Разлучённые

      Безумно рад приветствовать тебя, дорогой друг. Знаю, ты с нетерпением ждёшь от меня вестей, и мне жаль, что я заставил тебя волноваться своим длительным отсутствием.       Минула целая луна с тех пор, как мы покинули родную страну по твоему приказу. Стамбул встретил нас тёплыми солнечными днями и свежим морским ветерком, но теперь погода заметно ухудшилась в преддверии осенней поры. К счастью, мне не приходится жаловаться на похолодание и нескончаемые дожди, ибо на протяжении последних двух недель я живу под крышей заветного дворца Топкапы. Можешь поздравить меня с успехом, друг! Твои грандиозные планы вот-вот начнут постепенно сбываться.       С первых дней мне удалось заручиться доверием и поддержкой султана, так что всё будет гораздо проще, чем я думал. Но, к сожалению, я вынужден передать тебе и горестные известия. В Стамбуле мы разделились, и Нур до сих пор не появилась в Топкапы, хотя прошло достаточно много времени. Я начинаю подозревать самое худшее, однако надеюсь, что она найдёт способ попасть сюда.       С глубоким почтением склоняю голову, друг. Прошу, не обдели меня своим ответным посланием!       Р.       Короткие сумрачные дни неуловимо сменялись длинными ночами, постепенно убывая в закат вместе с приятным летним теплом и смелыми солнечными лучами. Огненные всполохи блаженного света всё реже простирались над остывающей землёй, а порой просто неизбежно путались в редеющей листве измождённых деревьев, не успев дотянуться до пожухлых стебельков податливой травы. Пёстрые головки налитых силой цветов неумолимо стремились вниз, тусклые лепестки опадали с разноцветных бутонов, устилая почву под стройными тельцами замысловатым ярким ковром. Но большинство более устойчивых к переменам климата растений по-прежнему беспрепятственно тянулись к солнцу, гордо расправив всё такие же живые, переливчатые лепестки. Кроны уставших за насыщенную весну и жаркое лето деревьев становились меньше и жалостливее с каждым днём, который приближал наступление ранней осени. Сухие листья, отбывшие свой век, срывались с их причудливо искревлённых ветвей и, подхваченные заботливым ветром, кружились в плавном танце, мягко опускаясь на землю. Желтеющая трава медленно покрывалась хрустящим слоем багряной листвы, скрывая многочисленные рытвины и трещины, что служили единственным напоминанием о минувшем времени засухи и нестерпимого зноя. Теперь приближалась столь же продолжительная пора холодов, и в воздухе уже чувствовалось эхо надвигающейся первой осенней грозы, обещающей затяжные ливни и далёкие раскаты воркующего грома. Когда-то ослепительно лазурное небо, отливающее пермламутром в сиянии восходящего солнца, превратилось в пустынное серое полотно, затянутое тяжёлыми тучами наподобие небрежных заплаток на древней ткани.       Переливы слаженно соединённых друг с другом букв уже приелись слуху Ибрагима, и неспеша он начинал привыкать к неповторимому звучанию своего нового имени. Из опасения оказаться в неловкой ситуации он в последний момент решил представиться Сулейману иначе и теперь мог спокойно подписывать письма Тахмаспу своим настоящим именем. За прошедшее время, проведённое Ибрагимом в Топкапы, он отправил в Иран всего одно послание, и то, в нём не говорилось ничего настолько важного, что было способно внушить шаху надежду. Воин сознательно не спешил с выполнением порученной ему миссии, а терпеливо дожидался, когда во дворец по счастливой случайности попадёт Нуриман, которую он так бесславно бросил посреди незнакомого города. В самом деле, на что он рассчитывал, предлагая им разделиться? Что, если теперь по собственной недальновидности он потеряет лучшую подругу? Тревога за одинокую, всеми покинутую и напуганную девушку, обречённую скитаться по лабиринтам чужих улиц, непрерывно обжигала сердце Ибрагима невыносимым чувством вины, беспощадно напоминая о его чудовищном поступке. Даже в самом страшном кошмаре воину не доводилось представлять, что ожидало беззащитную Нуриман среди переулков, полных незнакомцев, однако где-то в глубине души он понимал, что подруга отнюдь не так беспомощна, как он думает. Острая на язык и бойкая Нуриман никогда не показывала окружающим страх или растерянность и уж точно не стала бы просить помощи, очутившись в беде. Воспоминания о непростом характере девушки, с которым Ибрагиму порой удавалось ладить с трудом, приятно согрели охваченное волнением сердце бея, возродив в нём надежду.       Помимо бесконечных переживаний за судьбу Нуриман, Ибрагим с усердием прилежного ученика вникал в правила дворца, стараясь сохранить в памяти всё самое важное и впечатлить Сулеймана искренностью своего стремления. В действительности, ему и правда не терпелось прижиться в Топкапы и найти себе место среди прочих исполнительных слуг султана, которые не слишком интересовались появлением в их рядах чужака. Подобно бесхребетной тени Ибрагим бродил по хитросплетениям сумрачных коридоров, ни на кого не обращая внимания, и пристально осматривал абсолютно каждый уголок дворца, пока ничего не замечающие евнухи и калфы сновали мимо, со смехом переговариваясь. Лишь раз воин рискнул заговорить с Сюмбюлем, тем самым слугой, что пролил ему свет на статус Сулеймана, но тот держался с таким пренебрежением и надменностью, что Ибрагим мгновенно пожалел о своём порыве. Сам Сюмбюль, похоже, полностью разделял его чувства, поскольку резко оборвал разговор, сославшись на огромное количество невыполненных дел, и гордо удалился прочь, семеня мелкими шажками. Подавив досадный вздох, Ибрагим продолжил путешествие по Топкапы в величественном одиночестве, больше не пытаясь ни с кем идти на контакт. По пути ему встречались всё новые лица, но все бросали на него подозрительные взгляды и сторонились его, словно он был бомбой замедленного действия. Безусловно, Ибрагим понимал, почему они проявляют настороженность, но не находил в себе мужества смириться с тем, что под сводами этого дворца до него совершенно никому нет дела. Ведь равнодушие со стороны жителей Топкапы означало, что у него никогда не появится настоящих друзей.       Только одно спасало воина от постоянного одиночества — безмятежный вечер в компании Сулеймана под конец очередного насыщенного дня, когда друзья оставались наедине, чтобы поболтать и обсудить последние новости. Ибрагиму нравилось коротать безлунные ночи рядом со своим единственным приятелем, ежедневные встречи с султаном помогали отвлечься от тяжёлых мыслей и поверить в собственную значимость среди тех, кто тебе не доверяет. Сулейман всегда находил правильные слова, чтобы утешить воина, и неизменно его проникновенные речи, сказанные раскатистым, умиротворяющим голосом, достигали цели в бушующей душе Ибрагима. После беседы с повелителем бей чувствовал необъяснимый прилив сил, и его страх перед недоверчивыми слугами постепенно испарялся, уступая место жгучему желанию доказать, чего он стоит. Учтивые поклоны головы при каждом случайном пересечении и покорный, робкий взгляд определённо растопят сердца неприступных жителей Топкапы, заставив их поверить в добрые намерения новоприбывшего воина.       Несмотря на полную свободу и разрешение Сулеймана ходить везде, где ему вздумается, всё-таки существовали такие места, куда Ибрагим старался не попадать, поскольку это было запрещено. Благодаря многим годам, проведённым под крышей Иранского дворца, он знал, что его ни за что не подпустят близко к гарему, поэтому настойчивый совет Сулеймана держаться подальше от обители его наложниц не стал для Ибрагима новостью. Однако любопытство продолжало жадно грызть бея изнутри, отчаянно требуя немедленного утоления, и вскоре воин вынужденно сдался под натиском собственных заверений, тем самым дав волю своим безумным желаниям. Улучив подходящий момент, он пробрался к загороженному железной сетью помещению, которое по праву занимали девушки султана, и притаился неподалёку, оставаясь незамеченным для бесстрастных стражников у дверей. Сердце неугомонно колотилось в груди, заглушая окрестные звуки, и изнывало от надежды увидеть что-нибудь интересное и необычное, ради чего стоило пойти на подобный риск. Но ожиданиям Ибрагима не суждено было оправдаться: жизнь наложниц показалась ему невероятно скучной, однообразной и медленной, так что ему даже почудилось, будто за гранью сетки время течёт в совершенно ином темпе. Простояв под дверью гарема около десяти минут, воин не обнаружил ни одного захватывающего происшествия, а девушки постоянно занимались только тремя вещами: вышивали, разговаривали или заплетали друг друга. В гареме стоял несмолкаемый шум, созданный множеством перекрывающих друг друга женских голосов, и этот разрозненный хор то и дело окрашивался вспышкой застенчивого смеха. Навострив слух, Ибрагим попробовал уловить обрывки какого-нибудь разговора, но наложницы галдели одновременно, из-за чего он быстро запутался и вскоре оставил эту затею. Ему удавалось выдернуть из переплетения тонких тембров отдельно брошенные слова, однако они не несли в себе никакой важности и интереса без остальной части беседы.       Когда Ибрагим уже вознамерился покинуть запретную территорию, девушки вдруг зашевелились, словно охваченные волнением, и суетливо повскакивали со своих мест, сложив руки перед собой и опустив головы. Ибрагим вытянул шею и прищурился, силясь разглядеть за сеткой того, кто посеял смуту в безмятежном гареме, вынудив наложниц всех до единой прервать свои будничные дела. Наконец маленькие отверстия открыли воину вид на виновника всеобщего волнения, и перед распахнутыми в немом изумлении глазами Ибрагима предстала ещё одна девушка, удивительно красивая и изящная. Первая мысль, стрельнувшая в его голове, подсказала ему, что это никто иная, как госпожа, но бей прекрасно знал, что в Топкапы обитают только две госпожи, и их обеих он уже имел честь лицезреть. Приглядевшись по-внимательнее, Ибрагим лишь теперь отметил простое, тусклое платье, по пышности и богатству едва ли уступающее одинаковым нарядам наложниц, и маленькую шапочку у неё на голове, присущую тем, кто носил статус калфы. Девушка замерла спиной к воину, поэтому он не смог увидеть её глаза, но зато бесцеремонно скользнул восхищённым взглядом по её отточенно ровной осанке, расправленным плечам и вздёрнутому в властной манере острому подбородку. Горделивая манера держаться яснее всяких слов говорила о положении, которое девушка занимала среди юных подопечных султана.       — Девушки, что за базар вы здесь устроили? — громкий чистый голос зычно прокатился по высоким сводам гарема, так что Ибрагим даже почувствовал, как задрожала скрывающая его сетка. Во власти ошеломлённого оцепенения он вцепился взглядом в стройную, словно молоденький кипарис, фигурку калфы, завороженно впитывая в себя звонкие переливы её приказного тона. — А ну-ка все быстро на занятия, живее! Шевелитесь!       Ей не потребовалось повторять дважды. Наложницы торопливо схватили папки с листами и выстроились в шеренгу, толкаясь и возбуждённо переговариваясь. Сгорая от окрепнувшего любопытства, Ибрагим вытянул шею, чтобы не упустить калфу из виду, но она уже скрылась за спинами воодушевлённых девушек, заняв место во главе ряда. Её строгий голос продолжал разноситься издалека, пока она вела наложниц в классную комнату, и Ибрагим ещё долго вслушивался в удивительную гармонию её ласкающего тембра. Впервые он почувствовал непреодолимую тягу к кому-то среди неприютных стен дворца и позволил себе загореться маленькой надеждой на то, что ему ещё посчастливиться встретиться с этой милой девушкой лицом к лицу, чтобы узнать её поближе. В своих самых смелых мечтах воин уже представлял, как было бы чудесно проводить с ней время и обсуждать абсолютно всё, что происходит в мире. Изнывающее от нескончаемого одиночества сердце потихоньку выбиралось из-под ледяных сугробов глубинного страха, заискрившись в груди подобно первому лучику весеннего солнца. Возможно, Ибрагим рано отчаялся, и все приятные неожиданности только ожидали его впереди.       С открытой террасы задувал прохладный ветер, ненавязчиво теребя полы одеяния Ибрагима, и гонял по мраморной плитке начищенных до блеска полов опавшие листья, закруживая их в замысловатом танце. Крепкий кокон величественной тишины пропускал лишь едва уловимое завывание сквозняка, которое напоминало хрупкое пение лесной птицы. Прикрыв глаза и подставив лицо под слабо греющие лучи бледного солнца, Ибрагим беззастенчиво наслаждался царившей вокруг безмятежностью и слушал звенящую пустоту, как нельзя лучше подходящую под его внутреннее состояние. Вот уже несколько томительных минут он терпеливо, пусть и с некоторым возбуждением, ожидал появления Сулеймана на террасе в его покоях, и с каждым утекавшим сквозь пальцы мгновением непонятное волнение стискивало его грудь ледяными когтями. Зачем повелителю понадобилось его видеть в такое ранее время? Неужели он не уследил за собой и по ошибке сделал что-то не так? Тысячи вопросов без единого ответа вихрем проносились в голове Ибрагима, так что вскоре ни скромное тепло осеннего солнца, ни завораживающее безмолвие не могли отвлечь его от напряжённых раздумий. Трепещущее в преддверии чего-то непоправимого существо завладело его податливым разумом, вмиг превратив в подозрительного и настороженного воина.       Минула ещё пара невыносимо долгих минут прежде, чем неподалёку раздался равномерный стук каблуков, возвестив о приближении хозяина роскошных аппартоментов. Едва заслышав неумолимо растущий шум чужих шагов, Ибрагим отвернулся от затянутого туманной серостью неба и приготовился к встрече с другом. Из таинственного полумрака за углом вынырнул крепкий силуэт Сулеймана, и заискивающие тени покорно расступились, пропуская его в обитель нежного рассветного сияния. Как всегда восхищённый его сдержанным величием Ибрагим немедленно согнулся в почтительном поклоне, успев лишь заметить, что тронутые тёмной лазурью глаза султана приветливо заблестели при виде друга.       — Повелитель, — не скрывая улыбки, произнёс воин, выпрямляясь. В открытом взгляде Сулеймана проскачил огонёк лукавства, однако он справился с собой и вежливо кивнул в ответ, просияв такой же искренней улыбкой.       — Приветствую, друг, — проворковал он и подошёл ближе. Застенчивые утренние лучи окутали его расшитую богатой нитью одежду белым золотом, заставив узоры на кафтане пленительно заблестеть. — Ты пришёл очень вовремя.       — Что-то случилось? — отчего-то дрогнувшим голосом спросил Ибрагим и только теперь с досадой осознал, что страшится услышать ответ. — Обычно мы виделись вечером...       — Знаю, ты немного взволнован, — чуть слышно усмехнулся Сулейман, снисходительно прищурив внимательные глаза. — Но поверь, ничего страшного не произошло. Я позвал тебя, чтобы кое с кем познакомить.       Щекотливые искорки призрачного интереса обожгли затылок Ибрагима лёгким холодком, а застывшее было сердце вновь встрепенулось, отдаваясь в ушах грохотом крови. Совсем недавно он страдал из-за того, что никак не мог обзавестись друзьями, но теперь Сулейман сам предлагал ему будущего товарища! Интересно, каким он будет? С трудом сдерживая бушующие внутри него эмоции, воин нетерпеливо вытянул шею, заглянув за плечо повелителя, и даже подался вперёд, словно приготовился наброситься на нового знакомого с крепкими объятиями.       Наконец ползучий сумрак за углом вновь рассеялся, и на террасу вышла девушка, показавшаяся Ибрагиму смутно знакомой. Едва проливающие тепло солнечные лучи по идеальной линии очертили её стройную, аккуратную фигуру, подчёркнутую простецким, но достаточно броским нарядом. Держалась она с поразительным спокойствием, её тонкая шея податливо гнулась, когда она приседала перед Сулейманом в уважительном поклоне. Ибрагим не спускал с новоприбывшей изучающего взгляда, стараясь вспомнить, где же он её видел, и наконец девушка вытянулась во всю красоту своей лебединой осанки, одарив друзей мягкой улыбкой и явив миру свои лучистые глаза. Они были неестественно большими, но при этом узкими, с аккуратным разрезом и пышными ресницами. Под покровом внезапно налетевшей тени радужка цвета тёмной корицы казалась совершенно чёрной, так что какое-то время можно было различить лишь дрожащие внутри зрачка блики. Но Ибрагим всё равно сумел распознать яркий оттенок озорной янтаринки, из-за которой зоркие глаза девушки словно полыхали изнутри отсветами маленького пламени. Что-то щёлкнуло в голове воина, и он мгновенно отыскал на затворках памяти эту ровную спину с гордо развёрнутыми острыми плечами, грациозные линии бёдер и впалой груди. Ожившие воспоминания хлестнули Ибрагима ударом резкой молнии, и он вспомнил, как отчаянно ему хотелось увидеть глаза когда-то замеченной в гареме дерзкой красавицы, на чьи хрупкие плечи легла забота обо всех наложницах султана. Теперь воин отчётливо воскресил в мыслях тот день, однако не посмел подать виду, будто уже видел девушку раньше, дабы не навлечь на себя ненужные подозрения.       — Ибрагим, познакомься, — вывел его из задумчивости рокотливый голос Сулеймана. Бей встряхнулся и послушно поглядел на незнакомку, представленную ему плавным жестом повелителя. — Это Нигяр калфа, она помогает управлять моим гаремом наравне со старшими слугами. Нигяр, это Ибрагим.       Карие глаза девушки остановились на Ибрагиме, и их одинаково застенчивые и чуть растерянные взгляды пересеклись. Сообразив, что ведёт себя не вполне вежливо, воин приветливо кивнул Нигяр, улыбнувшись, и та качнула головой в ответ, неожиданно просияв.       — Мерхаба, Ибрагим, — нежно прощебетала калфа и присела перед ним в неглубоком поклоне, приподняв края платья. — Приятно познакомиться.       — Мерхаба, — запнувшись, выдавил из себя Ибрагим, не переставая внутренне замирать от красоты миловидной девушки. — Я тоже очень рад.       — Я решил, что тебе не помешает компания человека, который отлично ориентируется в коридорах дворца, — заговорил Сулейман, переводя участливый взгляд с Ибрагима на Нигяр. — Нигяр станет для тебя хорошей помощницей, ты можешь во всём на неё положиться. Надеюсь, вы поладите.       Заглянув в сверкающие озорством глаза Нигяр, Ибрагим понял, что перед ним совсем не та строгая и серьёзная калфа, вынужденная отдавать другим приказы. Сейчас она больше походила на обычную девушку, чьё сердце наполнялось жизнелюбием и бескорыстной добротой, и про себя воин отметил, что этот образ шёл ей гораздо лучше. Хватило одного лишь приветливого взгляда с её стороны, чтобы Ибрагим мгновенно перестал сомневаться в том, что им суждено стать преданными друзьями.