Разлучённые

      Сухие кусты предательски хрустнули под весом его тела, когда Рахман пригнулся к земле, улёгшись на мокрую от росы траву. Мягкая влага мгновенно пропитала его кожаную одежду, мелкими блестящими бусинками осела на тяжёлых сапогах, застенчиво сверкая в лучах рассветного солнца. Порозовевший горизонт медленно, но верно окрашивался в молочно-голубые тона, прогоняя увесистые тени, алая полоса первых утренних лучей протянулась от края до края, словно шёлковая лента. Совсем недавно над спящей рощей начали разноситься ранние переклички хлопотливых птиц: рокотливые переливы сизеголового зяблика мягко перекрывали грубое ворчание сойки, тонкое посвистывание жёлтого королька путалось с затихающим хрипением сипухи, только окончившей ночную охоту. Лес постепенно пробуждался, даже ветер стал шуметь настойчивее и неистовее, заигрывая с сонными листьями. Однако, несмотря на нарастающее вокруг оживление, смирная тишина по-прежнему давила на уши Рахмана, заставляя чуткого охотника тщательно взвешивать каждый свой шаг.       Спустя несколько бесполезно проведённых дней он всё-таки решил снова выбраться в лес, чтобы попытать счастье. Внезапная встреча с таинственным мужчиной на поляне никак не выходила у него из головы, постоянно напоминая о себе вспышками ярких образов и очертаний запомнившейся фигуры. Было в этом незнакомце что-то притягательное, статное и необъяснимо далёкое, будто совершенно чужое для Рахмана и в то же время неумолимо близкое ему по духу. Не раз он, лёжа на твёрдой кровати в своей маленькой комнатке и пытаясь уснуть, рисовал перед глазами поджарое тело охотника, лаконичные детали его чёрного наряда и глубинный взгляд, смотрящий прямо в душу. Где-то на затворке сознания Рахман надеялся, что непременно столкнётся с загадочным чужаком вновь, получит шанс узнать его поближе, спросить хотя бы его имя. Но чем больше он следил за этими невольными мыслями, тем больше понимал, что не может сказать наверняка, чем закончится их следующая случайная встреча. А значит, за пленительной наружностью и высеченными словно изо льда глазами вполне способен скрыться человек с тёмным сердцем и грязными помыслами, что точно никак не помогло бы Рахману достигнуть цели и попасть в Топкапы.       Свежий бриз, долетающий с моря, приятно теребил короткие волосы, обдувая покрытое испариной лицо и бесцеремонно пробираясь под рукава плотной рубашки. Чуть поёжившись от неожиданной прохлады, Рахман приник всем телом к земле и пристально уставился туда, где ему почудилось какое-то движение. Вопреки ожиданиям, на этот раз незадачливая дичь довольно быстро набрела на притаившегося охотника, не подозревая, что поблизости прячется смертельная угроза. Чуткий слух Рахмана мгновенно уловил малейший шорох в кустах совсем рядом, и воин немедленно подобрался, натягивая тетиву и направляя на растительность острозаточенную стрелу. Затаив дыхание, он прищурил один глаз и до боли в пальцах сжал тонкую леску, боясь сделать неверное движение, грозящее ему испорченной охотой. Густая тень от нависшей над Рахманом кроны дерева укрывала его от восстающего на небо солнца и любопытных глаз, листья-сплетники украдкой перешёптывались над его головой, и в их едва различимом шелесте воину послышался благоговеный страх.       Наконец треск в кустах повторился, и среди зачахлой зелени показалось буро-серое оперение с маленькими чёрными глазками, так и мечущимися по сторонам в поисках чего-то съестного. Сердце Рахмана воспряло от ликования, когда он узнал в беспечной птице молодую куропатку, деловито ищущую в земле то ли червяков, то ли зёрна. Дрожь предвкушения пробежала по его рукам, вынуждая воина поднапрячься, чтобы наведённая на цель стрела не сместилась. Пальцы так и рвались поскорее отпустить тетиву и отправить оружие в смертоносный полёт, однако немалый опыт подсказывал, что лучше выждать более удобный момент. К счастью, Рахман всегда отличался дюжиным терпением, так что он не спешил производить выстрел, а лишь не отрывал внимательного взгляда от птицы, целиком погружённой в свои заботы. Взъерошенная куропатка, почти сливающаяся с ветками низкого куста, повернулась хвостом к Рахману, удачно подставив под прицел беззащитную спину. С трудом борясь с бешеным азартом, что распирал его опущенную на траву грудь, воин до предела натянул тетиву, уже готовясь отпустить стрелу, и на миг задержал дыхание, не смея потревожить нетронутый воздух частыми вздохами.       Какая-то неведомая сила всколыхнула зыбкую завесу тишины над ухом Рахмана пронзительным свистом, лицо обдало стремительным потоком резкого ветра, явно поднятого посторонним движением. Прежде, чем охотник успел понять, что произошло, в сидевшую среди кустов куропатку внезапно вонзилась стрела, глубоко войдя в плоть ничего не подозревающей птицы. Несчастная даже не пискнула, лишь на миг остолбенела, а затем замертво повалилась в траву, замерев в изумрудных зарослях бездыханной тушей. Тихо выругавшись, Рахман торопливо поднялся с земли, не потрудившись отряхнуть одежду от приставших к ней травинок, и с некоторой опаской приблизился к убитой птице, чьё бурое оперение уже окрасилось алыми вкраплениями крови. Чужая стрела, выпущенная кем-то из засады, насквозь пронзила тело куропатки, с поразительной точностью воткнувшись прямо посредине её пушистой спины.       Слепой гнев подобно мощной волне захлестнул Рахмана, разжигая в груди неистовое пламя. Снова кто-то испортил ему охоту, причём на этот раз целенаправленно присвоил себе его законную добычу! Суетливо оглядевшись, воин прошёлся по сумрачной роще внимательным взглядом, надеясь выхватить из плена боязливых теней силуэт неприятеля.       — Покажись, кем бы ты ни был! — громко прокричал Рахман, обращаясь к окружившим его молчаливым непроницаемым деревьям. — Довольно прятаться, словно трус!       На месте сердца что-то трепетно сжалось, окутанное непрошенной тревогой, и сдавленная точно когтями грудь с трудом впустила в себя утренний воздух. Поддавшийся непреодолимой власти этого предательского волнения Рахман безотточенно кружил вокруг себя, высматривая признаки скорого нападения. Мышцы всего тела стянулись в тугой узел, каждый мускул безудержно подрагивал от напряжения. И сквозь обманчивую пелену бесконтрольного, неизвестно почему возникшего страха Рахман скорее почувствовал, нежели заметил причину своего странного поведения: затылок ему прожигал чей-то пронзительный, тяжёлый взгляд.       Резко дёрнувшись, словно от испуга, воин рывком повернул голову, и его глаза мгновенно расширились от изумления и неожиданности. Перед ним, на расстоянии нескольких шагов, величественно замер тот самый незнакомец, раньше спугнувший его драгоценную лань. Это определённо был он: стройная, чуть угловатая фигура, окаймлённая бледным сиянием рассветных лучей, отбрасывала на примятую траву длинную тень, невероятной глубины бездонные глаза, сейчас беззастенчиво изучающие Рахмана немигающим взглядом, приютили в своих мягких водах прозрачные осколки весеннего льда. Удивление настолько сильно парализовало сбитого с толку воина, что он так и застыл на месте, чуть приоткрыв рот и разглядывая чужака в ответ не менее заинтересованным взором.       — Это ты, — наконец справившись с оцепенением, выдавил из себя Рахман, чувствуя, что его онемевшие губы едва шевелятся.       — Узнал, значит, — бархатно усмехнулся незнакомец и сделал несколько бесшумных шагов ему навстречу, сохраняя горделивую осанку. Его голос показался охотнику слаще лесного мёда и одновременно острее стального лезвия, столько различных ноток и переливов уловил он в этом вкрадчивом тоне. — Ты бы попал в эту птицу, если бы действовал решительнее. Мой выстрел спас тебя от разочарования упущенной добычи.       Встряхнув головой, Рахман сбросил с себя постыдное замешательство и воззрился на статного чужака возмущённым взглядом, уже не сдерживая рвущийся наружу гнев.       — Я не просил тебя о помощи! — взвился он, угрожающе приподняв плечи. Незнакомец не дрогнул, ни единого признака раскаяния или смущения не промелькнуло в его небесных глазах. — Почему ты постоянно оказываешься рядом и портишь мне охоту?! Сначала лань, теперь моя куропатка!       — Повремени с упрёками, охотник, — чуть улыбнувшись, пророкотал чужак и медленно подошёл ближе, не сводя с Рахмана изучающего взгляда. — Я не хотел становиться объектом твоего гнева. Всего лишь предотвратил досадный промах.       Возмущение било в Рахмане через край, так что он и не подумал спускать этому самонадеянному незнакомцу подобную грубость. Желая показать, что не нуждается в его услугах, он демонстративно наградил убитую куропатку презрительным взглядом и надменно вскинул голову.       — Забирай себе, — пренебрежительно фыркнул воин, поворачиваясь спиной к охотнику. Тут же ему меж лопаток уставился неизменно пробирающий взор, от которого у него по спине пробежал трепетный озноб. — Я могу другую поймать.       Ему следовало немедленно уйти прочь и забыть о произошедшем, оставить таинственного нарушителя позади вместе с этой несчастной птицей. Однако какая-то неведомая сила, словно мощный магнит, приковала ноги Рахмана к земле, мешая ему сделать шаг, тело охватило уже знакомым стальным напряжением. Он пытался сопротивляться, чувствуя на себе до раздражения цепкий взгляд чужих глаз, поддёрнутых лёгкой насмешкой. Незнакомец явно замечал любые перемены в состоянии воина, и наблюдение за его растерянностью доставляло ему немалое удовольствие. Возможно, потому что он знал, что Рахман всё равно не сможет никуда уйти.       — Ты так долго искал меня, — раздался позади охотника рокотливый голос, заставивший того невольно вздрогнуть. — Неужели теперь просто уйдёшь?       Борясь с нарастающим недоумением, Рахман обернулся и нахмурился, обратив на говорившего требовательный взгляд. Золотистый диск утреннего солнца поднялся выше, его вездесущие лучи ударили в спину чужака, из-за чего казалось, что его идеальная фигура подсвечивается изнутри.       — Ты что, следил за мной? — резко спросил Рахман, не смея ни на ноту понизить тон. По его мнению, этот высокомерный гордец не был достоин такого снисхождения.       — В том не было нужды, — тихо засмеялся незнакомец, и впервые в его непроницаемых глазах зародилось нечто, похожее на ласку. — Стоило тебе взглянуть на меня, и я сразу понял, что к чему. Должен признать, твои охотничьи навыки меня восхитили.       По-прежнему находясь в сокрушительном ошеломлении, Рахман пристально разглядывал стоявшего перед ним охотника, силясь понять, чего тот добивается. Нет, в его глазах не было угрозы, они не затягивались грозовым туманом в преддверии скорой бури, не метали ослепительных молний. Всё, что воину до сих пор удавалось в них различить, это неподдельный интерес, причём безобидный и непривычно живой. Быстрее, чем он осознал собственные мысли, Рахман неожиданно рискнул довериться незнакомцу и дать ему шанс заслужить его доброжелательность. Непреодолимая тяга, что невидимыми путами обвилась вокруг всего его тела, не позволяла воину сойти с места, словно бы он не этого отчаянно желал всего лишь мгновение назад. При очередном взгляде на безупречную осанку охотника, на королевский разворот его плечей и прямой, открытый стан невольно хотелось отбросить прочь любые сомнения и пойти вслед за ним куда угодно, безропотно подчиняясь одному только сумрачному блеску его томных глаз.       — Позволь мне доказать, что я не опасен, — будто подслушав размышления Рахмана, произнёс незнакомец, терпеливо ожидая от него ответной реакции. — Я могу тебе кое-что показать.       Несколько деревянных шагов сократили расстояние между ними, и вот уже Рахман оказался почти вплотную к странному охотнику, чей окутанный загадочными тенями взгляд сохранял поразительную невозмутимость. Воин втянул носом прелый воздух, непроизвольно жмурясь от наслаждения: от незнакомца пахло сырой травой и свежестью весенних листьев.       — Хорошо, — наконец отозвался Рахман, чуть сощурившись. — Я принимаю твоё предложение. Но, учти, если попытаешься причинить мне вред, тебе самому не поздоровится.       Чужак никак не отреагировал на эти слова, ограничившись одним снисходительным смешком и полунасмешливой ухмылкой. Не проронив ни слова, он стремительно обошёл Рахмана сбоку, обдав того струйками приятного аромата, и лишь на миг замер у края рощи, чтобы выжидающе посмотреть на воина.       — За мной, Шупхели¹, — коротко бросил он перед тем, как скрыться за деревьями.       «Шупхели? — стучало в висках Рахмана, пока он в бодром темпе пересекал лес, идя строго следом за незнакомцем и не отрывая взгляда от его широкой, мощной спины. — Почему так?»       Загадочный чужак оказался не только необычайно сильным для своей поджарой, чуть худой фигуры, но ещё и достаточно быстрым и ловким. Судя по тому, как превосходно и безошибочно он ориентировался в хитросплетениях лесных тропок, он бывал в роще неоднократно и наверняка знал её на зубок. Рахману оставалось лишь дивиться его чётким, всегда уместным движениям, твёрдо поставленному шагу и неиссекаемой энергии, позволяющей ему трусцой передвигаться по чаще, огибая выступающие из земли камни и накрененные под неверным углом деревья. Сам Рахман, не привыкший к столь длительной пробежке, вскоре начал задыхаться и заметно отставать. В боку проснулась нестерпимая резь, дыхание превратилось в частые, прерывистые хрипы, до предела напряжённые мышцы при каждом сокращении протестующе ныли. Тёмный силуэт незнакомца маячил где-то впереди, но постепенно превращался в недосягаемую точку на горизонте, без устали рассекающую лесное пространство.       — Подожди! — не выдержав, выдохнул ему вслед Рахман, потратив на этот крик последние запасы драгоценного воздуха. От попавшей в горло пыли он закашлялся и остановился, переводя дух. — Ты... Ты слишком быстрый... Я не успеваю.       Замешкавшийся на окраине рощи незнакомец одним резвым прыжком перемахнул через ветхое бревно, оперевшись рукой на прогнивший ствол, и с насмешливым огоньком в глазах обернулся на воина. Его широкая грудь вздымалась и опадала в не менее бешеном темпе, однако лицо его приютило на себе беззаботную улыбку, а дыхания совсем не было слышно, словно он вовсе не запыхался.       — Мы уже пришли, — воркующе отозвался он и терпеливо дождался, когда Рахман подойдёт ближе. — Надеюсь, этим я смогу загладить свою вину перед тобой.       Всё ещё загнанно дыша, Рахман встал рядом с охотником, предупредительно держась чуть в стороне, и устремил взгляд на выросшую перед ними непроходимую стену кусачей ежевики. Увидев, какое препятствие им предстоит одолеть, воин едва не застонал в голос: мало того, что он все свои силы истратил на бег по лесу за каким-то странным чужаком, так тот ещё и привёл его в неизвестные дебри! Зачем он вообще решил пойти за ним следом? Будто в очередной раз угадав его мысли, незнакомец издал тот самый шёлковый смешок:       — Не волнуйся, я знаю, как здесь пройти. Следуй за мной.       Колючие ветви изогнутой в причудливые формы ежевики податливо отклонились в сторону под настойчивым давлением жилистой руки охотника, открывая безопасный путь сквозь неприступный тоннель. На какое-то затянутое мгновение Рахман залюбовался бледными линиями выступающих на чужой руке вен, но почти сразу поспешно отвёл взгляд, досадуя на самого себя за такую беспордонность. Лёгким кивком незнакомец пригласил его следовать за ним, и воин послушно полез в тоннель, низко пригибаясь к земле и придерживая руками кривые ветви растения. Цепкие колючки иногда впивались в одежду, из-за чего в нерушимой тишине слышался короткий треск повреждённой ткани, но Рахман меньше всего обращал на это внимание, занятый тем, как бы какой-нибудь шип не выколол ему глаз.       — Голову, — вполголоса бросил ему охотник, предварительно придержав перед лицом воина очередную ветвь, и Рахман в последний момент успел пригнуться, с немой благодарностью покосившись на своего провожатого.       Когда оба выбрались из живого лабиринта, перед ними раскинулся бескрайний луг, искрящийся под окрепшими лучами раннего солнца и будто покрытый жемчужными бусами: изумрудно-жёлтую траву усеяли капли утренней росы. Вздох восхищения замер на губах Рахмана, так и не сорвавшись с них, а его глаза невольно округлились от увиденного, настолько прекрасным ему показалось это умиротворённое место. Редкая тень от простирающих к лугу широкие ветви деревьев ложилась на землю рваными пятнами, окутывая её мрачной сетью, и неприметно шевелилась вместе с травой, подчиняясь дуновению капризного ветра. Со всех сторон доносилась стройная перекличка певчих птиц, наполняя небо над головой Рахмана возвышенным эхом, скромно шелестела высокая трава, когда её гибкий тонкий стан покорно гнулся к земле.       — Что это за место? — отчего-то севшим голосом спросил Рахман, не переставая обводить луг благоговейным взглядом.       — Сюда часто приходят олени, — пояснил незнакомец и устремил острый взор далеко вперёд, словно что-то высматривая. Плечи его расслабились, а на серьёзном лице забрезжила едва уловимая улыбка. — Я всегда охочусь здесь, когда хочу поймать лань. Об этом месте знают немногие, и теперь среди них есть ты.       — Почему ты рассказал мне об этом? — скептически осведомился Рахман, подозрительно прищурившись и украдкой взглянув на мужественный профиль незнакомца, наполовину затронутый солнечным светом. — Разве ты не назвал меня Шупхели?       Из груди охотника вырвался безобидный смешок, по мягкости и дребезжанию сравнимый с утробным урчанием льва.       — Да, верно, — кивнул он, лукаво сверкнув лазурными глазами. — Но, если ты хочешь, чтобы тебе доверяли, сперва сам прояви доверие.       Понимающе усмехнувшись, Рахман отвернулся и обратил взгляд на бледно-голубой горизонт, край которого робко светился позади многочисленных деревьев. Как бы то ни было, сейчас он стоял бок о бок с таинственным чужаком, и впервые с тех пор, как их пути пересеклись, тяжёлые сомнения покинули сердце Рахмана, и на смену им по груди разлилось неожиданное тепло. Незнакомец хранил бережное молчание, но из-за этого растущее к нему уважение воина продолжало набирать силу, подпитываясь бескорыстным дружелюбием и поразительным доверием. Чудесно было вот так стоять рядом, любуясь медленным движением солнца по чистому небу, слушая ласкающую слух тишь, и внезапно застывший подле охотник перестал источать импульс чего-то неизведанного и опасного. Наоборот, возле него Рахман обрёл давно потерянное спокойствие, исчезнувшее после того, как старый корабль высадил его на берегу чужой земли. Рядом с ним он вспомнил Тахмаспа, вновь почувствовал себя нужным и значимым. Почувствовал, что больше не одинок.