Сталь по венам

      Медовая и ласковая тишина окутала разум Норда, увлекла его за собой в непостижимую, доступную только ему вселенную сна, которая полагала своё основание на его сознании и памяти. Кроткими боязливыми шагами в опустевшую голову закралась морозная свежесть, поющий о далёких краях ветер засвистел в ушах, открывая слуху знакомый, но отчасти утраченный, звук прибоя. И вдруг могучее северное море, поднимая кучерявые и седые гребни волн, предстало перед ним, словно своим грозным шумом приветствуя родную душу.       И оно отнюдь не ошиблось, потому что всегда знало и ждало своих, тех, которые хранили в глубине сердца его суровый взгляд и голос до последнего вздоха. Норд, как малый мальчишка, готов был упасть на колени перед его могучими холодными водами. Он это и сделал. Затаив дыхание, склонил светлую голову на грудь и не смел даже взглянуть в эти величественные кобальтовые глаза природы. Сердце трепетало в груди, порождая во всём теле будоражащую дрожь. Он был объят страхом и ужасом перед этим могуществом и силой, непостижимой для людей.       В какой-то момент резкий ледяной ветер принёс с собой замысловатую весточку. Она слилась с голосом моря, зазвучав одной тревожной и наставляющей песней, которая предупреждала об опасности. А потом всё кануло в небытие, померкло в алом свете, который уже больше напоминал реальность.       Копперфилд резко распахнул глаза. Образы ещё мгновение были размытыми, но хрупкий силуэт девчонки напротив во многом успокоил его. Он почувствовал неожиданный прилив сил, как будто щедрый электрический разряд прошёлся по всему телу. По крайней мере, такое впечатление сложилось у Софи, когда он, ранее мирно и тихо спавший, ведь ничего не предвещало угрозы, вдруг открыл глаза с неестественно яркими, даже мерцающими радужками.       Ему хватило мгновения понять, что здесь ещё ничего не произошло, а значит немного времени у них в запасе ещё было. Копперфилд живо поднялся на ноги, как будто и не спал вовсе, и, окинув её пристальным и суровым взглядом, сказал: — Собирайся. Бегом!       Ламбрэ наблюдала за ним, в полном непонимании вскинув брови, однако указ выполнила чётко и беспрекословно. И как только Копперфилд с поспешностью завёл машину, датчик на торпеде издал протяжный громкий звук, который ничего хорошего не предвещал. Солдат резко дал по газам, попутно приготовив винтовку, и джип с рёвом сорвался с места, прокладывая себе путь через шелковистое море степи и с каждой секундой отдаляясь от маленькой рощицы в сторону гор.       Им снова удалось выйти сухими из воды — не встретить опасность лицом к лицу. А вот как Норду удалось узнать об этом ещё до сигнала датчика, для Софи сделалось настоящей тайной. Её пытливый ум и любопытная от природы натура тут же принялись искать ответы на поставленные вопросы. Она постоянно бродила взглядом между Копперфилдом и зеркалом заднего вида, пытаясь рассмотреть там что-то, что вселяло ужас в мысли. И в какой-то момент над гнущейся под ветром травой возник белёсый корпус дрона-разведчика.       Он не двигался с места, провожал взглядом своих красных лазеров машину. Заметив его в зеркале и не поверив собственным глазам, девчонка выглянула из-за сиденья в заднее стекло. Но картинка от этого стала только чётче. Колючий страх не смог сковать её мысли настолько, чтобы от них ускользнула странная связь между поведением Норда и появлением Легиона.

*********

      Могучие серые силуэты гор, как спящие сутулые великаны восстали посреди безбрежного океана степи, скрыв от любопытных глаз, что там дальше. А перед ними, словно зеркало, отражающее для неподвижных каменных глыб все краски неба, расплескало свои тихие воды озеро Экспанс. Что сами горы, что озеро в полной мере отражали весь смысл названия, воплощая его в своей природе: растягиваясь непомерно длинной грядой на многие километры или простираясь неподвижной зеркальной гладью под вечными небесами.       А прямо на берегу этого безмятежного кусочка неба стоял Обер — некогда процветающий, город. Когда-то на стенах его небоскребов пестрела реклама, но теперь всё покрылось щедрым слоем пыли и песка, утратило былую напыщенность и стало постепенно покоряться могучей воле природы. Во многом от стеклянных высоток остались лишь металлические и бетонные каркасы, которые возвышались над всем городом, как скелеты каких-то древних животных.       На подъезде к городу их не встретила ни одна живая душа. Всё было совсем иначе, чем в Нитре. И если здесь и жили люди, то, очевидно, они старательно скрывались от незваных гостей. Для Копперфилда это не было чем-то удивительным, он отлично понимал причины такого образа жизни. За окнами восстали опустевшие кварталы Обера, изрекошетенные снарядами стены зданий. На лице Норда снова появилось то суровое выражение, которое всегда возникало при малейшей опасности. Цепкий взгляд сканировал всё вокруг, переодически обращаясь к экрану датчика. Наконец впереди показалась набережная и широкий проспект. Норд словно чего-то ждал, но, когда джип свернул на бегущую вдоль берега городскую артерию, совершенно пустую, он задумчиво хмыкнул. Через пару минут джип смело остановился прямо посреди дороги. — Сиди в машине,— строго бросил Копперфилд и вышел из салона.       По всему было видно, что он искал или ждал чего-то. Норд не стал отходить от машины, облокотился о капот и начал пристально всматриваться в ещё скрытые жемчужным туманом очертания Обера. Минуло около пятнадцати минут. В узком проулке между двумя домами Ламбрэ вдруг заметила мутный силуэт мальчишки. Он, как маленький зверёк, с опаской наблюдал за ними из укрытия. Копперфилд тоже его заметил и последние пару минут не сводил с него глаз, ведя беззвучную беседу о доверии. И она увенчалась успехом. Крадучись, он всё-таки вышел из своего укрытия и, оставшись на безопасном расстоянии, выкрикнул: — Кто вы такие? — Гости. Слушай, мне нужно поговорить со взрослыми. Это очень важно,— то ли храбрость настолько взыграла в нём, то ли серьёзный тон Норда так подействовал, но, резко подорвавшись, мальчишка подошёл к Копперфилду почти вплотную.       Прищурив зелёные глаза, он внимательно всмотрелся в его по-прежнему спокойное лицо и, хмыкнув, спросил: — А зачем? — Предупредить надо. Вам угрожает большая опасность. — Она по-моему никогда не перестаёт. — Это да. Но, поверь, в этот раз всё куда серьёзнее. — Что? Они взяли Лион?— этот вопрос, пропитанный удивлением и недоверием, прорвался глубоко в создание Норда и Ламбрэ, которая слышала весь их разговор. — Да. Мы как раз оттуда,— с тяжёлым вздохом ответил солдат.       Мальчишка замолчал, хмуро и строго продолжил сканировать его взглядом, а потом, указав рукой дальше по проспекту, сказал: «После моста через Экспанс будет швейная фабрика. Наши там». И опустив голову, он сделал несколько шагов назад. На его лице отразилось явное напряжение, в мыслях заштормило море тревоги. А на тихое, сочувственное «спасибо» он только кивнул.       Швейная фабрика, о которой сказал мальчишка, действительно выглядела самым обитаемым зданием в городе. На встречу им тут же вышли несколько человек. Отнюдь не гражданского вида машина, впрочем, как и её водитель, хоть на нём и не было явных отличительных знаков, вызвали на лицах этих людей кричащую озадаченность. Вперёд вышел седой мужчина, в отличие от всех остальных только он смотрел на Норда с пониманием. И едва ли тот собрался что-либо сказать, мужчина дал знак рукой со словами: — Пойдёмте. А то некрасиво как-то получается.       Норд явно был удивлён подобному гостеприимству, особенно ярко эта эмоция проявилась на его лице, когда перед ними без вопросов поставили тарелки с горячей едой. Феврон поднимал совершенно бесполезные темы, пока наконец Норд не сказал прямо: — Вам же уже всё передали? Этот юный техник точно вам уже всё сообщил.       Феврон согласно поджал губы. В его потускневших глазах поселилось глубокое смирение. Ситуация вся лежала, как на ладони, но реакции у него абсолютно никакой не было, кроме спокойствия. А на лице Норда отразилось уважение, потому что он наверняка знал, что подобным самообладанием могли похвастаться далеко не многие. Тихо усмехнувшись, Копперфилд продолжил: — Ну что ж… Тогда наша миссия выполнена. Нам надо ехать. Спасибо вам!       Феврон озадаченно взглянул на солдата, терзаясь желанием задать один вопрос, но красноречивый взгляд и резкие движения осекли его. Однако вопрос всё же прозвучал, но без третьего лица, когда девчонка уже ждала возле машины, а Норд задержался с Февроном на лестнице. О чём они говорили, она могла только догадываться, но все эти догадки по-прежнему крутились вокруг принадлежности Норда к чему-то.       Мотор снова зарычал своим привычным голосом, но прежде чем машина тронулась с места, к водительской двери подошёл тот самый мальчишка, который встретил их на набережной. — Я хотел сказать… Ну вы это… Аккуратнее…  Судя по радарам на той стороне Обера есть дроны Легиона,— в ответ Норд пожал ему на прощание руку. — Хорошо. Спасибо! Да, кстати, попробуй настроиться на более низкую частоту, так ты их засечешь ещё раньше,— после этих слов джип неторопливо выехал обратно на проспект.       Недалеко от швейной фабрики начинался мост через озеро, но к удивлению Ламбрэ, как только они снова оказались на набережной, Норд свернул в другую сторону. — Ты не хочешь ехать по мосту?— задумчиво спросила она. — Да. Я не хочу застать артобстрел где-нибудь на середине. Гораздо безопаснее объехать,— его твёрдый голос почти полоснул ножом по сердцу, потому что всё сказанное пророчило беду для Обера.       Она поникла, опустила голову и обезоруженная упала в бурную реку памяти. Неразрывная цепь становилась всё длиннее. Вначале Лион, теперь настала очередь  Нитры и Обера. В её голове живыми картинками, сохранившими и звуки, и запахи, и чувства, восстали из пепла воспоминания минувшей жизни. Она ведь утекла из её рук так незаметно, что казалось, будто её и не было вовсе. Не было семьи, дедушки, его рассказов, карт и книг, которые он хранил, как зеницу ока, не было дома, любимого и дорогого сердцу.       Однако эта самая мышца в груди, такая странная и неподвластная законам природы, твердила обратное, больно сжимаясь при каждой новой вспышке памяти. Знакомые лица неустанно мелькали в мыслях, а следом за ними, как беспощадный удар ножом, возникали осколки ужаса — навсегда померкнувшие безжизненные глаза или удаляющиеся вдаль силуэты близких людей, о которых она точно знала, что они уже не вернуться. Так ушли брат с отцом в ополчение, так она в последний раз видела мать, которая отчаянно бросилась на защиту детей. Так дедушка в последний раз назвал её птичкой на прощание и скрылся за дверью, собираясь раздобыть еды, когда город уже не один день находился в бедствии.       Столько времени прошло с тех пор, а она так и не позволила ни единой слезинке упасть из её глаз, потому что была вынуждена круглосуточно думать о том, как выжить. Иногда, конечно, мерзкие мысли по поводу смысла этой борьбы закрадывались в голову, понуждая опустить руки. Но внутри вдруг что-то ломалось, вспыхивало ярким неудержимым пламенем, и она снова слепо и верно следовала этому животному инстинкту — бежала, думала, наблюдала, боролась.       Но в это самое мгновение, сидя плечом к плечу с Нордом, она вдруг почувствовала себя не рядом с ним, а за его спиной. Именно так сложилось с самого начала. Именно так расставили их его сострадание, мужество и милосердие. И её подбитый слабенький щит с шипами вдруг рассыпался вдребезги под его опекой, выпустив наружу раненое сердце и горькие горячие слёзы. Уткнувшись лбом в стекло, она заплакала, завывая от боли и тоски.       Копперфилд ждал этого с самого начала, думал, когда она наконец сорвётся, слишком тяжёлое бремя осталось на сердце. Поэтому, когда услышал приглушённые горькие всхлипывания, не произнёс ни слова. Опыт и знания уже рисовали в голове линию её чувств и состояния: что было, что она чувствует сейчас, и как изменяться эти чувства со временем. Но одно он теперь знал точно — если она так долго держала в себе эту боль, категорически не выпуская её наружу, то сможет храбро пережить потери и встать на новый путь с той решимостью, которую проявила при их первой встрече.       Прошло какое-то время, она начала понемногу успокаиваться. Дыхание с каждой минутой становилось спокойнее, а ноющая боль, которая вырывалась протяжными всхлипываниями, начала стихать. Наступило бессилие. Тот самый этап, когда душа, как бурное море, ранее штормящее, вздымающее тёмные волны, вдруг становиться тихой, незыблемой и кристально чистой. Она напоминает хрусталь, к которому стоит только притронуться — зазвенит. — Тебе уже лучше?— вкрадчивый шёпот заставил её немного повернуть голову.       В глубине души она так и не переставала поражаться тому, как ясно и точно Копперфилд читал её мысли и чувства. Она поняла, почему он спросил только сейчас, почему дал ей возможность молча успокоиться. Незаметно для неё самой боль и отчаяние ушли на задний план, а их место заняла пылающая благодарность и уважение, которые настолько сильно прогрели сердце, что истерика затерялась где-то в самых дальних глубинах сознания. — Да… Спасибо,— подняв заплаканные покрасневшие глаза, она устремила взгляд на дорогу,— Я не знаю… Почему-то вспомнила обо всём. Так горько стало… страшно... — Да оно и пора бы. Ты уже больше двух суток молчишь об этом. Ничего. Ты, главное, не бойся.       И она ему внимала, потому что своими словами, помимо опыта, она давал понять, что ни за что не снимет с себя ответственности за её жизнь, взятую тогда в Лионе. За эти пару дней, сколько он не бился над вопросом «Могло ли быть иначе?», совесть твёрдо и однозначно ставила точку: «Нет». А с ней спорить вообще толку нет никакого. Ещё никому не удалось её обмануть. Отмахнуться, отвлечься, заглушить — это да. Но со временем она всё равно берёт своё, колет и ноет так сильно, что ночами бывает невозможно спать.       А Копперфилд со своей совестью был в тесной дружбе, по крайней мере, во многом её слушал, ставил её для себя учителем и наставником. И каждый раз, когда он в мыслях начинал недоумевать от того решения, она безоговорочно отправляла его разум к сердцу. И он замолкал, смирялся и слепо верил своему внутреннему голосу.