Разлучённые

      Непримиримое пламя в глазах Нуриман обжигало адским жаром, когда она вонзилась немигающими глазами в хлипкую, едва державшуюся на старых петлях дубовую дверь, словно за ней приталось нечто опасное и дикое, способное в любой момент ворваться внутрь и атаковать. Трепетное дыхание испуганно замерло в груди обескураженного Ибрагима, лишая его возможности насытиться колким морозным воздухом, и какое-то бесконечно долгое время он слышал только собственную обезумевшую дробь возбуждённого сердца, объятого то ли животным страхом, то ли неистовым рвением к предстоящей битве. Множество бесконтрольных, не поддающихся осмыслению чувств теснились внутри его попавшего в крайнее смятение существа, отбирая последние остатки железного терпения и стальной воли, побуждая поддаться безрассудному порыву и при первой же возможности сделать что угодно — бессовестно солгать, в отчаянии взмолить о пощаде и прощении, начать оправдываться, — лишь бы спастись. Даже примерно воин не мог представить, что ожидало его за этой дверью, под широким порогом которой залегла тёмная, отливающая густой синевой тень, но отчего-то всё труднее ему удавалось не впадать в состояние цепенящей обречённости при мысли о том, что считанные мгновения, может быть, отделяют его от самой смерти и совсем скоро ему придётся держать ответ за свою незаконную вылазку. Что Ибрагим будет говорить, если сейчас в дом войдёт никто иной, как сам Сулейман? Какие слова помогут ему убедить друга в невинности и безопасности всего происходящего, как он станет оправдываться перед ним? Ошеломлённый взгляд его переметнулся на воинственную Нуриман, что так и застыла в вызывающей позе готового к трудному бою бойца, выжидающе испепеляя решительным взором шаткую дверь, и его зажатое тисками слепой паники сердце пронзила яростная боль, стоило ему осознать, что вместо того, чтобы спасти подругу и помочь ей целой и невредимой покинуть Стамбул, он обрёк её на верную смерть, и теперь её жизнь снова под угрозой. Почему он позволил себе такую неосторожность? Почему не убедился окончательно в том, что его никто не преследует, прежде чем встречаться с Нуриман? Зверское отчаяние душило Ибрагима, оплетая его тело тугими путами внутреннего холода, отчего кровь в натянутых жилах стыла, словно превращаясь в неподвижный лёд, и жгучая досада на самого себя мешала сосредоточиться, постоянно напоминая ему о допущенной оплошности. Немеющие пальцы, судорожно сжимающие эфес непривычно тяжёлой сабли, вдруг потеряли чувствительность, на одно страшное невесомое мгновение воину показалось, будто он ступил куда-то за пределы границ собственного сознания и теперь взирает на происходящее со стороны, ни к чему не причастный, настолько чужими и отчуждёнными представились ему испытываемые им чувства.       Томительные ожидания почудились ему длиннее самой вечности, терпеть ненавистные терзания собственными беспорядочными мыслями становилось всё труднее с каждой секундой, так что довольно быстро Ибрагим из состояния напуганной жертвы перешёл в позицию нападающего, которому надоело находиться во власти обескураживающей неизвестности. Постепенно, но всё же не окончательно, неуместный страх разоблачения уступал место хладнокровной расчётливости, очищая окутанное предательскими предчувствиями сознание и возвращая ему прежнюю зрелость, однако какая-то часть оправившегося от непрошенного потрясения воина по-прежнему растерянно металась внутри него, всячески удерживая от каких-либо поспешных действий. В силу воспитания в нём воинской дисциплины Ибрагим привык полагаться на свою интуицию, поэтому рискнул довериться ей и на этот раз и всё-таки заставил себя успокоить бешеную пляску опьянённого непонятным азартом сердца, сняв при этом принятую машинально боевую позу. Краем глаза он успел заметить, как Нуриман покосилась на него изумлённым взглядом, однако сама не расслабилась и всё так же стояла на месте, находясь в предельном напряжении и словно оцепенев, только лёгкое, едва различимое в темноте подёргивание резких мускулов острого лица выдавало в ней живого человека. Наконец, в тот момент, когда с пересохших от волнения губ Ибрагима сорвался прерывистый вздох, проникновенно разрывая сгустившееся вокруг вязкое полотно боязливой тишины, старая дверь с протяжным скрипом отворилась, наполняя накалённый воздух зловещим переливом короткого стона, что беспрепятственно прокатился гладким эхом по всему маленькому дому и тут же бесследно растворился, вновь погружая тесное пространство в удушливое безмолвие. По спине Ибрагима прокатилась ледяная волна пробирающего озноба, но он строго приказал себе отбросить прочь непрошенную тревогу и сосредоточиться на пока что незримом для него противнике, который осторожно, даже с некоторой опаской переступил порог избы, минуя последний воображаемый рубеж между ним и тайными нарушителями. На фоне разбавленного небесным сиянием редких звёзд мрака вырисовалась щуплая аккуратная фигурка, довольно маленькая и смутно знакомая воину, и прежде, чем он позволил откровенному замешательству завладеть его разумом, он с замиранием сердца распознал среди расплывчатых силуэтов бестелесных теней милый ему образ, который он был способен узнать даже в самой кромешной тьме. Затвердевшие, готовые к нападению мышцы тотчас смягчились, пуская по вытянутому стану приятный поток согревающего тепла, пальцы на эфесе оружия сами собой разжались, в грудь хлынула желанная струя спасительного воздуха, и Ибрагим с одержимым наслаждением вобрал в лёгкие живительную прохладу, почти физически ощущая, как податливые стенки рёбер впервые за последние минуты раздвигаются, помогая насытиться необходимым кислородом. Любые признаки ещё не ушедшего страха тут же исчезли, словно рыхлый мартовский снег расстаял под прицелом палящего солнца, и осталась теперь одна лишь неотвратимая обречённость, смешанная с глубинным сожалением: именно её Ибрагим хотел бы увидеть здесь меньше всего, даже исступленное ожидание неизбежной смерти от меча лучшего друга не пугала его столь же сильно, как понимание того, что самому чистому и невинному существу на свете вдруг станут известны все его прошлые грехи, не поддающиеся оправданию, полные неимоверной жестокости. Как он осмелится взглянуть в эти нежные, светлые глаза и смириться с тем, что увидит в них уязвлённое разочарование вместо прежней безусловной и искренней любви? Как вынесет такой удар, как заставит себя принять резкую отстранённость от самого близкого ему человека? Острая тоска тысячами наточенных клинков пронзила плачущее сердце Ибрагима, из-за чего у него защипало в глазах, и на мгновение он заколебался, окончательно поражённый представшей перед ним картиной.       Какая-то неясная тёмная молния мелькнула прямо перед ним, взметнув безвольные потоки стоячего воздуха, и воина обдало прохладным ветром, пустившим по его телу предательский озноб, ставший последней каплей его сдержанного терпения, что до сих пор ограничивало его от каких-либо действий. Не успел он и глазом моргнуть, как Нуриман, словно одержимая неистовой силой, стремительно подскочила к неизвестному гостю, и вот она уже в ярости прижимает к деревянной стене дома щуплое тело, свирепо подмяв под себя слабо сопротивляющуюся фигурку Нигяр. Её необычайно твёрдые, несмотря на природную худобу, руки крепко сдавливали чужие острые плечи, уперевшись пальцами в чёткий рельеф ключиц, опалённые расчётливым гневом пристальные глаза грозно испепеляли бледное лицо перепуганной девушки, которая во власти животного страха вжалась в гнилые брёвна, не контролируя загнанное дыхание. Лихорадочно бегающие по всему дому круглые глаза Нигяр, ставшие как будто гораздо больше из-за скопившегося в них ужаса, выдавали её крайнее замешательство, и во власти беспредельного ошеломления она не могла выдавить из себя ни слова, лишь рваные хриплые вздох, словно собиралась что-то сказать, но никак не находила в себе силы справиться с собственными чувствами. Безудержный всплеск жаркого возмущения всколыхнулся в груди Ибрагима, наблюдавшего за этой сценой в непреодолимом оцепенении, и он наконец сбросил с себя неуместный ступор, препятствующий ему пошевелиться и сделать хоть что-нибудь, чтобы помочь испуганной Нигяр. Однако даже когда к заледеневшему телу вернулась способность двигаться, воин всё равно помедлил и не сразу заставил себя шагнуть навстречу Нуриман, будто опасался, что при любом лишнем движении она разойдётся настолько, что не задумываясь выместит всю свою ярость на ни в чём не повинной девушке и просто убьёт её.       — Ты что здесь делаешь?! — срывающимся голосом вскричала обезумевшая от гнева Нуриман и сильнее впечатала беспомощную калфу в стену, нависая над ней угрожающе сумрачной тенью. Здравое осмысление в её глазах окончательно потухло, оставив место лишь безрассудной злобе, и Ибрагим поймал себя на молниеносной мысли, что никогда раньше не видел подругу в столь нестабильном состоянии. — Кто тебя послал?! Отвечай, зачем ты следила за нами?!       Бедная Нигяр уже не знала, куда деться от испепеляющего взора рассвирепевшей девушки, и только слабо ёрзала под её давлением, то ли отказываясь сопротивляться, то ли не имея достаточно сил для того, чтобы постоять за себя. Обескураженный столь грубым поведением со стороны Нуриман, Ибрагим коснулся её напряжённого плеча твёрдой рукой и потянул на себя, призывая отпустить калфу, но бывшая подруга подчинилась не сразу, продолжая ещё пару мгновений мерить попавшую ей в немилость девушку грозным взором, словно желала подвергнуть её немыслимым пыткам жгучей мощью своего огненного взгляда. Наконец воинственная изгнанница с откровенным видом, будто сделала недозволенное одолжение, отпрянула от Нигяр, рывком отпустив её, и та тут же с наслаждением втянула в себя воздух и с облегчением привалилась спиной к стене, часто дыша под влиянием ещё не остывшего страха. С нахлынувшим сочувствием Ибрагим скользнул взглядом по сжавшейся фигуре калфы, наблюдая за бешеными колебаниями её узкой груди, и едва не завыл от беспомощного отчаяния, когда её совершенно потерянный взор остановился на нём, так что воину показалось, что она не узнаёт его и готова принять за опасного врага. Чтобы успокоить ещё не пришедшую в себя девушку, он аккуратно тронул её за мелко дрожащее плечо и тут же испытал прилив бесконечного сожаления, без труда почувствовав, как её щуплое тело безудержно трясётся, а сама она дёрганно отпрянула от него, точно он только что занёс над её головой смертоносную саблю.       — Нигяр, это же я, — тихо пролепетал Ибрагим, только сильнее сжав острое плечо Нигяр, и с боязливым облегчением заметил, что она начала понемногу оправляться от испытанного ужаса и в её глазах постепенно зарождалась присущая ей осознанность. — Не бойся, никто тебя не обидит. Я никому не позволю тебе навредить.       При этих словах он выразительно взглянул на Нуриман, предупреждающе нахмурив брови, однако она предпочла сделать вид, будто не приняла во внимание его недвусмысленный намёк и лишь демонстративно закатила глаза, презрительно фыркнув. По-прежнему прерывисто дыша, Нигяр скользнула по склонившимся над ней воином излишне цепким взглядом, как если бы не могла поверить, что в самом деле видит его перед собой вживую, и глубинный страх в её проницательных глазах почти полностью отступил, превращаясь в смесь откровенного облегчения и непримиримых сомнений. Слишком хорошо Ибрагим понимал, почему его подруга смотрела на него столь неоднозначно, и от этого осознания ему становилось особенно горько: теперь, когда бесконечно доверявшая ему калфа застала его невесть где, да ещё наедине с преступницей, у неё появится куча вопросов, на которые воин будет обязан ответить, если не хочет потерять ту, кого так трепетно и беззаветно любил. Похоже, на этот раз его тайна подверглась настоящей опасности быть раскрытой, но именно это сейчас волновало Ибрагима меньше всего — он мог думать только о Нигяр и о том, как убедить её в том, что ей ничего не угрожает.       — Ибрагим... — пугающе дрогнувшим голосом выдавила из себя девушка, часто поморгав, чтобы сбросить с себя остатки поразившей её растерянности. — Почему... Почему ты здесь? И Нуриман... Её же изгнали.       — Не ты задаёшь здесь вопросы! — мгновенно взвилась Нуриман, яростно сверкнув метающими ослепительные молнии глазами, погружёнными в текучий мрак затянутого ночными тенями дома. — Говори, кто подослал тебя шпионить за нами и не смей лгать!       — Никто меня не посылал, — неожиданно резко бросила ей Нигяр, едва удостоив рассвирепевшую воительницу ледяным взглядом, и снова в упор посмотрела на Ибрагима, вынудив его испытать странное неудобство под прицелом её вездесущего взора. — Я шла за тобой, Ибрагим. Случайно увидела, как ты покидаешь дворец, и увязалась следом... Прости, что пришлось поступить так с тобой, но я не могу больше делать вид, будто ничего не происходит.       Нервное покалывание прокатилось по телу Ибрагима, стягивая восприимчивые мышцы тугими судорогами, так что он призвал на помощь всю свою выдержку, чтобы не выдать обуревавших его противоречивых чувств, представляющих огромное испытание для его непоколебимого самообладания. Ему с трудом удалось признаться самому себе, что разящие в самую цель слова Нигяр неприятно задели его своей прямотой, а главное, неоспоримой правдой: поведение воина действительно могло вызывать множество подозрений, особенно, у оказавшейся в центре всех событий девушки, которая застала его посреди ночи в одном доме с изгнанницей. Пристально разглядывая стоявшую перед ним калфу, воин словно пытался проникнуть в её беспорядочное сознание, прочитать её суетливые мысли и отыскать в них хотя какой-то намёк на свою дальнейшую участь, однако Нигяр с поразительным искусством прятала потаённые чувства, лишая нетерпеливого визиря возможности угадать, как именно она теперь станет относиться к нему. Всё, чего она требовала, — это объяснений, причём, вполне заслуженно, и Ибрагим, вопреки собственному внутреннему протесту, тяжело вздохнул, настраивая себя на длительную речь, в ходе которой надеялся убедить подругу в отсутствии какой-либо угрозы.       — Ты имеешь право требовать от меня объяснений, — негромко произнёс он, выдержав непривычно испытующий взгляд калфы, и с долей сожаления посмотрел ей в глаза, тем самым демонстрируя, что ему нечего скрывать. — Но я не уверен, что могу ответить на все твои вопросы... Пока не могу. Прошу, дай мне время, и я обязательно расскажу тебе всё, что ты захочешь услышать.       — У меня только один вопрос, Ибрагим, — с удивительным терпением отозвалась Нигяр, не спуская с растерянного лица воина окутанных неясной пеленой досадного недоверия глаз, и в её всегда стройном мелодичном голосе отчётливо зазвенели стальные нотки, напоминая о том, что она едва борется с одолевавшим её негодованием. — Ты покинул дворец среди ночи и пришёл сюда, чтобы увидеться с предательницей, посмевшей покуситься на жизнь члена Династии. Для чего? Какая в том была необходимость?       — Что за допросы ты тут устраиваешь?! — снова вспыхнула неугомонная Нуриман за спиной Ибрагима, не дав ему возможности ответить, и воин в который раз наградил её выразительным взглядом, призывая держать себя в руках. Неуместная горячность разозлённой девушки уже начинала раздражать его, однако также он прекрасно видел, что полностью оправившаяся от глубинного замешательства Нигяр уже не нуждается в его защите: в ответ на столь грубое к ней отношение её большие оленьи глаза зажглись воинственным пламенем, точно так же, как накануне у Нуриман. В это мгновение Ибрагим ясно распознал какое-то мутное сходство между двумя девушками, больше похожими на заклятых врагов, которые жаждят испепелить противника неистовой силой яростных взглядов. — Это не твоего ума дело! Тебе вообще не следовало здесь появляться!       — Подожди, Нур, — с приливом острой досады отмахнулся от неё Ибрагим, смерив её нетерпеливым взглядом, и с робкой надеждой в глазах взглянул на Нигяр, опасаясь, что она потеряет нить завязавшегося разговора и поддатся бесконтрольным эмоциям. — Давайте обойдёмся без ссор и ругани. Всем нам нужно многое друг другу сказать, но времени у нас мало. Так что будет лучше, если мы на время забудем о своей ненависти и не станем пытаться друг друга убить.       Явно недовольная его словами Нуриман пренебрежительно фыркнула и с демонстративным отчуждением отвернулась, сложив руки на груди и принявшись беспокойно мерить суетливыми шагами узкое пространство дома, отчего податливые гнилые доски под её ногами капризно скрипели, так и норовя с треском переломиться пополам под оказанным на них напором. Обменявшись с Нигяр одинаково недоумёнными взглядами, Ибрагим выжидающе воззрился на бывшую подругу, намереваясь призвать её к спокойствию, однако не успел проронить ни слова: до его чуткого слуха долетел неприлично громкий шум снаружи, заставивший его мгновенно подобраться, а руку — машинально схватиться за эфес оружия. Оживившаяся возле него Нигяр снова испуганно вжалась в сырую стену, вонзив в хлипкую дверь откровенно потерянный взгляд, и воин тотчас испытал неукротимое желание броситься на её защиту, встать между ней и неизвестной опасностью, чтобы принять весь удар на себя. И только Нуриман, кажется, нисколько не насторожилась, услышав посторонние звуки, напротив, её объятые предельным бешенством глаза внезапно охладились, точно потушенное водой неистовое пламя, а затем она порывисто развернулась спиной к застигнутому врасплох Ибрагиму и молча прошествовала нетвёрдой поступью к двери, одним уверенным движением распахнув её настежь. Решительное неодобрение заполонило замешканное существо Ибрагима, подмывая его крикнуть вслед девушке предупреждающие слова, однако довольно быстро он понял, что она не нуждалась в его помощи: без всяких промедлений шагнув за порог, Нуриман тут же выхватила из-за пояса изогнутый серпом кинжал, и сгустившийся воздух задрожал от раздавшегося в гулкой тишине тонкого звона. Сокрушительная волна студённого ветра с размаху врезалась в крепкое тело Ибрагима, прорвавшись, наконец, сквозь единственное препятствие, но воина слишком поглотило странное поведение бывшей подруги, чтобы он стал обращать внимание на беззастенчивый холод, мгновенно пропитавший его одежду. Не оставалось сомнений, что снаружи их ожидала какая-то тайная угроза, но Нуриман вела себя так, словно не то что не опасалась, даже не изумилась этому: движения её были смелы и размашисты, взгляд так и сверкал неприкрытой дерзостью, смешанной с долей потаённого торжества, так что Ибрагим, движимый неутолимым любопытством, вышел из дома вслед за ней, держа наготове обнажённую саблю.       Безупречно острый взгляд наблюдательного воина мгновенно выхватил из ореола зловещей ночной тьмы несколько чётких неподвижных теней, что застыли у кромки чёрного леса и могли бы слиться с обступившими небольшой кусок земли стволами, если бы от них не веяло назревающей опасностью. Непрошенный испуг без предупреждения пронзил оступившееся сердце Ибрагима, почти лишая его необходимого самообладания, и в полнейшем непонимании он уставился на Нуриман, чьи зажённые пылким нетерпением глаза выражали боязливое удовлетворение, которое, однако, было приправленно подозрительной паникой. Становилось очевидно, что появление незванных гостей ничуть не изумило её, но почему-то она не торопилась к ним обращаться, хотя странные люди медленно сужали кольцо вокруг воина и девушки, подходя всё ближе и ближе, и с каждым их плавным, нарочито взвешенным движением Ибрагим напрягался всё сильнее, внутренне готовясь к возможной схватке. Мышцы всего тела с позабытым наслаждением заныли в предвкушении скорой битвы, жаждя получить отменную разминку, и в груди, несмотря на ужесточившийся осенний холод, разлилось обжигающее тепло, поднимая со дна растерянного существа оглушающий боевой азарт. Теперь, когда неизвестные подкрались довольно близко, он смог более тщательно осмотреть их: облачённые в одинаково чёрные одежды, они едва замечались на фоне окутанного непроглядной темнотой леса, в руках каждого из них стальным отливом блестела тонкая сабля, отражая начищенным лезвием стыдливое сияние иногда выплывающей из-за туч луны. Встретившись глазами с одним, Ибрагим наткнулся на мощную волну неподдельной враждебности, исходившей от тесного полукруга подозрительных людей, и этого ему хватило, чтобы оставить всякие попытки отвадить неминуемое столкновение мирными способами. Похоже, теперь они смогут проложить себе дорогу а свободе только битвой, но сражение предстояло явно не равное: воин успел насчитать с десяток незнакомцев, вооружённых холодным оружием, в то время как их с Нуриман было всего двое, и то, до безрассудства отважная девушка имела при себе один лишь кинжал, не идущий ни в какое сравнение с разящим мечом. Предельное напряжение всё настойчивее подталкивало Ибрагима к тому, чтобы совершить первый непредсказуемый выпад, однако медлительность враждебно настроенных людей неприятно настораживала его, поселяя внутри недопустимые сомнения в их желании напасть. До сих пор они не сдвинулись с места, хотя уже давно могли бы застать растерянных нарушителей врасплох и одним махом прикончить их, ведь на их стороне было численное преимущество, и им не составило бы труда в мгновение ока разобраться с единственным воином и плохо знавшей воинское искусство девушкой.       «Почему они медлят? — гулко стучало в висках Ибрагима, заглушая даже давящую пульсацию собственной крови в ушах. — Чего ждут, почему не нападают?»       — Кто вы такие? — набравшись смелости, обратился к ним воин, особо не рассчитывая, впрочем, получить хоть слово в ответ. Окружившие их незнакомцы выглядели неприступными и абсолютно отчуждёнными, их глаза, едва различимые в беспросветной тьме, словно горели слепой жаждой чужой крови, как дикий взгляд голодного хищника. — Я спрашиваю, кто вы? Кто послал вас? Что вам нужно?       И снова увесистое молчание, наталкивающее раздражённого Ибрагима на непрошенную мысль, что незванные гости просто немы, однако он видел, что при желании они могут заговорить, просто не желают воспринимать всерьёз его вопросы. Раскалённое терпение почти достигло своего предела, так что огромными волевыми усилиями ему стоило не сорваться на бессмысленный яростный крик, сабля в руке воина будто отчаянно молила его предоставить ей возможность вонзиться в податливую плоть врага, но он продолжал упрямо стоять на месте, меряя каждого из подозрительных пришельцев неприкрыто вызывающим взглядом. Бестрастные незнакомцы с пугающей невозмутимостью смотрели на него всё теми же непоколебимыми взорами, так что казалось, прогреми прямо сейчас над их головами внезапный гром, они не сдвинутся с места, и эта бесчувственная решимость порядком досаждала едва сохраняющему бесценное спокойствие Ибрагиму. Наконец, один неизвестный коротко моргнул, недобро сверкнув своими хладнокровными глазами, и переметнул пронзительный взгляд на неподвижную Нуриман, при этом нисколько не изменившись в лице. На нём даже будто появилось больше осознанности и человечности, но скользкое предчувствие змеиным холодком скользнуло по спине Ибрагима, когда он вдруг приметил совершенно бестрастную реакцию бывшей подруги на этот неожиданный взгляд — ни доли испуга или растерянности не пронеслось в её неприступном взоре.       — Мы переживали, что заставили тебя ждать, — мертвенно отрешённым голосом бросил странный человек, не демонстрируя ни одной лишней эмоции, и внутри Ибрагима всё словно заледенело, стоило ему понять, что он обращается к Нуриман. От его притворно равнодушной, но при этом чуть вкрадчивой интонации в жилах заволновалась кровь, потому что эта звериная манера была ему знакома: так могли разговаривать только бывалые убийцы. — Но ты, оказывается, не так уж и сильно торопишься.       — Не болтай впустую, — раздражённо огрызнулась Нуриман, расчётливо прищурившись, и подняла зажатый в напряжённой руке кинжал, направив его чётко в грудь застывшего в двух шагах от неё незнакомца. Тот не пошевелился, даже бровью не повёл на столь вызывающий жест, а вот Ибрагим, напротив, весь напрягся, пристально наблюдая за развернувшейся перед ним сценой. — И вообще, что вы здесь забыли? Помнится, мы договаривались, что вы доберётесь до дворца самостоятельно. Из-за вашего своеволия все наши планы пошли прахом!       — Я уже говорил тебе, что мы ничего не знаем об этом дворце, — с ледяной безмятежностью в голосе напомнил незнакомец, вонзив в кинжал Нуриман бесцеремонно пронизывающий взгляд, от которого оцепеневшему воину стало не по себе. Всё, что он слышал, окончательно сбивало его с толку, однако он терпеливо не вмешивался, внутренне надеясь выяснить, что вообще здесь происходит. — Ты должна была помочь нам туда попасть, так в чём разница, встретимся мы там или здесь?...       — Заткнись, ради Аллаха! — в сердцах воскликнула Нуриман, впервые бросив откровенно перепуганный взгляд в сторону молчавшего до сих пор Ибрагима, чем заставила его захлебнуться поднявшимся из самых его глубин праведным гневом.       Теперь он всё понял, и кипучая ярость, пробудившаяся внутри него, постепенно превратилась в унизительное ощущение собственной обманутости, острый приступ мерзкой досады затопил его уязвлённое сердце, отравил кровь недопустимым отторжением, так что стало невыносимо тесно в груди и дыхание будто застопорилось. В неверии Ибрагим изучал Нуриман откровенно непонимающим взглядом, силясь осознать смысл услышанных им слов, и чем больше догадок появлялось у него в голове, тем яснее становилась вся подлая суть затеянного, порождавшая непрошенные мысли о том, что его предали. Неподдельное смятение, которым были окутаны лихорадочно блестевшие глаза девушки, не оставило в Ибрагиме ни капли сомнений в правильности своего вывода, и почти непреодолимое желание выместить всю переполнившую его ярость на бывшей подруге безвозвратно завладело им, без труда подчиняя себе ослабленное нанесённым ударом существо. Казалось, это должно было стать последним камнем преткновения, но каким-то немыслимым образом воин продолжал держаться и до сих пор не дал волю одолевавшим его жарким эмоциям, выдавая своё напряжение надсадным, словно вымученным, дыханием.       — Ты знаешь этих людей, не так ли? — угрожающе понизив непредсказуемый голос, выдавил Ибрагим, привлекая внимание не только Нуриман, но и окруживших их воинов, которые тотчас насторожились, поднимая оружия. Однако он слишком сосредоточился на обескураженно застывшей перед ним девушке, чтобы замечать вызывающее поведение подозрительных незнакомцев.       — Разумеется, я их знаю, — с присущей ей надменностью фыркнула Нуриман, дерзко вскинув голову, но эта напускная самоуверенность выглядела чересчур неоправданно в условиях того, что девушка по-прежнему оставалась во власти не поддающейся контролю суеты и всего лишь пыталась произвести впечатление решительной и непоколебимой. — Это люди Тахмаспа, ещё б мне их не знать. Раз уж эти болваны всё равно проболтались, нет смысла и дальше таить правду.       — Ты всё подстроила! — гневно вскричал Ибрагим, возмущённо рассекая саблей замороженный дыханием поздней осени ночной воздух, и вонзил в притворно невозмутимое лицо Нуриман испепеляющий взгляд, не зная, как ещё ему выплеснуть сжигавшую его изнутри ярость. — Как я мог быть таким глупцом, как мог довериться тебе?! Ты всего лишь хотела выпроводить меня из дворца, а я слепо повёлся на этот обман!       — Ты всегда был поразительно догадлив, Рахман, — с тонкой насмешкой хмыкнула Нуриман, смерив его выразительным взором, и на миг в нём промелькнуло нечто, похожее на призрачное уважение. — Всё верно, я специально выманила тебя из дворца. Это было нетрудно, ты согласен? Хоть мы и поставили друг на друге клеймо заклятых врагов, ты никогда бы не предал нашу старую дружбу, никогда бы не упустил шанса помочь мне. Но твоё природное благородство подвело тебя. Как видишь, на этот раз мне удалось приблизиться к своей цели.       «Но зачем ты это сделала, Нур? Неужели несколько лет нашей дружбы прошли для тебя бесследно? Неужели ты совсем ни о чём не жалеешь?»       Ни один из этих вопросов Ибрагим так и не произнёс вслух — негодование вперемешку с невыразимым отчаянием душило его, почти лишая возможности дышать, так что из сдавленной предательскими слабыми чувствами груди рвались только шумные частые вздохи, разгоняя вокруг него густое марево тканого воздуха. Он мог лишь бездумно мерить обескураженным взглядом храбрившуюся девушку в бесполезной надежде понять, какие мотивы двигали ей и что заставило её поступить так подло с другом её юности, но в ответ он получал непробиваемую решительность, в то время как ожидал хоть немного раскаяния или сожаления. Демонстративно дерзкая манера Нуриман, ничуть не сомневавшейся в правильности своего поступка, больно ужалила Ибрагима в самое сердце, однако он огромным волевым усилием вынудил себя не поддаваться слабости, чтобы не превратиться в лёгкую добычу для нацеливших на него сабли неприятелей, которым явно не понравился тон, каким он разговаривал с их союзницей. Незнакомцы все ещё медлили с нападением, будто ожидали какого-то приказа свыше, так что воин воспользовался ничтожными минутами невыносимого молчания, чтобы заново как следует обдумать всё, что он услышал, и прийти в определённому выводу. Постепенно призрачная картина хронологических событий начинала складываться у него в голове, одна чёткая и пронзительная мысль вытекала из другой, строя целый ряд непрерывных суждений, пока наконец он не столкнулся лицом к лицу с всепоглащающей правдой, столь логичной и объяснимой, что её никак не получалось оспорить. И неминуемое понимание всего масштаба коварных планов Нуриман только больше подорвало последние хрупкие связи былого доверия к ней Ибрагима, чуть ли не физически ощутившего, как постепенно каждая натянутая между ними нить взаимной преданности безвозвратно рвётся, отдаляя их друг от друга. До сих пор он был готов простить ей все её заблуждения, все неосторожные угрозы и зловещие рассуждения о чужой смерти, однако теперь, впервые осмелившись взглянуть на неё чистым, ничем не затуманенным взором, он вдруг ясно увидел омрачённую низкими стремлениями душу, которой ничего не стоило отнять чью-либо жизнь. Внезапно воину стало настолько страшно, что ему почудилось, будто всё его тело стягивает толстым слоем неприступного льда, а сердце вот-вот остановится, не справившись с навалившимися на него чувствами.       — Ты хотела убить Сулеймана, — словно в объятиях мутного сна, произнёс осенённый Ибрагим, услышав точно сквозь толщу воды собственный безжизненный голос, и с трудом сфокусировал уплывающий взгляд на Нуриман, чтобы не упустить ни единого выражения на её излишне дерзком лице. — Ты наняла этих людей, чтобы они провернули за тебя это грязное дело. Я ушёл, оставив повелителя без защиты... А ты решила воспользоваться моим отсутствием!       — Ты же не думал, будто изгнание способно остановить меня на пути достижения моей цели? — с утончённой иронией усмехнулась Нуриман, и в её расчётливых глазах заплескались тёмные искорки потаённой насмешки. — Смерть Сулеймана неизбежна, это лишь вопрос времени. Да окажись я хоть на краю света, я нашла бы способ покончить с ним и исполнить волю нашего истинного повелителя! А поскольку ты пойдёшь на всё, чтобы помешать мне, я должна была найти способ избавиться сначала от тебя.       — Что же ты сразу не убила меня? — не удержался от язвительного замечания Ибрагим, чувствуя, как внутри него так и клокочет бесконтрольная ярость, заставлявшая его тело мелко подрагивать. — Решила вдруг проявить милосердие? Знай, за Сулеймана я жизнь свою готов отдать! Если хочешь добраться до него, придётся сначала одолеть меня!       Хранивший до сих пор неприметное молчание наёмник, который ранее обратился к Нуриман, с неожиданным рвением сошёл с места и заслонил собой девушку, с решительной жестокостью в глазах воззрившись на чуть удивлённого этим поступком воина. Казалось, при одном лишнем движении со стороны Ибрагима этот не по-человечески суровый и бестрастный боец тут же набросится на него с обнажённым оружием и без всякого промедления перережет ему горло, ни разу не моргнув при этом, настолько ледяными и коварными были теперь его тёмные глаза, окутанные бледным веянием беспощадной смерти. Ему ничего не стоило вступиться за Нуриман, особенно, когда за его спиной застыли в ожидании приказа точно такие же непоколебимые воины, знавшие толк и усладу только в том, чтобы проливать чужую кровь, их дикие взгляды сверкали неугасаемой жаждой смертельной схватки, и кольцо вокруг Ибрагима сомкнулось теснее. Краем глаза он видел, как опьянённые близкой расправой воины, словно не соприкасаясь с землёй, плавно двигаются во тьме, похожие на полупрозрачные тени, и с каждым их мимолётным приближением визирь до боли в натруженных мышцах руки и пальцев сжимал гладкий эфес сабли, не смея ослабить свою бдительность или упустить малейшее изменение в настрое потенциальных соперников. Похоже, его резкие слова немногословные незнакомцы приняли за открытую угрозу, так что все их помыслы отныне сосредоточились на безопасности своей союзницы, которой, судя по её совершенно безмятежному виду, подобная безусловная преданность явно льстила и вселяла в неё ненужную, излишне дерзкую смелость. Более тщательно присмотревшись к оцепеневшей Нуриман, Ибрагим не без изумления понял, что поторопился с выводами касательно её состояния: напускное спокойствие девушки слишком стремительно и необратимо расходилось по швам, появившаяся в её безупречном самообладании брешь всё росла, не препятствуя проникновению внутрь её крепкого сердца предательского смятения. Не выдержав столь длительных мгновений пугающей неопределённости, Нуриман выразительно уставилась на ощетинившегося против Ибрагима наёмника, словно хотела одной только силой своего пристального взгляда заставить его отступить.       — Всем оставаться на местах, — чётко и твёрдо, несмотря на обуревавшее её секудное замешательство, резанула Нуриман, и по её чуть дрогнувшему голосу воин приметил, что она всё-таки нервничала, хотя всеми силами пыталась это скрыть. — Рахмана не трогать, слышите? Нам не нужны посторонние жертвы.       — Предлагаешь оставить в живых того, кто хочет помешать нам? — презрительно фыркнул неприклонный человек, не сводя пожирающего взора с неподвижного воина, и на одно неприятное мгновение тот почувствовал себя загнанной в угол добычей, окружённой целой стаей изголодавшихся до безумства волков. Ему с трудом удавалось представить, как он будет отбиваться от дюжины беспощадных убийц, если они всё-таки осмелятся напасть. — Нет уж, если выполнять свою работу, то до конца. Сначала убьём его, а потом и султана, и никто больше не посмеет встать у нас на пути.       — Я вас не боюсь! — свирепо блеснул глазами Ибрагим и яростным движением резанул холодный воздух лезвием сабли, с мрачным наслаждением уловив тонкий свист, с каким наточенная сталь рассекла податливую материю. — Только попробуйте притронуться ко мне своими грязными клинками, и я лично обезглавлю каждого из вас!       Более вызывающих речей не потребовалось, чтобы окончательно вывести из себя с виду невозмутимых и хладнокровных воинов: будто повинуясь какому-то тайному приказу, они одновременно сорвались с места и бросились прямо на Ибрагима, с первого мгновения продемонстрировав безупречную скорость и разящую силу своих прямолинейных ударов. Не успел воин как следует подготовиться к внезапному, но вполне предсказуемому нападению, как на него уже обрушился первый выпад, и чужая сабля с неожиданной грацией взметнулась над его головой, так что в серебряном сиянии заворожённой этим зрелищем луны угрожающе блеснуло её зеркальное лезвие. Развитые благодаря длительным тренировкам безошибочные инстинкты как всегда вовремя подсказали Ибрагиму о приближении опасности, и ещё до того, как он осмыслил свои действия, рука с оружием сама собой вздёрнулась в воздух навстречу вражескому мечу, словно его натруженное тело само знало, что ему требуется защита. Два начищенных лезвия с пронзительным звоном столкнулись над головами противников, так что колеблющееся полотно потревоженного воздуха содрогнулось от непрошенного вмешательства столь резкого звука, высокое эхо взлетело к верхушкам примолкших деревьев и почти тут же испарилось где-то в ночном, усыпанном звёздами поднебесье, на краткое мгновение погрузив неподвижный лес в омут нагнетающей тишины. Расчётливый взгляд Ибрагима встретился с объятым ледяной яростью и какой-то звериной жаждой взглядом безжалостного убийцы, опьянённое азартом битвы сердце забилось чаще, упругими толчками распространяя по собранному телу разгорячённую кровь, все до единой посторонние мысли бесследно исчезли, кроме почти исступленного рвения к предстоящему сражению, словно оно представляло долгожданный глоток свежей воды для измотанного долгим странствием путника. Уже поддавшись этой дурманящей тяге, воин будто сквозь непроглядный глухой туман услышал душераздирающий крик, что бесцеремонно выдернул его из нахлынувшего забвения и без предупреждения обрушился на него всей силой своего отчаяния и предельного страха, от присутствия которого в чужом дрожащем голосе он невольно оцепенел, хотя любое промедление могло стоить ему жизни. Резко обернувшись на источник дикого вопля, Ибрагим мгновенно отыскал сосредоточенным взглядом испуганно застывшую на пороге дома тёмную фигурку, охваченную такой подкашивающей дрожью, что даже в ореоле крепнувшего мрака представлялась возможность беспрепятственно распознать трепетные колебания стройного стана, сломленного подступившей паникой. Расширенные от невыразимого ужаса глаза Нигяр лихорадочно перебегали с вооружённых до зубов персидских воинов на оказавшегося в центре их тесного круга Ибрагима, оставшегося один на один с неумолимыми врагами, и по мере того, как его незавидное положение становилось всё более опасным и безвыходным, в стеклянном взоре девушки зарождалось всё больше безутешного смятения. Покорённая собственным страхом, калфа не могла сдвинуться с места, в то время как прямо перед ней стремительно разворачивалась неравная битва, и приковавший к ней немигающий взгляд воин точно также не находил в себе воли отвести глаза от её как никогда маленькой и уязвимой фигуры, играющей теперь роль лёгкой мишени для смертоносных вражеских клинков. За это незначительное, казалось бы, замешательство Ибрагиму совсем скоро пришлось расплатиться: чужая наглая сабля беспрепятственно резанула его по беззащитному плечу, с жутким треском разрывая роскошную ткань дорожного кафтана, и стальное лезвие вонзилось в открытую кожу, оставляя на ней глубокий порез. Шальная дрожь словно стрелой пробила всё тело воина до самых ног, из-за чего он опасно пошатнулся, задетое плечо нещадно полоснуло нестерпимой болью, выжимая из глаз невольные слёзы; по нетронутой коже тут же заструилась горячая липкая кровь, неприятно въедаясь в неё, протекая под одежду до самого запястья. Преисполненный отчаянной ярости вопль вырвался из груди Ибрагима, сотрясая безмолвный лес мощной волной короткого эха, чёрный мир перед глазами странно покачнулся, затягиваясь мутной дымкой. Неимоверным усилием воин заставил себя устоять на ногах под натиском накатившей на него тошнотворной слабости, разъярённый взгляд его, приправленный минувшей болью, выхватил из толпы снующих по поляне резвых теней коренастый силуэт обидчика, и атакованное подлым нападением существо воспрянуло в порыве немедленного возмездия, возрождая откуда-то из глубин несгибаемой выдержки новые силы. Шаг-другой он преодолел будто под влиянием тягучего наваждения, застигнутые врасплох резкой болью мышцы плохо повиновались оправившимуся сознанию, но вот ослабивший свою бдительность враг оказался совсем близко без возможности заранее увидеть приблизившуюся к нему угрозу, и тогда Ибрагим с размаху обрушил саблю ему на шею, с безумным наслаждением нанося наёмнику смертельный удар. Поражённый враг тяжело опрокинулся на землю под натиском сокрушительного выпада, издав жуткий булькающий стон, и его подкошенное тело распласталось у ног тяжело дышавшего воина с перерезанным горлом, из которого на тёмную заледеневшую траву упругими толчками вытекала кровь, покидая поверженного вместе со стремительно угасающей жизнью. Удостоив противника кратким суровым взглядом, Ибрагим не стал дожидаться его последнего вздоха и сразу принялся за следующего неприятеля, с удвоенной силой нападая на него и безостановочно орудуя саблей, по серебряному лезвию которой, таинственно поблёскивая в призрачном свете уходящей луны, стекала свежая кровь. Вопреки тому, что раненая рука налилась свинцовой тяжестью и почти потеряла всякую чувствительность, превратившись в бесполезную помеху, воин продолжал разить одного наёмника за другим, уже не разбираясь, кого он достал, а кого нет, и как много ещё врагов ему нужно одолеть.       Бесконечный ворох неуловимых теней мелькал перед его глазами, словно нарочно раздражая привыкшее к темноте зрение, но среди всех этих одинаково скроенных силуэтов выделялся один, отточенно грациозный и ловкий, по изяществу и точности тщательно продуманных приёмов сравнимый с гибкостью дикой кошки. Непрерывно досаждая противникам мелкими, но безупречно поставленными колкими ударами серповидного кинжала, Нуриман подобно бесшумному ветру кружила среди них, незаметно огибая высокие натренированные станы мужчин благодаря своей природной стройности, и набрасывалась на наёмников с разных сторон, оставляя им на память весьма болезненные царапины, призванные ослабить их и сделать уязвимыми перед сокрушительным ударом сабли. Она никогда не отличалась воинским мастерством и умением сражаться, а оружием владела ровно настолько, чтобы при необходимости метнуть в кого-нибудь кинжал или выпустить стрелу, и сейчас по её размашистым и явно не собранным движениям, зачастую приносящим ей много ненужной нагрузки, Ибрагим не без беспокойства замечал, что отважная девушка превращается в лёгкую добычу для закалённых бойцов, знающих толк в боевом искусстве. Каким-то чудом у неё получалось избегать вражеской стали, хотя пару раз лезвия проносились совсем рядом с ней, норовя задеть её подвижное ловкое тело, и тогда что-то внутри Ибрагима испуганно сжималось, а охваченное бессознательным стремлением защитить бывшую подругу существо порывисто дёргалось в её сторону, желая отразить нацеленный на неё чёткий выпад. Предельно ограниченные в своём воображении мысли, сосредоточенные исключительно на поединке, порождали в голове воина размытый, не поддающийся пока что осмыслению вопрос, почему вдруг Нуриман решила вступить в битву на его стороне, притом, что она даже толком не умела сражаться, однако ответ так и витал где-то возле него в безграничном пространстве, недостигаемый и слишком далёкий, чтобы за него можно было ухватиться. Что бы ни двигало Нуриман в тот момент, какие бы она ни преследовала цели, воин испытывал по отношению к ней искреннюю благодарность, и в одно мимолётное мгновение, словно намеренно подброшенное им самой судьбой, их взгляды встретились, одинаково таинственно сверкая в бледнеющем сиянии блеклой луны лихорадочным огнём. Из суровых, затянутых непробиваемым льдом глаз девушки куда-то исчезли сумасшедшая ярость и надменная насмешка, осталась только пугающе обречённая решительность, словно она наконец уничтожила все былые сомнения и выбрала для себя путь, который откликается в её сердце. До конца не понимая, какое именно выражение плескалось на поверхности этих многогранных глаз, Ибрагим, тем не менее, ответил на него глубоко признательным взглядом и не сумел сдержать приступ изумления, когда Нуриман едва заметно, почти неестественно улыбнулась ему. Было нечто неправильное, излишне точённое в этой улыбке, словно создавшая её девушка сделала это впервые за долгое время, но она излучала непосредственное истинное чувство, которое так и не сумели искоренить ни минувшие ссоры, ни пережитые испытания. Впервые за прошедшие года Ибрагим видел свою подругу именно такой, какой он её помнил и знал, какой она являлась когда-то, до того, как её благородную душу запятнала кровавая тень смерти и жестокости; он смотрел в смелые яркие глаза своего друга и читал в них не только чужую судьбу, но и свою тоже. Теперь их путь снова стал един, каждый из них безмолвно говорил другому о том, что им предстоит, и они чувствовали, что готовы противостоять общей угрозе, даже если эта борьба закончится для них смертью. Преисполненный возвышенного рвения, Ибрагим с новыми силами бросился в самое пекло неистовой битвы, но теперь он был не один: рядом с ним бесстрашно сражалась верная Нуриман.