— I see you left this final question blank. What is your occupation? — Well, that's not the sort of thing that looks good on a form... — And why is that? — I kill people.
Клиника Хоффлера оказывается весьма живописным местом. Здание на краю обрыва окружено заснеженными пиками Альп, и его панорамные окна бликуют в лучах бледного солнца. Красивая, холодная и одинокая, — резюмирует про себя Бонд. Доктор Мадлен Сван резюме своей клиники вполне соответствует. В строгой черной блузке, с подчёркнуто нейтральным выражением лица без намёка на улыбку она неприступна, внутренне собрана в кулак, как её пшеничные волосы — в причёску. — Прошу прощения, — доктор записывает несколько фраз по-французски на диктофон и, наконец, поворачивается к нему. — Мистер Бонд, меня зовут доктор Мадлен Сван. Сегодня мы попробуем определить ваши психологические и физические проблемы. — Звучит прямолинейно, — хмыкает Бонд, особенно не скрываясь. Мисс Сван явно человек действия, и ему это нравится. Его ремарка даже заставляет её коротко улыбнуться. — Надеюсь, вы не против? Вид из окна отвлекает. — Я не заметил. Доктор Сван опускает шторы на окнах, бросая на пациента странный, почти пренебрежительный взгляд. Впрочем, через секунду она, как настоящий профессионал, переводит всё своё внимание на работу. — Я смотрю, вы заполнили почти всю анкету, — как ни в чём не бывало продолжает Мадлен. — Задам несколько вопросов для полноты картины. Если можно, — оговаривается, чтобы слегка сгладить свой напор, но неохотно. — Вы ходите в спортзал? — Когда надо, — Бонд решает ей подыграть. — Считаете ли вы свою работу сопряжённой со стрессами? Ежедневные гонки за призраками и рефлекс на свистящие в миллиметре пули уже можно считать стрессом?.. — Случается, — приходит он к консенсусу с самим собой. — Вы часто пьёте алкоголь? — Слишком. Бонд исследует тонкую грань терпения доктора Сван, но даже весьма неоднозначные ответы не выводят её из себя. — Вопросы посложнее, — выдыхая, Мадлен переворачивает лист на своём планшете и смотрит на пациента. — В детстве вы были близки с родителями? — Родителей я потерял очень рано, — хмурясь, отвечает Бонд. Что-то в мисс Сван побуждает ответить на этот вопрос честно. Может, её желание хорошо выполнить свою работу? Бонд видит, что Мадлен Сван действительно не всё равно. Печать вежливого спокойствия на её лице нужна, скорее, для соответствия месту работы. Они знакомы не больше пяти минут, но Джеймс почти уверен: глубоко внутри этой прекрасной мраморной статуи спрятано пылкое сердце и множество секретов. Почему все женщины, с которыми сводит его судьба, так похожи на грёбаный ящик Пандоры… — И сколько вам было? — невозмутимо интересуется доктор, отвлекая его от размышлений. — Достаточно, чтобы помнить. — Как? Если позволите? — Они разбились в горах. — Кто же вас вырастил? И надо же ей знать обо мне всё, когда я не знаю о ней ничего, кроме имени и информации с сайта клиники, — Бонд начинает едва уловимо раздражаться, но это раздражение неожиданно принимает форму ухмылки. Видимо, доктор Сван любит играть с огнём и готова идти до конца. Похвально. — Другой человек… — к сожалению, он пришёл сюда не разговаривать по душам, пора переходить к сути. — Любопытно, как выпускница Оксфорда и Сорбонны, классный специалист после работы в организации «Врачи без границ» оказалась здесь? Простите, но можно подумать, будто вы от кого-то скрываетесь. Мадлен опускает взгляд, и почти сразу Бонд ощущает, как она закрывается. Запретная тема, задетое эго, и блеснувшая на пару минут искра доброжелательности гаснет. Доктор Сван снова превращается в глыбу льда и снега — совсем как те, что за окном. Ледяная. — Вы платите нам очень большие деньги, мистер Бонд. Кто задаёт вопросы: вы или я? — строго, но всё ещё спокойно спрашивает она. Её внимание заострилось, поэтому мужчина слегка сдаёт позиции: — Конечно. Я слушаю. Мадлен листает опросник дальше. Бонд почти физически чувствует ускорение её пульса. — Последняя графа у вас не заполнена, — констатирует мисс Сван и поднимает на пациента предельно настороженный взгляд. — Ваш род занятий? — спрашивает на выдохе. Ждёт подвоха. Ждёт пулю в висок. — Но он не очень хорошо смотрится в анкете… — нарочно медленно отвечает Бонд. Ему нравится смотреть, как секунда за секундой осознание всё яснее проступает на её волевом лице. — Интересно, почему? — неожиданно храбро спрашивает доктор Сван. Когда-нибудь её же огонь эту снежную королеву погубит. — Я убиваю людей, – небрежно бросает мужчина. — Мир тесен, да? Мадлен приоткрывает губы, а из её глаз, кажется, вот-вот брызнут слёзы. Но надо отдать ей должное, мисс Сван реагирует быстро: — Где отец? — снова выдыхает она, откладывая папку и складывая руки на груди. — Ваш отец мёртв. Умер два дня назад. — И вы приехали, просто чтобы сказать… что моего отца не стало? — почти разочарованно и с какой-то тайной надеждой шепчет она. — Я приехал сказать, что ваша жизнь в опасности и что вы мне нужны. — Зачем? — Я обещал ему, что не дам вас в обиду. — Вы лжёте, — на эмоциях она вновь опускает взгляд. — С чего ему вам доверять? — Он знал, что за это мне нужна ответная услуга. — И что же именно? — невозмутимая Мадлен Сван закипает холодной яростью прямо у него на глазах. Бонд наклоняется к ней, не разрывая зрительный контакт: — Найти «Американца». — Разговор окончен, — дрожащими губами шепчет она и встаёт, чтобы открыть дверь. — У вас десять минут, чтобы уйти — потом я звоню охране. — Спасибо, доктор Сван, — Бонд встаёт и выходит. Всё-таки не ледяная.***
Взгляд Мадлен говорит о многом: о том, что она просто так не сдастся, делить своё прошлое ни с кем не будет да и вообще сделает всё по-своему. Сильная и независимая. Отец мог бы ей гордиться, — думает Бонд, наблюдая снизу вверх, как доктор Сван мерит его взглядом и опускает шторы. — Вам что-нибудь налить, сэр? — бармен оказывается как раз кстати. Чем ещё наградить себя за эту безрезультатную поездку? — Водку с мартини. Взболтать и не смешивать, — устало бросает он, размышляя, что делать дальше. — Простите, мы не продаём алкоголь. Бонду очень сильно хочется застонать. — Какое… чудесное у вас заведение, — вздыхает он. Кажется, настроение дня официально уходит в минус. — Сделайте ему аминокислотный шейк, — знакомый голос из-за спины напоминает о Лондоне, в котором он, вообще-то, и должен быть. — Если ты за машиной, я припарковал её на дне Тибра, — цедит сквозь зубы Бонд. Только язвительного квартирмейстера ему сейчас не хватает для полного счастья. — Я даже не волнуюсь, 007. Всего лишь опытный образец за три миллиона, — слабо иронизирует тот, не глядя на агента. — Зачем ты здесь, Кью? — Захотел отдохнуть, если честно. На работе стало немного напряжённо. МИ-5 ходит по пятам, да ещё М грозится украсить ёлку моими яйцами, — ворчит он, сетуя на свою судьбу и явно взывая к совести Бонда. — Ближе к делу, — раздражённо обрывает его мужчина. Прямо сейчас агента 007 интересуют только способы склонить одну своенравную блондинку к сотрудничеству и ничего больше. — А дело в том, 007, что Франц Оберхаузер мертв. И похоронен, — чеканит Кью. — И если вы сейчас же не вернётесь, карьеру — мою и Манипенни — ждёт та же судьба, — про то, что теперь в дело посвящена ещё и Эрин, Кью благоразумно решает умолчать. — Вы не понимаете, у нас там просто конец света! А вы тут… — Я видел его, — Бонд оборачивается и смотрит прямо в карие глаза, скрытые за стёклами линз. — Вам показалось, — не отводя взгляд, отвечает Кью ему в тон. Чёрт возьми, почему сегодня все решили вдруг проявить недюжинную храбрость? — Мы изучили все архивы. Его с отцом снесло лавиной двадцать лет назад, — квартирмейстер не покидает надежды всё-таки убедить явно помешавшегося агента. — Да, это я знаю. Но я его видел, — во взгляде притихшего Кью читается усталость и совсем немного сочувствия. — Такого ни с кем не спутаешь, — заключает Бонд. Лицо сводного брата в полумраке залы Палаццо Карденца намертво въелось в его память. Здравствуй, Джеймс. Ку-ку! Кью устаёт воевать с его упрямством. — И что? У вас есть след? — Есть одно имя. «Американец». Квартирмейстер усмехается. — Да, ценная находка, — он надевает на плечо сумку и собирается уходить. — Так, простите, 007, но времени нет. Моя карьера под угрозой из-за вас, — он многозначительно смотрит на Бонда и без запинки продолжает, даже когда агент, который выше почти на голову, распрямляется перед ним во весь рост. — Либо вы возвращаетесь и расследуете официально, либо я иду к М. Маленький храбрый Джек ещё не знает, на какого великана замахнулся, — во всей этой ситуации Бонду на ум почему-то приходит только дурацкая детская сказка. — Ещё всего одна просьба. И я отстану, — почти отчаянно просит он и, разрывая зрительный контакт, вкладывает в ладонь Кью кольцо. — Узнай об этом, что сможешь. С минуту квартирмейстер смотрит в свою ладонь и, наконец, поднимает взгляд. — Я вас сейчас так ненавижу, — шепчет с сердцем, потому что не в силах отказать. И Бонд непременно бы ему посочувствовал — если бы за доктором Сван не пришли их общие «друзья». Точнее, один очень настойчивый «друг». Отвратительный аминокислотный шейк остается нетронутым. Остаток вечера проходит вполне активно: стандартный спарринг, эквилибристика на дельтаплане, практика устрашающего взгляда и перестрелка в экстремальных условиях. Апогеем погони становятся сломанный амбар, с десяток вражеских трупов… ...и один по-прежнему неблагодарный психиатр. — Убирайся! Ты не понимаешь, что привёл их ко мне! — здесь, посередине хаоса битвы, растрепанная и злая доктор Сван кажется ему куда более живой и нормальной, чем там, в строгих стенах клиники. — Пошёл к чёрту! — Я дал твоему отцу слово, — Бонд, право, не знает, как ещё урезонить эту проблемную женщину. Может, Белый Король с того света как-нибудь пошлёт своей дочурке немного здравого смысла? — Почему я должна тебе верить? Потому что верил отец? — кричит она. 007 дышит часто и добавляет веско: — Потому что сейчас, доктор Сван, я — ваш единственный шанс выжить. Глядя на остовы искорёженных машин с торчащими из них неподвижными телами в чёрной одежде, она молчит. К счастью, в номере Кью доктор Сван, наконец, начинает говорить.***
Узнав о том, что «Американец» не человек, Бонд немного чувствует себя идиотом. В жарком Марокко 007 не был целую вечность. Да и не особо-то ему нравились эти пыльные узкие улочки, кишащие людьми и мандариновыми деревьями, которые здесь растут на каждом шагу вместо сорняков. Пожалуй, единственное, что скрашивает пейзаж в этот раз — облегающее белое платье Мадлен. «L’American», — гласит вывеска у неприметной арки в пустынном районе. Внутри оказывается вполне уютно: тюлевые занавески, балкон с резными дверями и куча всяких безделушек. Неудивительно, что чета Уайт-Сван любила проводить здесь свои выходные дни. После двух часов безуспешных поисков и одного бокала вина Мадлен неожиданно даёт волю чувствам. — Я поклялась себе, что никогда больше не буду страдать из-за него. Я оборвала все связи. Я не хотела больше слышать ни о нём, ни о его жизни. Морально разбитая, слегка пьяная и босая, мисс Сван сидит на полу у его ног с глазами-озёрами невыплаканных слёз — и наконец-то выглядит живой. Пожалуй, такой она нравится мне больше, чем затянутой в узел докторшей, — думает Бонд, проникаясь сочувствием. Стоит отдать ей должное: Мадлен действительно сильна духом, раз смогла так долго существовать без отца и без чьей-либо помощи прямо под носом у «СПЕКТРа». Раскладывая мисс Сван по частям — наверное, так она сама раскладывает своих пациентов — Бонд видит сложную женщину. Умную и независимую, как Веспер. Способную идти до конца, как донна Люсия. Этой женщине не чужды внешняя красота и страх, как Северине. А ещё она совершенно точно много страдает в своей жизни. Как Эрин Эртон. Невольно вспоминая 005 и их встречи в Лондоне, Бонд приходит к выводу, что она несчастна. Разве может быть счастливым человек, который по доброй воле читает Войнич и приносит печенье коллегам? Ведь сладким и революционными романами проще всего заткнуть дыру внутри — ровно настолько, чтобы боль от её расширения приносила абсурдное удовольствие. Мадлен, в отличие от 005, страданиями явно не упивается и мириться с таким положением вещей не хочет. Она может выглядеть — или быть — слабой рядом с ним, но в том, что она из своей жизни слепит то, что ей угодно, Бонд даже не сомневается. Эрин с её фатализмом, корни которого явно лежат в прошлом, до деятельной мисс Сван далеко как до луны. И если она поверила в свою судьбу и нашла в ней особый вкус, то Мадлен за своё счастье будет бороться и непременно его получит. Есть в этой женщине что-то такое, на что можно опереться — физически и морально. Несмотря на то, что знакомы они меньше суток, Бонд отчего-то знает: если он будет в опасности, мисс Сван придёт ему на помощь. — …и вот со смертного одра он шлёт мне тебя, — шепчет она с иронией. — Смешно, нет? Кого и кому он послал, ещё предстоит подумать. — Его сердце продолжало биться ради вас, — тихо говорит Джеймс. Тени становятся всё длиннее. Над Марокко заходит солнце. — Я поплачу об отце в своё время, мистер Бонд. А сейчас я пойду спать, — неуклюже поднимаясь, мисс Сван по закону жанра оступается и падает прямо на него. — Ты только не подумай, что я упала в твои объятия от неудержимого горя по мёртвому отцу, — Мадлен точно не умеет пить, если пара бокалов вина побуждает её сразу же переходить с без пяти минут клиентами на «ты» и шептать им едва ли не в губы всякие милые глупости. — Сиди вот здесь. Карауль. Это всё, на что ты годен, — не отрывая от него блестящий взгляд, Белая Принцесса «грациозно» устраивается под балдахином и задёргивает занавеску. — Только попробуй подойти! Я тебя убью. Отчего-то её слова вызывают у Бонда улыбку. — Не сомневаюсь. Она стреляет в него пистолетом из пальцев и, падая на одеяла, издаёт пьяный смешок: — Ух ты, тебя двое! Два Джеймса… Везёт же мне, — последнюю фразу шепчет едва слышно, прикрыв веки и разметавшись по широкой постели. — Что я здесь делаю? Вокруг одни лжецы… и убийцы… С последним её вопросом агент 007 не может не согласиться.***
Коротать марокканскую ночь в старом кресле, охраняя сон мисс Сван, не так уж и весело. Бутылка с серым вином из наследства Белого Короля быстро пустеет до дна, не давая забыться хотя бы на час — чуткий слух все равно ловит каждый шорох. Чтобы хоть как-то себя развлечь, легендарный агент Британской Короны опускается до разговоров с мышами: — Кто прислал? На кого работаешь? Грызун шустро ныряет в спасительную щель, а Бонд отстранённо думает, что даже в абсурдных вещах порой кроется смысл. Вот бы на каждом допросе всё было так просто. Воздух в Танжере тяжёлый и влажный. Всего через пару минут даже не работы — покоя в такой духоте кожа вновь покрывается каплями липкого пота. Хорошо, что строители «Американца» работали не на совесть и не раскошелились на кирпич. Слом стены занимает у Джеймса едва ли не пару минут, и в пропитавшийся пылью тайный кабинет они с заспанной Мадлен входят вместе. Ноутбук с проводами, доски в булавках и фото, горы папок, плёнки, оружие на столах — Мистер Уайт явно не был педантом, раз содержал свою тайну в таком беспорядке. Имя Веспер Линд на одной из кассет дышит в спину могильным холодом ила в венецианском канале и вновь отступает в тень, едва его окликает мисс Сван. — Что там? — Ничего. Координаты Уайта ведут в никуда, но Бонд чувствует – там его ждут ответы. Мадлен тихо, но твёрдо требует свою порцию и, в целом, тоже заслуживает знать правду. Правда может здорово изменить жизнь, и узнать её или забыть для каждого — личный выбор. Только шанс пролить свет на чью-то страшную тайну хотя бы в своих интересах всегда был и будет большим искушением. Именно искушённость, а никак не агентский долг или что-то ещё побуждает Бонда спрятать замеченную под ворохом карт микро-дискету с надписью «Erton boy Insurance» в карман пиджака. Тайны других подождут — сейчас пора встретиться с личным прошлым.