли: очередные верзилы с роскошными усами, один черный, как ворон, цыганисто-казачьего облика, второй – типичная славянская харя. У обоих карабины через плечо, пыжатся невероятно... Взгляд Хозяина мельком скользнул по пленникам, и он со мной на миг едва не встретился глазами, успев отвести взгляд в последний момент. Кузьмич уже сдернул картуз и низко поклонился. Выпрямился, но картуза не надел, зачастил с подобострастной развязностью балованного управителя: – Рады приветствовать, батюшка-барин, во владениях ваших! Особыми достижениями, скудные, похвастаться не можем, но и без дела не сидели, вас дожидаючись! Соизвольте обозреть нынешний полон, авось, и не прогневаетесь... – Осмотрел уже, – сказал Хозяин, ловко спрыгивая с седла. – Неплохо, друже... Как ни удивительно, их разговор вовсе не казался скверной комедией – сейчас и здесь все выглядело естественно и вполне уместно... Хозяин со всей серьезностью принял от девахи каравай, отщипнул пышный кусочек, макнул в солонку и съел, можно выразиться, истово. Если это и была игра, все присутствующие относились к ней крайне благоговейно...Вслед за Хозяином отломили по кусочку человек в черкеске и белобрысый «полковник». Парни с карабинами к хлебу-соли допущены не были – они стояли, держа в поводу пятерых коней, старательно вытянувшись в струнку. Хозяин, сопровождаемый «комитетом по встрече», полковником и бородатым, прошелся вдоль недлинной шеренги пленников, что твой Наполеон. Как лошадей на выставке осматривает – Молчи, Кузьмич, – Хозяин жестом остановил Кузьмича, посунувшегося было к нему. – Сам попробую угадать, кто тут геройский майор – это, скажу тебе честно, не столь уж и трудно. Не пузатый же, а у этого – морда типичнейшего холуя, так что выбор невелик... – он указал на Кирилла. – Вот он, твой майор. Хороший, жилистый, глаза злые, зыркает вполне несгибаемо... Удачное приобретение. А вот эта девка - та самая воительница. Что, и правда голубая кровь? Кузьмич мигом метнулся ко мне, доставая нож. Я попыталась дернуться, но звук лязгнувшего где-то сзади затвора намекнул, что делать этого не стоит. Полоснул ножом по руке. Сразу выступила кровь. Голубая... Народ ахнул. Урод... Я же для них - адское отродье теперь. - Хвалю, Кузьмич. Что с Мишаней? - спросил Хозяин. – Помер Мишаня, батюшка барин, – скорбно отозвался Кузьмич. – Сразу же. Голову она ему на куски порезала. А клинков таких мы не нашли. Казалось, такая новость Хозяина крайне обрадовала – он посмотрел на меня благосклонно и даже поднял руку, собираясь похлопать по плечу, но передумал, чуть повернул голову: – Ибрагим-Оглы! – Что, Прошка? – моментально откликнулся тот, придвинувшись и положив руку на кинжал. – Свести тебя с ней – кто кого? – Совсем трудно сказать, Прошка... – протянул Ибрагим-Оглы. – Смотря как, с чем и где... – Вот то-то, – кивнул Хозяин. - А хоть с чем и хоть где, - дерзнула ответить я. - Пусть попробует. Только чтобы хоть в более-менее равных условиях. А то какая это битва - ручной пулемет против ножа в чистом поле за сто метров? Я же попросту не попаду в него. На меня не обратили внимания. – Пошли, Кузьмич, поболтаем с дороги. Я доволен, так что вели всем – водки. Этим – тоже. Только смотри, особенно не расщедривайся, возможно, уже завтра и придется начинать... Он отвернулся и в сопровождении свиты направился к парадному крыльцу. Глядя ему вслед, Кирилл даже издал от избытка чувств нечто вроде громкого хмыканья – на что никто не обратил внимания, все взоры прикованы к удалявшемуся шествию. – Что встал? – подтолкнул его в плечо караульный. – Команды не слышал? Шагай в горницу! – А где пристав Амбреев? – спросил у него тот. Я, да и все остальные, удивлённо покосились на него, однако конвоир ничуть не удивился, перекрестился на староверский лад и вздохнул: – Не выдержал пристав изобилия спиртного, еще весной от скуки долакался до полного изумления и к мишке в яму свалился сдуру... Похоже, приказания Хозяина исполнялись молниеносно – когда пленников водворили в камеру, так и не сняв кандалов, там на нарах уже стояли три бутылки «Белого орла», окруженные шесть пластиковыми стаканчиками и несколькими тарелками с кучками печенья, сосисок и черных кусков копченой оленины. Видимо, второпях навалили, что оказалось под рукой. Ну наконец-то жратва! Без особых проблем выскользнула из кандалов, положив с пробором на сокамерников и приступила к еде. Вкуснятина... Особенно после рыбы. А вот водка... Не, нельзя. Черт его знает, как я себя поведу в этот раз. Мне в пьяном виде и море по колено. Причем это я серьезно. Тот бой ещё в Улье на это намекнул крайне грубо и доступно. – Слушай, это как понимать? - спросила Ольга Кирилла. - Что у них тут был за пристав, и откуда ты его знаешь? – Классику надо читать, – ответил Мазур. – Ты что, «Угрюм-реку» не помнишь? – Да так сразу и... Помню что-то такое. Насчет вашей сибирской экзотики. Там еще роковую красавицу из ружья убили... – Нет, все же люблю я вас, столичных интеллектуалов... Вот если бы я «Отелло» свел к боевику, «где негр жену задавил», что бы ты сказала о моем Ай-Кью и культурном багаже? – Ну, ты сравнил... – Да ладно. Запад есть Запад, Восток есть Восток, и им не сойтись никогда... Главное, он, барин здешний, играет в «Угрюм-реку» с ба-альшим приближением к оригиналу. Ибрагим у него, пушка, башня сорокасаженная... Даже пристав. – И что нам в таком случае может угрожать? – А вот уж не знаю, – сказал Кирилл. – Персональная тюрьма с кандальниками – это уже не по роману. Пошла чистейшей воды импровизация. - Ты сейчас серьезно? - спросила я. - Насчёт этого всего. - Более чем, - вздохнул Кирилл. - Вот только твоя теория насчёт «охоты» сюда не вписывается. Да и сам хозяин... - Уж насчёт этого тоже будь уверен - она будет. Штабс проговорился. Интересно, его за это выставили «на гнус»? А вот насчёт хозяина поняла. В тихом омуте черти водятся. А у него, судя по происходящему вокруг, там черти очень уж лютые. Ну на хрен его. Побыстрее бы в тайгу. А там у меня уже есть план. Хвала Искателю, что всё-таки выбил полную карту. Там-то уже повоюем. По-настоящему повоюем. Так, как во всем Мультиверсуме умею лишь я. Не хотела никого убивать, но придется. - О чем это ты? - удивленно спросил Кирилл. - Да так, о своей судьбе будущей. И о их участи. Огнём, мечом и сверхоружием, как говорил Эдвард... Лязгнул замок, распахнулась дверь, и Кузьмич позвал: – Господин Минаев, не изволите ли с супругою в гости проследовать? Душевно приглашают... Да и вас, Екатерина, тоже. Нас повели к Хозяину. Хорошо бы с ним пообщаться. Может, что и получше прояснится. – Кузьмич, – негромко окликнул Минаев. – А тебя я что-то по «Угрюм-реке» не помню... – Зато по жизни знаешь, – бросил старик, не оборачиваясь. – Мне достаточно. Хозяину тоже. Нельзя же всю жизнь по книжке изладить... – он остановился у крыльца, хозяйским оком оглядел нас. – Ну, вроде все в порядке. Шагайте, да смотрите у меня, за словами следите. Для вас же лучше... Внутри терем напоминал скорее декорацию из голливудского фильма – художник определенно слышал что-то о России, но в точные детали не вдавался, всецело отдавшись воображению, точнее, своему представлению о загадочных краях, где по улицам бродят медведи, а бородатые казаки собирают клюкву в самовары. Сводчатые потолки, старательно выполненные из полированных кедровых плашек, масса огромных, начищенных старинных самоваров, расставленных на уступчатых стеллажах, на стенах висят дуги, ярко расписанные, с гроздьями колокольчиков, хомуты, даже ухваты, и тут же – темные иконы, украшенные рушниками, скорее уж украинскими, нежели сибирскими. Обнаружилось и вздыбленное чучело медведя с громадным подносом в лапах. – Ну и балаган... – не вытерпел Кирилл. – Сам знаю, – досадливо сказал Кузьмич. – А гостям нравится, что ты с ними поделаешь... Сюда сворачивай. Он поправил картуз, одернул на себе поддевку и бочком скользнул в дверь. Почти сразу же появился, мотнул головой, приглашая входить, и скороговоркой прошептал: – Меня там не будет, так что не дурите, а то пес порвет моментально, хорошо натаскан. Сядьте за стол – и торчите, как статуи. Прыгнешь со стула без разрешения – тут тебе и конец... Мы вошли, громыхая и позвякивая. Ну, уж эта-то обширная светлая комната с окнами во всю стену ничуть не напоминала аляповатые коридоры в псевдорусском стиле. Обычный паркет елочкой, кремовые обои в синий цветочек, посреди комнаты – большой стол старинного фасона, кресла с высокими спинками. В углу – высокая пальма в деревянной кадке. Приятная комната, самая обыкновенная – пожалуй, такая вполне могла оказаться в таежном дворце. Хозяин сидел за столом, он был в той же одежде, только без картуза, разместился в торце, должно быть, на почетном месте. Ровно дюжина стульев. Но накрыто всего на пятерых – причем три нетронутых прибора стоят в безукоризненном порядке по другую сторону стола, через три стула от хозяина. Ага, предусмотрительно оставил достаточно широкое пустое пространство меж собой и «гостями»... Хорошо понимает, с кем столкнулся. Сбоку подскочила собака – здоровущая чепрачная овчарка, прямо-таки по пояс Мазуру, хотя он был не из коротышек. Про меня и говорить нечего. Такая псина, коли на задние лапы встанет, с меня будет. Пес – это оказался кобель – не рычал и не скалил зубы, просто молча сопровождал идущих, двигаясь бесшумно и упруго, словно на пружинках. Повинуясь жесту хозяина, я подошла к тому месту, где стояли чистые тарелки, окруженные серебряными вилками и ножами, села сам. Пес окинул нас нехорошим взглядом янтарных хищных глаз, сел меж Кириллом и хозяином и следил за движениями гостя со спокойной готовностью. Выдрессирован прекрасно. Лучше даже и не пробовать. Ну и ладно, осмотримся пока... По правую руку от новоявленного Громова помещалась личность странная и комическая. Блондин с длинными густыми бакенбардами, в костюме дореволюционного фасона и сбитом на затылок черном котелке, ткань не из дешевых – но брюки и пиджак заляпаны разноцветными пятнами, позволяющими точно определить, чем блондин завтракал сегодня, ужинал вчера и обедал позавчера. Жилет залит подсохшим кетчупом и пахнет пивом, из нагрудного кармана торчит черная трубка (судя по всему, ее засунули в карман непогашенной, пиджак осыпан пеплом и в паре мест прожжен). Алконавт обыкновенный, причем с охрененным стажем. Морда не русская, больше на янкеса похож. Вот только что этот персонаж, от которого за версту несёт перегаром, тут забыл? Он сидел, выложив руки на стол, – один локоть в тарелке с заливной рыбой, второй философски попирает в лепешку раздавленное пирожное – смотрел на Мазура насквозь остекленевшим взглядом и не рушился на пол только оттого, что его поддерживала высокая спинка и подлокотники. Громко икнул в напряженной тишине и вновь застыл живой иллюстрацией к лекции о вреде алкоголя. – А это, случайно, не мистер Кук? – непринужденно спросил Минаев у хозяина. – Неподдельный, смею заверить, – проговорил хозяин негромким приятным баритоном – Никакой не Кук, правда, зато – американец и инженер. Выполнил все, что требовалось, – и решил я, друзья мои, поставить эксперимент. Вульгарно говоря, споить. Прекрасно прошло, знаете ли... – он не без гордости покосился на слепого и глухого к происходящему «мистера Кука», восседавшего соляным столбом. – Теперь могу вам с законным удовлетворением представить: урожденный гражданин США, по тамошней конституции имеющий право стать президентом, и в то же время типичнейший сибирский алкаш, такой, что любо-дорого. Даже белая горячка стала совершенно славянской – чертики, медведи, шишки кедровые языками дразнят... Привык я к нему, болвану. Отпустить на историческую родину рука не поворачивается – у них же там гражданские свободы и права личности, сумасшедшие на воле ходят, никто тебя не повяжет, пока на крышу не залезешь и не начнешь из автомата по прохожим палить... При тамошней вседозволенности он через месяц тапочки откинет при полном равнодушии окружающих, с моста в Гудзонов залив сиганет, только пузыри пойдут... Жалко. У нас ему благостно – когда начнет из-под кровати чертиков горстями выгребать, доктор его живенько приводит в христианский вид за пару деньков, даст отлежаться немного, в баньке как следует попарит, и можно начинать заново... Бляха, вот это хреново. Тут запахло кисловато, как сгоревшим порохом. Запахом чистого и незамутненного безумия. Я это хорошо знаю... Психов повидала много. Те же немецкие ветераны, которых на «Первитине» держали, а он - тот же метамфетамин. Плохо, очень плохо. – Что же вы, господа, сидите? – спохватился хозяин. – Прошу, накладывайте, что на вас смотрит, поухаживайте за дамой, майор, налейте ей шампанского... А сами как, водочки? Я невольно потянулась к блюдам, ибо стол поражал изобилием – икра черная и красная грудами высилась в серебряных мисках, разнообразнейшая рыба во всех видах тешила взор – осетрина, нельма, омуль, хариус, таймень, ленок – красиво зажаренные мясо и птица, варенье клюквенное, варенье брусничное, грибы всех таежных пород, мелкие огурчики, помидоры, вазочки с медом... Хозяин не бедствует. Вообще не бедствует. Мазур наложил еды Ольге, затем мне. Хотел налить шампанского, но я отказалась. - А что вы отказываетесь, а? - спросил Хозяин. - Шампанское - первый сорт! - Ну нет, не надо, - хмыкнула я. - Я на спиртное реагирую, как немецкий огнеметчик на «Первитин». Поверьте, есть типы персонажей, которым лучше не наливать. И кио - одни из них. - Кио? - переспросил Хозяин. - Все же киборг... - Самый настоящий, - заверила я его. - Создана хрен знает где и хрен знает кем. Так что насчёт этого можете не спрашивать. - А где же такая работала? - По всему миру. И практически везде. Авиация, флот, десантура, пехота, бронетанковые части... Огнеметная рота. Веселое было время, да и простое. Нас испытывали перед запуском в массовое производство. Не испытали до конца. Держали все время в узде. Но у меня получилось выйти из-под контроля. Расстреляла из пулемета весь свой отряд, а потом занялась кураторами. Теперь уже где-то полгода хожу по свету, отдыхаю. Меня все равно нет. - А имя? - не отставал Хозяин. - Это же не ваше настоящее. Как там? Боевой Ангел? Интересное прозвище. - Не для вас, - дернулась я. - Так меня звали товарищи. И только они. Для вас я - хоть кто, но только не она. Боевого Ангела уже нет, как и всех, кто помнит это имя. Враги звали меня Войной. Одной из Всадников Апокалипсиса. Мы - универсальные солдаты. И поверьте мне, я сделаю все, чтобы эта охоту вы помнили до самой смерти. Потому что она наступит весьма и весьма скоро. - Ну-ну, - хмыкнул Хозяин. - Время покажет. А вы, господин майор, не иначе как служили в десанте или иных крайне зубодробительных войсках? Слышал я про вашу Берлинскую бригаду... Ну, не стесняйтесь. Бедные ребята был ухайдоканы вполне профессионально, да и из кандалов вы, по слухам, выскальзываете, что твой угорь... Все-таки десант? – Десант, – кивнул тот после короткого раздумья. – Замечательно. И курс выживания проходили, конечно? – Был грех. – Ну что вы так, не грех, а достоинство... И для вас, и для меня. Признаюсь честно – вас-то нам, милейший майор, и не хватало. Вы же видели ваших соседей по нарам – ну, дрянь людишки, я вам скажу, слякоть, слизь, горожане балованные... – А позволено ли мне будет осведомиться... – Прохор Петрович, – мягко прервал его хозяин. – А позволено ли мне будет осведомиться, Прохор Петрович, что стоит за столь неожиданным приглашением в гости? Ваши люди разводят столько таинственности и напускают такого тумана... – Как им и велено было, вы уж их простите. Что же вы икорку вниманием обходите? По второй, быть может? За приятную встречу мы уже выпили, теперь самое время – за удачную забаву. – Он не отрывал взгляда от Минаева, пока тот не наполнил свою чарочку водкой, а Ольгин бокал – шампанским. – Ваше здоровье! Так вот, милейший майор, что касается приглашения в гости, тут я был не оригинален, простите великодушно. Вы же человек местный, слышали, быть может, как развлекались в царские времена наши миллионщики? Вздумается загулять, велит натянуть канат поперек дороги, вышлет молодцев – и нет прохода и проезда ни конному, ни пешему, невзирая на чины и звания... Вот и решил я возродить старую традицию. Только народишко плыл в сети на удивление убогий, узнав о вас, я прямо-таки душою воспрянул... – улыбка у него стала хитроватой. – Ну, не буду вас далее томить. Пригласил я вас, чтобы вы и ваша очаровательная супруга приняли вместе с нами участие в охоте. Вот вам и весь секрет, других не держим... – А на кого будем охотиться? – спросила я. – Это мы, простите, будем, – с мягкой улыбкой поправил Прохор. – Я и мои гости. А вам выпадает несколько иная роль – потому что на охоте всегда бывает, если можно так выразиться, две стороны. Одна охотится, а на другую, соответственно, охотятся. Без этих двух сторон, согласитесь, охота бессмысленна, необходимы и охотник, и дичь... Все. Приехали. Вот теперь уже конечная остановочка. Я ткнула пальцем в небо, а попала в точку. Охота на человека. Вот суки... – Это что, шутка? – спросила Ольга. – Как по-вашему, все, что вы здесь видели, напоминает хоть немного шутку? – Не особенно. – Вот видите. Поверьте, все здесь делается всерьез. Даже мой эскулап и орел в золотых погонах нисколечко не играют. Им невероятно хочется жить именно так, и быть именно теми, кого они в данный момент собой представляют. Так что для них это – серьезнее некуда. А уж когда речь заходит об охоте, не ищите в ней ни малейшей несерьезности. Нет там и призрака игры... – Очень мило, – сказала я. – И как все это, простите, должно выглядеть? – Вот это уже деловой разговор, – кивнул Прохор. – Выглядеть все будет предельно просто. Послезавтра, а может быть, уже и завтра вас забросят на вертолете в тайгу. Вертолет немедленно улетает, и вам дают час форы. А через час мы начинаем охоту. Разумеется, если вы будете себя вести, как и подобает приличной дичи, забава затянется не на час и не на сутки... Без минимума снаряжения я вас не оставлю, не беспокойтесь – дам ножи, немного еды, спички... Компаса, простите, дать не могу – вы когда-нибудь видели медведя или оленя с компасом? Я тут, пока летел, кое-что обдумал... Персонально вам, майор, я даже дам наган с патронами. В последнее время дичь нам попадалась трусливая и ленивая, так что не помешает, право, добавить пикантности, пощекотать нервы, чтобы для охотника это стало не просто безопасной забавой, а обрело определенный риск для жизни... – Я ж могу рассердиться, – сказал Мазур. – И влепить из вашего нагана кому-нибудь между глаз... – И прекрасно! – воскликнул Прохор. – Не думайте, бога ради, что вам подсунут пустышки. Настрого прослежу, чтобы патроны были боевыми. Вы, должно быть, сами понимаете: охота, где нет для охотника ни малейшего риска, превращается в совершенно убогое развлечение вроде стрельбы по пустым бутылкам... Я вам не просто разрешаю воспользоваться оружием – я настаиваю, чтобы вы его пускали в ход при первой же удобной возможности! - Эй, а мне хоть что-то из холоднячка можно? - решила вставить свои пять копеек я. - А то знаю я ваши ножи. Говно говном. Нож «Боуи», мачете какое... Я бы от катаны не отказалась. Была у меня такая штука. Вот это хорошая шинковальная машинка. Не, римский гладиус намного эффективнее, но и... - Раз вы у нас солдат, то и сражаться будете солдатским оружием, - прервал меня Прохор. - Лопатка саперная подойдёт? Идёт в комплекте с НР-40... - Конечно! - ухмыльнулась я. - Рукопашной обучена даже лучше, чем управлению вертолетом. Эх, было время... Вот только вы... – Простите? – Вы будете с оружием? И с каким? Очень уж интересно... – Естественно. Мы же охотники. Все должно быть честно. Если вам разрешается стрелять в охотников, они должны отвечать тем же. Оружие охотничье. Винтовки, ружья. Никаких автоматов или пулеметов. Это, в конце концов, неспортивно. – А потом? – Когда – потом? – Ну, чем эта ваша охота должна закончиться? – спросил Мазур. – Помилуйте! Чем заканчивается приличная охота? Неужели вам еще нужно объяснять? – Так это что, всерьез? - спросил Минаев. Казалось, Прохор огорчился: – Бог ты мой, а мне-то казалось, я вам все растолковал быстро и недвусмысленно... Конечно, майор. Все всерьез. Как настоящая испанская коррида – я умолчу о португальской, это сущая профанация, там с быком просто играют... Все всерьез. Если вас настигнут, все для вас кончится крайне печально – уж простите, я не намерен золотить пилюлю и предпочитаю внести ясность сразу. Это же охота... – Это же убийство! – сказала Ольга. – Простите, вы ошибаетесь, – вежливо поправил Прохор. – Это все-таки охота, древнее и благородное занятие настоящих мужчин. Не думаете же вы, будто я настолько лишен благородства, что выпущу вас в тайгу в кандалах? Что вы... Никаких кандалов. У вас будет свой шанс. Признаюсь откровенно, зыбкий шанс, невеликий согласно теории вероятности – но он будет. Настоящий охотник никогда не потребует, чтобы оленя для него привязали к дереву. Мы, я и мои друзья, до таких пошлостей никогда не опускались. Любим настоящую охоту... - Настоящую? - посеръезнела я лицом. - Вы ее получите. Вот только потом не расхотите. Ибо будет поздно. Я думала, что ушла от войны. Я ошибалась. Как говорится, кто посеет ветер - тот пожнет шторм. Вольфрамовый шторм. Поверьте. Клянусь своей шкурой, Монолитом и своими конструкторами - я убью вас всех. – Замечательно, – сказал Прохор. – Рад, что в вас не ошибся. Вы не поверите, но до вас попадалась сплошная слякоть. Мне рассказали, этот иркутский докторишка долго визжал что-то насчет того, что мы не имеем права... – А вы имеете? – небрежно спросил Кирилл, подняв глаза. – Естественно. Право сильного – вам это что-нибудь говорит? Изначальное право рода человеческого, впоследствии немного пришедшее в упадок из-за преобладания слабых, выдумавших для защиты от сильных так называемые законы... Но вы же – сильный человек, майор? Надеюсь, не станете пугать меня прокурором? И прочими страшилками цивилизованного мира? Впрочем, сразу уточню, вы вправе жаловаться любому прокурору... как только до него доберетесь. Воля ваша. Я же сказал, вы будете без кандалов, дорога открыта... - Я вас сама без суда и следствия в ад отправлю. Всех вас. Как и тогда... Смерть всем. Даром. И пусть никто не уйдет... – И она тоже? – Минаев кивнул на Ольгу. – Конечно. Разлучать вас было бы слишком жестоко, не так ли? Кузьмич на моем месте обязательно процитировал бы что-нибудь из Писания – насчет того, что жена обязана повсюду сопровождать мужа своего... Но я, скажу по совести, не особенно крепок в вере. Вы оба, что-то мне подсказывает – тоже. Просто я предпочитаю играть честно. Ну не брать же вашу очаровательную жену в рабство или отдавать на потеху Кузьмичевым дикарям? Справедливости ради ей следует предоставить тот же шанс, что и вам. «Едина плоть», как-никак, если все же вернуться к Писанию... – А где тут подвох? – Нет здесь никакого подвоха. Абсолютно честная игра. Перед вами открыты все дороги, бегите, как соотечественники Екатерины выражаются, на восемь сторон света... - Уточнение: я русская. По крайней мере говорю на том же языке, что и вы, а также помню, как жила в России до... Того момента. - Мы это учтём, - мягко произнес Хозяин. - Кирилл, продолжайте. – А вы – следом? – А мы – следом. Как охотникам и положено. Нет, майор, вы мне положительно нравитесь. Мало того, что не кипятитесь, еще и ведете себя, как джентльмен, – ни единого грубого слова, ни единого неприглядного эпитета... - Прохор созерцал нас с рассеянной улыбкой. – И даже, я бы сказал, повеселели. Тайга вас не пугает, а? Ну и великолепно. Заранее предвкушаю поистине царскую охоту... Угощайтесь, прошу вас. Нам нет никакой необходимости смотреть друг на друга зверьми, право. То, что мы оказались в этой игре по разные стороны, еще не означает, будто необходимо скалить клыки и плеваться... Давайте останемся благородными людьми, идет? Вообще-то, вы мне начали нравиться заочно – как только я узнал, что Кузьмич вас форменным образом возненавидел. У этой старой паскуды нюх потрясающий. Слабаки и слизняки у него вызывают не более чем тихое презрение – а вот чтобы заслужить его ненависть, нужно быть личностью... – А он в охоте будет участвовать? – с надеждой спросил Кирилл. Я замерла. – Нет, к сожалению. Мне и самому интересно было бы взглянуть, как вы попытаетесь друг до друга дотянуться – но Кузьмич мне нужен здесь. Редкостная сволочь, верно? Всерьез подозреваю, что он и меня втихомолку ненавидит, но это особой роли не играет – лишь бы боялся, как надлежит... – он посмотрел на Ольгу. – У вас великолепная жена, майор. Ни малейших признаков истерики, а ей ведь страшно... Она в вас верит, а? – Представьте себе, – неприязненно бросила Ольга. – Замечательно, – сказал Прохор без тени издевки. – Бога ради, не сочтите за оскорбление или насмешку, но вы, я уверен, будете сущими звездами как прошлого, так и нынешнего охотничьих сезонов. На сей раз гости у меня будут исключительно иностранными, и вы уж покажите им, на что способна Сибирь-матушка... – Иностранцы? – поднял брови Минаев. – Ну да, – безмятежно сказал Прохор. – Мое предприятие, знаете ли, международное. Интернациональное, как выражались в прежние времена. Они там, за бугром, пресыщены, как рождественские гуси в мешочках, и мне приятно, что российская земля всех иноземцев снова обогнала и показала, что умом ее не понять... Если вы подстрелите кого-нибудь из залетных жирных гусей, я ничуть не обижусь. Правда, сердце мне подсказывает, что беречь патроны вы будете для меня, я ведь отсиживаться в кустах не стану... Сделайте одолжение. По секрету признаюсь, мне в последнее время стало очень скучно жить, и вы, майор, прямо-таки вливаете в меня жизненные силы. Надеюсь, я не кажусь вам чудовищем? Или безумцем? Смелее, я обещаю, что никаких наказаний не последует... - О-о-о, я знаю американцев.., - протянула я. - Даже слишком хорошо знаю. Из них есть два типа - туповатые, но отличные бойцы или тыловые крысы, которых вперёд не заставит идти даже заградотряд огнеметчиков. Чую я, что нам попадется смешанный состав. – Во всем этом есть только одна недоработочка, – сказал Минаев, плеснув себе ароматной водочки. – Предположим, мы наотрез откажемся участвовать в этой вашей охоте? Хоть режьте, хоть насилуйте. Сядем сиднем под елкой и с места не сдвинемся. А? Встретим, так сказать, смерть лицом – но без предварительной беготни? - А просто застрелим. Вот и все, - хладнокровно ответила я, ничуть не кривя душой. - Не так ли? Хозяин таинственно улыбнулся. Нехорошо... Прохор свое слово держал – едва мы, ощутимо отяжелевшие от съеденного и выпитого, покинули гостеприимного хозяина, кандалы сняли с обоих. Правда, охранник вместо прежних двух шагов держался от них не менее чем в пяти метрах, и Кузьмич старался не подходить близко. Прекрасно понимая ход мыслей старика, Кирилл решил немного поиграть у него на нервах – благо был, как-никак, несколько хмелен – и бодро окликнул: – Кузьмич, старче божий! А знаешь что? Сердце мне вещует: если я тебя, паскудника старого, сейчас пришибу, мне за это ничего и не будет – я ж нынче, как прима-балерина! – Тьфу на тебя! – отплюнулся Кузьмич, но осторожность удвоил. И в тюрьму уже не зашел, остался около крыльца, предупредительно распахнув дверь. Охранник тоже не пошел в глубь коридора, встал возле двери. Зато караульный, несший службу возле камеры, вел себя крайне беспечно: мельком глянув на входящих, вновь приник к окошечку, похохатывая и ухая от избытка чувств. Из камеры доносился шум нешуточной свалки. - Эй, служивый, нам что, тут стоять? - крикнула я на нерасторопного вертухая. Караульный нехотя оторвался от окошечка. Внутри кричали, послышался женский визг, хлесткие удары, что-то со стуком разлеталось по полу – и всему этому аккомпанировал неумолчный звон железа. Догадаться было немудрено. Ну так и есть – в камере увлеченно дрались. Эскулап и толстяк возились на полу, сплетясь в невообразимую фигуру, молотя друг друга как попало и по чем попало. Похоже, они бы и рады выйти из клинча, но надежно перепутались цепями и распутаться уже не могли. Виктория ошалело металась вокруг, то пыталась помочь благоверному выпутаться – в прямом смысле слова – то наудачу проезжалась извечным женским оружием, ногтями, по физиономии толстяка, уже украшенного по щекам и лбу несколькими влажно-алыми полосами. Я не спеша прошла мимо дерущихся мужиков, привычно скинула цепи и развалилась на нарах. Отдыхать... Скоро будет веселье. – Да помогите же! – отчаянно закричала Виктория, повернув к нам заплаканное лицо. Я не спеша слезла, набрала побольше воздуха и громко рявкнула: - А ну прррекратить, уебки! Быстро! Клубок так и не думал распадаться. Ну, сами напросились. Пинками раскидала их в стороны. Куча распалась – на двух встрепанных и перемазанных кровью мужиков. С угрожающим видом я возвышалась над ними. – Ну-ка, распутались помаленьку, – сказала я уже мирно. – Вот так... рученьку сюда, доктор, а вы, мсье Чугунков, сделайте пируэт вправо, цепочка-то и размотается... Чует мое сердце, жирный, что ты опять в зачинщиках... – Я бы вас попросил! – рявкнул толстяк. – Я кандидат наук... - Да мне похуй, - ухмыльнулась я, посмотрев на него. - Кандидат, бакалавр или кто там - мне просто плевать. Здесь вы все на птичьих правах, ясно? Будете ещё бузить - сломаю ногу, раздену догола и брошу в тайге. Авось отвлекутся и фору нам дадут. Ясно? Здесь только я и Кирилл знаем, как выжить... Мы прошли сквозь ад. И выжили. А вы... Тыловые крысы, - с презрением сплюнула я. - Балласт. Но... Все равно попытаюсь вас всех вывести. Это мой долг, Зона его дери. Долг как человека. Ладно, Вика, с чего это они так развеселились? – Он ко мне полез, – угрюмо сказала Вика, кивая на толстяка. – А Алексей... – А Алексей вознегодовал, – понятливо кивнул Кирилл. – Ну, ясно. Толстый, у тебя определенно эротическое буйство началось, и перманентное, как революция у проститутки Троцкого... Смотри у меня. – Ты у меня сам смотри! – заорал толстяк, дыша перегаром и смахивая кровь со щек. – Вы почему без цепей? Ты, вообще, кто такой? Почему распорядок не для вас писан? Вы кто такие? - Я, жирный кусок говна, только и умеющий, что жрать да орать, Боевой Ангел. Хоть и не хочу я быть ей, но придется. Он - военный. Солдат. А ты - простое мясо. Мясо, ты понял, - впилась я глазами в его душу. Под подрагивающим толстяком начала расплываться лужа. - Тьфу ты, урод, обоссался. Да что хоть такое вы в моих глазах видите? Я забралась в свой угол, предварительно прихватив бутылку водки. Хорошая штука. Отличное оружие в пустом виде и неплохой допинг для меня - если вспомнить о содержимом. После полудня в замке проскрипел ключ. Дверь распахнули, и успевший уже надоесть голос Кузьмича объявил: – Выходите, гости дорогие. Опять по тайге прогуляемся, покажу вам поучительное зрелище... На сей раз верховых охранников было целых пятеро. Повозка, как быстро определила я, катила в те же места, где совсем недавно им показывали выставленного «на комарики» беднягу штабс-капитана – ну да, так и есть, справа меж деревьев показалась та самая поляна, только деревянная конструкция на сей раз пуста. Пахнуло гниющим мясом, вокруг повозки сразу заклубилось невесомое облачко гнуса, Кузьмич пшикнул из ярко раскрашенного баллончика, и мошки ненадолго отвязались. Проехав метров пятьдесят, повозка остановилась. Раздался звон цепей – с остальной троицы кандалов так и не сняли, скорее всего, просто по забывчивости, потому что психологическая обработка определенно кончилась. – Пойдемте, милые, – сказал Кузьмич, держась подальше от Кирилла. – Вот тут кое-кто недвусмысленно заявлял, что он, стервец, ни в какой охоте участвовать не намерен ни в каком качестве. Сяду, кричит, под елочку – и режьте меня... Резать никого не будем, нешто это дело – резать ножичком живого человека? А вот что мы сделаем, если кто примется лодырничать и нагло отлынивать, я вам сейчас покажу... Вперед! Вскоре обнаружилась тропинка, уводящая в чащобу, и конвоиры повернули процессию туда. Закованные едва тащились, обуреваемые похмельем, водка выходила потом, и нам приходилось приноравливаться к их черепашьим темпам. Тропа расширялась, а тайга чуточку поредела. На полянке - колодец, прикрытый шатровой крышей на четырех столбах – простых, без всяких выкрутасов. Тут же стояли две больших избы, столь же незатейливых, но срубленных на совесть. Из труб поднимался раскаленный воздух, внутри звенела посуда, но встречать прибывших никто не вышел. На двух высоченных столбах, отстоящих друг от друга метров на двадцать, растянута довольно сложная антенна. Судя по высоте столбов, форме антенны и ее ориентировке относительно сторон света – отсюда можно без труда держать связь и с Шантарском, но столь ценное наблюдение в быту полностью бесполезно. Ибо мне это не светит. Из леса на заимку не выйти. Я не настолько крутой сапёр, чтобы голыми руками обезвредить кучу мин. – Направо, – прикрикнул конвоир. – Мимо скамейки – и по тропке, по тропке... Тропинка вскоре уперлась в высокую стену из ошкуренных бревен, успевших уже потемнеть, – похоже, мощная изгородь без малейшего просвета сооружена самое малое полгода назад. – Направо, – последовал окрик. Все двинулись направо вдоль ограды, пока не оказались перед проемом. Оттуда несло смешанным запахом падали и гнили, за проемом был неширокий помост, окруженный деревянным заборчиком, нависший над огромной ямой. – Все туда, – сказал Кузьмич. – Посмотрите сейчас, что бывает с лодырями... Марш! Едва они вошли на помост, сзади с грохотом захлопнулась высокая калитка, лязгнул засов. На противоположной стороне квадратной ямы я увиделс такой же помост, окаймленный таким же хлипким заборчиком. Посмотрела вниз. Яма была метров двадцати в длину и в ширину – и глубиной метров в десять. На дне валялись кости, ветки, какой-то мусор, падалью воняло вовсе уж нестерпимо, и что-то живое, большое, сильное с недовольным ворчанием заворочалось прямо под помостом, заскреблось по бетонированным, отвесным стенкам ямы. Мать твою, так вот что за медвежья яма... До нас хоть не доберется, это я точно знаю. Но стрёмно... Дружно взвизгнули женщины. Сама инстинктивно отшатнулась от невысокого барьерчика – а остальные уже жались у запертой калитки. Но медведя прекрасно было видно и оттуда. Он косолапо вышел на середину, громадный, неуклюже-грациозный, встал столбиком, шумно нюхая воздух, развернулся в сторону людей на помосте, коротко, утробно прорычал. И остался на том же месте – видимо, давно успел сообразить, что людей с этих двух насестов ему ни за что не стащить, а потому не стоит и суетиться. Тварь смотрела на нас с чисто гастрономическим интересом. Медведь-людоед, чтоб его. Таких обычно уничтожают сразу, да и не живут они долго. А вот этот - отлично себя чувствует. На противоположный помост вышли несколько человек. Медведь враз повернулся к ним. Кузьмич махнул картузом и крикнул: – Вот вам, господа, и полная свобода выбора! Кто не хочет играть в хозяйские игры, перекрестись и сигай вниз! Один вот лодырничать настроился... Он посторонился. Двое вытащили на помост отчаянно бьющегося человека – странно, но он не кричал, молча пытался вырваться. И тут же верзилы, рывком вздернув его в воздух, перевалили через барьер. Стало видно, что под мышками у него пропущена петля, он повис на толстой веревке, отчаянно суча ногами, обеими руками вцепившись в эту самую веревку, попытался даже по ней взобраться – но веревку быстро вытравливали, человек опускался все ниже. И тут он завопил так, что волосы вставали дыбом. Медведь оживился, рысцой направился к тому месту. Под моими руками хрустнули доски помоста. Нечеловеческие крики проникали под череп, там, на противоположной стороне ямы, перекинули через ограду свободный конец веревки, и она полетела к земле, свиваясь клубком. Еще один жуткий вопль, короткое рявканье зверя – и медведь навалился на жертву, послышался хрип, крики смолкли, слышалось лишь довольное урчание. Я обернулась. Никто не смотрел вниз, все четверо, пряча лица, сбились в кучу у запертой калитки – сработал, должно быть, сохранившийся с первобытных времен инстинкт. Мне самой стало жутко, но все равно мне и Кириллу проще. Мы видели, что может совершить человек по отношению к другим людям. Покосилась через плечо. Медведь, пятясь задом, волок неподвижное тело прямо под помост – там у него, видимо, было нечто вроде берлоги. Следом, размотавшись на всю длину, тащилась веревка. Кузьмича и его людей на помосте уже не было. Когда нам выпустили с помоста, охранники без команды отступили подальше – я догадывалась, что вид у меня и Кирилла не самый добродушный. Нам нестерпимо хотелось убивать. И неглупый Кузьмич не рискнул сесть на повозку – пошептавшись с одним из своих, забрал у него коня. В седле он, несмотря на годы, держался неплохо, поводья держал уверенно. Толстяк начал явственно поскуливать, и Кирилл хлопнул его по шее, чтобы, не дай бог, не распространил истерику на остальных – Ольга и без того едва сдерживала слезы, а на Викторию вообще не хотелось смотреть. Вот так и ломаются люди... Вертолет взлетел над заимкой, когда повозка выехала из тайги. Поднявшись метров на пятьдесят, чуть клюнул носом и понесся по прямой, с шелестящим свистом прошел над повозкой, обдав могучей воздушной струей. Лошади заржали, метнулись вправо-влево, но тут же успокоились. Один из распахнувших ворота караульщиков шустро подбежал к тяжело слезавшему с коня Кузьмичу, зашептал что-то, тыча рукой в сторону терема. Кузьмич выслушал, обернулся к вознице и махнул в ту же сторону. Повозка покатила к парадному крыльцу, окруженная всадниками. По-прежнему держась поодаль, Кузьмич распорядился: – Слезайте, миряне, люди на вас посмотреть хотят... На крыльце показались несколько человек – все в пятнистых камуфляжных комбинезонах и высоких ботинках, впереди вышагивал Прохор, одетый точно так же. Я разглядывала их, намечая точки для ударов, а они таращились на выстроившихся неровной шеренгой пленников с восторженным ужасом и легкой брезгливостью цивилизованных людей, угодивших в становище первобытного племени. Определенно это и были иностранные друзья Прохора – мужики уже не первой молодости, все четверо, но подтянутые, с прекрасными зубами, розовощекие, а сухопарой светловолосой женщине я готова была дать с ходу лет двадцать пять, но присмотрелась к ее шее, в которой отлично бы смотрелся нож, и набавил еще двадцать. Все пятеро в этой одежде вовсе не казались ряжеными, комбинезоны сидели на них на удивление ловко – словом, все выглядят опытными охотниками, крепкими на ногу, сухопарая баба, опережая события, уже смотрит, словно прицеливается по бегущему... На рукаве у каждого красовалась большая черная нашивка, круглая, с золотым ободком, изображением золотого арбалета в центре и аккуратными мелкими буквами на английском: «Охотничий клуб «Золотой арбалет»». Хороши охотнички. Опасные... Стреляют они все, как один, хорошо, а вот насчёт боевого духа вообще не уверена. Чуть их прижать - и откроется кирпичный завод. Да и с техникой ведения партизанской войны не знакомы, что играет нам на руку. А я знакома. Привет из мира Рейха, как я его назвала. - Это и есть те двое? - по-английски спросила баба Прохора. - Вроде обычные... - Ну-ну, - хохотнула я, тоже перейдя на английский. - Вас предупредили, что у него будет огнестрельное оружие, а я - универсальный солдат? - Так даже интереснее, - отозвался с крыльца охотник, - Я охотился на носорога без подстраховки... - А я охотилась в одиночку за нехилым таким отрядом вашего брата-американца. Решили, понимаете, испытать чисто меня в реальных условиях на пригодность для разведывательно-диверсионной деятельности. И отправили туда одну и без оружия. Я жива, а они стали жратвой для трупоедов. Шакалы, понимаете ли, любят мертвечину, особенно халявную. Они там за ночь могилы полутораметровой глубины разрывали и тела вытаскивали. А я даже тела не зарывала. Зачем? Да и собирать их после очереди из «Ma Deuse» - та ещё головная боль, поверьте мне. – Черт, каков экземпляр! – не сдержавшись, воскликнула сухопарая. – Нет, мальчики, эта девчонка моя, и если кто-то сунется меж ней и моим ружьем... - Не беспокойся, пиндосская сука, моя лопата отсечет тебе башку намного раньше, чем ты меня увидишь. Немцы говорили, что тот, кто не видел рукопашную с русскими, тот не был на войне. И знаешь что? Я с ними полностью согласна. Рукопашная - вот самое настоящее лицо войны. А что у тебя за оружие? Хочу просто знать, что мне достанется в качестве трофея. Американка презрительно фыркнула и ушла в дом. Прохор благостно улыбнулся и кивнул: – Великолепно, вы сразу взяли нужный тон, я рад, что все вы подружились... Не смею задерживать, – и перешел на английский. – Пойдемте, господа, прошу к столу... – Ну, прошу до горницы! – заторопился охранник. Нас увели, а я продолжала улыбаться. Теперь я вижу, с кем должна сражаться. И знаю, что этот бой будет по моим правилам и на моей территории. Враг, впрочем как и обычно, капитально облажался. Никто, даже Кирилл не понял, кто я такая. И в этом моя сила. Они не представляют, с чем столкнутся. А я - знаю.