❖ Libro di famiglia ❖

У Синджеда в лаборатории пахнет морем: солью, гнилыми водорослями, выброшенными на берег и протухшими медузами и ещё чем-то неуловимым. Почти приятным, почти цветочным. [почти] Так пахли слёзы из искусственного глаза Силко. Так пахло на фабрике, где умер Вандер и где осталась семья Паудер. Так пахнет Мерцание. Первые минут пятнадцать, каждый раз, когда они сюда приходят, Паудер старается дышать через рот, зажимая нос руками. Непередаваемое амбре. Удивительно, что не пахнет никакими другими реагентами, в изобилии стоящими на полках стеллажей. Но человек такое создание, которое привыкает ко всему. Вот и Паудер, кажется, притерпелась к запахам вокруг, к косо смотрящей на неё Севике. [к тому, что вся её семья мертва] Не смирилась. Именно притерпелась. Не приняла… пока что. — Если хочешь маску для дыхания, просто попроси. Синджед не иначе как издевается над оставленной на его попечение девчонкой. Кто, как не он, знает, что Паудер и слова не скажет, даже если делать ей очень и очень больно? Правда, обычно она почти не реагирует на его кислотные комментарии и предложения, а сейчас награждает взглядом, в котором плещется слабо концентрированное раздражение. — Значит, в истерику от того, что Силко ушёл, ты на сей раз впадать не будешь. Впечатляюще. Я не был уверен в том, что химбарон сможет привести в чувства ребёнка с таким жестким посттравматическим расстройством, но этот человек превзошел все мои ожидания. Чёртов учёный даже не поворачивается к своей временной гостье. Как запер за Силко двери своей лаборатории, так и уселся что-то рассчитывать. Или рисовать. Между ним и Паудер сохранялась солидная дистанция, поэтому сказать точно она не могла… однако спустя пару минут, когда дышать стало чуть легче, в ней снова проснулось «оно». Чувство, которым она была когда-то одержима и которое не смог убить стресс. «Любопытство». Сначала Паудер привстала на цыпочки. Бесполезная попытка. Потом она забралась на табурет, избегая крутящихся высоких стульев, чтобы не упасть. И снова слишком далеко. Видно только очень широкие для такого доходяги, как Синджед, плечи да пребывающие в движении острые локти. А затем за дверьми убежища где-то на улице раздался раскат грома. Этот звук длился секунду, от силы две, однако данного времени хватило, чтобы в следующий момент Паудер обнаружила себя под одним из лабораторных столов, жалобно скулящую без остановки. Она попыталась зажать себе рот, однако скулёж шёл напрямую из горла, и, как девочка ни пыталась, ей не удавалось от него избавиться, не удавалось запихнуть его обратно. Более того, через ещё несколько секунд, после второго удара грома, она ощутила, как её ладони, которыми она зажимала себе рот, стремительно намокают из-за бесконтрольно текущих из глаз слёз. В месте, где они с Силко коротали время сна, не просачивалось подобных звуков. Быть может, потому, что он наглухо запирал все двери, а само убежище находилось глубоко под землей и, отчасти, даже под водой. За собственным поскуливанием Паудер даже не услышала тихих шагов Синджеда. Просто в какой-то момент перед ней появились тощие ноги, похожие на палки в узких кожаных брюках и обутые в потёртые башмаки с тяжёлыми латунными пряжками. — Знаешь… тебе очень повезло, что я не мщу маленьким детям. Медленно и осторожно химик присел на корточки, чтобы заглянуть под стол. — Но и возиться с тобой, как Силко, не буду; поэтому выбирай: или ты можешь продолжать скулить тут, или я покажу тебе нечто интересное. Он даже не пытается вытащить Паудер, как непременно сделал бы Силко. Просто смотрит на девочку единственным уцелевшим глазом, а потом так же медленно и осторожно встаёт, явно оберегая спину. И точно так же он её совершенно не ждёт, когда разворачивается, чтобы вернуться к своей работе. Он не нянька. Просто доверенный человек химбарона. Даже таким, как они, нужны верные союзники — те, кому не страшно показать спину. [и у кого не страшно спрятать что-либо… ценное] [драгоценное] Однако Паудер об этом не думает. Судя по панике на её лице, она вообще не способна думать. Судьба будто испытывает на прочность, решив устроить грозу именно в тот день, когда девочка впервые отпускает от себя Силко. Рядом с ним монстры ведут себя сдержанно: скалятся, шепчут гадости, обещают отомстить, но не подходят близко. Они чуют её страх. Нет. Они ощущают её вину за произошедшее, её боль. И она манит их, будто кусок свежего сырого мяса. Какое-то время Паудер казалось, будто она может перетерпеть пару часов до возвращения Силко. Ей казалось, что достаточно его слушала и достаточно пропиталась его запахом, его мыслями, его чувствами, чтобы монстры не смели наглеть. Однако весь покров заемной безопасности слетел с первым же ударом молнии снаружи. После следующего раската грома мигает свет. Лаборатория Синджеда погружается в полумрак на несколько мгновений. Из углов на Паудер смотрят нарисованные глаза-крестики и зубастые оскалы. Смотрят со столь знакомых лиц. Майло. Клаггор. Вандер. Вай. Когтистая рука Майло вытягивается на невообразимую длину, пытаясь достать до засевшей под столом девочки. — Аааааааааа! Паудер вылетает из своего ненадёжного против чудовищ убежища и врезается прямо в Синджеда, не успевшего отойти далеко. Мужчина, покачнувшись, оборачивается, даже не думая ловить падающую девчонку, отчего та оказывается сидящей на полу. Отбитая задница тут же намекает на будущие синяки, перетягивая часть внимания Паудер на себя, и свет снова включается. Тени тут же отползают обратно, позабавленно хихикая. — Не обмочила штанишки, ходячее несчастье? Голос Майло Паудер узнает в любое время дня и ночи: издевательские нотки, растянутые до невозможности гласные, колкие и болезненные слова. Но Майло мёртв. Паудер сама его убила своими необдуманными действиями. Он мёртв. Мёртв. Мёртвмёртвмёртвмёртвмёртв. Одной рукой девочка вцепляется пальцами в свои чуть отросшие после того взрыва волосы, а другой начинает ударять себя же по голове, словно надеясь выбить оттуда жуткие образы и ядовитые слова. Кажется, будто она не чувствует боли. Синджед внимательно смотрит на Паудер, не пытаясь её остановить, как на интересную… зверушку. Пожалуй, это будет самое верное сравнение. А она продолжает и продолжает — до тех самых пор, пока на лице не проявляются ссадины и кровоподтёки, до тех пор, пока у линии её волос — там, куда чаще всего прилетает маленький острый кулачок — не появляется большой участок снесённой кожи. — Боль прочищает тебе мозги, верно? В какой-то момент руки химика перехватывают запястья Паудер. И он просто вздёргивает её вверх, до боли в почти вывернутых суставах. Тщедушное тело Синджеда скрывает совсем не соответствующую его внешности силу. Но что ещё ждать от учёного, проводящего опыты в основном на самом себе? Чего стоит одно Мерцание, превращающее человека в невероятно сильного монстра. — Она [боль] как вспышка в окутывающем тебя тумане. Вспышка, показывающая дорогу обратно. В голосе Синджеда нет ни намёка на злорадство, одна лишь задумчивость и… … понимание? — Но искать боли и жить — куда лучше, чем сдаться и умереть в спокойствии. Дождавшись, пока тихонько подвывающая девочка немного придёт в себя, он приподнимает её чуть выше и сажает на тот самый стол, где осматривал обычно своих пациентов: Севику, Силко… саму Паудер. Хотя самого первого раза она почти не помнит, учитывая, каким количеством лекарств её тогда накачали. — Смотри на меня. Мужчина разводит руки Паудер в стороны, крепко сжимая её запястья — до угольно-чёрных синяков и кровавых следов собственных пальцев на бледной коже. — Так достаточно больно? Мужчина терпеливо ждёт, усиливая давление, но при этом не ломая чужие запястья. Ждёт до тех самых пор, пока ему не удаётся установить зрительный контакт со своей беспокойной подопечной. Она судорожно ловит ртом воздух, как только что показавшийся из-под воды ныряльщик. И лишь когда девочка начинает пытаться вытащить свои руки из хватки Синджеда, наконец чувствуя боль в полной мере, только тогда он её отпускает. — Вот, смотри. Прямо перед носом Паудер оказывается тонкий, остро отточенный нож. Скальпель. Почуяв опасность, Паудер тут же замирает, продолжая тяжело дышать. — Нельзя вечно пичкать тебя лекарствами. В твоих мозгах мне тоже не дадут покопаться. И к психотерапевту тебя Силко точно не потащит. Значит, придётся справляться самой. Вновь перехватив руку Паудер, Синджед не стискивает её, а вкладывает в маленькую детскую ладошку скальпель. Тяжёлый. Холодный. Первое оружие, если не считать пистолета с шариками краски, которое дали Паудер. Даже Силко старался держать подальше от неё всё колюще-режущее, начиная от собственной бритвы и заканчивая арсеналом в сейфе. Пока Паудер растерянно смотрит на опасную игрушку у себя в руках, Синджед снимает с одного плеча халат и разматывает бинты, открывая яркие, воспалённые шрамы, перемежающиеся тонкими нитяными разрезами. — Скальпель лучше кулака. Чище. Порезы быстрее закрываются и порой даже не оставляют следов. Взгляд химика снова пересекается со взглядом сидящей перед ним девочки. — Ты ведь поняла основной смысл?