Пока цветет азалия

      Лаконичная квартира Леви всегда отличалась спокойствием, чистотой и какой-то своей атмосферой, позволявшей ему хоть изредка выдохнуть, побыв наедине с самим собой. Но сейчас… С всегда идеально устроенного дивана на пол слетели подушки, плед безвольно свисал, накрыв собой дрожащую Микасу. На ковре уже начали впитываться капли чужой крови. Размеренная жизнь этой квартиры была нарушена за считанные минуты. На небольшом столике перед Микасой успела разместиться кружка с мятным чаем и мелиссой, и Леви хотел уже присесть рядом, когда звонок в дверь изменил его планы. В эти дни все шло совсем не так, как было нужно.       Видеозвонок сразу дал понять, кто именно стоял за дверью, и не открывать было невозможно. Как минимум — Эрвин не заслужил пренебрежительного отношения к себе. Стоило замку щелкнуть, а цепочке звякнуть по металлу, как Смит оказался в квартире и сразу закрыл за собой дверь, с неким волнением смотря на Леви.       — У тебя что-то стряслось, а оставлять тебя одного — уж извини — не в моей привычке. Знаю, что ты вряд ли мне расскажешь, но я все-таки спрошу. — Эрвин нахмурился, явно стараясь считать эмоции с лица Аккермана, но, приметив движение на диване, подошел ближе и вопросительно выгнул бровь, разглядывая Микасу. Переведя взгляд на Леви, он сглотнул, явно изменив свой вопрос: — Ей не нужен доктор?       — Нет. Ей доктор не нужен. — Аккерман напрягся и поднял сестру на руки, сразу же поднимая ее на второй этаж. Большая кровать радушно приняла хрупкое тело, которое грозилось вот-вот переломаться. Леви злился. На всю эту ситуацию. Как только она проснется, у всех начнутся проблемы, как бы тяжело не было это признавать. И Эрвин сейчас был последним, кто должен был находиться здесь. — Надеюсь, ты понимаешь, что об этом знать никто не должен.       — Конечно. — Он кивнул, наблюдая за происходящим. — Мне можешь доверять, я не из тех, кто болтает обо всем подряд, да и… Это навредило бы тебе. Но что вообще произошло? Ты сорвался с места, сейчас сам не свой, и не похоже, что твоя сестра просто перебрала на свадьбе.       — Есть некоторые вещи, которые знать не стоит. Ради твоей же безопасности. — Леви дернул ушибленным плечом и налил себе из бара текилы. — Но да, ты удивительно проницателен. Не помню, чтобы на свадьбе был конкурс «Облейся кровью и отрубись».       — Если опять думаешь, что вдруг расскажу кому-то обо всем, то глубоко ошибаешься, Леви. Я понимаю, что с тобой не все так просто, но разве хранить все в тайне друг от друга — выход? Да и о какой безопасности может идти речь, если я уже нахожусь рядом с тобой, а ты варишься вот так просто во всем этом. — Смит сильнее свел брови к переносице и прошел в кухонную зону, но остановился, передумав. Опершись на столешницу, он опустил голову. — Понимаю, скорее всего, сейчас не время для таких разговоров, и тебе нужен отдых. Но мы и без того долго избегаем этих тем. Я хочу быть уверенным, что ты завтра будешь жив, понимаешь? А все это…       — На что ты намекаешь? — Леви начинал закипать. — Сегодня я не просто так пушкой махал, Эрвин. Все, что я делаю, имеет большой смысл.       — Я понимаю, что это все так, и ты не прогуливаться ходил… Но в этом и проблема. Я не знаю, что будет с тобой завтра с таким режимом. А если в один момент я узнаю из сводки новостей, что твою машину взорвали? Неужели тебе самому нравится все это? Риски, игры со смертью, вся эта грязь… Я хочу, чтобы ты тоже понимал, что такое счастье, в нормальном понимании этого слова. — Повернувшись к Аккерману, Смит взглянул на него, вздыхая.       — Мне не нравится. Но я обязан защищать сестру, интересы семьи. Это, в первую очередь, и мои интересы. Эрвин, то, что ты мне предлагаешь — безответственно. — Леви хмыкнул, подливая себе еще. — Я обязан думать о сохранности семьи. Стоит нам только расслабиться, как проблемы лезут из всех щелей, словно тараканы в бараке. Ты понимаешь?       — Ты ведь не будешь постоянно сидеть рядом с ней. И не обязан взваливать на себя всю ответственность, так можно всю свою жизнь посвятить другим, раствориться в этой темноте. Я не призываю тебя бросать семью, но подумай хоть раз именно о себе, о нас. У тебя всегда есть возможность, но я не понимаю, почему ты не пользуешься ею. Неужели за Микасой некому больше приглядеть? Она ведь не одна на всей этой планете. Они способны справиться без тебя, Леви, как ты этого не видишь? Я боюсь за тебя… — Его голос стал тише, а во взгляде ясно читалось искреннее желание достучаться, донести мысль о возникающем все чаще страхе потерять любимого человека.       — Мою сестру чуть не убили, жена моего дяди тоже пострадала. Да, Эрвин. Я буду постоянно сидеть рядом с ней и следить, чтобы она не умерла где-нибудь на территории раздолбанного завода. — Бокал лопнул у него в руке, но Леви быстро стряхнул осколки и продолжил пить с горла. — То, что ты сейчас говоришь, звучит как «Брось все и живи со мной, давай будем безрассудными».       — Не обязательно сейчас, я понимаю, что всем сейчас нужно время прийти в себя, но да. Да, Леви. Я хочу, чтобы не приходилось просыпаться с мыслью о том, удастся ли нам увидеться к вечеру. Это абсолютно нормальные желания, это нормальная жизнь. И я хочу, чтобы ты был в безопасности тоже, ведь это правильно. Так должно быть. Боже, Леви, я хочу быть уверенным в нашем с тобой будущем, а при таком раскладе… Это ведь не жизнь. Конечно, я буду рядом в любом случае, но… Так нельзя. Нельзя быть настолько зацикленном на этой неправильной жизни. — Подойдя ближе, он осмотрел руку Аккерман, но не заметил впившихся осколков, к счастью.       — Поживи с мое, Эрвин. Попробуй поставить себя на мое место. — Леви отставил бутылку в сторону. — Я не стану жить так, как хочешь ты. Никогда. И ты никогда не поймешь того, почему я делаю все это. Ты привык решать все мирным путем. Я привык кровью и потом защищать свою семью. Что, собственно, сегодня и произошло. Придется — я буду убивать толпами, если от этого зависит сохранность моей сестры. Это дискуссия без логичного итога. Я не изменюсь, и это тебя не устраивает. Вот и все.       — Леви. — Эрвин устало опустился на стул, понурив взгляд. Положив руки перед собой, он постукивал пальцами, внимательно наблюдая за своими же действиями. — Я не принуждаю тебя отказываться от семьи, не заставляю перестать волноваться за сестру. Но неужели так быстро ты готов отказаться и от меня? Каждому нужен покой, счастье, любовь… Неужели все это не стоит того, чтобы хотя бы немного смягчиться? Я не поверю, что у тебя не было ко мне никаких чувств, Леви. О моем отношении к себе ты, уверен, и без того прекрасно знаешь.       — Чувства были. Поэтому я тебя отпускаю, Эрвин. — Аккерман успокоился и теперь нанизывал голубику на зубочистку. — Ты не понимаешь того, что я пытаюсь донести. Тебе нужна спокойная жизнь. Со мной ее никогда не будет, и у меня есть смелость сказать тебе прямо в глаза то, что я никогда не изменюсь.       Смит хмыкнул, поджав губы. Он замер, не произнося больше ни слова. Весь его вид говорил о трудности принятия услышанного, верить в это он точно не хотел. Свободная и счастливая, размеренная жизнь… В этом и заключалось желание Эрвина, но оно расходилось с реальностью Леви. Они были из разных слоев общества, росли в разных условиях… Возможно, будь у Аккермана более счастливое детство, меньше проблем и забот, у них бы и получилось что-то, но сейчас все пришло к своему логическому заключению, которое так проехалось по Смиту. Он совершенно не был готов услышать от Леви подобное.       Зажмурившись, Эрвин сжал переносицу, выдыхая через рот, и провел ладонью по лицу, стирая растерянность. Сейчас он выглядел более сдержанно, вернув себе привычное спокойствие, хоть и только внешнее. Поднявшись, он медленно подошел к Леви, словно нарочно растягивал каждую секунду, что находился рядом. Ему было больно — и Смит старательно скрывал это. Оказавшись совсем близко, он подался было вперед, его рука почти коснулась Аккермана, но что-то уже между ними было не так. Что-то надломилось в какой-то момент, и склеить это стало совершенно невозможно.       Обреченно вздохнув, Эрвин убрал руки в карманы на пару минут, не особо представляя, видимо, что вообще следовало говорить в таких случаях. Он всегда умел подобрать нужные слова, но сейчас молчал. Всмотревшись в очередной раз в глаза Аккермана, казалось, он не нашел того, в чем так сейчас нуждался, на что надеялся. Ни единого шанса. Леви уже принял свое решение. Коротко улыбнувшись, Эрвин несильно хлопнул его по плечу и сделал несколько шагов назад.       — Я ни капли не жалею о том времени, что мы провели время, надеюсь, что ты тоже, Леви. Но я не имею права держать тебя, запирать и привязывать к себе. Видимо, я слишком сильно надеялся на собственные мечты. — Он пожал плечами, усмехнувшись. — Все обязательно будет хорошо. Надеюсь, что ты найдешь то, что принесет тебе то спокойствие и умиротворение, которое я не смог привнести в твою жизнь. Спасибо тебе, Леви, ты намного лучше, чем сам думаешь. Но… Ничего, всякое случается в жизни, нужно только лишь продолжать идти дальше. Удачи тебе, Леви Аккерман.       Мягкая улыбка на губах Смита давала четко понять, что он не держал зла на Леви, не злился. Он принял решение Аккермана, как взрослого человека, понимающего себя. Излишние сцены, выяснение отношений и просьбы попытаться начать все заново не принесли бы никакого результата. Эрвин наверняка понимал это. Как и то, что они расставались на спокойной ноте. Да и что бы изменили попытки удержать Леви в той клетке, которую Смит называл нормальной жизнью? Никому бы из них не принесли бы удовлетворения такие жертвы. Леви никогда бы не смог полностью отпустить свою жизнь, а Эрвин жил бы с мыслью, что его любимый человек мучается, а не живет.       Эрвин переживет это расстояние, иначе и быть не могло. Он из тех, кто адекватно и рационально смотрит на вещи, способен рассуждать здраво. Смит довольно тихо закрыл за собой дверь, покидая квартиру Леви, не оставляя никакого эмоционального груза после себя. Даже если ему и было тяжело принять все это, но он не подал вида.       — Вы расстались из-за меня. — Микаса стояла на лестнице, с силой сжимая перила. Ее слегка пошатывало, и взгляд был поверхностным, словно она еще спала.       — Не сказал бы. — Леви пожал плечами, намочил полотенце и протянул ей. — Вытри лицо.       Аккерман потянулась к полотенцу, но взять его у нее так и не получилось. Пальцы сводило, и тряпка так и норовила выпасть на пол и шлепнуться с громким хлюпом. Леви вздохнул, помог сестре спуститься, и стер кровавые разводы с ее лица.       — Но ведь это так.       Микаса опустила взгляд, хмурясь. Ее существование теперь ощущалось немного иначе. Теперь она чувствовала себя лишней. Раньше она не верила в то, что рождение ребенка может испортить абсолютно все. Как глупо было вообще размышлять о таком, если она — живой пример. Родственников убили, у дяди проблемы, личная жизнь брата разрушена.       — Не делай такое лицо, Микаса, — тихо начал он, протягивая ей кофе. — Мы бы все равно расстались рано или поздно. Слишком разное у нас видение мира.       — А жаль. Я думала, что у вас все будет хорошо… — прошептала она, сразу же затыкая себя кружкой.       Стало неловко от своих детских надежд. Действительно, они были разными. Мистер Смит всегда казался ей человеком, чьей единственной страстью был его предмет. А Леви… Да, Леви слишком другой. Если так посмотреть, она вообще не видела брата в будущем с кем-то. В принципе, сейчас ей было тяжело представить и свое будущее.       Микаса допила кофе и уснула. Проснулась только в машине из-за стойкого запаха спокойного одеколона. Кенни сидел рядом, вертя в ладони ее волосы. Его лицо было сосредоточено на проплывающих пейзажах. Говорить что-то не хотелось. Вообще ничего не хотелось. Она легла обратно на его колено и зажмурилась.       Машина привезла их загород. Средних размеров двухэтажный дом принадлежал Карле, но ее Микаса так и не увидела. Она заперлась в своей комнате и отказывалась выходить. Ее два раза в день посещал семейный психолог. Видимо, он был единственным, кого она согласилась пускать к себе. Ну, кроме сына. Конечно, психолог пытался вытянуть хоть слово и из Микасы. Только вот получалось скверно. Она сразу же уходила в себя, отворачивалась к панорамному окну в ее комнате-мансарде. Тусклый холодный свет в тандеме с ее бледностью создавали совсем удручающий вид. Однако Мика держалась чуть лучше, чем Карла. Пока что. Выходила из комнаты, ела, хоть и не особо активно. Но ее совсем не волновал ее собственный вид. Кенни хмурился, когда она третий день подряд выходила в одной и той же пижаме и совсем не заботилась о том, что происходит у нее на голове. Дистанция, все же, чувствовалась. Не было больше той племянницы и сестры, которую они так любили. Не было той девушки, к которой с такой нежностью относился Жан.       Ему можно было дать медаль за терпение. То, что она выстроила бетонные стены вокруг себя, он переносил легче всех присутствующих в доме. Первыми нервы сдали у Кенни. Он просто разбил бутылку об стену и ушел из дома. Это создало цепную реакцию. Леви злился на его слабость. На то, что дядя заперся в кабинете и решил разбираться с остальными проблемами, оставив всю эту ситуацию на него. А с другой стороны… Кто, если не он, будет решать дела компании и конфликт с Азумабито? Да и не нужно было забывать о том, что он тоже человек, и тоже переживает боль по-своему. Особенно учитывая то, что те, о ком он заботился больше всего сейчас в таком положении.       Царящая в когда-то уютном доме удручающая атмосфера расползалась и забредала в каждый угол. Нигде нельзя было спрятаться от гнетущего состояния, нельзя было оставаться в позитивном настроении. Это оказалось совершенно невозможным. Наверное, в другой ситуации Эрену бы никто не позволил находиться с Микасой под одной крышей, но так уж все сложилось. Да и он чаще проводил время с матерью. Они почти не разговаривали, но у него получалось хотя бы следить, чтобы она ела. Совсем немного, через силу, но голодной не оставалась, и это уже было важно. Чаще всего она поглаживала его голову, расположившуюся на ее коленях. Эрен не был против. Скорее даже наоборот — он считал, что таким образом он в какой-то степени искупал свое отвратное поведение перед матерью. Да и… Ему самому было больно от мысли, что пришлось ей пережить. О причинах он подумает после, а сейчас Йегер просто старался хоть как-то поддержать Карлу, чуточку облегчить ее состояние.       — Мам, может, мне позвать Кенни? Он…       — Не нужно пока, Эрен. Все нормально… Будет…       Мягкие пальцы аккуратно перебирали его волосы, от чего хотелось прикрыть глаза и представить, что все это — дурной сон. А сам Эрен — еще совсем мальчишка, у них прекрасная и любящая семья. Отец вот-вот должен прийти с работы и принести обещанные угощения. Он поцелует маму в щеку, обнимет, а после подбросит маленького Эрена высоко-высоко! Под самый потолок! Они вместе сядут за небольшой стол, и будет пахнуть яблочным пирогом, курой с рисом и сладким, ароматным соком. Мама перескажет папе, как они провели день, как много Эрен успел выучить… А после он подарит им рисунок, который рисовал втайне. Папа обязательно его похвалит, а мама назовет самым лучшим сыном на всей планете…       Только пирогами в доме не пахло, лишь какими-то лекарствами и горькой безнадегой. Да и в гости не зайдет больше самая красивая девочка на свете, не улыбнется…       Эрен знал, что Микаса жила тоже здесь, и он старательно избегал встречи с ней. Им обоим сейчас не пошло бы это на пользу. Но, когда он как-то замешкался на кухне, а Аккерман вошла, то внутри все замерло, застыло в ожидании. Йегер даже не мог вдох сделать, а из влажных ладоней чуть не выскользнула кружка. Но Микаса его не заметила, словно и не существовало его вовсе. Ее состояние было ужасающим, и Эрен даже пытался как-то расспросить насчет нее у психолога, но получил отказ. Такая информация не подлежала разглашению. Сердце заходилось от всего творившегося вокруг. Именно тогда Эрен готов был разрыдаться, как настоящий трус, как он считал. От безысходности, от невозможности что-либо изменить, от собственного чувства вины.       Он просто уткнулся в плечо Карлы, когда та стояла возле окна, и крепко обнял ее. Жаль, невозможно все переиграть в жизни, исправить всего лишь несколько моментов, чтобы все пришло к нужному исходу. Или… Просто вычеркнуть себя из жизни всех этих людей.       Стало легче, когда Карла согласилась хотя бы позвонить Кенни. Они говорили недолго, но это принесло свои плоды, и она даже чуточку повеселела. Совсем немного. Ей нужен был рядом мужчина, способный защитить, все решить… Эрен не мог и понимал это. Ей нужен был рядом Аккерман.       — Так мама идет на поправку? — с долей недоверия поинтересовался Йегер у психолога. Стоя на улице, он вертел в руках пачку сигарет. Едва закурив, он отправлял ее в мусорку, пока в итоге не отказался от этой затеи совершенно.       — Думаю, есть положительная динамика, и это бесспорно радует. Знаете, Эрен, скажу, что бывают ситуации и хуже, но Карла обязательно найдет силы, чтобы выбраться, чтобы начать жить заново. Главное, будьте рядом с ней, ей это очень важно. — Он поправил лацканы пиджака и коротко улыбнулся. — То, что она начала разговаривать со своим мужем, уже говорит о многом.       — Читал, что это один из признаков, что женщина не будет винить отца… Ну… В этом… — Сглотнув, Йегер кашлянул.       — Вы правы. Это хорошо, что она не связывает свое состояние, весь этот кошмар, который ей пришлось пережить с беременностью и отцом ребенка. Но я бы посоветовал придумать, пока есть время, чем ее можно будет занять позже. Вышивание, рисование… То, что может успокаивать.       — Понял. — Кивнув, Эрен вздохнул. От этих слов стало немного легче. Возможно, получится уговорить Кенни купить ей какое-нибудь животное… Так уж точно не останется времени на ненужные мысли. — А… С Микасой? Мне ведь пока…       — Не стоит. Я не могу дать четкий прогноз и заглянуть в будущее, чтобы сказать точно, как она отреагирует на Вас. С ней не все так просто, как с Вашей матерью, как может показаться. Никакой положительной динамики. Поэтому я бы советовал стараться не контактировать с ней вообще. Тяжело признать, что ситуация едва ли не безвыходная для всех нас, как бы я ни старался. Да и, к сожалению, в работе с ней я больше не главный. Теперь ее курирует леди Ирен Мур, психиатр— Психолог похлопал Эрена по плечу, слабо улыбнувшись. — Лучше думайте о своей матери. Она обязательно поправится.       — Хорошо, я… Надеюсь. — Сжав и разжав ладони, Йегер дергано моргнул несколько раз и вновь кивнул, соглашаясь.       Психолог ушел, а Эрен опустился на крыльцо, тяжело вздыхая и пялясь на припаркованную неподалеку BMW. Внутри ничего не вспыхнуло, никакой ревности. Да и чему гореть, если там было абсолютно пусто? Присутствие Жана в доме игнорировалось сознанием, словно и не было этого человека сейчас рядом с Микасой. Возможно, в этом и заключалась причина спокойствия, а, может, в том, что Эрен все-таки понимал одну простую вещь: пока он сам был рядом с матерью, кто-то должен был ничуть не меньше поддерживать и Аккерман. Ее нельзя было оставлять одну, и, как бы странно это ни показалось, но Эрен был даже в какой-то степени благодарен Жану, что тот сейчас находился с Микасой.       Погода проходилась по коже мерзким ознобом, Йегер поежился, но только сильнее оттянул рукава невзрачного свитера. Холодные пальцы вызывали еще больше дрожи, но он закрыл глаза и откинул голову. Тусклый снег редкими льдинками опускался на его лицо и нехотя таял. Похожее покалывание было и где-то внутри. Эрену так хотелось еще недавно быть свободным, доказать всем, что они ни от кого не зависит… А сейчас он готов был отдать все, чтобы окружающие его люди вновь улыбались.       Вся эта напускная бравада — лишь пыль. Он сломался уже давно, но что-то упорно заставляло его идти вперед, что-то доказывать, подниматься… Видимо, и впрямь следовало сперва разобраться с тем, что творилось в его собственной голове, чем соваться в мир, в котором каждый день приходилось нацеплять на себя очередную маску, улыбаться, быть удобным… Когда-то этот мир, окружавший его, казался той самой недосягаемой в детстве свободой. Сейчас — болото, засосавшее его с головой. Самыми страшными были мысли, что он ничуть не изменился, остался все тем же подонком и мудаком, который не вынес ни одного урока. Такие ведь не меняются, только временно подстраиваются под ситуацию. А после, когда все налаживается, возвращаются к своей жизни. Йегер с силой сжал собственные плечи пальцами, совершенно не чувствуя боли. Холод медленно овладевал его телом, но он не спешил подниматься. Проведя ребром ладони под носом, он накрыл ее руками и взъерошил волосы. Его спина подрагивала, а слез не было, из него будто кто-то медленно высасывал все эмоции через трубочку, оставляя сухие необходимые действия, нужные слова…       Вокруг все казалось ненастоящим, чужим, он даже не сразу сообразил, где находился, когда наконец поднялся с крыльца и отряхнулся. Смяв пачку, Эрен отправил ее в мусорный бак неподалеку и, шаркая тапками, вернулся в дом. Скинув их возле двери, Йегер метнул взгляд в сторону лестницы, ведущей в комнату Микасы, но запретил себе даже думать приближаться туда. Поглаживая затекшую от длительного сидения в не совсем удобной позе шею, он уже привычно набрал в стакан воды, прихватил оставленный для матери контейнер с ресторанной едой, и медленно поднялся к Карле.       Мама уже спала, вымотанная общением с психологом. Но, главное, что сон ее уже был легче, менее тревожным, чем обычно. Это радовало. Еда разместилась на тумбочке. Видимо, Карла пыталась дождаться Эрена, о чем говорил все еще светящийся экран смартфона. Невольно заметив переписку с Кенни, Йегер включил беззвучный, нажал на кнопку блокировки и отложил телефон подальше.       Разместившись в кресле, закинув ногу на ногу, он смотрел в окно, за которым неторопливо расползалась тоскливая ночь. Стоило бы закинуться выданными таблетками, да тоже завалиться спать, но Йегер не спешил. Ему хотелось еще хоть немного просто побыть здесь, в тишине. А сон вновь просто отнял бы часть его жизни, не принеся никакого облегчения. Здесь, сейчас Эрен хотя бы немного, но ощущал себя нужным. Пусть и временно. От этого становилось легче заставлять себя что-то делать. Жить. Он был нужен Карле, и этого пока что ему хватало.