Разлучённые

      Лазурного оттенка прозрачное небо прочертили рваные полосы от некогда пышных перистых облаков, окутывая чистую голубизну белым туманом, словно полотном, сотканным из обрывков снежного вихря. Спрятанное за спинами распадающихся на части кусков фигуристых туч солнце с неистовой силой прорывалось сквозь неприступную стену природного дыма, от чего казалось, будто маленькие облачка подсвечены изнутри. По краям их тающих в потеплевшем воздухе изменчивых тел распустились приглушённые яркостью горизонта прямые лучи, что отчаянно тянулись к самой земле, только бы успеть коснуться её до того, как нагрянет очередная армия несущих дожди туч. Сырая земля постепенно подсыхала, когда удачливым лапам сострадательного солнца удавалось приласкать её скромным теплом, поникшие от бесконечной зябкости растения робко выпрямили гибкие станы навстречу спасительному потоку жизни, торопясь впитать в себя как можно больше небесной энергии. Даже неподвижные ветви обнажённых деревьев с едва уловимым скрипом простирали кривые пальцы к далёкому небосводу, точно отчаянно призывали румяное светило задержаться подольше на неприютной вершине.       Дворцовый парк словно преобразился, как если бы засыпающая флора внезапно почуяла возвращение тёплых деньков и теперь твёрдо вознамерилась пополнить запасы своих жизненных сил. Выйдя из дворца под тусклое мерцание редких солнечных лучей, Ибрагим с трудом узнал в увядшем саде прежде сломленные и мёртвые цветы, чьи разноцветные лепестки давно уже утопали в почве, прибитые многочисленными ливнями. В этот день осенние холода вновь ненадолго отступили, позволив измождённой природе насладиться толикой блаженства и расцвести, но Ибрагим понимал, что подобное милосердие не продлится долго, хотя он очень бы этого хотел. Первый месяц осени приближался к концу, и наполненные солнечным светом и возвышенной тёплой нежностью дни становились большой редкостью, так что приходилось настраиваться на неотвратимое наступление беспощадной зимы.       Неторопливо направляясь к своему любимому месту, ветхому кипарису, что возвышался в дальней части парка подобно суровому стражу, Ибрагим мысленно настраивал себя на предстоящее состязание с Нигяр за звание лучшего стрелка в Топкапы. Их соревнование должно было состояться уже давно, но погода как нарочно испортилась аккурат в преддверии парной стрельбы, так что её пришлось отложить на неопределённый срок, пока не прекратятся бесконечные дожди. Глядя на резвящиеся по жёлтой траве блики от бледных лучей уставшего солнца, воин от чего-то испытывал необычайную радость, словно миновала жуткая пора сокрушительных морозов, и на смену им явилась воскрешающая весна. Теперь его переполняла непоколебимая уверенность в собственной лёгкой победе, а ненавязчивые прикосновения осеннего тепла, щекотливо ласкающие открытую кожу шеи и лица, вселяли неукротимую решительность. С трудом поддающийся объяснению трепетный восторг прочно поселился в груди Ибрагима и теперь бился вровень с возбуждённым сердцем, заставляя его ощущать готовность справиться с чем угодно.       Что-то тёмное и блеклое, но при этом ярко выделяющееся при свете дня, промелькнуло в нескольких шагах от воина, так что на миг ему показалось, будто рядом с ним скользнула юркая струя отливающей сапфиром воды. Мгновенно обернувшись на источник неизвестного движения, Ибрагим сразу наткнулся взглядом на появившуюся около клумбы с отцветшими розами высокую статную фигуру, и от осознания неотвратимой истины его одолели одновременно и мнимая надежда, и обжигающая ярость. Успевшее немного кануть в забвение непреодолимое чувство горькой обиды без предупреждения навалилось ему на плечи противной тяжестью, сковав их ледяным оцепенением, точно стальными цепями. Больше он не мог испытывать иных эмоций, находясь возле Валиде Султан и даже просто смотря на неё, поэтому поспешил немедленно отвернуться, однако какая-то настойчивая сила не позволила ему шевельнуться. По какой-то неясной причине, наличие которой ужасно раздражало Ибрагима, он не сумел оторвать обуянных непрошенным изумлением глаз от как никогда величественной, утончённой Матери-Львицы.       Проказливые лучи выбрались из-за густых облаков, осветив перламутровым сиянием длинное платье госпожи из плотного атласа цвета индиго, что свободно струилось вдоль её стройного тела, идеально ложась на его угловатые изгибы. Средней длины рукава до локтей оканчивались плавными крыльями из полупрозрачного фатина, которые податливо извивались позади Валиде под порывами трепетного ветра, создавая впечатление грациозной лёгкости, с какой птица рассекает небо в стремительном полёте. Высокий ворот и умеренное декольте прятали от посторонних глаз впалую грудь и длинную лебединую шею, ничуть не растерявшую своего изящества несмотря на солидный возраст её хозяйки. Украшенная ослепительными бриллиантами маленькая диадема гордо покоилась на чуть вздёрнутой в властной манере голове госпожи, заманчиво поблёскивая крупным нефритом в самом центре. Прямо брошенный взгляд смотрел куда-то в никому неведомую даль и в то же время в пустынное пространство, на поверхности тёмно-карих глаз поигрывала немыми струнами равнодушия глубокая задумчивость.       Сглотнув подступивший к горлу ком тревоги, Ибрагим вынудил себя сделать осторожный шаг, затем другой, третий, и вот уже расстояние между ним и неподвижной Валиде неумолимо сократилось. Постыдное замешательство с головой окатило воина потоком ледяной воды, и в одно мгновение он опомнился, сообразив, что явно делает что-то не то и надо бы поскорее вернуться под тень кипариса, пока госпожа его не заметила. Ещё свежа была в памяти та судьбоносная ночь, положившая начало их негласной вражде, те оскорбительные слова, сказанные с презрением и странной непримиримой ненавистью, которые невозможно изгнать из памяти обычным великодушным прощением. Нанесённое Ибрагиму унижение настойчиво требовало мести, и теперь, стоя в двух шагах от люто обозлённой на него Валиде, он почему-то даже не подумал воспользоваться шансом отыграться за пострадавшую гордость. Вместо этого ему в голову пришла иная мысль, положившая конец всем его щекотливым сомнениям.       «Сейчас или никогда!».       — Мерхаба, госпожа, — безупречно сымитированным будничным тоном произнёс Ибрагим, внутренне поразившись собственному самообладанию. Валиде не пошевелилась, но воин был готов поклясться, что заметил, как у неё вздрогнули плечи. — Решили прогуляться?       Словно прилагая неимоверные усилия, Валиде медленно развернулась, недобро сверкнув освещёнными дневным солнцем глазами прямо в лицо невозмутимому Ибрагиму. Воин едва сдержался, чтобы не отступить, однако не посмел опуститься до столь явного проявления услужливого страха перед этой надменной особой.       — Снова ты? — без обиняков резанула госпожа, и её утробный хрипловатый голос полоснул нетронутый воздух подобно острозаточенному лезвию смертоносной сабли. — Что тебе понадобилось от меня на этот раз?       — Я думаю, мы не так поняли друг друга, госпожа, — нисколько не смутившись, вежливо пророкотал Ибрагим, в знак уважения чуть склонив голову перед горделивой женщиной. — Наши отношения немного не сложились, но это поправимо. Давайте начнём сначала и представим, что ничего не было. Что скажите?       — Представить, что ничего не было? — с холодной насмешкой усмехнулась Валиде. — И так просто забыть нанесённое мне оскорбление? Твоя дерзость непростительна, так что даже не надейся, что я буду играть в твои нелепые игры!       Накопившееся внутри негодование потаённо тлело, как погасший уголёк в самом пекле жадного пламени, и после последней капли, выплеснувшейся из переполненной чаши терпения, оно наконец воспылало жарче любой огненной бури. Больше Ибрагим не собирался сдерживаться, и его не остановливал даже тот факт, что перед ним госпожа, мать повелителя всего мира.       — Я честно пытался угодить Вам и заслужить Ваше доверие, — мелко дрожа от раздражения и досады, выдавил воин, едва удерживаясь, чтобы не повысить голос. Поразительное спокойствие, наполняющее бездонные глаза Валиде, только сильнее злило его, но госпожу, судя по всему, это лишь забавляло. — Я не сделал Вам ничего плохого. Все во дворце уже доверяют мне и признали меня своим, кроме Вас! Скажите, в чём моя вина?       — Во дворце моего сына не место всяким чужакам и проходимцам вроде тебя! — веско заявила Валиде, и Ибрагим даже поперхнулся от такой наглости. — Ты заявляешься сюда как ни в чём не бывало, прибираешь к рукам дворцовую прислугу, заигрываешь с моей дочерью и после этого ждёшь, что я буду верить тебе?! Может, Сулейман и приблизил тебя к себе, но я не настолько слепа!       — О чём Вы говорите? — в сердцах воскликнул Ибрагим, от безысходности всплеснув руками. Неоправданные претензии госпожи просто выводили его из равновесия своей абсурдностью, но, хуже того, почти все они звучали так, будто Валиде успела заподозрить в нём шпиона. Неужели она что-то знает? — Сулейман спас меня и привёл сюда, он сам захотел, чтобы я остался! Я беззаветно предан и ему, и всем остальным членам Династии, Вам в том числе.       — Пока я не получу опровержение своим подозрениям, ничего не измениться, — упрямо отрезала госпожа и отвернулась, спрятав от воина горящий свирепым огнём ярости взгляд. — Кажется, я велела тебе не приближаться ко мне. Сперва научись выполнять приказы, а потом уже беспокойся о доверии!       Рот Ибрагима распахнулся, намереваясь возразить или вставить хоть слово в свою защиту, но Валиде не пожелала выслушать даже часть из его горячего послания правды. Ловко развернувшись к нему спиной на каблуках, она степенным шагом пошла прочь, вороша серую галечную тропинку гордо поставленной поступью, и обескураженному воину осталось только потерянно глядеть ей вслед. Мысли в его голове путались, словно он провёл несколько бессонных ночей подряд, а фигура удаляющейся Валиде расплывалась перед глазами, сливаясь с подмёрзшими стволами высаженных в ряд деревьев. Как ему переубедить такую стойкую и верную своим принципам женщину в своей преданности? Как заручиться её поддержкой и вниманием, если она наотрез отказывается идти на контакт? До сих пор Ибрагим считал, что по степени упрямства ему нет равных в целом мире, но, похоже, теперь он обрёл достойного соперника, который прямо сейчас утёр ему нос.       Очнулся он от чьего-то мягкого, но настойчивого прикосновения к плечу и сразу узнал в тёплой, бережной ладони руку неизменно аккуратной Нигяр. Обернувшись, воин в самом деле встретился с её беспечным взглядом, в котором плескался боевой задор вперемешку с неукротимым азартом, и не смог сдержать ответной приветливой улыбки, едва скользнув глазами по её сияющему в предвкушении состязания лицу. В пальцах калфа сжимала изогнутый резной лук и несколько стрел, и Ибрагим украдкой покосился ей за спину, тут же увидев место их будущего соревнования. Аллея парка расступалась чуть дальше по дороге и выходила на небольшую поляну, на которой в один ряд выстроились две мишени, а рядом с одной из них лежал другой лук, как решил Ибрагим, принадлежавший ему.       — Привет, — звонкий голос Нигяр, пропитанный неприкрытой уверенностью, вывел воина из задумчивости, когда он уже дерзнул представить, как с каждого выстрела попадает точно в цель, одерживая победу. — Готов к нашему состязанию?       — Я с рождения готов, — с толикой самодовольства отозвался Ибрагим и вслед за калфой устремился на поляну. — Обычно я с лёгкостью побеждаю в таких поединках, но сегодня могу тебе подыграть.       — И не мечтай, — в тон ему фыркнула Нигяр, поравнявшись со своей мишенью в нескольких метрах от неё. В мгновение её тонкие маленькие пальцы, сжимающие настоящий лук, перестали казаться Ибрагиму такими хрупкими. — Я спуску тебе не дам, так что соревнуйся в полную силу.       Бесшумно усмехнувшись, Ибрагим подобрал предназначенный ему лук и внимательно осмотрел его оценивающим взглядом, попробовав пальцем натянутую тетиву и пройдясь им по изгибу тонкого дерева. Оружие было сделано на совесть и на первую пробу выглядело довольно-таки крепким, так что воин без тени сомнения вооружился первой стрелой, приставив её к луку и приняв с юности знакомую охотничью стойку. С давно забытым наслаждением он ощутил, как позвонок за позвонком вытягивается его осанистая спина, как собираются лопатки и расправляются сильные плечи, а рёбра прячутся внутрь, делая натренированное тело стройным и плоским. В последний раз Ибрагим держал в руках лук и стрелы во времена знакомства с Сулейманом, когда безуспешно пытался словить хитрую лань, и теперь знакомое чувство обжигающего опьянения охватило его, создав обманчивое впечатление всемогущества.       — Первый выстрел твой, — великодушно уступил Ибрагим, снимая заученную стойку и расслабляя затёкшие от напряжения мышцы.       Тихо хмыкнув, Нигяр вцепилась пальцами в лук и вытянула его на всю длину руки, одним точным движением поместив стрелу аккурат в нужное место и натянув крепкую леску. Не сумев подавить вздох удивления, Ибрагим с потаённым восхищением прошёлся глазами по её безупречной позе, именно такой, какой его обучали в Иране, специально задержался на собранных рёбрах и подтянутом животе, приметил крепость обеих рук, которые ничуть не дрожали, скованные предельным напряжением. С замиранием сердца воин вонзил в неподвижную Нигяр жадный взгляд, боясь пропустить малейший импульс её оцепеневшего стана, и даже невольно отпрянул, когда тетива с характерным щелчком соскачила, отправляя стрелу в стремительный полёт. Острый наконечник с размаху впился в мишень, пройдя сквозь плотную ткань прямо посередине, и Ибрагим ошеломлённо вытаращил глаза, проследив за этим профессиональным выстрелом.       — Это потрясающе! — искренне восхитился воин, одобрительно улыбнувшись просиявшей от его похвалы Нигяр. — Признаюсь, я недооценил тебя. Ты превосходный стрелок!       Зардевшаяся от непонятного смущения калфа признательно кивнула ему, робко постучав пальцем по луку, но от Ибрагима не укрылось, что она безумно счастлива слышать подобные слова от него. Понимающе усмехнувшись, воин приготовился выполнить собственный выстрел, однако уверенности в нём чуть поубавилось после безупречного выступления его подруги.       Состязание включало в себя пять выстрелов от каждого, и все они должны были попасть в середину мишени. Поединок завершился быстрее, чем ожидал Ибрагим, настолько стремительными и поражающими становились удары с обеих сторон по мере того, как участники входили в свои роли. К немалой досаде Ибрагима, Нигяр заслужила титул победителя по всем правам, не пропустив ни одного выстрела, а вот он позволил себе расслабиться и поплатился за это обидным промахом. И всё же неподдельный восторг подруги, которая, не стесняясь, праздновала свою победу, передался и Ибрагиму, так что он от души поздравил Нигяр с её блестящим выступлением, заручившись от неё обещанием научить его парочке малоизвестных трюков для лучшей стрельбы.       — Похоже, я задела твою гордость, — подколола друга Нигяр, пока они вытаскивали стрелы из мишеней и приводили в порядок парк.       — Всё в порядке, — беспечно отмахнулся Ибрагим и тепло улыбнулся калфе, давая понять, что даже не обижен. Это была правда, всё, что он чувствовал, так это искреннюю радость за успех своей подруги. — Твои навыки заслуживают восхищения. Но я не упущу шанса взять реванш.       В ответ на эту безобидную угрозу Нигяр заливисто рассмеялась, прикрыв свои мерцающие счастьем глаза, в лучах полуденного солнца казавшиеся ярче свежевыкованной меди. Не удержавшись, Ибрагим поддержал веселье подруги и впервые за минувшие несколько часов, что они провели вместе в саду, подумал о том, как сильно скучал по их ежедневным вылазкам в парк, которые заметно поредели с тех пор, как он занял пост Хранителя покоев. Даже столь высокая честь, оказанная Сулейманом, не могла сравниться с этими возвышенными чувствами, просыпавшимися каждый раз, когда Нигяр находилась рядом. Хотелось забыть обо всём на свете и просто наслаждаться бесценным временем без всяких забот и обязанностей в компании лучшей подруги.       Лиловые отблески ранних сумерек уже прочертили потемневшее небо, выпуская на свободу юркие хитрые тени, что подобно неуловимым призракам сновали по потаённым уголкам погружённого в безмятежную тишину дворца. Неумолимо приближалась безлунная ночь, её чары распространялись повсюду, куда дотягивались, и окутывали внешнее пространство желанным покоем, утягивающим на беспросветное дно тягучего забытья. Абсолютно каждый так или иначе подчинялся этому пленительному умиротворению, даже те, кто по наивности пытались бороться, но всеобщая слабость не коснулась лишь одного обитателя Топкапы.       Долгий, трудный день приблизился к концу, и Ибрагим по привычке коротал время до отхода ко сну в своих покоях, решив сегодняшним вечером не беспокоить Сулеймана своим присутствием. Повелитель, впрочем не высказал ничего против, поскольку неотложные дела государства, внезапно навалившиеся на него в связи с переполохом в санджаке Египта, не давали ему практически ни минуты, свободной от бесконечной работы. Сидя за столом в апартаментах Хранителя, Ибрагим старался не раскручивать томные мысли о неуместном одиночестве, не обращать внимания на непреодолимое желание встретиться с кем-нибудь и поговорить. Неприятный холод угнетающей тоски растекался по всей его груди, сковывая сердце ледяными цепями непрошенной тревоги, а навострённый слух то и дело ловил любой случайный шум за дверью, который мог бы стать предупреждением о приходе гостя. Всё-таки целый день, проведённый бок о бок с Нигяр, привил ему нужду в нахождении подле него живой души, способной утолить зверский аппетит сводящего с ума гнёта странных тревог и подозрений. Чтобы хоть как-то отвлечь себя от неутешительных раздумий, Ибрагим нарочно возродил в памяти события минувшего дня: соревнование по стрельбе с Нигяр и последовавшее за ним обучение шехзаде Мустафы обращению с луком. Маленький наследник потерял дар речи от счастья, когда услышал, что Ибрагим займётся его охотничьей подготовкой, и они прекрасно провели время, наполненное безграничным весельем и несмолкаемым детским смехом.       Мелодичный стук в дверь мгновенно отрезвил увлёкшегося воспоминаниями воина, так что он аж подскачил на месте от неожиданности, словно и не желал с нетерпением постороннего вторжения несколько секунд назад. Мысленно отругав себя за подобное неподабающее его статусу поведение, он выпрямился на стуле, прильнув позвоночником к деревянной спинке, и упёрся ногами в пол на случай, если войдёт тот, кто потребует от него поклона.       — Входи, — отрывисто разрешил Ибрагим и вперил в заскрипевшую под чужим давлением дверь напряжённый взгляд, сам не понимая, почему чувствует такое возбуждение.       В дверном проёме появилась аккуратная голова Нуриман, в объятиях гуляющих в коридоре теней выглядевшая особенно маленькой и словно высеченной из мягкой глины. Вот уж кого точно воин не приготовился принять в своих покоях, так это давнюю подругу, но она уже переступила порог небольшой комнаты и с холодным интересом осматривалась, нарочито неторопливо входя внутрь. Подавив досадный вздох, Ибрагим расслабился и с вежливым спокойствием уставился на равнодушную к его взгляду наложницу, от чего-то внутренне надеясь, что она пришла только для того, чтобы спросить, как у него дела. С какого-то времени воин начал подсознательно избегать всяких пересечений с Нуриман, особо не задумываясь над причиной этого решения, потому что подозревал, что она окажется слишком тяжёлой и правдивой для него. Наконец сосредоточенно прищуренные глаза девушки, скользнувшие абсолютно по каждой вещи в покоях, остановились на Ибрагиме, и тот с ответным хладнокровием выдержал её соколиный взор, хотя по спине под кафтаном побежали неуместные мурашки.       — Здравствуй, Нуриман, — первым нарушил напряжённое молчание Ибрагим, когда необычайно громкий треск горевших около стола свечей стало слишком невыносимо слушать. — Что привело тебя сюда? Ты же знаешь, тебе лучше не покидать гарем без веской на то причины.       — Моя причина достаточно веская, Ибрагим, — надменно вздёрнув голову, дерзко ответила Нуриман, поставив резкое ударение на его имя. — Дело в том, что пока ты здесь прохлаждался, а я коротала дни узницей на невольничьем рынке, мы потеряли кучу драгоценного времени.       — Я не прохлаждался! — мгновенно взвился Ибрагим, от охватившего его негодования надавив ладонями на стол. Как у Нуриман язык поворачивается говорить такое? Да если бы не он, они бы никогда не добились беспрекословного доверия обитателей Топкапы и самого султана Османской империи! — Если ты не заметила, я занимаю пост Хранителя покоев. Я ближайший слуга султана!       Точно не услышав горячее возражение Ибрагима, Нуриман сохранила поразительную невозмутимость, начиная порядком раздражать воина столь несвойственной для неё дерзостью. С не выражающим ничего взглядом, при этом полным странного удовлетворения, девушка приблизилась к столу воина и статно выпрямилась перед ним, спрятав руки за спиной. Её поджарый стан вытянулся в струнку, подпоясанный голубым кушаком, и на мгновение она напомнила Ибрагиму госпожу своими сдержанными движениями и манерой держаться.       — Я заметила, — бесстрастно бросила Нуриман, выразительно сверкнув тронутыми пламенными всполохами свечей глазами. — А ещё я заметила, что ты сблизился с шехзаде Мустафой и Хатидже Султан. Вот почему я придумала блестящий план.       — Что за план? — непонимающе осведомился Ибрагим, нахмурившись. Что-то зловещее в самоуверенной интонации Нуриман ему не понравилось.       — Я завладею вниманием султана Сулеймана, став его любимой наложницей, — нисколько не смутившись, констатировала Нуриман и для большей убедительности сложила руки на груди. — А ты разберёшься с шехзаде и сестрой султана. Когда я стану ближе всех к правителю империи, мне не составит труда убить его. Мы покончим с Династией одним точным ударом! Ну, что скажешь?       С минуту Ибрагим потрясённо молчал, меряя стоявшую перед ним Нуриман смешанным взглядом и не зная, как лучше отреагировать на её заявление: притвориться, что восхищён изобритательностью подруги, или сказать ей правду. Ненавидя себя за малодушие, он нашёл в себе смелость слукавить и глубоко кивнул, выражая согласие с жестокой идеей Нуриман, которая позволит персидским шпионам завершить миссию. Перед внутренним взором всплыл миловидный облик любимой Хатидже, беззаботная улыбка шехзаде Мустафы, честный и преданный взгляд неунывающей Нигяр, его лучшей подруги. А потом Ибрагим отыскал на затворках сознания таявший по краям образ Сулеймана, чей воображаемый взгляд лучился таким бессомненным доверием, что он едва не закричал в голос от душившего его отчаяния. Почему судьба ставит его перед столь сложным выбором? И как, во имя Аллаха, Ибрагим сможет посвятить свою верность кому-то одному, не причинив при этом боли другому?