Пока цветет азалия

      Пока семья разговаривала, Леви спустился со второго этажа, поправляя на себе трикотажную кофту черного цвета, подаренную Карлой. Обыкновенно молчаливо он сразу направился к кофемашине.       — Ладно, мне пора собираться в магазин. Сегодня нагряну с проверкой к своим девочкам. — Карла поднялась, прихватив смартфон. У нее точно следовало поучиться быть энергичной по утрам.       — Водитель уже внизу. Он довезет тебя до дома, а затем и до кладбища. Там и встретимся. — Кенни похлопал Микасу по плечу.       — Кладбище? — удивленно переспросила она в попытке хоть как-то переварить все происходящее. Немного поразмыслив, она решила не напоминать об обещании. Кладбище всяко лучше какой-то глупой выставки. — Ладно. Я потороплюсь, пожалуй.

***

      Водитель был серьезен и молчалив. И Микаса была благодарна ему за это. Нет ничего хуже, чем любящие поговорить за рулем. Особенно в такой день. Ее сердце билось настолько быстро, что, казалось, оно точно пробьет грудную клетку или застрянет комом в глотке. Когда машина подъехала к ее дому, погода начала портиться, словно чувствуя настроение Аккерман. Ветер заставлял съежиться, принося с собой холодную морось и серую мглу. Не зря Великобританию называли туманным Альбионом.       Микаса пулей залетела в квартиру, стараясь как можно быстрее собраться. Заставлять всех ждать — явно плохой тон. Хотя, Аккерман понимала, что никого это не стеснит, но все же она была до жути пунктуальна.       — Что вообще надевают на кладбище? — немного смущенно прошептала она, глядя на содержимое шкафа. До этого момента Микаса ни разу не была в таких местах и абсолютно не понимала, как ей вообще реагировать. Грустить от того, что родные умерли? Или радоваться за то, что дядя решил, что она готова? Решив не сильно морочить себе голову, она просто надела черный легкий свитер и черные свободные джинсы. Сентябрь должен был быть жарким, но прогноз погоды на эту неделю обещал не больше пятнадцати градусов по цельсию. Зато дальше — двадцать пять и выше. Нужно наслаждаться прохладой, пока она есть. Жара не очень подходила Аккерман, и она считала большим везением то, что климат в Англии не такой уж и теплый. Даже при двадцати девяти может быть достаточно комфортно.       Они встретили ее прямо у входа в кладбище. На удивление, одетые менее официально, чем утром, но все так же хмуро поглядывающие на серое небо. Туман еще не дошел до этой части Лондона, и Микаса могла в полной мере оценить красоту некоторых надгробий, чтобы с удивлением подмечать, что некоторым уже чуть больше трехсот лет. Из-за этого на многих старых могилах образовался тонкий слой мха, больше некому за ними следить.       Некоторое время они шли по зеленой аллее, закрытой от солнечного света мощными ветвями дубов и кедров. Высокие зеленые деревья тяжело укрывали большую часть территории листвой, а воздух был настолько насыщенным, что немного кружилась голова.       Они свернули на тропинку, ведущую к круглому коридору склепов, чьи витые двери были вбиты в песчаного цвета стену. Кенни остановился у белой двери, сделанной словно из мрамора.       Дверь со скрипом отворилась. Оказалось, что это не склеп, а вход на огороженную территорию, на которой находились могилы родителей Кенни, его бабушек и дедушек, а также брата и сестры, у чьей статуи — у единственной — не было могильного стенда. Это была женщина, укутанная в тонкую ткань, бережно держащая небольшой сверток. Видимо, в нем был ребенок. Но можно было заметить и одну могилу, у которой не было статуи.       — Родственники потребовали, чтобы твоя мать была похоронена в Японии, — тихо прокомментировал Кенни, становясь прямо напротив статуи. — Я счел правильным, чтобы она тоже была здесь. Хотя бы так.       Побледневший Леви опустился на белоснежную скамью, не желая ворошить неприятные воспоминания. Он уткнулся в телефон, словно отгораживаясь от всего, что происходило здесь.       — Почему у нее сверток в руках? — тихо спросила Микаса, аккуратно прикасаясь к холодным, тонким пальцам статуи.       — Она была беременна, когда ее убили. Это узнали только на вскрытии. — Кенни тяжело вздохнул, чуть приобнимая Микасу. — Я хотел, чтобы ты узнала все это как можно позже. Чтобы у тебя было детство, как у всех. Какое было у Леви, когда Кушель была жива. Даже с тем, что ты не очень ладила с приемной матерью, оно было лучше, чем, если бы мы рассказали все сразу.       Микаса всем своим видом пыталась показать, что не плачет, но подрагивающие плечи с лихвой выдали ее. Слезы медленно текли лишь из одного глаза. Слава богам, Кенни стоял так, что не мог видеть чисто физически ту сторону ее лица. Вдруг, собравшись с силами, Микаса незаметно вытерла щеку, и они прошли к могиле ее отца. На фоне других она оказалась самой неухоженной.       — Мое наказание для него, — тихо сказал Кенни. — Его могилу убирают раз в шесть лет. Не хочу, чтобы она была такой, как все остальные здесь. Он не заслужил такого. Даже капли внимания, которое мы сейчас оказываем этому надгробию.       — Но почему? — слегка возмущенно спросила Микаса. Этот вопрос разозлил Кенни. Он хмыкнул и нахмурился, скрестив руки на груди.       — Потому что он виновен в их смертях. И при жизни в последние года он был против того, чтобы вы с Леви общались. Со мной и подавно. — Аккерман сжал локоть Микасы и повел ее дальше. Она промолчала, глянув на могилу в последний раз. Позже она сделает для себя выводы, не сейчас.       Они подошли к еще одной статуе женщины, обойдя две другие. Видимо, родителей Кенни. Она стояла, глядя куда-то вдаль, поглаживая пса. Аккерманы наняли мастеров своего дела, потому что она находилась здесь, словно живая. Идеально чистая скульптура. Правда, цветы вокруг были мертвыми. Рядом с постаментом скульптуры стояли два вытянутых мраморных квадрата.       — Кушель, — вновь прозвучал тихо голос Кенни. — Она была замечательным человеком. Думаю, она бы гордилась тобой. Ее главной мечтой всегда было, чтобы Леви, а потом и ты, стали кем-то важным в этой жизни. Кем-то значимым. — Он вдруг замолчал. — Вам не нужно даже стараться становиться такими. Вы всегда были важны и значимы для меня. Поэтому я не захотел детей. Вы заменили мне их, и я максимально горд тем, какими вы стали. Мой характер не самый мягкий, ты знаешь, цветочек. Я часто грублю окружающим и ссорюсь с ними, и ты должна понять, что я пытаюсь до тебя донести.       Микаса молчала, склонив голову вниз. Это место давило на нее и одновременно снимало с ее плеч тяжкий груз неизвестности. Слова дяди были приятны. Словно она ребенок, которого, наконец, должным образом похвалили. Всю жизнь она старалась для того, чтобы ею гордились. И ее старания были не напрасными. Аккерман не сдержала короткой улыбки, но тут же осеклась, заметив дату смерти. У всех троих она была одинаковой. В ее голове быстро пронеслась мысль о том, что она пропустила двадцатую годовщину их смерти. Вот если бы она знала раньше, то точно пришла и привела бы умирающие цветы в порядок. Вдруг взгляд серых глаз зацепился за небольшой стенд. Собака. Даже у него была эта дата. Странная кличка «Мистер Тыква» была аккуратно выбита на мраморе. Кенни тяжело вздохнул, явно пытаясь собраться с силами.       — Твой отец влип в неприятности, — сдержанно начал он. — Я никак не мог их решить. Ситуация накалялась с каждым днем все больше и больше. Я не знал, что сделать, чтобы избежать всего этого. Тогда я отправил Кушель, твою мать и брата в Шотландию. В наш особняк.       Аккерман старший провел ее к скамье, на которой сидел Леви. Они сели рядом, и Кенни вдруг глянул на пасмурное небо. Черный ворон сел на плечо статуи Кушель и оглушающе каркнул. Старший Аккерман усмехнулся.       — Почти год вы жили там. В вечных ссорах между собой, а потом и со мной. Ты росла подавленным ребенком, и мне не нравилось это. Дети должны быть радостными и энергичными. Они не должны плакать из-за ссор родителей. И я говорил об этом брату, просил взяться за ум хоть раз, но он психовал и запрещал нам общаться. Хотя он знал, как сильно ты любила сидеть с Кушель, с Леви.       Он сцепил руки в замок, опираясь локтями на колени. Микаса же аккуратно облокотилась на плечо брата, сцепив свой мизинец с его, такой своеобразный детский жест, дающий большое количество поддержки ей. Последнее, что осталось из ее привычек детства. Леви тяжело вздохнул.       — Я не справился. — Кенни спрятал лицо в ладонях. Микаса, все же, приобняла и дядю, в растерянности оглядываясь на брата. Она впервые видела их двоих в таком состоянии и абсолютно не знала, как ей вести себя. — В ту ночь я должен был приехать, но самолет задержали, и я остался в Лондоне. У тебя была температура, и Леви с твоей матерью приглядывали за тобой, но к ночи она сильно устала и пошла отдыхать вниз. Сейчас в особняке все иначе. Я отреставрировал весь первый этаж, но раньше главная гостиная находилась близко к входу в дом. В ту ночь они все умерли. Кушель, Кай. Мать твоя, да даже пес, который бросился защищать хозяйку. А Леви утащил тебя в конюшню. Там погреб, о котором знает только персонал. Дарлингтон помог вам двоим добраться тогда. А потом помог мне найти вас.       — Я не знаю, что сказать. — Голос Микасы звучал в тон Кенни — едва слышно. Она находилась в абсолютном смятении. — Я ничего не помню.       — Детский психолог сказал, что это из-за травмы. Ты никогда не вспомнишь те пять лет своей жизни. Потом ты оправилась. Уже в Кембридже. Нашла друзей и жила, как нормальный ребенок, не страдая от последствий той ночи. А мы, в свою очередь, делали все, чтобы ничего подобного не повторилось. Мы никак не могли забрать тебя к себе.       — Как отец мог так поступить со своей семьей? — с обидой спросила она.       — Он был эгоистом и не совсем адекватным. Из-за него у нас часто были проблемы, родители не воспитали его должным образом. Разбаловали. В юношестве — наркотики. Потом он взял себя в руки. Перестал употреблять и начал работать со мной. Столько контрактов у меня еще никогда не срывалось. — Кенни усмехнулся, повернувшись к племянникам. — Я чуть не стал банкротом. Звучит нереально, правда?       — Я все еще не понимаю, что такого он натворил, за что могли убить троих человек и собаку. — Микаса нахмурилась, ощущая, как голова начинала раскалываться. Кенни поджал губы, глядя на Леви.       — Там было больше жертв. — Леви сжал переносицу. — Охрана, большая часть персонала. Мы максимально попытались все скрыть. Оплатили каждому компенсацию, похороны. Но все равно тяжело понимать, что все случилось из-за одного человека.       Микаса заерзала, чувствуя то, как ее вымотал этот разговор. Теперь она узнала. Узнала часть правды, но от этого легче не стало. Появилось только больше вопросов, и от обилия информации голова начала безбожно гудеть.       Тяжелый вздох, и Леви встал со скамьи, чтобы подойти к могиле своей матери. Проведя ладонью по лбу, он все же сделал шаг к красивой статуе и положил руку на сгиб холодной кисти из камня.       Только дошедший мелкий дождь собирался на ее лице в крупные капли, словно слезы, стекающие по щекам. Он вздрогнул и поджал губы, бросая последний короткий взгляд на ее лицо. Лучшие всегда уходят первыми.