Не плачьте обо мне

      Вэнь Цин права — он не железный. Он деревянный. Цин-цзе говорит: «Вэй Усянь, ты упрям как бамбук, и в голове твоей пустота, как в коленцах бамбука!» Ох, она права. Но прямо сейчас он чувствует себя бамбуком, до краев полным стылой мутной водой: переутомление дает о себе знать, и голова так тяжела, что все, что он может — опустить ее на край каменного стола и закрыть глаза. Он поспит совсем немного: до рассвета осталось от силы три кэ, а выйти нужно пораньше, чтобы успеть добраться до Ланьлина хотя бы к вечеру...              Вэй Ин просыпается в своей постели, в пещере Фумо, заботливо укутанный в два одеяла. На неровный пол от входа ложатся кроваво-красные блики заката. С неистово колотящимся сердцем он садится, понимая: опоздал. Он просто и совершенно безобразно проспал весь праздник. Шицзе будет огорчена, что он не появился. Боги, ну какой же он дурак! Зачем он вообще засыпал?       Вэнь Нин что-то тихо мямлит, стоя у стены, когда он мечется по пещере, собирая подарки: амулет для А-Лина, несколько сборов и лекарств для А-Ли от Вэнь Цин. Его единственное более-менее целое (и не затрепанное до состояния обносок) ханьфу почти высохло. Здесь вообще плохо сохнет постиранная одежда, сушить приходится в домах, ведь вечный ветер несет пыль, что въедается в ткани, особенно в мокрые, и после уже ничем не выводится. Потому все члены клана Вэнь носят практичные серые и коричневые одеяния, давно забыв о бело-красных. А у него — черные, только нижняя рубаха — новая, алая, вот и вся его «праздничная» одежда. Ну да демоны с ним, откуда ему взять что-то красивое на этой забытой богами горе?       Одежда досохнет на теле. Все равно идти им с Вэнь Нином всю ночь. Зачем он берет с собой А-Нина? Хах, будто Цин-цзе его одного отпустила бы! Да она хуже наседки! То есть заставляет, то спать, то вино отбирает. Сейчас вот пытается отговорить его идти ночью. Мол, все равно опоздал, куда спешить? Он привычно отшучивается-огрызается, но в этот раз ей его не переспорить. С горы они с А-Нином спускаются уже в глубоких сумерках.              Зрение у Вэй Ина всегда было острым как у кошки, но темная ци за годы, что течет в его меридианах, обострила его, как и все остальные чувства. Неверный лунный свет ему не помощник, но и не помеха, а тропу Цюнци он узнает и с закрытыми глазами: слишком врезалось в память все, что случилось здесь год назад. Все это время он просидел на Луаньцзан, если и спускаясь с горы, то только в Илин, купить что-то или продать. За год ущелье изменилось, пропали все барельефы Вэнь, но так же пропало еще кое-что.       — А-Нин, ты чувствуешь? — спрашивает Вэй Ин, останавливаясь и напряженно прислушиваясь.       — П-пахнет к-к-кровью, м-молодой господин В-вэй, — заикаясь, говорит Вэнь Нин, поводит головой, принюхиваясь и прислушиваясь. — Н-но не смертью. И я слышу слабый стук сердца еще живого человека.       — Очень странно. Найди его, — приказывает Вэй Ин.       Силуэт живого мертвеца размазывается в пространстве, Вэй Ин нервно крутит в руках Чэньцин, а после убирает ее за пояс: он понимает, что показалось ему странным. В ущелье почти совсем нет темной ци. Только отголоски недавнего... чего-то, дрожащие клочки ауры гнева.       — Господин Вэй! — Вэнь Нин кричит, и это очень странно. Вэй Ин бросается к краю тропы, откуда гигантским прыжком взмывает мертвец, держа в руках... раненого?       Чтобы узнать его, приходится потрудиться: лицо, золотистое пао с пионом на груди — все залито кровью из множества ран. Впечатление такое, словно человека рвали острыми когтями, но эти раны — мелочь. Самая опасная рана — сквозная, от меча. И били ему в спину.       — Цзинь Цзысюань! Цзысюань, ну же! Да что тут вообще произошло?! — в панике Вэй Ин разрывает золотой шелк, добираясь до ран, отрывает рукава от своего шеня, чтобы кое-как перетянуть их, остановить кровь, которой раненый и без того потерял чересчур много. — Вэнь Нин, унесешь нас обоих?       — Да, господин Вэй, — не колеблясь, не заикаясь, отвечает тот.       Ланьлин? Да какой Ланьлин! Вэнь Нин с раненым наследником Цзинь на руках и Вэй Ином на закорках летит стрелой на Луаньцзан. Там — Цин-цзе. Если кто-то и сможет спасти Павлина, то только она. Но Вэй Ину еще предстоит умолять ее помочь человеку, по вине отца которого погиб ее собственный брат.       Вэй Ин, не колеблясь, встает перед ней на колени. Его голос не дрожит, когда он говорит ей:       — Подумай сама, если глава клана Цзинь будет обязан тебе жизнью наследника, можно будет выторговать у него все, что угодно. Жизнь твоего клана, отказ от преследования, землю, чтобы там поселиться. А-Цин...       Вэнь Цин берется за иглы, лекарства и бинты.       На рассвете Цзинь Цзысюань все еще дышит.       — Живучий, — устало и потому почти не презрительно роняет дева Вэнь. — Будет жить, хотя смазливым ему уже не стать.       Вэй Ину почему-то кажется, что она могла бы накладывать швы на лицо раненого не так... грубо. Но высказать свою догадку вслух он не решается.       В Ланьлин в ближайшие дня три он не отправится точно.