Разлучённые

            Окутанное сумрачной тьмой дождливое небо лишь на мгновение прояснилось, но не выпустило из плена потускневшее солнце, так отчаянно стремившееся одарить землю своим теплом. После прошедшего ливня рыхлая почва превратилась в безобразное месиво, опавшие листья сбились в кучу гноя и бурых останков, которые когда-то украшали деревья величественными коронами. Прозрачные капли, отражающие слабое свечение потустороннего света, неторопливо стекали по гладким ветвям и камнем падали на землю, беззвучно разбиваясь на множество гибких осколков. В парке образовалось несметное количество луж, и все они одинаково пузырились, стоило очередной капельке бесшумно опуститься на её неподвижную поверхность, всколыхнув зеркальную воду. В разряжённом воздухе повис свежий аромат дождя, проникающий в лёгкие резкой стрелой и мгновенно обволакивающий их податливые стенки, вынуждая больше расширяться. Прилетевший с моря проказливый ветер необычно буйно и остервенело набросился на мокрые деревья, и их отсыревшие стволы едва заметно затрепетали, словно во власти холода. Где-то вдали, за плотной стеной убегающих прочь штормовых облаков, слышались мнимые отголоски басовитого грома, погружающие потревоженное пространство в состояние постоянного напряжения.       Тяжёлая влага ледяной моросью осела на утеплённом кафтане Ибрагима, немедленно впитавшись в шёлковую ткань и украсив рельефные узоры сверкающими бусинками дождевой росы. Неприятный озноб прокатывался по всему его телу от ног до самой макушки, когда сырые листья облепляли невысокие сапоги при каждом новом шаге. Мелкие лужицы, усеявшие галечную тропу, словно тёмные пятна на белоснежной шкуре кошки, забавно хлюпали под небрежной и стремительной поступью, взрываясь маленьким фонтаном радужных капель. Погода стояла просто отвратительная, но даже пасмурное небо и недавно прошедший ливень не могли остановить Ибрагима от нестерпимого желания прогуляться по саду. Он никогда не любил серость и удушливую влагу, что облепила всё его напряжённое тело, плавно заползая под соприкасающуюся с кожей одежду, однако больше этого он не любил пропускать ежедневные прогулки с неунывающей Нигяр.       Жизнерадостная калфа трусцой сменила рядом с Ибрагимом, невольно копируя каждый его шаг и перепрыгивая через узкие лужи, как суетливая белка. Её лёгкие туфли, вряд ли предназначенные для столь мокрой погоды, быстро покрылись корочкой засохшей грязи, подол чёрного платья весь забрызгался, и теперь на нём различались бледные пятна от воды. Но девушка, очевидно, не обращала на это внимание и продолжала беспечно ступать по влажной гальке, издавая едва уловимый хруст вперемешку с чавканьем гнилой листвы. В какой-то момент Ибрагим даже стал отставать, и ему пришлось поторопиться, чтобы нагнать юркую Нигяр и вновь пойти с ней вровень, расшвыривая в стороны кучи промокших листьев.       — Не жалеешь, что выбрался? — поддразнила она воина, шутливо пихнув его локтём в плечо. — А вдруг намокнешь?       — Кто бы говорил, — в тон ей усмехнулся Ибрагим, наградив смеющуюся калфу лукавым взглядом и затем многозначительно спустившись глазами на её грязную юбку. — Тебя, кажется, ничуть не волнует твой вид.       Проследив за его взором, Нигяр с притворной паникой оглядела себя со всех сторон, покружившись на месте, и тут же заливисто рассмеялась, чем заставила бея обескураженно застыть. Застенчивый ветер всколыхнул её чёрные как смоль волосы, растрепав их по плечам и чуть смуглому лицу.       — Не переживай, я привыкла, — отмахнулась девушка, хитро сверкнув погружёнными в тенистый мрак карими глазами, откуда они сияли подобно двум неогранённым янтарям. — Иногда работаю в саду за компанию с садовником, так что природные препятствия меня больше не смущают.       Сказав это, она сорвалась с места и игривой поступью устремилась в глубь парка по широкой дорожке, словно в танце перемахивая через лужи с грацией дикой лани. Незаметно пожав плечами, Ибрагим неторопливо двинулся следом, стараясь лишний раз не наступать в скопления мутной воды на земле. Напуганные внезапной грозой птицы боязливо выбирались из своих укрытий, и вскоре высокие кроны облетевшего сада наполнились их несмелым пением, разряжая давящую тишину стройными гармониями. Развевающееся на ветру узкое платье Нигяр замаячило где-то впереди, издалека похожее на стремительную летучую мышь, и Ибрагим только теперь заметил, как сильно отстал. Липкая грязь стесняла движения, а неподъёмная тяжесть взмокшей ткани тянула к земле, вынуждая горбить плечи и скруглять область лопаток. Предоставив беззаботной Нигяр повеселиться в одиночестве какое-то время, воин остановился посреди тропинки и глубоко вздохнул, насыщая сжатые лёгкие свежестью осеннего воздуха. Неожиданная волна расслабления прокатилась по скрученным стальным напряжением мышцам, стекая по коже колючим невидимым дождём, и на мгновение промозглая влага перестала иметь значение для погружённого в свои мысли Ибрагима.       «Где же ты, Нуриман? Как мне найти тебя? Что мне делать? Я проник в самое сердце Османской империи, но понятия не имею, каким должен быть мой следующий шаг. Если бы только ты была рядом...»       Краем глаза бей уловил какое-то расплывчатое движение за ровно подстриженными ветками лысого куста, за которым он притаился, чтобы насладиться необычайным спокойствием. Чуть вытянув шею в сторону подозрительных колебаний, Ибрагим осторожно выглянул из образовавшегося укрытия и сразу наткнулся взглядом на высокую, подтяную фигуру, неспешно плывущую вдоль клумбы с розами, словно едва касаясь ногами земли. Непрошенное любопытство захлестнуло Ибрагима, и он прищурился, силясь понять, почему неизвестный силуэт показался ему до боли знакомым. Непоседливый ветерок ненавязчиво, точно страшась ненароком навредить хрупкому созданию, перебирал каштановые распущенные волосы, как искусный скрипач ласкает податливые струны своего дорогого инструмента. Завитые локоны податливо ложились на развёрнутые острые плечи девушки, спускались ниже по чуть выгнутой спине и выпирающим лопаткам, наполовину скрывая гладкое лицо. Буроватого оттенка халат с едва уловимым шелестом скользил по земле вслед за своей хозяйкой, его причудливые узоры покрывали всю плотную ткань одеяния, словно переплетённые друг с другом лозы позолоченных растений. Из-под халата проглядывали свободные рукава из тёмно-жёлтого фатина и медное платье с крупными пуговицами, обнажающее белую грудь широким декальте. Серебряный венок, изящно вплетённый в платиновую гриву волос, пленительно блестел в свете спрятанного от посторонних глаз солнца, тонкую шею незнакомки обрамляло жемчужное ожерелье с подвеской из тёмного изумруда, что покоилась аккурат в углублении между неприкрытыми ключицами. Её образ источал столько величия и сдержанности, что Ибрагим невольно восхитился, как такое нежное и аккуратное существо может ходить по парку в столь скверную погоду. Неторопливо идущая по хрустящей гальке девушка казалась ему беззащитной и одинокой в беспросветном царстве серости и уныния, навеянных прошедшим дождём. При этом она сверкала чистотой и безупречностью, как единственный лучик света среди бесконечного мрака.       «Лучик света во тьме. И имя у неё наверняка должно быть соответствующим».       Не позволив себе как следует обдумать свои действия, Ибрагим быстро убедился, что Нигяр вовсю погружена в собственные заботы, и затем сошёл с места, направившись прямо к таинственной девушке. Прилично сократив расстояние между ними, воин остановился и затаив дыхание стал наблюдать за объектом своего внимания, который в этот миг склонился над высокими розами, чтобы понюхать одну из них. На какой-то сумасшедший миг Ибрагиму даже почудилось, будто он услышал её осторожный, трепетный вздох, и от этого его сердце только сильнее забилось в сдавленной волнением груди. Его терпение было вознаграждено, когда девушка вдруг выпрямилась и обернулась, вперив непроницаемый взгляд прямо в него. Внутри Ибрагима всё перевернулось, стоило этим тёмным глазам вцепиться в его лицо, и он мгновенно узнал загадочную красавицу: та самая госпожа, которую он видел в первый день своего прибывания в Топкапы. Видел, но не имел чести поговорить или обменяться хотя бы приветствиями. А теперь они снова встретились и, вдобавок ко всему, остались совершенно одни в пустынном саду, не считая резвившейся за кустами Нигяр.       Удивлённая девушка оправилась первой и мимолётно встряхнулась, точно хотела сбросить с себя любые признаки постыдного замешательства. Она не уходила, но и приближаться тоже не спешила, всем своим гордым видом давая понять, что намерена держать дистанцию. Ибрагим беспрекословно принял её правила и тоже воздержался от желания подойти ближе, хотя оно жадно вгрызлось в его кожу подобно стае кусачих муравьёв.       — Мерхаба, госпожа, — как можно более вежливым тоном заговорил воин, мысленно поразившись тому, что его голос не стал предательски дрожать. Вспомнив о правилах, он согнулся в прилежном поклоне. — Не лучшая погода для прогулок, не так ли?       Непрошенное изумление вновь отразилось на поверхности томных глаз девушки, и на этот раз она не сумела так мастерски спрятать одолевавшие её подозрения. Подол цвета медного золота пришёл в движение, сообщив, что она в смятении переступила с ноги на ногу, явно не зная, стоит ли заговаривать с мужчиной, да к тому же незнакомым. Все эти чувства Ибрагим прекрасно понимал и потому не торопил госпожу с ответом, лишь внутренне посылая Аллаху слёзные молитвы, чтобы он не позволил ей уйти.       — Мерхаба, — наконец ответила девушка, голосом тихим и огранённым, точно стальное пение лесного соловья. От его звучания сердце восхищённого воина застыло где-то в горле, набивая трепетную дробь. — Кажется... Кажется, мы уже где-то виделись раньше. Я Вас помню...       «Она помнит меня!»       — Мы пересеклись, когда я только попал во дворец, — подсказал Ибрагим, безмерно радуясь тому, что госпожа всё-таки осмелилась заговорить с ним. Взвешивая каждое своё движение, он подступил к ней на один маленький шаг. — Тогда мне так и не довелось познакомиться с Вами. Меня зовут Ибрагим. Как Ваше имя?       На одно пугающее мгновение бею показалось, что он позволил себе чересчур много, решив вот так сразу спросить госпожу о её имени. В глазах девушки безобидный интерес смешался с откровенным недоумением, она явно не могла решить, как ей поступить. Она ничего не говорила, но и уходить тоже не собиралась, и её шаткая неопределённость стучала в висках Ибрагима единственной навязчивой мыслью: «Только не отталкивай меня! Только не уходи!». Но секунды стремительным ручьём утекали сквозь вспотевшие пальцы воина, а красавица всё продолжала молчать, просто неотрывно глядя на него своими неповторимыми глазами, похожими на омуты застывшей бронзы. Толика здравого разума вспыхнула в голове Ибрагима животрепещущей искрой в непроглядной тьме, и он осознал всю глупость происходящего так же ясно, как и то, что госпожа не желала с ним знаться.       — Простите, — с искренним сожалением пролепетал Ибрагим, чуть склонив голову. Его сжигал невыносимый стыд.— Я проявил дерзость, госпожа. Мне очень жаль, я немедленно оставлю Вас.       Боясь, что вот-вот вспыхнет от смущения и неловкости развернувшейся сцены прямо сейчас, под прицелом этого пробирающего до мурашек взгляда, Ибрагим развернулся спиной к девушке, не забыв отвесить короткий поклон. Всё внутри него восстало против столь позорного бегства от собственных желаний, но ему уже было всё равно, только бы очутиться подальше от любых напоминаний о случившимся.       — Хатидже.       За его спиной раздался сдержанный, приправленный очаровательным оттенком смущения голос, заставивший воина резко замереть на месте. Он обернулся, ощутив приятное покалывание в кончиках пальцев от нахлынувшего восторга.       — Что Вы сказали?       — Хатидже, — чуть громче повторила госпожа, на этот раз открыто встретив любопытный взгляд Ибрагима и даже слегка улыбнувшись в ответ на его неподдельное удовлетворение. — Это моё имя. Я Хатидже Султан, сестра Султана Сулейман Хана Хазретлери. Буду рада знакомству.       — У Сулеймана есть сестра? — не сдержал удивление Ибрагим, на миг позабыв, что перед госпожой лучше держать свои эмоции в узде. — Он никогда не рассказывал о Вас.       — Мой брат не любит упоминать свою семью в общении с кем-либо, — сдержанно заметила Хатидже, согласно кивнув. От Ибрагима не укрылось, что при воспоминании о Сулеймане её прямой, мягкий взгляд поддёрнулся лучистым теплом. — Однако я горда тем, что являюсь его сестрой. Но довольно обо мне, лучше расскажите, как Вам удалось сюда попасть?       Сперва Ибрагим ощутимо замешкался, поскольку не знал, правильно ли будет поведать Хатидже Султан правдивую историю о своём знакомстве с Сулейманом и о том, как он коротал самые мрачные дни своей жизни на невольничем рынке. Больше осуждения и презрения он опасался, что госпожа ему не поверит или сочтёт его рассказ посмешищем над ней и святым статусом её брата. Но смелый взгляд Хатидже излучал столько нетерпения и почти детского интереса, что воин просто не нашёл в себе сил отступить и неуверенно, но всё же с большой охотой начал повествование. Слова давались ему с трудом, а постыдные воспоминания о пережитых унижениях на рынке рабов до сих пор впивались в сердце подобно острым ежевичным шипам. Лишь завораживающие глаза Хатидже, всё время смотревшие на него с ненапряжным участием, и её истинные эмоции, передаваемые испуганными вздохами или свободно льющимся смехом, помогали Ибрагиму выдержать эти пытки. Постепенно ему стало легче, и история приняла совершенно новый оборот, так что он не постеснялся добавить пару уточняющих подробностей.       — Самая захватывающая история из всех, какие я когда-либо слышала, — восхищённо заявила Хатидже, когда Ибрагим закончил, и её кроткая улыбка стала шире, обнажив ровный ряд белоснежных зубов. — Не могу поверить, что Вы в самом деле пережили всё это.       — Я обязан Вашему брату жизнью, — серьёзно заметил воин, невольно заражаясь восторженностью госпожи. Её потаённая похвала была ему приятна. — Если бы не он, я бы остался невольником до конца своих дней.       — Жаль, что я не могу и дальше слушать Ваши потрясающие рассказы, — тихо вздохнула Хатидже, бросив на Ибрагима полный сожаления взгляд. — Моя прогулка затянулась, я должна вернуться.       На самом деле, Ибрагим не сумел бы точно сказать, сколько времени он уже вот так беспечно общается с сестрой султана, но он сразу почувствовал, что Хатидже права. По мере того, как неистовые порывы ветра становились всё крепче и мощнее, воздух в парке наполнялся ледяным дыханием прошедшей бури, словно она готовилась вернуться. Зорким глазом воин не без сочувствия приметил, что худощавые плечи госпожи начинают мелко подрагивать от зябкого холода.       — Могу ли я надеяться, что встречу Вас вновь, госпожа? — осторожно поинтересовался Ибрагим, чуть склоняя голову, но не опуская приправленного заискиванием взгляда.       — Думаю, да, эфенди, — скромно улыбнулась Хатидже, и в её бездонных глазах вспыхнула искорка какого-то нового пламени, подсказав воину, что она заинтересована в нём ничуть не меньше, чем он — в ней. — До встречи.       Еле слышно шелестя длинным платьем, госпожа развернулась, напоследок задержав на Ибрагиме многозначительный взор, и неспешно удалилась в глубину тенистого сада, утопая в туманном сумраке серых деревьев. Проводив её уважительным поклоном, Ибрагим торопливо выпрямился и не сводил с удаляющейся фигурки Хатидже завороженного взгляда до тех пор, пока она не скрылась за поворотом. После её исчезновения сад вокруг неожиданно потускнел, как если бы посреди тёмной комнаты потушили единственную свечу.       — Ибрагим? — Воин так глубоко увяз в собственных мечтах, что даже не услышал приближения Нигяр. Её яркий голос, совсем не похожий на переливчатый, томный тембр Хатидже, прозвучал в воцарившейся тишине громче вопля лесной сойки. — С кем ты разговаривал?       С трудом оторвав глаза от места, где в последний раз мелькнуло позолоченное платье Хатидже, Ибрагим обернулся на калфу, встретив её недоумённый взор. Блестящие капельки моросящей влаги осели на её распушившихся волосах, покрывая выбившиеся из причёски пряди ожерельями из прозрачных бусинок.       — С Хатидже Султан, — невозмутимо ответил воин, снова покосившись в сторону, куда ушла сестра Сулеймана. — Слушай, почему ты никогда не говорила мне о ней?       — Даже не знаю, — пожала плечами Нигяр. — Я не привыкла поднимать темы о представителях Династии. У них же повсюду глаза и уши, того гляди прознают. И как тебе госпожа?       — Она чудесна, — выпалил Ибрагим первое, что взбрело ему в голову, и тут же растерянно прикусил язык, когда осознал, насколько откровенно и непозволительно дерзко прозвучала эта фраза. — То есть... С ней приятно общаться. Что ты о ней думаешь? Какая она?       — Я мало с ней знакома, — с некоторой нерешительностью заговорила Нигяр, подняв к небу налитые жидким янтарём глаза. — Но могу сказать, что Хатидже добра и внимательна, особенно, к тем, кто ей небезразличен. Как и положено госпоже, она сдержанная и гордая, понимающая значение своего статуса. И да, она невероятно красива.       Внимая словам подруги, Ибрагиму оставалось только кивать им в такт, признавая правдивость сказанного. Именно такой и представлялась ему Хатидже: хладнокровной и величественной, но в то же время сострадательной, способной на незабвенную любовь и крепкую дружбу. Открытая сердцем, чистая душой и истинная небесной прелестью стройного тела. Нигяр определённо знала всех обитателей Топкапы лучше кого бы то ни было, и её доводам Ибрагим привык доверять, как самым очевидным вещам, поэтому маленький отзыв калфы о госпоже лишь подогрел стремительно растущее пламя его бессознательного интереса.       Очнувшись от собственных мечтательных мыслей, Ибрагим обнаружил, что Нигяр уже ушла вперёд, направляясь в противоложную, к его сожалению, сторону от той, где исчезла Хатидже. Перед внутренним взором всё ещё мелькали глубокие карие глаза, приправленные нежным холодом, рельефные линии ключиц и миниатюрной груди, сжатые в плотную линию тонкие губы, которые лишь изредка трогала сдержанная улыбка. Идущая рядом с воином Нигяр безостановочно рассказывала что-то, углубляясь в незнакомую ему часть парка, но он впервые не слушал её звонкий голос и не стал следить за тем, куда они направляются. Все его размышления пестрели только одним образом, одним именем, одним выразительным взглядом, и Ибрагим беспрекословно потонул в омуте прекрасных видений, окончательно отрезав себя от внешнего мира.       Упругий, но безболезненный толчок в плечо выдернул Ибрагима из зыбкого завихрения глубоких раздумий, и он подскачил от неожиданности, машинально вздёрнув ладонь к месту удара. Недовольное лицо Нигяр выросло перед его туманным взором, прогоняя остатки сладостного забытья, навеянного знакомством с Хатидже.       — Ты вообще слушаешь меня? — раздражённо осведомилась калфа, сложив руки на груди в неодобрительном жесте.       — Извини, — смущённо бросил Ибрагим, потирая плечо. Судорожно оглядевшись, он попытался понять, о чём подруга только что ему говорила, но не заметил вокруг ничего примечательного, кроме высокого здания, что замерло вдалеке. — Можешь, пожалуйста, повторить ещё раз?       Уязвлённая Нигяр с откровенной досадой закатила глаза и указала рукой на мощное строение, что привлекло беглое внимание воина с того самого момента, как он вернулся в реальность. Каменные стены угрожающе возвышались над пустынным ландшафтом, отливающие тёмным неестественным блеском в мнимом полумраке, остроконечная верхушка самой высокой башни упиралась прямо в серое небо, окутанная облачной дымкой. В немом изумлении Ибрагим взирал на открывшейся ему величественное здание, не в силах пошевелиться или вымолвить хоть слово. Казалось отбрасываемая шипастыми стенами кривая тень пожирала любого, кто посмеет ступить на её территорию, и стирала каждое малейшее движение, превращая его в неподвижность. Сердце Ибрагима сдавленно ёкнуло от увиденного.       — Что это такое? — потрясённо выдохнул он.       — Башня Правосудия, — с плохо скрытой гордостью ответила Нигяр, обращая на неприступное строение восхищённый взгляд горящих восторгом глаз. — Здесь визири собираются на Диван, иногда вместе с повелителем, но чаще всего советы возглавляет Великий визирь. Он, можно сказать, второй человек в Империи после султана.       — Впечатляет, — скромно оценил Ибрагим, стараясь не подать виду, что слова Нигяр о Великом визире поселили в нём какое-то неясное беспокойство. Быстрее, чем он успел осознать собственное стремление, в груди у него вспыхнуло неукротимое пламя незнакомого прежде чувства, такого жаркого и пленительного, что хотелось немедленно заглушить его голосом разума. Что это? Торжество? Жажда?       «Второй человек в Империи после султана...».       Вот оно. Именно то, что нужно, чтобы подобраться к вражескому правителю настолько близко, насколько только возможно. Если Сулейман возвысит его, Ибрагима, на столь важный пост, значит, он станет доверять ему бесконечно и непоколебимо. Значит, миссию можно будет исполнить в один миг, когда все меньше всего этого ожидают. И самое главное, Сулейман даже не поймёт, откуда на него обрушился этот смертельный удар.