Не плачьте обо мне

      — Кто бы это ни сделал, это был тот, кому Цзинь Цзысюань доверял настолько, чтобы повернуться спиной.       Вэй Ин думает так же. Павлин — не наивная птичка, он родился и живет в клане, где под пионовыми лепестками прячутся золоченые змеи и скорпионы. Абы кому он спину бы не подставил. Но что он вообще делал на тропе Цюнци в то время, как должен был вместе с шицзе праздновать? Спросить не у кого — Вэнь Цин держит раненого в исцеляющем сне, но темная энергетика Луаньцзан не позволяет его ядру быстро затягивать раны. Было бы гораздо лучше перенести его хотя бы в Илин, но нет, и на это пойти Вэй Ин не может. Цзинь Цзысюань, можно сказать, сейчас для них залог будущего. Так что придется ему выздоравливать медленно, но верно.       — Я пойду в Ланьлин, — говорит он вечером третьего дня. — Нужно разведать обстановку, предупредить шицзе о том, что ее муж жив...       — Вэй Усянь! — Вэнь Цин злится и потому почти кричит, так, что Цюнлинь втягивает голову в плечи и съеживается в углу пещеры. — Ты совсем дурак? Едва ты сунешься в Цилинь Тай, тебя схватят и убьют, не позволив даже слова сказать в оправдание!       — Хватит.       Его голос звучит тихо, но веско, и девушка замолкает, словно на пороге Фумо появился Ханьгуан-цзюнь и наложил это свое мерзкое заклятье молчания.       — Не надо считать меня дураком, Цин-цзе. Я попрощался с Золотым ядром, но не с мозгами. Конечно, я не пойду прямиком через главные ворота, раскланиваясь с каждым встречным. Но я все равно пойду, и не нужно трогать иглы, врасплох тебе меня не застать.       Вэнь Цин слегка краснеет и опускает руку, потянувшуюся в рукав.       — Присмотри тут за всем. Вэнь Нин, ты будешь охранять гору. Никого не впускай, не выпускай, но не убивай.       — Но... Но!..       — Он останется охранять гору. Это не обсуждается.       Вэй Ин уходит, в этот раз прихватив с собой и нефритовую пейю с пояса Цзинь Цзысюаня — это и пропуск, и доказательство его слов. Он никуда не торопится, все равно уже всюду опоздал, и только потому успевает услышать обрывки гневных речей заклинателей, столпившихся у городских ворот. Прозвучавшие имена — его и Вэнь Нина — заставляют замереть, прислонившись к стене, внимательно слушать. И чем дольше он слушает, тем меньше ему понятно:       — ...и тогда проклятый Старейшина Илина натравил на молодого господина Цзинь своего лютого мертвеца, и тот разорвал его на мелкие кусочки! И второй молодой господин Цзинь ничего не смог сделать — а теперь умрет от проклятия «Сотни дыр и тысячи язв», которое на него наслал этот злобный Вэй Усянь!       Чего? Проклятье? Да он о таком проклятье... А, нет, читал однажды — во время обучения в Облачных Глубинах. Он тогда со скуки взялся полистать какой-то пыльный том, наткнулся на картинку и заинтересованно прочел описание проклятия. Но он ничего не знает о том, как его накладывать. И чисто теоретически — как снимать. С чего вообще эти глупцы взяли, что именно темная иньская ци — источник проклятия, если от века каждому образованному человеку известно: только энергия Ян может калечить и искажать тело, дело энергии Инь — приводить к балансу, остужать горячую янскую, залечивать повреждения. Не зря же тем, кто страдает от искажения ци, идя по пути меча, советуют не ограничиваться одной супругой, а брать еще наложниц и уделять им как можно больше внимания. Вэй Ин усмехается: почему-то этому постулату следует глава Цзинь, но пропускает мимо ушей глава Не. Или не знает? Да нет, чушь! Он же не недоучка, нахватавшийся по верхам? Должен бы знать, такая информация в Гусу лежала вообще на видном месте.       Вэй Ину сложно удерживать внимание на чем-то одном. Это еще с детства, то ли врожденное, то ли наследие нескольких бродяжнических лет, когда ему было совсем ни до чего — найти бы поесть и укрытие от злобных собак. Когда его забрали в Пристань Лотоса, и он обнаружил, что, в отличие от других детей, не умеет ни читать, ни писать, а заниматься днем, вместе со всеми — очень тяжело, его постоянно что-то отвлекает, начал учиться по ночам. Конечно, это не могло не сказаться. Ему до сих пор трудно сосредоточиться днем, мысли постоянно ускользают, проще входить в легкую медитацию, он даже шутить в ней наловчился, никто не понимает, что половина его сознания в такие моменты просто спит.       Вэй Ин, задумавшись, уходит от крикливой кучки слабых заклинателей, уже не слыша, что те обсуждают, кто и как бы ему навалял, если б был три дня назад на тропе Цюнци. Его волнует только мысль о том, как выкрутиться из очередных обвинений. «Скоро у кого-нибудь на другом конце Цзянху дочь с мимоезжим заклинателем согрешит, а сваливать будут на меня», — с невеселой усмешкой думает он, рассеянно крутя в руке Чэньцин.       До Ланьлина он добирается даже не в сумерках — над миром стоит плотная темнота, воздух душный и тяжелый, луна скрыта темными тучами, брюхатыми грозой. Тем проще Вэй Ину перебраться через стену Цилинь Тай. Вот только ориентироваться по крышам в чужом городе — занятие не из легких. Он смотрит на крышу самой высокой из башен резиденции, пытаясь сообразить, где главные ворота и где он сейчас.       Павильон Благоуханных Цветов — чтоб им, Цзиням, языки в узлы позавязывались, с этими их именованиями! — он отыскивает спустя час бесплодных метаний и вовсе не по памяти. По детскому плачу. А потом его сердце падает и начинает тупо ныть, словно зажатое в безжалостной ладони: его шицзе в белом траурном одеянии и накидке, она сидит перед алтарем, и рядом с ней госпожа Цзинь. Замерев за дверью, он напряженно слушает, как госпожа уговаривает А-Ли отправиться поспать или хотя бы поесть. А-Лин на руках шицзе плачет так, словно в самом деле познал потерю отца. Но это ведь чушь, Цзинь Цзысюань жив и скоро... ну, ладно, не очень скоро — но будет здоров. А шрамы мужчине не помеха, ведь так?       Вэй Ин осторожно толкает дверь, чтобы войти и сказать об этом обеим женщинам. Вот только... госпожа Цзинь поднимает крик, сбегается стража, Вэй Ин, сбитый с толку, со все еще дающим о себе знать переутомлением, убегает прочь, обронив на пороге павильона павлинью подвеску и подарок для шичжи. Его гонят, как лиса, и лишь на рассвете он приходит в себя где-то... Не понимая — где. Не имея больше сил бежать. Он идет, пошатываясь и цепляясь за обломки на перепаханной земле, не соображая, почему это место ему знакомо. Но здесь много темной ци, и он находит укромный угол, забиваясь в него, чтобы поспать.       Он обо всем подумает завтра, точнее, этой ночью.       Он придумает, как пробраться к шицзе и все ей объяснить без посторонних.       Вэй Ин проваливается в глухую темноту до заката.