Разлучённые

            В леденящем душу изумлении Рахман неотрывно смотрел в горящие щемящей теплотой небесные глаза султана, не понимая, что ему делать дальше и как себя вести. Открывшаяся ему судьбоносная правда, казалось, разом перечеркнула всё то, что он вместе с охотником Аваре пережил за последние недели. Значит ли это, что все слова, все светлые улыбки и ласковые взгляды были ложью? Если теперь всё будет иначе, какой смысл был обманывать Рахмана и внушать ему незбыточные надежды? Что он здесь забыл? Случайность ли это или судьба? Правитель Османской империи, тот, кого он искал с тех самых пор, как ступил на пристань Стамбула, всё это время был гораздо ближе, чем он думал. Оказывается, Рахман смотрел ему в глаза практически каждый день, разговаривал с ним, делился своими мыслями и чувствами, вместе с ним охотился, восхищался его навыками и мудростью. Но при этом он был слеп и не видел дальше собственного носа.       Слуга, привлёкший внимание Рахмана забавной походкой, без тени смущения воззрился на него подозрительным взглядом, словно только теперь заметив рядом с султаном постороннего человека. Но воин был слишком обескуражен случившимся, чтобы придавать значение косым взорам в его сторону, и неизменно изучал стоявшего перед ним султана растерянными глазами, полными непонимания и тихого осуждения. Нет, он не боялся демонстрировать одолевавшие его обиду и возмущение, потому что считал, что в сложившихся условиях имел на них полное право. Рахман даже был готов немедленно высказать всё, что думал о поступке правителя, прямо ему в лицо, не заботясь о том, что это могло стать последним, что он сделает в жизни.       Дерзко вскинув голову, воин отбросил в самый дальний угол сознания благоразумие и благоговейный страх и смело уставился прямо в глаза султану, почувствовав, как его осунувшиеся плечи угрожающе напрягаются. Однако резкие слова, вертевшиеся у него на языке, подобно едкому дыму застряли в горле, вынудив его поперхнуться собственной гордостью. Неповторимые, похожие на два бескрайних моря глаза повелителя тихонько поблёскивали в лучах полуденного солнца, а редкая тень беззастенчиво прятала от рассеянного взгляда мягкие переливы прежней ласки, что теплилась где-то в самой глубине. Неожиданно Рахман отчётливо понял, что видит перед собой всё того же охотника, смелого, величественного, дружелюбного, носящего в недрах благородного сердца простое прозвище Аваре. Правда, открывшаяся ему, ничуть не изменила его друга, к которому воин успел привязаться. Возможно, она даже сблизила их, показала, что султан, несмотря на происхождение Рахмана и его неизвестные цели, доверяет ему настолько, что решился покончить с тайнами. С последней недомолвкой, что неприступной стеной возвышалась между ними всё это время.       Не в силах спокойно выдержать буровивший его душу пристальный взгляд правителя, Рахман неожиданно для самого себя порывисто рухнул на колени, то ли от сковавшей его ноги постыдной слабости, то ли от предательского густого тумана, растёкшегося в голове вместо каких-либо мыслей. Крепкий стан повелителя не дрогнул, и Рахман внутренне обрадовался, что не может теперь видеть, какие эмоции сменяются на его скрытом в тени лице. Низко склонив голову, наученный многолетней службой во дворце Тахмаспа воин бережно взял пальцами подол чужого одеяния и прижал к губам, пока здравый ум не взял над ним верх. Чувствительная кожа ладоней соприкоснулась с шёлковой тканью, невероятно приятной на ощупь и источающей странное тепло. В нос мягко заползла мещанина всевозможных запахов, начиная от сыроватого привкуса дорожной пыли и заканчивая едва уловимым ароматом диких роз. С неимоверным наслаждением Рахман подумал про себя, что это один из самых приятных запахов, которые он когда-либо чувствовал в своей жизни.       — Султан Сулейман Хан Хазретлери, — почтительно произнёс воин, отстраняясь от подола и так же аккуратно отпуская его. Он не смел поднять голову, а уж тем более вновь встретиться взглядом с его мудрым взором, способным одной своей резкой огненной вспышкой пригвоздить к земле. — Я прошу простить меня за дерзость, на которую я осмелился рядом с Вами. Я не знал, с кем имею дело. Для меня большая честь предстать перед Вами, владыка Османской империи.       Сверху вниз его неторопливо смерил поддёрнутый нежной властностью взгляд, а затем над ним прозвучали знакомые журчащие переливы бархатного голоса, припорошенного отголосками сдерживаемого смеха.       — Сюмбюль, ступай, — обратился султан к слуге, который в немом, но откровенном изумлении наблюдал за развернувшейся сценой. — Приготовь всё, что я велел.       — Как прикажите, мой повелитель, — покладисто отозвался Сюмбюль, и вскоре по хрустящему гравию зашуршали его удаляющиеся торопливые шаги.       Не двигаясь, Рахман так и не решился поднять голову и неотрывно мерил напряжённым взглядом редкую траву под своими руками, чьи пальцы в приступе невольного волнения смяли податливые стебли. С замиранием сердца он ожидал, что теперь скажет ему Сулейман, когда они остались наедине. Почти физически воин ощутил, как пронзительные, горящие невинным любопытством глаза султана бесцеремонно заскользили по его выгнутой спине, по застывшей в прилежном поклоне шее и напряжённым рукам. Задержались на сомкнувшихся на молодой траве пальцах и полыхнули безобидной насмешкой. Сулейман явно получал несметное удовольствие, без всякого смущения изучая безупречную позу Рахмана, так что на одно страшное мгновение тот испугался, что упустил из виду какие-то незначительные изъяны.       — Встань, — коротко скомандовал султан, и Рахман немедленно повиновался, лёгким толчком от земли поднимая себя. Перед Тахмаспом он всегда стоял с расправленными плечами, вытянутой осанкой и сложенными впереди руками, и сейчас по привычке принял знакомое с молодости положение тела. Во взгляде Сулеймана рассеялись мрачные тени, несущие неясную для воина угрозу, и правитель безмятежно улыбнулся. — В твоих глазах я вижу изумление и возмущение, странник из Ирана. Пожалуй, теперь пришло время, чтобы ответить на все твои вопросы. Но сперва я кое о чём попрошу тебя.       — Конечно, султан Хазретлери, — учтиво наклонил голову Рахман, прикрыв глаза в знак согласия. О чём бы не попросил его Сулейман, он был готов сделать что угодно. Озорные искорки заплясали на поверхности умных глаз правителя, и он тихо усмехнулся, одарив смущённого воина волной неожиданного тепла. С каждым мгновением Рахман всё больше убеждался, что правда о происхождении и статусе его приятеля не сумела посеять между ними раздор.       — Представь, что всё осталось прежним, — вполголоса проворковал Сулейман, с хитрым прищуром склонившись к Рахману. — Да, теперь тебе известно то, что я скрывал от тебя, но это ничего не меняет. Я не твой повелитель, а значит, ты имеешь полное право на свободное общение со мной.       Нужные слова встали поперёк горла, и воин сумел выдавить из себя лишь неопределённое мычание. С одной стороны, он был бесконечно тронут желанием Сулеймана сохранить устоявшиеся непринуждённые отношения, но с другой, он не находил в себе достаточно смелости, чтобы переступить через обычаи. В самом деле, как он может общаться с Сулейманом подобным образом, если он представляет верхушку власти в Османской империи?       — Вы... То есть, ты... — замялся Рахман, впервые почувствовав себя неуютно под проницательным взглядом султана. — Действительно уверен в этом? Как я могу проявлять неуважение, зная, кто ты такой?       — В том, что ты делал до этого и будешь делать теперь, нет ничего непозволительного, — мягко заверил его Сулейман, делая шаг навстречу воину и окидывая его сверху вниз потаённо ласковым взглядом. — Поверь мне, я знаю, о чём говорю. Признаюсь, я поступил не лучшим образом, решив скрывать от тебя правду, но, согласись, иначе ты бы не стал моим другом.       Щемящая улыбка против воли тронула губы Рахмана, и он в окрепшем смущении потупил глаза, мгновенно почувствовав, что негативные мысли и эмоции бесследно испаряются. С тех самых пор, как он оказался в непреодолимой власти этого томного, таинственного взгляда, его сердце переполнила вера, что поддерживала на поверхности его уверенность и смелость. Он без колебаний был готов довериться Сулейману, и ничто не могло изменить это, даже неожиданная правда.       — Ты прав, — с некоторой робостью согласился Рахман. — Не волнуйся, я... Я не в обиде. В конце концов, что сделано, то сделано.       Коротко и легко, подобно проблеску солнечного света на поверхности безмятежной водной глади, Сулейман улыбнулся, из-за чего замешканный воин тут же взбодрился. За одно только воскрешающее душу мгновение он возродил внутри себя былые светлые чувства и едва не бросился на широкие плечи султана, чтобы отблагодарить его за оказанную милость. Больше всего ему сейчас хотелось находиться рядом с тем, кто понимает его и готов предложить свою помощь, несмотря ни на что.       Шаг в шаг Рахман в сопровождении Сулеймана побрёл по невероятной красоты дворцовому саду, прислушиваясь к шелестящему шурщанию мелких камней под ногами. Ровные клумбы с пёстрыми бутонами на изящных, качающихся в такт ветру стебельках приковали взгляд воина, вынудив его суетливо перебегать глазами от одного цветка к другому в попытке увидеть абсолютно каждый. Даже в своём родном дворце в Тебризе Рахман не встречал таких прекрасных растений, они завораживали его своей господской унтончённостью и горделивым танцем под свистящую музыку ветра. Тюльпаны, розы, ирисы, фиалки...       — Я приказал своим воинам следить за тобой, потому что беспокоился о твоей безопасности, — говорил Сулейман, казалось, не слишком озабоченный тем, что его спутник целиком был поглащён цветами. Но вопреки этому увлечению Рахман всё равно слышал каждое его слово. — К тому же, ты почти ничего не рассказывал о себе, так что я захотел узнать, где ты живёшь. Однако стражи доложили мне, что на тебя напали, и я незамедлительно принял меры, приказав им разыскать тебя.       — Ещё раз спасибо тебе за помощь, — отозвался Рахман, оторвав взгляд от растений, чтобы признательно склонить голову перед султаном. — Если бы не ты, моя жизнь превратилась бы в ад.       — Подвернулся удобный случай поведать тебе всю правду, Шупхели, — понимающе усмехнулся Сулейман, проводив поклон воина потаённо нежным взглядом. — Я предвидел твоё неодобрение и даже возможное сопротивление, но теперь ты здесь, и я больше не тревожусь за твою судьбу.       Покосившись на правителя задумчивым взглядом, Рахман неторопливо осмотрел окружающие его исполинские деревья и искуссно подстриженные кусты, привлекающие яркостью своей зелени. Прозрачные в свете жаркого солнца листья выглядели чистыми и ухоженными, не идущими ни в какое сравнение с потускневшей листвой леса, на которой осела неприметная пыль из густого воздуха.       — Я понимаю, почему ты скрыл от меня своё происхождение, — согласно кивнул Рахман, внутренне восхищаясь представшей перед ним безупречной красотой и аккуратностью. — Но как долго ты планировал держать меня в неведении?       — Сложно ответить, приятель, — добродушно хмыкнул Сулейман, и его бездонные глаза пленительно заблестели, разгоняя сгустившиеся вокруг тени. — Я хотел, чтобы ты всё узнал в своё время, когда будешь готов. Аллах свидетель, я привязался к тебе с нашей первой встречи и уже не смог вот так просто отпустить.       Искренние слова Сулеймана приятно согрели сердце воина, и он смущённо потупил взгляд, не желая признавать, что лицо запылало от ударивших в голову мыслей. Всё, что описывал повелитель, точь-в-точь напоминало его собственные чувства, но отчего-то ему было сложно вот так запросто говорить об этом, пусть кроме них двоих никто больше не мог слышать их разговор. Миновав очередную извилистую тропку, они вышли на центральную аллею, и оттуда Рахман без труда нашёл взглядом вход во дворец, охраняемый невозмутимыми стражами.       — Побудь пока здесь, освойся, — повернулся к нему Сулейман, проследив за лихорадочным движением глаз восхищённого воина. — Я завершу кое-какие дела и пошлю за тобой.       — Как скажешь, — чуть склонил голову Рахман, бросив на султана благодарный взгляд.       Не в силах отвести возбуждённого взора от удаляющейся фигуры Сулеймана, Рахман задержался в глубоком поклоне и выпрямился лишь тогда, когда тяжёлые двери Топкапы с грохотом сомкнулись за его спиной. Теперь он остался один среди бесконечного царства пленительно пахнущих цветов, кругом не наблюдалось ни единой живой души. Убедившись, что никто не шпионит за ним, Рахман позволил себе ненадолго расслабиться и снова углубился в сад, идя строго по дорожкам и избегая сворачивать в сторону самых дальних уголков парка. Дабы слуге Сулеймана потом было проще его отыскать, воин решил походить перед дворцом, а в целях растяжения времени у каждой клумбы он стоял по несколько минут.       «Тахмасп мог бы гордиться мной, — с нескрываемым торжеством подумал бей, вытягивая шею к большому бутону белой розы. — Осталось только найти Нуриман, и первый этап будет выполнен».       Чуткий слух погружённого в мечтательные размышления Рахмана мгновенно навострился, распознав среди шелеста листвы и завывания ветра невесомые шаги по мелкому гравию. Кто-то приближался к нему, и, судя по неритмичной поступи, которая сливалась в один громкий хруст, неизвестных пришельцев было как минимум двое. Выпрямившись, Рахман настороженно огляделся, и почти тут же его взгляд наткнулся на двух женщин, вышедших из-под тенистого дерева на пятно бледного солнца. Сердце изумлённого воина встрепенулось, пустившись в неуравновешенный галоп, глаза против воли распахнулись, словно желая вобрать в себя всё искусное изящество и ослепительную красоту незнакомок. Их пастельных оттенков наряды идеально струились по стройным фигурам, подчёркивая угловатую линию бёдер и округлые формы грудей. Блестящие волосы одной из них были собраны в высокую причёску, украшенную сверкающей диадемой, переливающейся в лучах небесного света сиреневой радугой. Завитые локоны более молодой девушки грациозно струились по её осанистой спине, покладисто обнимая острые худые плечи, проницательные карие глаза смотрели решительно, с мягкой властностью. При виде Рахмана они удивлённо округлились, взгляд приобрёл оттенок неприкрытого любопытства. А вот замершая в величественной позе рядом с ней зрелая женщина беззастенчиво скользнула по воину предвзятым взглядом, её более тёмные глаза заискрились враждебностью и неодобрением. Прежде, чем Рахман успел отвернуться, чтобы не привлекать к себе внимание, старшая незнакомка сошла с места, не потревожив при этом ни единого камешка, и горделивой поступью направилась прямо к нему. Длинное фиалковое платье в пол ниспадало на землю, сопровождая каждый её аккуратный шаг едва уловимым шелестом, веский взор смотрел прямо перед собой.       Встряхнувшись, Рахман сообразил, что пялится на приближающуюся женщину непозволительно долго, и развернулся к ней, вежливо склонив голову. Он простоял так до тех пор, пока она не подошла достаточно близко, и только тогда позволил себе выпрямиться и достойно встретить устремлённый на него властный взгляд. Незнакомка надменно вскинула голову, смерив воина броским взором, но тот твёрдо выдержал его, нисколько не смутившись, и расправил плечи.       — Добрый день, — почтительно поздоровался Рахман, прикрыв глаза. Женщина ничего не ответила, лишь подозрительно сощурилась.       — Что ты здесь делаешь? — резко спросила она таким тоном, будто Рахман был не чище грязи у неё под ногами. — Кто тебя впустил? Ты знаешь, что за подобную вольность тебя могут казнить?       — Нет причин для беспокойства, — тонко усмехнулся воин, позволив себе чуть улыбнуться в знак мирного настроя. — Сам султан Сулейман Хазретлери привёл меня сюда, так что я под его защитой.       К его ошеломлению, женщина не только не смягчилась при упоминании своего повелителя, но и напротив, пришла в настоящую ярость. Её глаза полыхнули неистовым огнём, так что Рахман даже попятился.       — Сулейман никогда бы не привёл во дворец самозванца! — надтреснутым от сдерживаемого гнева голосом заявила незнакомка, вскинув на растерянного воина враждебный взгляд. — Отвечай, кто ты такой и что тебе здесь надо, иначе я позову охрану!       — Я уже сказал Вам, что султан знает обо мне, — терпеливо объяснил Рахман, чувствуя закипающее в груди раздражение. Непримиримое пламя в тёмных глазах женщины ранило больнее самых смертоносных кинжалов, хотя он её даже не знал. — Если не верите мне, спросите у него, он подтвердит мои слова. Клянусь, я безопасен и не преследую никаких коварных целей.       «Ну почти».       Волна невероятного облегчения обрушилась на напряжённые плечи Рахмана, когда он заметил, как мелкие морщины на её аккуратном лице постепенно разгладились, а в глазах появился снисходительный блеск. Незнакомка привела обнажённую умеренным декальте грудь в глубокое движение судорожным вздохом, и сиреневое ожерье в тон наряду, бережно облегающее острые ключицы, заманчиво заблестело в лучах выглянувшего из-за туч солнца.       — Ладно, — пренебрежительно фыркнула женщина, не скрывая того, что делает воину огромное одолжение. — Но, если окажется, что ты обманул меня, я лично отдам приказ о казни!       — Вы очень добры, — с притворной вежливостью хмыкнул Рахман, наклонив голову в насмешливом жесте. Он не собирался спускать этой самоуверенной особе её неуважительное к нему отношение! — Скажите, а Вы... Вы госпожа, верно?       Незнакомка метнула на него испепеляющий взгляд, в котором лишь на долю мгновения промелькнуло замешательство.       — Верно, — спустя пару секунд выдавила она, со сдержанной важностью приподняв подбородок. — Вот почему тебе не следует дерзить мне подобным образом. Я не терплю надменных выскочек, учти это.       «Кто бы говорил!», — закатил глаза Рахман, но вслух не осмелился выразить вспыхнувшие в нём противоречивые чувства. В конце концов, каким он предстанет перед этой госпожой, если не покажет ей, что способен сохранить непринуждённость в условиях прямой провокации? Сулейману вряд ли понравится, что он в первые же несколько минут прибывания в Топкапы обзаведётся заклятыми врагами.       — Не беспокойтесь, я прекрасно знаю, где моё место, госпожа, — как можно невозмутимее пророкотал воин, с достоинством встретив метающий огненные молнии взгляд женщины. На последнем слове он нарочно сделал демонстративный акцент. — Надеюсь, мы ещё встретимся, и тогда Вы раскаятесь в своих словах.       Видимо, смелые речи чужака произвели на госпожу сильное впечатление, поскольку она не нашлась с ответом и лишь резко развернулась спиной к Рахману, напоследок сверкнув на него затуманенными возмущением глазами. Всё той же гордой походкой она направилась к своей молодой спутнице, и две женщины неспешно удалились в сопровождении служанок, беззвучно перешёптываясь между собой.       «Наверное, вторая тоже госпожа, — предположил Рахман, провожая спины аристократок жадным взглядом. Мысли в его голове путались. — Но кто же они такие?»       Изящно вырезанные израсцы на деревянной мебели мгновенно приковали любопытный взор Рахмана, стоило ему переступить порог господских покоев. Каждая вещь до последней мелочи была обделанна серебристой или позолоченной окантовкой, пленительно переливаясь на свету всеми цветами радуги. Тонконогие канделябры, на которых застыл кремовый воск от погасших свечей, добавляли апартаментам сдержанности и потаённого величия, и воин с замиранием сердца представил, какой загадочной станет эта комната в полной темноте, при пламени танцующих огней. Отдельного внимания заслуживал стол хозяина, а точнее то, что приютилось на нём в таком безупречном расположении, что казалось, будто всё это выкладывалось вручную. Подойдя ближе, Рахман разглядел драгоценные камни самой разной величины, огранённые опытными действиями умелого мастера и совсем ещё нетронутые, при этом ничуть не отличающиеся своей завораживающей красотой. На краю стола аккуратно лежала стопка исписанных бумаг, но Рахману не удалось разобрать ни слова на верхнем листе, вероятно, потому что почерк был мелким и от того недостаточно разборчивым.       Замерший чуть поодаль Сулейман с понимающей улыбкой тепло наблюдал за восхищённым воином, терпеливо ожидая, когда он закончит любоваться красотами господских покоев. Но Рахман не торопился прекращать, будь его воля, он бы снова и снова обводил благоговейным взглядом окружавшую его богатую роскошь.       — Что скажешь? — бархатный голос султана вкрадчиво влился в полотно величественной тишины, эхом прокатившись по высокому потолку и росписным стенам. — Тебе нравится?       — Очень! — искренне выдохнул Рахман, покружившись вокруг своей оси, и обратил на Сулеймана восторженный взгляд. — Ты оказал мне честь. Красивее покоев я в жизни не видел!       — У тебя тоже будут свои покои, — мягко пророкотал Сулейман, размеренно приблизившись к потрясённому воину. — Если, конечно, ты захочешь остаться. Стать моим близким товарищем и другом, моей правой рукой. Ты хочешь этого, Шупхели?       Рахман резко обернулся на него, от изумления потеряв дар речи. Прямое предложение правителя Османской империи поселиться в Топкапы настолько ошеломило его, что он решил, будто ослышался. Не может быть, чтобы всё складывалось так идеально и просто! На протяжении нескольких дней он тщетно пытался попасть в сердце династии Османов, и вот теперь этот шанс сам прыгает ему в руки!       В нетронутом лишними вздохами воздухе апартаментов повисло гнетущее молчание, нарушаемое лишь сдавленным дыханием Рахмана. Под рёбрами у него что-то сладко и трепетно ёкнуло, и он осознал, что на самом деле принял решение уже давным-давно, задолго до того, как Сулейман спас его от незавидной участи жалкого раба. Стараясь не оступиться, на дрожащих от внезапной слабости ногах удивлённый воин сократил расстояние между ним и султаном, а затем одним осторожным, изящным движением опустился перед ним на колени. Шея сама собой согнулась в уважительном поклоне, руки Рахман скрестил на бёдрах в знак признания чужой власти и полного подчинения.       — Я глубоко тронут тем, что Вы посчитали меня достойным столь высокой чести, султан Хазретлери, — с придыханием произнёс воин, попытавшись унять предательскую дрожь в голосе. — Я принимаю Ваше предложение остаться рядом с Вами. Клянусь, что всегда буду преданно и честно служить Вам, оберегая от опасностей Вашу жизнь и жизни членов Вашей семьи. Отныне я в Вашей власти, мой повелитель.       Слова присяги запомнились Рахману ещё с тех времён, когда он поступал на службу к шаху Тахмаспу, но он никак не мог помыслить, что когда-нибудь произнесёт их снова. Сверху на него смотрел нежный взгляд Сулеймана, поддёрнутый незнакомой теплотой, и на скованное непонятным напряжением плечо Рахмана опустилась его твёрдая, ласковая рука.       — Я не сомневаюсь в твоей верности мне и Османской империи, житель Ирана, — глубоко проворковал Сулейман, пустив по спине воина толпу мурашек. — И я позволю тебе остаться, но только при одном условии: ты должен назвать мне своё имя.       Неспеша Рахман поднял голову, обратив на повелителя долгий, открытый взгляд, в котором решимость смешалась с потаённым торжеством, понятным лишь ему одному:       — Ибрагим. Моё имя Ибрагим.