Разлучённые

      Умиротворение утренней тишины, беспрепятственно растекавшейся по утопающему в безмятежном сне дворцу, окутало спящих обитателей Топкапы плотной завесой желанного забытья, отрезая любые связи с реальностью. Перебивающие друг друга невесомые вздохи поднимались к высоким потолкам, смешиваясь между собой в единую тучу потревоженного воздуха, и бесследно растворялись в небытие, как только соприкасались с каменной поверхностью расписных стен. Прозорливое солнце только-только поднялось на светлеющее небо, измазывая округлённые румяные бока в алом оттенке наступающей зари, приправленной пёстрыми тонами блеклого золота. Ночная тьма постепенно отступала в обитель вечных теней, изгнанная смелым сиянием, и оседала где-то в потаённых уголках необъятного дворца невидимой зловещей пылью. Нежное мерцание первых солнечных лучей заискивающе пробиралось сквозь резные окна, расползаясь по гулкому полу молочной белизной, и игриво щекотало неподвижные лица спящих, побуждая их зажмуриться, а затем нехотя открыть глаза. Медленно, но неумолимо дворец пробуждался от мирного сна, и вскоре звенящая тишина наполнилась негромкими голосами, чуть хриплыми от недавнего оживления после безмолвной ночи.       В отличие от других жителей Топкапы, Ибрагим уже давно был на ногах, и задолго до того, как первые краски рассвета разукрасили сумрачное небо, он покинул свои покои, пустившись в бесцельные странствия по коридорам. Ему ещё удалось застать хлопотливых евнухов, которые суетливо тушили зажённые на ночь факелы, распространяя по воздуху едкое зловоние сгоревшего воска. Сегодня сон никак не шёл, и воин практически всю пору темноты провалялся в кровати бодорствующим, тщетно пытаясь хоть ненадолго уснуть. Странные и совсем не утешительные мысли беспордонно лезли ему в голову, мешая успокоиться, и все они почему-то сводились в одному и тому же человеку — Нуриман. Расплывчатый образ лучшей подруги, сохранивший в себе знакомую укладку прямых каштановых волос, все прелести её стройной фигуры и неукротимый огонь золотисто-янтарных глаз, всё чаще блуждал по обрывистым снам Ибрагима, нашёптывая ему на ухо какие-то неразборчивые фразы. Даже её дерзкий, звонкий голос повторялся точь-в-точь, так что иногда воин начинал бояться, что Нуриман нашла довольно извращённый способ напомнить ему о себе, проникая в его и без того тревожные сновидения. Как бы там ни было, пугающие видения явно добились своей главной цели: жгучее чувство вины с новой силой разбушевалось в сердце Ибрагима, окончательно лишив его покоя и надежды. Прошло достаточно много времени с тех пор, как он попал в Топкапы, а Нуриман так и не объявилась во дворце, хотя воин продолжал тешить себя робкими ожиданиями и несбыточными мечтами. Но чем скорее утекало беспощадное время, тем больше Ибрагим понимал, что подобные совпадения просто невозможны, и Нуриман наверняка уже очень далеко от Стамбула, может, даже в совершенно чужой стране.       Несколько дней подряд Ибрагим наведывался в главный коридор, чтобы оттуда втайне следить за гаремом и при этом не вызывать лишних подозрений. Если его подруга и могла каким-то чудом оказаться в Топкапы, то искать её следовало именно в обители наложниц султана, так как всех привезённых рабынь отдавали только туда. Однако, наивный энтузиазм воина слишком быстро сменился отчаянием и унынием, посколько среди решительно разных, но одинаково привлекательных девушек он так и не распознал знакомые черты Нуриман, которые был способен выявить абсолютно везде. Спустя множество похожих попыток краем глаза взглянуть за неприступную решётку, выискивая страждущим взором хотя бы намёк на пребывание там подруги, Ибрагим наконец вынужденно признал поражение и бросил эту опасную затею. Ему не хотелось стать кем-то обнаруженным, а потом выслушивать нотации от Сулеймана или Валиде о том, что в гареме ему делать нечего. Гораздо благоразумнее было бы залечь на дно и дождаться, когда минует ещё немного времени и наблюдение за девушками перестанет представлять угрозу для репутации Ибрагима.       На этот раз он очутился вблизи запретной территории совершенно случайно, когда спешил на встречу с Нигяр в саду, чтобы вместе с ней совершить утренний обход парка. В глубине души он надеялся, что свежий воздух и беседа с другом помогут ему отвлечься от тяжёлых мыслей и забыть о бессонной ночи хотя бы на несколько мгновений. Но рядом с единственным местом, где оживала призрачная тень его догорающей надежды, Ибрагим не мог не остановиться и не бросить тоскливый взгляд на решёчатые панели гарема, в свете занимающейся зари подёрнутые насыщенной позолотой. Что-то мощное и не поддающееся сопротивлению неотвратимо тянуло его к огромным деревянным дверям просторной девичьей комнаты, словно незримый магнит. И, как ни странно, воин покорно последовал за этим далёким зовом, так поразительно точно отвечающим его собственным потаённым желаниям, которые он не торопился осознавать в полной мере.       Аккуратно, стараясь не производить ни единого звука, Ибрагим подошёл ближе к стене, отделявшей его от гарема, и украдкой заглянул через узкую щель чуть приоткрытой двери внутрь. В поле зрения сразу попали выстланные в ровный ряд матрасы, где спали девушки, и знакомая юркая фигура Нигяр, будившая наложниц звучными хлопками и резкими командами. Растрёпанные после сна волосы рабынь почти полностью скрывали их заспанные лица, но Ибрагим всё равно однозначно понял, что среди них нет его лучшей подруги, стоило ему пройтись глазами по каждой из видимых ему девушек. У всех спутанные локоны были слишком тёмными и непослушными для прямолинейной укладки Нуриман, а стройные тела — чересчур худыми, не такими, как гибкий и податливый стан иранской наложницы. Из охваченной ложным возбуждением груди Ибрагима вырвался обречённый вздох, и он отвернулся, постаравшись переключить мысли на предстоящую прогулку с Нигяр, но в голове как назло застыл яркий образ опечаленной Нуриман. Встряхнувшись, воин в последний раз покосился на гарем раздосадованным взглядом и решительным шагом устремился прочь, как вдруг в спину его ударил приглушённый женский голос, до боли знакомый и желанный:       — Рахман!       Волна цепкого озноба без предупреждения вонзилась в затылок Ибрагима и прокатилась по вытянутой спине сокрушительным потоком адского холода, вынудив его обернуться так резко, что шею пронзила тягучая боль. Никто в Топкапы не знал его настоящего имени и никогда не смог бы узнать, так откуда оно известно обычной рабыне из гарема? Только, если это не...       «Нуриман!».       Щель между тяжёлыми дверями стала больше, и спустя миг в неё просунулась маленькая голова, приютившая на себе аккуратно уложенную причёску распущенных каштановых волос, что спускались по сжатым плечам подобно безжизненным змеям. В лицо обескураженному Ибрагиму уставились огоньки ослепительных янтарных глаз, из них так и сыпались острые искры неподдельного восторга, из-за чего весь лик девушки будто пылал неистовым пожаром. Плотно сомкнутые губы растянулись в счастливую улыбку, а впалая грудь под слоем тесной белой рубашки ходила ходуном, выдавая трепетное дыхание. Внешне подруга ни капли не изменилась, разве что малость исхудала да кое-где на осунувшихся щеках и открытой длинной шее виднелись поджившие шрамы от некогда свежих кровоточащих царапин, наверняка оставленных хлыстом или беспощадной рукой жестокого работорговца. В целом, она выглядела вполне ухоженной, особенно, в чистой одежде, подвязанной на талии голубым поясом, и с лоснящимися волосами, что отливали перламутровым блеском под прицелом тёплого взора восходящего солнца. И главное, это была она!       Видимо, почувствовав нерешительность и смятение Ибрагима, Нуриман отодвинула одну из огромных дверей и первой выскачила из гарема ему навстречу, пархая над полом, словно легкокрылый мотылёк. Так давно не видевший подругу воин в изумлении застыл на месте, залюбовавшись грубоватой грацией её движений и тем, с какой беспечностью она преодолела разделявшее их расстояние, как будто вовсе не боялась быть обнаруженной. Её всегда осторожная и бесшумная поступь превратилась в ещё более невесомую и едва различимую, и сама Нуриман, казалось, уменьшилась в росте из-за болезненно явной худобы, сделавшей заметными её гладкие рёбра и изогнутые ключицы. Когда же их разделяла всего пара ничтожных шагов, Ибрагим вдруг очнулся от опасного оцепенения и молниеносно схватил Нуриман за руку повыше локтя, потащив её за собой. Удивлённая девушка успела только возмущённо вздохнуть, но задавать вопросов не посмела и быстро расслабилась, позволив воину привести её в тёмный угол за гаремом, где их никто точно не сумел бы найти.       Ласковые объятия рассветного сумрака окутали притавшихся за стеной друзей, и теперь Ибрагим более внимательно оглядел наложницу с ног до головы, задержавшись оценивающим взглядом на каждом изгибе её подтянутого тела. Ему всё никак не удавалось поверить, что перед ним действительно Нуриман и он не обознался.       — Нур? — осторожно обратился к девушке воин, во все глаза уставившись на реальное воплощение его ночных кошмаров. Лучистый взор рабыни оставался непроницаемым, сдержанные действия и скованность в движениях выдавали либо её стальное терпение, либо умело скрытую тревогу. — Нуриман? Это правда ты?       Вместо ответа девушка вдруг сорвалась с места и набросилась ему на плечи, так что Ибрагим неудержимо покачнулся, окончательно растерявшись. Только теперь, когда миниатюрное тельце подруги прильнуло к его натренированному стану, он ощутил, как оно бесконтрольно трепещет, распуская вокруг себя импульсы мелкой дрожи. Мягкие женские руки смяли одежду бея на его спине, загнанное дыхание, пропитанное сладковатым ароматом хвойного мыла, снова и снова задевало его ухо, и спустя ещё секунду колебаний Ибрагим наконец обнял Нуриман в ответ. Все томные сомнения в то же мгновение отступили, а вместе с ними испарилось и сдавливающее сердце ледяное беспокойство, нашедшее отражение в его безумных и странных снах.       — Рахман, — выдохнула подруга в шею Ибрагиму, нехотя отстранившись и заглянув ему в глаза. — Я так рада тебя видеть! Кто же знал, что всё так обернётся, и мы снова встретимся!       — Зови меня Ибрагим, — поправил её воин и, поймав недоумённый взгляд девушки, терпеливо добавил: — Отныне это моё новое имя. Я сам назвал себя так, для безопасности.       — Ясно, — всё ещё непонимающе протянула Нуриман, и в её облитом золотинкой взгляде впервые заплескалось глубинное подозрение. Однако спорить она не стала, радостная улыбка вновь взыграла на её потрескавшихся губах. — Пусть так, я всё равно безумно счастлива! Как ты тут? Давно сюда попал? Что-нибудь уже сделал? Может, выяснил что-то?       Целая куча вопросов посыпалась на ещё не пришедшего в себя после восторженного происшествия Ибрагима, у него с трудом получалось вникать в их смысл, поэтому сперва, после того, как Нуриман умолкла, он ничего не говорил, а только продолжал смотреть на неё. Всё-таки что-то в его лучшей подруге определённо изменилось, но сохранилось то упрямое пламя решительности на поверхности её железных глаз, которое по-прежнему не под силу было сломить ни единому чувству, какое бы в них ни рождалось. Может, именно поэтому она смогла выжить там, где оказалась, и выдержать все испытания, выпавшие на её долю.       — Я здесь около месяца, — отозвался Ибрагим, неопределённо пожав плечами. — На самом деле, это долгая история, расскажу как-нибудь потом. Лучше поведай мне, что с тобой случилось! Я так переживал за тебя!       — Да ничего особенного, — отмахнулась Нуриман, с напускным равнодушием скользнув ладонью по бледным рубцам на шее. Ибрагим даже поморщился, представив, какую невыносимую боль испытала его подруга. — Я провела всё это время на невольничьем рынке, как мы и договаривались. Я никому не позволяла меня забирать, пока точно не убедилась, что слуга, который пришёл за мной, из дворца. Оказывается, это было то ещё испытание! Они появляются там слишком уж редко, поэтому я так задержалась. К счастью, некоторые рабыни знали слуг султана в лицо по их многократным посещениям, так что ошибиться я не могла.       — Невероятно, — искренне поразился Ибрагим, от нахлынувшего потрясения привалившись спиной к холодному камню стены. — Я уже потерял надежду найти тебя. Ты бы знала, сколько бессонных ночей я провёл, гадая о твоей судьбе!       Похоже, его раскаяния не произвели на Нуриман должного впечатления, потому что её взгляд вдруг ожесточился, вытесняя прочь нежность и дружеское тепло. Воин немного опешил от столь резкой перемены в настроении подруги, испугавшись, что ненароком вызвал у неё вспышку гнева.       — Всё уже в прошлом, — незнакомым Ибрагиму стальным голосом отрезала Нуриман, сузив свои заполненные подозрением и настороженностью глаза. Никогда прежде воину не доводилось видеть её такой сосредоточенной и опасной, она вела себя так, словно неподалёку притаилась неведомая угроза. — Раз уж мы снова вместе, пора подумать, что делать дальше. Не забывай, мы на вражеской территории, в самом сердце Османской империи. Это наш шанс покончить со всем!       — Насчёт этого, — робко вставил Ибрагим, заставив себя встретиться с чужим взглядом Нуриман. — Я предлагаю на время залечь на дно, пока мы не обживёмся здесь и не завоюем доверие окружающих. Так будет гораздо проще подобраться к Династии.       — Но... — собралась возразить Нуриман, но внезапно со стороны гарема раздался неясный гул множества женских голосов, перекрикиваемый зычным тембром Нигяр. Неприятный холодок мимолётно испуга изворотливой змеёй проскользнул вдоль позвоночника Ибрагима, однако подруга и так уже всё поняла и задержала на нём твёрдый взгляд. — Мне пора идти. Поговорим потом.       Дождавшись, когда Ибрагим ответит ей коротким кивком, Нуриман юркнула прочь из тенистого угла, вырвавшись на пятно дневного света. Во избежание ненужных подозрений воин остался на прежнем месте, проводив удаляющуюся девушку долгим взором до самого гарема, и лишь одинокий вздох облегчения сорвался с его онемевших губ, нарушив кокон искусственной тишины. Вот Нуриман присоединилась к толпе других наложниц и затерялась среди них, так что вскоре воин упустил её из виду, но до последнего не покидал своё укрытие. Только воспоминание об обещанной прогулке с Нигяр заставило его сбросить с себя оцепенение и выйти наконец на свет, однако даже тогда он не стал медлить и почти бегом устремился к заветной двери, торопясь покинуть место тайной встречи. Всю дорогу до дворцового парка Ибрагиму казалось, что кто-то пристально наблюдает за ним, взвешивая каждый его шаг, и от того волнение воина крепло с новым минувшим мгновение вплоть до тех пор, пока он не покинул наседающие стены дворца.       Последние рваные лоскуты ночного мрака постепенно растворялись в разряжённом слабым осенним теплом воздухе, прогоняемые приближающейся утренней зарёй. Отсветы тусклой тьмы неумолимо расползались прочь от вездесущих солнечных лап, бесследно тая где-то под окоченевшими деревьями и поднимаясь к быстро светлеющему небу призрачной дымкой. Несмотря на неотвратимое наступление осени, погода наладилась, и надоедливые дожди сменились долгожданной ясностью, вероятно, завершающей для лета в этом году. Набухшая на коротко подстриженной пожелтевшей траве крупная роса по-хозяйски расселась на её слабых стеблях, пригибая их к земле, и при каждом неожиданном дуновении игривого ветра выпуклые капли чуть дребезжали, словно кувшинки в подёрнутом рябью озере. Лишь раз бросив взгляд себе под ноги и обнаружив такую прелесть, Ибрагим испытал странное угрызение совести от того, что так немидосердно топтал это чудо природы. Теперь он ступал осторожнее и тише, стараясь по возможности обходить участки парка, поросшие поблёклой травой, и поэтому ничуть не удивился, когда при приближении к старому кипарису ещё издалека заметил под ним знакомый силуэт. Судя по всему, Нигяр уже давно поджидала Ибрагима на их привычном месте встречи, а он выбрал самый длинный путь из всех возможных только потому, что не хотел уничтожать россыпь жемчужной росы. Даже при том, что у неё с утра было много дел, калфа каким-то образом умудрилась попасть в сад раньше него.       — Привет, Ибрагим! — завидев друга, воскликнула Нигяр, взметнув руку вверх в знак приветствия. Чуть ускорив темп, воин нырнул под сплетение кривых ветвей толстого дерева, улыбнувшись подруге, и поравнялся с ней. — Ты вовремя. Я как раз хотела кое с кем тебя познакомить.       Не успел Ибрагим задать наводящий вопрос, как его взгляд упал туда, куда указала Нигяр, а точнее, на двух людей, стоявших неподалёку от кипариса около клумбы с ещё пестревшими своими лепестками бархатцами. Одна из них являлась молодой женщиной, достаточно зрелой и при этом необычайно юной, с густой гривой завитых в лёгкие кудри тёмно-русых волос. На её румяном остром лице застыла призрачная тень нежной улыбки, чёткие линии скул окрасились бледной краснотой, а большие серые глаза горели, как потухающие угольки под слоем густого пепла. На макушке красовался очаровательный жемчужный венок, по идеально ровной осанистой спине струилась шёлковая сиреневая вуаль, развевающая на ветру подобно парусу маленькой лодки. Такого же цвета тёплая накидка покрывала аккуратные плечи женщины, спасая их от осеннего холода, и с едва уловимым шелестом волочилась за своей хозяйкой, окатывая мелкую гальку фиолетовой волной. Рядом с женщиной развился мальчик лет шести, и по одному лишь взгляду на его искрящиеся озорством глаза и ослепительную улыбку, заметную даже с такого расстояния, Ибрагим понял, что малыш любит веселиться и играть. Очевидно, это были мать и сын, уж слишком сильно они походили друг на друга: одинаково тёмные волосы, широкие глаза и острая линия подбородка. Внезапно женщина, точно почувствовав на себе чужой наблюдательный взгляд, повернулась в сторону друзей и посмотрела прямо на Ибрагима, вынудив его внутренне смутиться. Но ещё больше его одолело стеснение, когда незнакомка подозвала своего сына по имени, которое Ибрагим не расслышал, и степенным шагом, держа мальчика за руку, подошла ближе, с невинным интересом разглядывая чужака.       — Нигяр калфа доложила мне, что во дворце объявился новый житель, — без обиняков заговорила женщина, словно намеренно превратив свой голос в приторный и излишне вежливый. Её мнимая улыбка стала шире, чуть скрасив столь необычное звучание по природе тихого тембра — Значит, это Вы?       — Мерхаба, — на всякий случай склонил голову Ибрагим, по одной лишь статной манере держаться и горделивому развороту плечей заподозрив в незнакомке госпожу. — Моё имя Ибрагим. Я был уверен, что знаком со всеми обитателями Топкапы, но вас я вижу впервые.       Молчаливо требуя поддержки, Ибрагим в ожидании обернулся на Нигяр, но калфа демонстративно держалась в стороне, ответив на испытующий взор друга сдержанным кивком. Очевидно, она не планировала вмешиваться, и воин с досадой отвернулся, постаравшись сбросить странную скованность с плечей, выдававшую его непрошенную панику.       — Я Махидевран, — представилась госпожа, учтиво кивнув ему, и кинула взгляд на мальчика, которому явно было не особо интересно просто стоять на одном месте. Его глаза скучающе блуждали по парку, и только из приличия он наконец удостоил Ибрагима своим рассеянным вниманием, давая понять, что нисколько не заинтересован в нём. — А это мой сын, шехзаде Мустафа. Он первый и единственный наследник Османского трона.       Услышав подобную речь, Ибрагим мгновенно позабыл о своей суетливости и теперь бесцеремонно изучал преемника Сулеймана жадным взором, и в голове у него проносились самые разные мысли о том, насколько кстати Нигяр решила познакомить его с самим шехзаде. Он и раньше получал информацию от Тахмаспа о наличии у султана наследников, но не подозревал, что на самом деле он всего один, да и к тому же ещё очень маленький. При взгляде на развязную походку Мустафы и неизменно озорной блеск в его наивных доверчивых глазах Ибрагим, как ни пытался, не мог заметить в нём даже намёк на будущую угрозу. Может, это означает, что мальчика допускается оставить в живых? В конце концов, он очень молод для того, чтобы представлять помеху для завоевания Османской империи, а пока он подрастёт и превратится в сильного воина, пройдёт много времени.       «О чём ты только думаешь? — набросился на Ибрагима грубый внутренний голос, извергающий потоки нестерпимой ярости. — Тахмасп поручил тебе убить всех, а значит, и его тоже! Нуриман точно не позволит тебе сохранить ему жизнь, так что оставь эти глупости».       «Справедливо, — согласился сам с собой Ибрагим, стараясь не допускать мысли о том, что его руки обогрятся кровью невинного ребёнка. — Это мой долг. У меня нет выбора...».       Но правда ли это?       Вдруг Мустафа вскинул на задумавшегося воина дерзкий взгляд, брошенный прямо и веско, и смело шагнул ему навстречу, нисколько не смутившись его растерянности. Оставшись на месте, Ибрагим чуть склонил голову к плечу, сохраняя невозмутимый вид, и присел на корточки перед шехзаде, после чего безмятежно улыбнулся ему.       — Приветствую, шехзаде Хазретлери, — ласково пробасил он. — Смотрю, Вы заскучали.       — Неправда! — возмутился Мустафа, но не попятился, хотя Ибрагим был настроен на то, что мальчик испугается чужака и предпочтёт остаться подле матери. — Я обнаружил нарушителя на своей территории и хочу его прогнать! Уходи, это владения моего папы!       — Придержите скакунов, шехзаде, — бархатно рассмеялся Ибрагим, обменявшись с сияющей от гордости Махидевран умилёнными улыбками. Госпожа явно прибывала в небольшом смятении, однако не предпринимала попыток отогнать сына от незнакомого воина, словно почувствовала их взаимное расположение друг к другу. — Не нужно меня прогонять. Хотите, я докажу, что могу быть Вам полезен?       Детское личико Мустафы осветила вспышка доверчивого любопытства, и он подался к воину, с неподдельным нетерпением заглянув ему в глаза.       — Как ты это сделаешь?       — Я могу показать Вам парочку боевых приёмов, — Ибрагим встал и бережно взял мальчика за руку, перед этим заручившись одобрительным кивком со стороны его матери. Настороженность из глаз Махидевран пропала без следа, и бей выразительно подмигнул ей, увлекая шехзаде за собой. — Только давайте поторопимся, пока Ваша матушка не передумала.       Сам не свой во власти охватившего его восторга, Мустафа обернулся на госпожу, с мольбой вглядываясь ей в лицо, и вырвал руку из пальцев Ибрагима, бросившись к матери. Податливо разжав хватку, воин с щемящей нежностью проследил за тем, как маленький наследник вцепливается в платье Махидевран, порывисто прижимаясь к ней.       — Мама, мама, можно мне пойти? — безостановочно запросил Мустафа, приплясывая на месте от переполнявших его ожиданий. — Пожалуйста, ну мама!       — Хорошо, сынок, ступай, — великодушно разрешила Махидевран, хотя Ибрагим видел, что она приняла решение уже давно. Её плавная изящная рука мягко коснулась волос на макушке сына, погладив их. — Но не долго. Тебя ждут уроки.       Радостно вскрикнув, Мустафа оторвался от материнского подола и подбежал к Ибрагиму, схватив его за руку своими маленькими ладонями и потянув прочь. Не сумев сдержать ласковый смех, воин безропотно последовал за наследником, углубляясь в дворцовый парк, и краем глаза успел заметить, что Махидевран приблизилась к Нигяр, завязав с ней какой-то разговор. Потом позади него раздался хруст гальки, подсказавший, что обе женщины идут следом, продолжая негромко беседовать между собой, но Ибрагим не прислушивался к их обсуждению. Все его мысли были заняты лишь Мустафой и необузданным желанием понравиться ему, поскольку расположение шехзаде точно не помешает ему, если он хочет добиться полного и безоговорочного доверия со стороны Сулеймана. Лучший способ найти подход к отцу — это сблизиться с его сыном, и Ибрагим внутренне восторжествовал, когда представил неземную и искреннюю любовь маленького наследника, которую тот станет дарить ему в случае их дружбы. Невольно заразившись безудержной радостью Мустафы, воин позволил себе забыть о своей миссии и просто насладиться временем рядом с беззаботным ребёнком, чей поразительной беспечности ему порой так не хватало.       Переступив порог господских покоев, Ибрагим ощутил уже привычные импульсы трепетного расслабления, что извечно сопровождали его пребывание в апартаментах султана, когда он наведывался к нему каждый вечер. Умиротворяющее потрескивание догорающих свечей приятно ублажало усталый слух, озорные отсветы танцующего в позолоченных канделябрах пламени отбрасывали причудливые тени на арнаменты на пёстрых стенах, погружая их в объятия слепого мрака. В ночное время здесь всегда царило завидное спокойствие, и порой возбуждённая смутными тревогами душа Ибрагима находила желанное смирение именно здесь, в просторных покоях, обвеянных тусклым сиянием живого огня. Сюда воину чаще всего хотелось сбежать от повседневной суеты, от тяжкого груза неразрешённых проблем, что неподъёмным камнем ложился ему на плечи, и только неизменно мудрые советы Сулеймана помогали ему справиться с навалившимися на него вопросами. Обычно Ибрагим ощущал беспечную радость при мысли о скорой встрече со своим другом, но на этот раз противные уколы бесконтрольного волнения мешали ему сосредоточиться на позитивных эмоциях. Почему-то Сулейман позвал его к себе намного раньше негласно установленного между ними времени, и теперь, замерев у самых дверей покоев повелителя, воин терялся в догадках, что такого срочного могло произойти. Может, его тайна раскрыта, и ему вынесен смертный приговор? Кто-то видел их с Нуриман возле гарема и доложил об этом? Сулейман прочитал письмо от Тахмаспа и обо всём узнал?       Прежде, чем пугающие мысли, одна другой хуже, захлестнули Ибрагима полностью и безвозвратно утянули его в бездонный омут отчаяния, Сулейман оторвался от своего занятия и поднял голову, посмотрев на него непроницаемым взглядом. В его руках бережно покоился неогранённый камень светлого рубина, который султан аккуратно, почти бесшумно, опустил на резной стол, а затем медленно встал, не потревожив мягкий воздух ни единым звуком. Опомнившись, Ибрагим согнулся в прилежном поклоне и охотно приковал блуждающий взор к неподвижному рубину, лишь бы побольше не встречаться с проницательными глазами Сулеймана и не знать о своей участи раньше дозволенного.       — Повелитель, — ровным голос произнёс Ибрагим и всё-таки выпрямился, но голову не поднял. Украдкой он проследил за плавным движением султана, с которым тот приблизился к нему. — Вы пожелали видеть меня?       — Брось, что это с тобой? — неожиданно бодрым тоном поддразнил его Сулейман, и воин от изумления даже вскинул глаза на друга, оторвав взгляд от персидского ковра под ногами. В добродушном взоре повелителя плясали искорки лукавства. — Выглядишь так, будто тебя сейчас на казнь поведут.       — Прости, — смущённо пробормотал Ибрагим, но тем не менее ощутимо расслабился, расправляя сжатую напряжением грудь. Беспокойное сердце лишь раз пропустило удар, но теперь забилось вровень. — Я просто удивлён. Ты никогда не звал меня к себе так рано и... Официально.       В недрах могучей груди Сулеймана заклокотал тихий смех, и он подошёл ближе к Ибрагиму, опустив пропитанную теплом ладонь ему на плечо. Воин смерил повелителя выжидающим взглядом, едва сдерживаясь, чтобы не поторопить его с ответом, и всё же покорно последовал за ним на террасу. Свежий воздух с размаху врезался в лицо Ибрагиму порывом ледяного ветра, взъерошив волосы и пробравшись под свободный ворот кафтана ласковой прохладой, из-за чего тело вмиг окоченело, а движения стали скованными и затруднёнными. Алые отблески заката только-только тронули подёрнутое ранними сумерками небо, край румяного солнца постепенно утопал за горизонтом, испещрённых чёрными ветвями садовых деревьев, чётко выделяющихся на фоне серого перламутра.       — Ты стал мне близким другом, Ибрагим, — воркующе заговорил Сулейман, и его многогранный тембр мягко влился в сгустившуюся над дворцом предсонную тишину. — Я ценю, что ты стремишься всегда и везде быть рядом со мной, и не могу не вознаградить тебя за твою помощь. Мне требуется человек, которому я могу без колебаний доверить свою жизнь, и таким человеком способен стать только ты.       — Что ты имеешь в виду? — непонимающе изогнул брови Ибрагим, тщетно пытаясь осознать, куда клонит Сулейман.       Повернувшись к нему, султан наградил воина откровенно благодарным взглядом, в его глазах сверкала такая непоколебимая уверенность, что казалось, будто он наконец принял важное решение, о котором долго и упорно размышлял. Ибрагим не сумел подавить лёгкую дрожь, почувствовав на своих плечах крепкие руки повелителя, и с некоторым трудом выдержал его проникновенный взор.       — Ибрагим, — торжественно, но при этом по-прежнему негромко и бережно провозгласил Сулейман. — Я назначаю тебя Хранителем моих покоев и дворца, дабы ты всегда находился подле меня и оберегал мою жизнь. Это меньшее, чем я могу отблагодарить тебя за то, что ты сделал для меня.       Не вполне осознавая произошедшее, Ибрагим с мгновение исступленно глядел на друга сквозь призму запоздалого замешательства, но потом словно очнулся. Его затопило неимоверное торжество, и воин порывисто припал к ногам государя, сжав в чуть дрожащих от возбуждения пальцах подол богато расшитого кафтана и прильнув к нему губами. Лёгкое касание до подбородка побудило Ибрагима отстраниться и поднять голову, чтобы встретиться с тёплым, потаённо нежным взглядом Сулеймана.       — Ты достоин этого, мой друг, — мягко проворковал он и придержал обескураженного воина за плечи, помогая встать.       — Спасибо, — искренне выдохнул Ибрагим, не находя слов от охватившего его потрясения. — Клянусь, я сделаю всё, чтобы оправдать твоё доверие, повелитель. Ты никогда не пожалеешь об этом решении.