❖ Libro di famiglia ❖

Показываться на совете химбаронов с ребёнком на руках Силко действительно не с руки, даже если у некоторых из присутствующих там есть свои дети. Но и без того нежелательно, чтобы кто-то, кроме его ближнего круга, был в курсе. Семья — слабость. Ребёнок — слабость вдвойне. Лишённый воли к жизни, разбитый на части ребёнок с тяжёлыми психологическими проблемами — вовсе катастрофа. После смерти Вандера Силко напоминал пустой кувшин, из которого расплескали всю воду; и теперь надо было ждать, пока она снова наберётся — капля по капле. Естественно, в таком состоянии он не сообразил, насколько опасно демонстрировать Паудер окружающим. Однако у них и не было особого выбора. В первую очередь требовалось выжить, не став закуской на столе у кого-то из «партнеров по бизнесу». Грязные, раненые, уставшие, насквозь пропитавшиеся химическим дождём — у них не было иного варианта, кроме как отправиться в «Last drop». Это место хоть и находилось у всех на виду, являлось частью относительно безопасного района Линий, практически у самой границы с Верхним Городом. Здесь можно было найти вменяемого молчаливого врача. Здесь можно было остановиться, оценить потери и перегруппироваться. А ещё здесь всё было знакомо Силко: от расположения помещений до тайников, куда прятали награбленное в их с Вандером… юности. Относительная безопасность. В ту ночь он думал только об этом. «Дом», — тоскливо пыталась напомнить память. «Рабочий офис», — поправляло сознание. Да, теперь, спустя месяц, избавившись от всего лишнего и начав ремонт, Силко действительно мог назвать данное место «офисом». Это был его трофей, показатель статуса, захваченная крепость, над которой повесили новый флаг — личную эмблему Силко, как одного из баронов мафии. Стилизованная буква «S», изогнутая так, что напоминала глаз, надзирающий за городом. Вот только ночевать он по-прежнему отправлялся в старое убежище. Там хотя бы мог спать, а здесь… здесь и его самого, и Паудер беспокоило слишком много приведений. «Коробки с выпивкой — в подвал и под замок. Ключи отдадите Севике». «Каталог с посудой для бара уже прислали?» «Скажите плотнику, что я жду его завтра утром с образцами дерева и эскизами обстановки». «Где, чёрт побери, контракты с поставщиками? В сейфе? Ладно. Где тогда сейф? Севика его унесла?» Новый бизнес и новая игрушка. «Last drop» требовал постоянного внимания и участия, за всем требовалось проследить самому, как будто на руках у Силко оказался маленький капризный ребенок. И, несмотря на то, что ближнее окружение Силко состояло совсем не из идиотов, ему всё равно приходилось заботиться о многих вещах в баре самостоятельно. Хотя бы потому, что он единственный пока не мог показываться лишний раз на людях из-за настоящего ребенка, который при этом приносил в десять раз меньше проблем, нежели рабочие и строители, сновавшие вокруг с инструментами. Паудер. Её имя он узнал, читая подписи на оборотных сторонах фотографий Вандера, висящих в баре. Девчонка разбила стёкла и разломала рамки, но снимки не тронула даже в состоянии срыва. Сейчас она сидела на втором этаже, прижавшись лицом к перекладинам перил, и внимательно следила за Силко взглядом. Это был их самый большой прогресс — Паудер не ходила, вцепившись в промышленника, а сидела в укромном уголке. Главным условием здесь было — находиться в зоне её прямой видимости, иначе девочка тут же начинала паниковать, а паника очень быстро перерастала в истерику. Очень и очень быстро, как химическая реакция. — Можно попробовать подыскать психотерапевта. Одних медикаментов недостаточно, если ты хочешь привести девчонку в чувство. — … — … Или я сам могу подправить шестерёнки в её голове. Голос Синджеда был вкрадчивым, почти дружелюбным. Настолько дружелюбным, что Паудер тут же спряталась под плащ Силко, стоило прозвучать чужому предложению. «Она устраивает меня такой, какая есть», — вот что он тогда ответил. Спокойно, размеренно, не повышая тона. Силко и раньше не часто срывался, а теперь, когда рядом с ним оказалась тикающая бомба со сломанным часовым механизмом… [невольно привыкаешь контролировать малейшие интонации] Некогда отчаянно скрипевшие ступеньки лестницы, ведущей на второй этаж бара, больше не издавали ни звука под ногами Силко. Он поднялся к дверям [снова] своего кабинета, и Паудер даже не нужно было ничего говорить — она тут же вскочила, чтобы зайти следом за мужчиной внутрь. От старой обстановки ничего не сохранилось уже много лет назад. Пути Вандера и Силко разошлись. Разошлись резко, практически перпендикулярно друг другу. И, судя по выбоинам на стенах, бывших тут до того, как рабочие обшили их дорогими деревянными панелями, Вандер сорвал злость за произошедшее на мебели. Несгораемые шкафы, где Силко некогда хранил бумаги. Пара его пепельниц. Письменный набор и пресс-папье. Контрабандная мебель, украденная из Верхнего Города. Старый мягкий ковер. Ничего из этого не осталось. Вместо них стоял стол, пара стульев да небольшой комод с бумагами, куда Вандер сбрасывал документацию. Писал он с ужасными помарками и серьёзными грамматическими ошибками, а считал и того хуже, поэтому бухгалтерию вёл от раза к разу, неизвестно каким чудом держась на плаву. Сложными расчётами и отчаянными попытками найти деньги для их Сопротивления всегда занимался Силко. Еда, чистая вода, медикаменты, оружие, взрывчатка, амуниция — даже самое дешёвое стоило очень дорого, ведь всё это приходилось добывать у контрабандистов. А контрабанда дёшево не стоит. [но закрывающие на всё это глаза миротворцы — ещё дороже] — Нам надо поговорить. Из всей обстановки в кабинете сейчас — только стол, кресло, да монстрообразного вида несгораемый сейф в человеческий рост. Поэтому Силко устраивается в кресле, а затем подхватывает Паудер за бока и сажает прямо перед собой на стол — так их глаза оказываются на одном уровне. Она уже непохожа на оживший труп — не такая бледная. Не такие жуткие тени под глазами. Но она все равно тощая — сложно заставить есть того, кто этого не хочет. Девочка не отводит взгляда. В её глазах нет страха… в них вообще почти нет эмоций. Вопреки своим словам, Силко не начинает разговор, нет — он достаёт из кармана брюк ампулу Мерцания и вставляет в автоматический шприц. Потом подвигает к себе пепельницу и вытаскивает из нагрудного кармана жилетки сигару вместе с гильотиной для обрезания кончика. Ему нужно много чего ей сказать. Что она мешает ему встретиться с химбаронами. Что она мешает вести дела. Что из-за неё на него косо смотрят собственные люди. Что миротворцы не оставят её в покое, если узнают, что она жива. Что ей пора взять себя в руки. Что эта жизнь её не пожалеет. Что ей будет лучше с приёмными родителями где-нибудь в Верхнем городе. Силко может всё устроить: достать ей новые документы, найти ей надёжную и обеспеченную семью или оплатить полный пансион в закрытой частной школе. Он может даже оплатить её обучение в Академии, если Паудер захочет. Для дочери Вандера он может всё. [нет] [он может всё ради дочери Вандера, выбравшей его, Силко] [и поэтому же он не может ничего] С тихим щелчком смыкаются лезвия гильотины, срезая край шапочки на сигаре. Нельзя срезать всю — тогда табачный лист, скрученный спиралью, размотается, и вкус у дыма будет уже совсем не тот: не такой насыщенный, не такой глубокий. Силко может точно так же отрезать от себя Паудер, отправить её с глаз долой, не позволить ей врасти в него корнями. А потом он поднимает взгляд от сигары и смотрит в её голубые глаза — точно такие же, как у него самого. Глаза человека, видевшего то же самое, что и он. Без этих голубых глаз, без этого чувства окончания эры одиночества вкус его жизни будет совершенно не тот. — Я говорил тебе, что мы отомстим. Я никогда не отказываюсь от своего слова. Проще просто его не давать. Но вот тебе другое мое слово — я никогда тебя не брошу, что бы ты ни сделала. На этом их разговор сегодня можно считать оконченным.