Сталь по венам

      Сквозь узкие щёлочки в воротах и крыше внутрь ангара начали пробиваться золотистые лучи восходящего солнца. В воздухе витал волшебный и вольный запах, какой бывает только на рассвете, а в ангаре царила тишина, мягкая и сладковатая. Лишь в каморке едва ли слышалось тихое дыхание спящих детей. Укутавшись с головой в тёплые покрывала, потому что ночь была сырой и холодной, они с жадностью ловили за хвост сны. А вот Норд и Фил уже как полчаса не спали, вначале встретив первые приветливые лучики солнца за кружкой горячего чая, потом взявшись за машину.       Масло, шины, приборы — всё было исправно и обещало послужить хорошую службу. И в знак благодарности Копперфилд взялся смывать с кузова грязь — всё, что въедалось в металл, напоминая об оставленных позади дорогах и местах. За каких-то двадцать минут джип преобразился до неузнаваемости, начал блестеть натёртыми чёрными боками, хвастаясь грозным знаком на крыле с водительской стороны. Копперфилд пристально бродил взглядом по кузову, по каждой его детали, пока убирал сухой тряпкой капли, и, наизусть зная свою машину, может быть, даже лучше, чем самого себя, примечал новые сколы или царапины на краске.       Шаркающий звук шагов за спиной заставил его обернуться: Фил тащил в обеих руках полные канистры с топливом. Наблюдая за тем, как Норд осторожно вливал бензин в бак до полного, Фил проникся восхищением. Для него стало удивительным, сколько лет этот джип служил своему владельцу верой и правдой, сколько путей, порой безвозвратных на первый взгляд, порой полных пепла и бойни, он прошёл вместе с ним. И несмотря на все тяготы, он так и остался с Нордом, всегда готовый к новой трудной дороге.       Вскоре Фил снова скрылся в ангаре, оставив Копперфилда одного в шелестящей тишине общаться с любимицей на понятном им одним языке. Солнце, величественное и молодое, уже наполовину возвысилось над горизонтом, и, бросив в его сторону задумчивый взгляд, солдат принял решение — пора. Он тихо вошёл в каморку, где ещё спали дети, и опустился на колени рядом с девочкой. Её светлое, полное спокойствия лицо вновь напомнило ему о той ответственности, которую он самовольно вызвалил на свои плечи.       А разве можно было иначе? Сколько бы Норд не рассуждал на этот счёт, он всё время приходил к одному и тому же ответу — нельзя. И причин на это было множество. А самая главная: его натура, всеми жилами держащаяся за собственные правила и законы, за мораль, ответственность и обязанности. И раз уж судьба предоставила ему возможность спасти чью-то жизнь, то теперь он был готов положить всего себя, чтобы оправдать ожидания.       Улыбнувшись краешком губ от того, как беспомощно она прятала озябший нос под покрывало, он провёл тыльной стороной ладони по её кофейно-дымчатым волосам. Её длинные ресницы едва дрогнули, впустив яркий свет к непривыкшим глазам. — Просыпайся, солнышко, пора вставать,— мягкий вкрадчивый голос, такой несвойственный для Копперфилда, заставил даже ещё дремавшего Кира в удивлении поднять голову.       Следуя за движением его ладони, Софи повернулась, озадаченно заглянув ему в лицо. Едва ли покинув живительное царство сна, она снова наткнулась на извечную усталость в его лазурных глазах, таким необъяснимым дуэтом танцующую с такой же неподвластной ни времени, ни опасностям тяге жить, бороться и идти вперёд. Это было заразно. — Хорошо.       В дверном проёме, привстав на матрасе, она рассмотрела джип, чистый, залитый реками солнечного света. Он уже стоял на низком старте, блистая намытыми боками и всем своим видом вселяя уверенность, готовый по малейшему указу Норда рвануть вперёд, как сказал Копперфилд — в город под крылом у солнца.       Разговоры почти сошли на нет, Норд и оба Хопкинса обменивались лишь какими-то краткими фразами по ходу сборов, а Софи снова молчаливо внимала всему, что видела и слышала. И пусть не прозвучало ни одного подбадривающего дружеского слова, сердцем, как нюхом, она чувствовала ярое переживание. У Копперфилда, хоть он старательно это не показывал, душа разрывалась на части от понимания, в каком опасном положении он оставляет товарищей. А Хопкинсы переживали за него не меньше. Никто ведь не знал, вернётся он когда-нибудь или нет, увидятся они снова или нет.       Кир вынес из каморки разобранного Тендера и свёрток запчастей, которые ещё предстояло поставить. Он улыбнулся ободряющей улыбкой девчонке и протянул робота солдату со словами: — Ты в следующий раз привези его. Я хочу посмотреть на него живого. Классный помощник будет!— грустная правда припылённая видимостью благополучия больно укольнула в самую душу.       Отчаянный огонёк надежды, конечно, горел в груди каждого, однако вместе с ним в голове неустанно приносилась река жестокой реальности. Копперфилд снова слегка потрепал мальчишку за кучерявые волосы. И вот вроде как уже всё было готово, а сделать шаг в сторону машины и открыть дверь становилось с каждой секундой тяжелее. В последний раз заглянув в глаза Филу, Норд крепко пожал ему на прощание руку и не отпускал её ещё несколько секунд, как будто давал братское обещание во что бы то ни стало быть рядом в трудную минуту, подставить плечо, а, если придется, даже собственную грудь.

***

      Мелкие прозрачные капли бегло покрывали лобовое стекло. Прошедшая ночью гроза оставила свой длинный след — обложную пелену серых волнистых туч. А вольный молодой ветерок срывал капли где-то в высоте и плавно спускал их на землю. Так продолжалось весь день.       Но, по мнению Копперфилда, такая погода была самой подходящей. Солнце не испепеляло, а он, видимо, прекрасно знал, о чём говорил, и морозная сырость не пронзала всё тело изнутри. О ней Норд тоже говорил с такой уверенностью, что от наведённого прицела внимания Софи это не скрылось. В голове молниеносно возникла связь, линия, объединяющая его позывной и те знания и впечатления, которыми он делился, явно как человек, переживший оба варианта.       Юркие мысли начали каскадом выстраиваться в сознании, собирая всю ту информацию о Копперфилде, которую она уже успела узнать. Если Аарон — человек, приютивший его,— живёт в городе, который, как говорит Норд, находится под крылом у солнца, где-то на востоке, то логично предположить, что там жарко и сухо, может быть даже колышутся дюны золотых песков, оголяя серые камни. А вот позывной явно имел отношение к его родным краям.       Она на секунду загорелась желанием спросить, но потом осекла саму себя, вспомнив о его скрытности. Время уже было после полудня. За эти несколько часов они обогнули гору, грозным стражем возвышавшуюся над забытой в зелёном океане степи Нитрой, и продолжили свой путь через пустынные равнины. Леса встречались очень редко. — Странно, здесь так мало деревьев,— завороженно глядя в окно, заметила девочка. — Да, степи потому что. Для тебя это, наверное, непривычно? Говорят, что Лион стоит как бы на границе между лесами и степями. В общем-то, я с этим согласен. Севернее него, конечно, совсем не так, как здесь. Там деревья могучие, большие. И чем дальше на север, тем это заметнее. А вот южнее и восточнее, буквально, как только проедешь Лион, сразу начинаются вот такие степи. — А там, куда мы едем, в Финиксе, пустыня и пески?— её прямолинейный и отчасти неожиданный вопрос заставил его немного повернуться.       В этот раз она сидела на переднем пассажирском сиденье и могла видеть малейшую его реакцию, движение и эмоцию глаз. Копперфилд удивился и, бросив в её сторону озадаченный взгляд, ответил: — Да, примерно так. — А в твоём родном городе как?— Ламбрэ вдруг поняла, уловила ниточку, что это был самый подходящий момент для такого вопроса.       И спрашивать нужно было именно так, чтобы поставить его врасплох. Норду удалось спрятать все эмоции за маской сосредоточенности, но по губам, по дёрнувшимся мышцам скул не составляло труда прочитать, что он не хотел поднимать эту тему. И снова странное снисхождение — незаметно и глубоко вздохнув, он произнёс: — Там море, холодное и северное. Оно никогда не бывает спокойным. Волны с кучерявыми гребнями всегда поднимаются ещё далеко от берега. Я не очень хорошо помню свой город, потому что рано пришлось оттуда уехать. Только какие-то картинки, но, честно говоря кроме этого моря, серых, нереально высоких и крутых скал и таких пушистых деревьев, каких я больше нигде и не видел, вспомнить ничего особенно не могу. Если только запах… Там всегда пахло хвоей и морозом, даже если не было снега.       Её чуткий слух с упоением ловил каждое слово, добавляя аккуратные мазки в общую величественную картину. И пусть за свои двенадцать лет она почти не покидала стен Лиона, за исключением одного единственного раза, но богатая фантазия помогла Софи почти своими собственными глазами увидеть то могучее северное море, которое так нескромно разлилось в глазах Копперфилда, словно поставив на нём свою извечную печать. — Тебе, наверное, трудно такое представить? — Нет,— с жаром ответила она,— я видела фотографии. Кажется, эти скалы, про которые ты говоришь, они называются фьордами? — Да вроде как,— задумчиво протянул Норд, вскинув левую бровь. — Мне дедушка про них много рассказывал.       Копперфилд, пристально вслушиваясь, как изменялся тон её голоса, снова оказался у бурного потока размышлений. Он едва ли сдержался, чтобы не озвучить пришедшую в голову мысль: «Теперь настала пора становится из теоретика практиком». Но буквально упустил её с губ вместе с воздухом, потому что понял, что она вряд ли поймёт, о чём он, без объяснений. А углубляться в эту тему не хотелось.       Она уже неоднократно упоминала о дедушке и тех знаниях о мире, которые он вложил в её голову. И по разговорам становилось видно, что знания эти были богатыми, но не очень практичными. А раз судьба распорядилась так, что жизнь Ламбрэ в один день перевернулась с ног на голову, то до практики осталось недалеко. У неё уже теперь просто не будет выбора, придется засучать рукава и обтачивать вложенные в голову знания, придавать им более реальную форму, чтобы выжить.       От понимания того, насколько трудный и тернистый путь ей предстоит, Копперфилд неустанно и глубоко вздыхал. Он снова прищурил глаза и опустил брови, пристально вглядываясь в дорогу, хотя на самом деле всеми мыслями был вместе с ней в том недалёком будущем, которое уже ждало за поворотом событий.       Вдалеке поднялись сутулые и хмурые силуэты гор, целой грядой восставшие на их пути. Копперфилд взглянул на панель приборов, стрелка часов почти поравнялась с цифрой пять, а где-то позади, разлив по небу раскалённую бронзу и окрасив в тёплые цвета пелену пушистых облаков, солнце делало первые шаги к закату. Хоть он и не привык к такому распорядку дня, но ответственность буквально связывала ему руки, заставляя поступать правильно и наперёд просчитывать каждый шаг, потому что теперь на его плечах была жизнь другого человека.       Уже около получаса он внимательно изучал местность, наблюдал за данными, которые отображались на экране датчика и молчаливо думал. С самого рассвета, как они покинули Нитру, им не встретилось ни одного поселения, потому что Норд рассчётливо выбрал пустынную и отдалённую дорогу, которая стороной обходила все населённые пункты. Лишь иногда где-то вдалеке, посреди безбрежного океана степи, появлялись железные крыши или ржавые металлические конструкции.       В какой-то момент джип сбавил скорость, перестал напевать пылкую и уверенную песню, а начал приглушённо урчать. И когда показался узкий поворот, юрко скрывающийся в траве, Копперфилд без раздумий свернул. Дорога была грунтовая и каменистая, и за джипом тут же поднялись клубы сизой пыли. Так они ехали ещё какое-то время, отдаляясь от трассы и скрываясь под шелковистым крылом степи, пока наконец не приблизились к маленькой акациевой рощице, которую Копперфилд выбрал пристанищем на этот вечер, потому что ночью он планировал продолжить путь.       И вот, спрятав серьёзную морду с задумчивыми круглыми фарами под сенью деревьев, джип остановился. Тёплый молодой ветерок приветливо принялся сдувать с его черного кузова осевшую пыль. Он принёс с собой весточку от дружелюбной степи, которая за весь день не подпустила к ним ни одного живого существа. На лице Копперфилда застыло выражение удивления и непонимания, он явно считал это чудом, потому что раньше с ним подобного не случалось. Словно само провидение оберегало их от опасности. Хотя если вернуться к опыту, то он рьяно кричал Норду, что слишком всё гладко, что это затишье перед бурей. Радоваться и расслабляться совсем не стоило.       Уже в знакомой для Ламбрэ манере солдат достал из машины покрывало, Тендера и свёрток запчастей, а также маленький чугунный котелок. И когда они совместно закончили приготовления к стоянке, то также вместе направились к деревьям собирать ветки для костра. Копперфилд молчал, прислушивался к каждому шороху, внимательно осматривался вокруг.       Вскоре горячие языки костра начали с искрами ударяться о донышко котелка, в котором Норд поставил завариваться чай. Ещё когда он достал картонную коробочку с сухими листьями, девочка с нескрываемым удивлением призналась, что для неё это было неожиданно, потому что чёрный чай даже в Лионе считался роскошью. На это Копперфилд спокойно ответил: «Была возможность и деньги, вот и достал». А немного погодя он добавил: «Жаль с нами нет мастера по завариванию чая...».       Когда же и с картошкой, которую дал им с собой Фил, оказалось покончено, расположившись на покрывале снова у самого джипа, Норд взялся за незаконченного робота. Дело было не столько в девчонке, хотя и в ней, конечно, тоже, потому что её искренняя радость и благодарность грели ему душу, сколько в его собственном желании сдержать слово. И пока ещё было светло, он решил воспользоваться такой возможностью. За тот вечер у Хопкинсов они сняли почти все неисправные или поплавленные детали, оставалось поставить новые, которые Кир собрал в свёрток из плотной ткани.       Кропотливо раскручивая крепления, Норд вдруг ощутил на себе пристальный внимательный взгляд. И в очередной раз он принял это со странной снисходительностью. Какое-то время он старался не обращать внимания, продолжал заниматься Тендером, но с каждой секундой это становилось всё невыносимее. И наконец, потеряв терпение, он, не поднимая глаз, сказал: — Ты, если хочешь что-то сказать, говори. Я терпеть не могу эти переглядки и недосказанность,— ощущения подсказывали, что взгляд перестал быть таким пронзительным, но никуда с него не переместился. — Это тяжело… Вчера вечером Фил же ходил к ополченцам? Потому что они ещё не знали о Лионе? Потому что они находятся в опасности?— с каждым новым предложением её голос становился тише и напуганнее.       Копперфилд замер, с отяжелевшим сердцем слушая её. Из головы исчезли всякие слова, объяснения, и единственное, что он смог ответить — скорбное и хрипловатое «да». Он знал, по её тёплым бездонным глазам ещё тогда видел, что она уже всё поняла, проследила всю трагедию, которая окутала сетями бедную Нитру и её жителей. Пересказывать её от начала до конца не было смысла.       Погрязнув в густых водах переживаний и боли, Софи опустила голову. В мыслях возникли страшные картинки из разрушенного Лиона, которые плавно перенеслись на ещё живую Нитру. Стало невыносимо страшно и жутко.       Молодой ветер вольно разгуливал по степи. Было тепло. Пробиваясь сквозь белую пелену облаков,  солнечные лучи падали на ещё не остывшую землю. А в воздухе, играя с крохотными блестящими частицами, витали такие разные, но такие поразительные запахи трав — терпкие и сладковатые. Хоть Копперфилд и не хотел спать, и всерьёз задумывался над тем, как бы заставить себя уснуть, но эта убаюкивающая атмосфера успешно на него подействовала. Мышцы размякли, напряжение куда-то улетучилось, и тишина в ушах вместе с приятным шёпотом тёплого ветерка обещали ему безмятежный и тихий сон, с которым он в общем-то уже давно не встречался.       Устало отложив в сторону робота, он достал старую потёртую книгу в кожаном переплёте, на страницах которой расположились карты. Он уже заранее знал, какая из страниц даст ответ на его вопрос, поэтому с первой попытки открыл книгу на нужном месте и принялся внимательно бродить взглядом по жёлтой от времени бумаге, иногда касаясь её пальцами, как будто делая метки. — Думаешь, как нам дальше ехать?— поинтересовалась Ламбрэ.       В ответ он протянул задумчивое «ага», так и не оторвав глаз от книги. Любопытство заставило её сесть с ним рядом и с таким же пристальным вниманием начать рассматривать карту. Норд указал пальцем на светло-зелёное пятно со словами: — Мы с тобой сейчас вот здесь. А дальше нам нужно будет пересечь горы Экспанса,— солдат провёл пальцем к расплывчатой жёлто-коричневой линии,— Перед ними будет Обер. Мы как раз к рассвету, я так думаю, будем там,— он передвинул палец на жирную точку перед линией. — А там люди есть? — Скорее всего кто-то ещё там живёт. Хотя он считается погибшим городом. Но не знаю… Он стоит на озере Экспанс. Вода, рыба... Так что велика вероятность, что люди там ещё есть,— меланхолично рассуждал Норд,— Вот…— он снова вернулся к горной гряде, которая теперь стала для них препятствием,— Надеюсь, у нас получиться проехать той дорогой, где шахты, чтобы миновать перевал. Уже и не знаешь, кого больше бояться, живность всякую, жестяную, или людей, от которых вообще не знаешь чего ждать.       Всё, что он говорил, объяснял, о чём предупреждал, она записывала в память на какой-то инстинктивный уровень. Сонливость вскоре взяла над ним верх, и снова спрятав свою спину за надёжным и верным джипом, он уснул, предварительно оставив девчонке краткую инструкцию, заключившуюся только в одной фразе: «Хоть какой-нибудь странный звук — тут же меня буди».