Самая Длинная ночь в Наружности

Они звали его Красным Драконом. Он сам придумал это имя, но всем понравилось и теперь его звали так. Вот только на дракона он был мало похож. Разве что чешуёй, мелким глиттером размазанной по скулам, ключицам и голому животу. Он крутился на барной стойке в микроскопических блестящих шортах и весь переливался в свете стробоскопов. На таких каблуках иной бы ноги переломал, поскользнувшись на разлитой Маргарите, а он извивался изящно, как змея, и если и наступит кому на руку каблуком — только специально. Нет, не змея. Может, и правда дракон: от него так и пыхало жаром. Правда красными в нём были лишь глаза — от недосыпа, сигаретного дыма, висящего в клубе, третьего косяка, что он скурил, пока какой-то хлыщ отсасывал ему в туалете, и от слёз раскаяния. Глаза и ещё губы. Губы красные, как кровь, к таким тянуло. Некоторые даже лицо его не запоминали, так на губы таращились. И представляли, что нужно делать, чтобы они были такими. Музыка била в тело, и Красный Дракон двигался, ловя взгляды сверкающей чешуёй, он словно на ниточках был привязан к ритму, и то ли ритм управлял им, то ли он сам его создавал и подчинял. Так ему казалось. Хотя он был настолько пьян, что в реальности всё вполне могло выглядеть так, словно он упал на электрическую изгородь. Но посетителям плевать. Очередной красавчик пялился на него снизу от бара, облизывая глазами тощие ноги с синяками на коленках и впалый живот, на котором внизу красовалась паршивая татушка, набитая в соседнем подвальном салоне, с цитатой из Писания. Иногда казалось, что нельзя перестать танцевать только ради того, чтоб очередной озабоченный незнакомец не смог прочитать то, что там написано. Мак вывалился на улицу как был — в шортах, на каблуках, в блестящей на скулах липкости чужих взглядов — только куртку запахнул поплотнее, набрасывая на голову капюшон с пушистым мехом и пытаясь застегнуть дрожащими пальцами молнию; куртка хотя бы задницу его прикрывала и на том спасибо. Вообще-то у него была сменная одежда, он в ней сюда пришёл, но этим вечером хотелось сбежать домой быстрее и потому джинсы остались валяться в раздевалке. Ноги скользили по тоненькой ледяной корочке, что стянула узкие асфальтированные дорожки, и Мак пошатывался из стороны в сторону, иногда нелепо взмахивая руками, чтобы удержать равновесие. Ему отчего-то было смешно. — Эй, красавица! — прилетело в спину, и по тону голоса стало понятно, что его определённо не перепутали с девушкой. И окликнули именно потому, что не перепутали. Стрип-клубы, бары и дискотеки в этом квартале вытянулись горящей и пульсирующей на все лады вереницей, подальше от спальных районов, исторического центра и приличных мест. С одной стороны эта аллея удовольствий упиралась в мост, молчаливой громадиной повисший через реку, а с другой Македонский не проверял. Этот район полнился громко дышащей жизнью и весёлым развратом, такого праздника и не снилось тем, кто живёт по другую сторону, его там не слышно. Конечно, никакой это был не гейский квартал, тут правила толерантность. Толерантность среди вывесок, мигающих стройными девицами, обвивающими шест не хуже змея-искусителя, и мускулистыми парнями, упавшими в чан с маслом, толерантность среди развлечений, поджидающих внутри. Но не на улице. И Мак ускорил бы шаг, попытался бы просто сбежать, если бы мог. Кто-то называл эту улицу кварталом красных фонарей, вот только фонарей тут никаких нет, и если от ярких светодиодных вишенок над головой ещё можно было хорошо разглядеть лица нетрезвых парней, преградивших Македонскому дорогу, то в тёмной подворотне между двумя зданиями его тело и не найдут. Мак вздохнул и не стал им отвечать. Подумал о том, что глупо было не натянуть хотя бы джинсы и что домой он если и попадёт, то уже не так скоро. Он не слышал, что незнакомцы говорили ему, наверняка, какую-то унизительную мерзость и провокационную грязь. Подобного дерьма он уже наслушался, мог бы слово в слово повторить. А потому он попросту пропустил всё мимо ушей, закрыл глаза и принялся гадать: стоило ли затравленно улыбнуться или попытаться слинять? Первый удар не сбил с ног только потому, что нападающий держал его за шиворот. Отвечать Мак и не думал, лишь сдавленно охнул, почувствовав вкус крови во рту. Если бьют по одной щеке, подставь вторую. Это он умел, к этому он привык. Иногда ему даже нравилось. Не противиться злу. Ещё бы злодеи знали, что бить нужно по разным щекам, — они снова ударили справа, и на этот раз Македонский всё же не устоял на ногах. Вообще-то это плохо: пнуть лежачего гораздо более сильный соблазн. Подмёрзший асфальт был реально холодным, голые ляжки будто обжигало, и стоило бы молиться сейчас о чудесном спасении, но Мак не стал. Здесь не место словам молитвы. Он лишь покорно сжал зубы. — Эй, вы! Оставьте фею в покое! — раздался голос за спиной у парней и они обернулись. Лицо внезапно возникшего рыцаря Македонский не увидел, только дорогие кроссовки, но от голоса пробрало до костей. — А чё, — вызывающе выплюнул один из нападавших, — твоя, что ли? — Нечестно как-то, парни, трое на одного, — ответил тот. — Будешь строить из себя правильного, тоже выхватишь! Потасовка завязалась моментально, ещё до того, как те парни на самом деле успели это понять. Их было больше, но они были пьяны, а их соперник нет, и он гораздо более был привычен к дракам, это бросалось в глаза. Возможно, он даже победит. И Маку стоило бы воспользоваться ситуацией и сбежать, но он не смог — голова кружилась и ноги подгибались словно ватные. Звуки ударов, угроз и болезненных стонов мешались с доносящимися из заведений отголосками музыки и тонули в ночи. Мак вздрагивал и жмурился от каждого звука, похожего на хруст костей, тошнота не отпускала. Что всё затихло, он понял не сразу и открыл глаза, только когда его встряхнули за плечо. — Ты в порядке? Похоже, драка закончилась в ничью. По крайней мере тел поверженных врагов не видать. Мак медленно стянул с себя капюшон и задрал тяжёлую голову. — Мак?! — его спаситель ошарашено пялился на него сквозь упавшую на лицо белую чёлку. Македонский не был взволнован уже так сильно, ведь ему хватило времени узнать случайного прохожего и проглотить своё удивление. Никогда бы Македонский не подумал, что его спасёт именно он. — Привет, Волк. Радость встречи они заменили сигаретой. Мак почти никогда не курил (только если хорошую траву), но когда Волк протянул ему свою сигарету, не стал отказываться, сделал затяжку, закашлялся и вернул сигарету назад. На Волка он не смотрел, но чувствовал кожей его взгляд, внимательно рассматривающий с ног до головы, чувствовал, что Волк хотел что-то спросить. Наверное, «почему ты в таком виде?» подошло бы ситуации лучше, чем «как дела?» и «чем живёшь?», но Волк ничего из этого не сказал. Его взгляда вполне хватило, чтобы Мак и без слов почувствовал себя поломанным и уставшим. — Проводить тебя до дома? — предложил Волк, туша сигарету о бордюр. — Или может, посидим где-то? Волк покосился на голые ноги Мака с брезгливостью почти, явно прикидывая, как будет смотреться с ним в каком-нибудь из местных баров, но промолчал. — Нет, лучше домой, — ответил Мак, поднимаясь с земли, и Волк придержал его за локоть, чтобы помочь. — Мне завтра рано вставать, хочу успеть в церковь. — Куда? — Волк нахмурился, думая, что ослышался. — На воскресную службу, — пояснил Мак и, отцепляясь от Волка, повернул нетвёрдой походкой в сторону дома. Волк молча пошел следом, пряча озябшие руки в карманах.