Самая Длинная ночь в Наружности

Ральф сидел в учительской и в очередной раз пытался дозвониться по телефону, который ему накарябал Рыжий. Цифры на бумаге дрожали и гнулись в разные стороны, как будто их тоже жёстко крыло абстиненцией. Шестёрка походила на восьмёрку, девятка на ноль, единица волнообразно змеилась, заваливаясь на бок. Какие именно цифры в номере верные пришлось выяснять опытным путём. Один раз он попал в офис, второй в домоуправление, в третий напоролся на бухгалтерию мясокомбината. Вычёркивая неудачные попытки, он составил номер, который предположительно был номером Сиамцев. Он звонил третий день, и это было, как дозвониться утром поликлинику: то занято, то никто не берёт. Опять послушав длинные гудки, Ральф повесил трубку. Адрес можно было узнать, сходив в архив, посмотреть в личном деле, но он бы не хотел демонстрировать свой интерес.       — Так вы этим летом точно не поедете? — его окликнула Овца, сидящая в углу с традиционным вязанием бесконечного свитера. Ральф за все годы не видел ни одного готового изделия, но цвет ниток менялся — это точно.       — Нет уж, это лето целиком моё, — он даже потянулся, предвкушая свободу. Пусть до тёплых дней ещё далеко, но он их никому не отдаст.       — Вы же знаете, мне со старшими детьми проще работать, чем с мелюзгой. Овца покивала, распуская пряжу, и вновь принялась собирать петли, считая вслух.       — Я вот всё думаю про Муху, — она отложила рукоделие и достала платочек, чтобы промокнуть вечно слезящиеся глаза. — Хорошая была девочка, добрая. С ней, конечно, в основном Крёстная работала — это её была группа, но когда я дежурила, с Мухой у меня никогда никаких проблем не было. А вот Крыса с Чумкой… Овца ударилась в воспоминания, а Ральф досадливо щёлкнул пальцами. Ну, конечно, Крёстная! Как он мог забыть про их бабку, столько лет отработавшую с ним бок о бок. Просто она не афишировала своего родства и никогда не вступалась за своих внуков, даже если им грозило наказание. Поэтому он никак не мог их свести вместе, сопоставить в одну родственную линию.       — А у вас есть адрес Крёстной?       — Думаете, стоит ей сообщить? Печальная новость. А она уже женщина в возрасте. Надо ли ей такие переживания? Ральф поспешил заверить, что он будет максимально деликатен, но всё же считает нужным сказать ей об этом. Потому что лучше кто-то из коллег, чем она увидит это в новостях, или ей позвонят хамы из службы опеки. Он поехал в воскресенье ближе к вечеру, решив, что в это время кто-нибудь да будет дома. Он ещё несколько дней пытался дозвониться, но только один раз кто-то взял трубку и тут же положил её, Ральф даже не успел сказать «алло». Ожидая трамвая, он подошёл к ларьку с газетами, от нечего делать разглядывая витрину. «Не сравнивайте меня с Гигером, я иду своим путём», — жирные буквы заголовка он заметил потом, первое, что он увидел, — это Курильщика с загнанным выражением на лице, Чёрного, вцепившегося в ручки коляски, и обрезанный профиль кого-то из братцев Птиц. «Эрик Циммерман — новое имя… смелый взгляд…оригинальный подход … смесь безжалостного реализма и экспрессии футуризма.» Ральф пролистал статью, надеясь увидеть ещё кого-то из ребят, но восторженный репортёр пел дифирамбы юному дарованию в инвалидной коляске, быстренько пробежался по «трагичной биографии», вскользь упомянул годы в интернате и опять рассыпался мелким бисером, принялся восхвалять талант и глубину полотен. Ральф свернул газету и хлопнул по колену. Знатоком искусства он не был и извращенные полотна Курильщика не понимал. Щупальца, конечности без тел, грудные клетки с обнаженными костьми рёбер, спаянные металлическими деталями, шурупы, шестерёнки, болты, квадраты, торчащие острыми углами, и прочая абстрактная дребедень. Кто бы мог подумать, что в голове этого тихони водятся такие кошмарные картинки? Ральф ещё раз внимательно посмотрел на фотографию; чей был срезанный нос с выставленным коленом, он так и не опознал, но презрительно раздутые ноздри зафиксировал. Похоже, премьерный показ не обошёлся без скандала. Дом номер тринадцать оказался старым особняком с узким фасадом, выступающим на мало оживлённую улочку. Обшарпанный, со следами неоднократных штукатурок, цвета которых можно было изучать как годовые кольца деревьев в местах, где краска отвалилась. Почему-то до этой минуты Ральф и мысли не допускал, что его могут не принять, а теперь засомневался, нажимая на звонок.       — Здрасьте, — Макс потрясенно смотрел на него. — А-а вы к кому?       — К вам, — хмуро кивнул Ральф, бесцеремонно оттесняя парня в холл.       — Могли бы позвонить. Макс растерянно смотрел на него, будто не мог поверить, что видит бывшего воспитателя во плоти, в чёрном пальто, перчатках и ботинках на потёртом ковре прихожей своего жилища. Ральф по памяти озвучил номер, который ему уже сниться начал, выплывая пульсирующими алыми буквами из темноты.       — А это Рекса номер, он редко отвечает. Макс предусмотрительно промолчал, что у его братишки есть особая система, по которой ему звонят, и на банальный дозвон он не ответит. Ральф расстегнул пальто и вопросительно посмотрел на Макса.       — Можете повесить в шкаф. Я скажу бабушке, что вы приехали. Ральф остался в холле, осматривая обстановку. Вычурная мебель, полысевшая ковровая дорожка на лестнице, ведущей наверх, высокий потолок с массивной люстрой, деревянные панели на стенах покрыты лаком, тощенькая пальма вытянула белёсый стволик и чахнет в кадке у трюмо. Странно, если вспомнить, как Птицы трепетно относились к любому проявлению зелёной растительности. Старый дом, когда-то ухоженный и добротный, а сейчас пыжившийся из последних сил, выдавая свою рухлядь за старину и раритет.       — Вот так сюрприз! — Крёстная вышла в холл, было заметно, что она действительно удивлена. Ральф несколько замялся, не зная как приветствовать женщину, целовать её в щёку он был не готов, а обниматься и подавно.       — Не говорите, что это служебный визит, — Крёстная спасла положение, протянув ему руку для рукопожатия по-мужски , — не разочаровывайте меня. Я рада вас видеть. И вы как раз к ужину. Ральф не стал изображать воспитанного человека, который должен непременно сначала отказаться, поломаться, а потом дать себя уговорить. Он приехал сюда разведать обстановку и выяснить, правду ли ему сказал Рыжий, или это был обычный трёп, вызванный ломкой.       — Минут через двадцать, Макс, — Крёстная кивнула внуку и, подхватив Ральфа под руку, повела внутрь.       — Херес?       — Не откажусь.       — Рассказывайте, — потребовала Крёстная, подавая ему высокую рюмку с ароматным напитком. — Почему вы решили навестить нас? Ральф не стал врать про должностные обязанности, бабка Сиамцев не была легковерной дурочкой, а он не был хорошим лжецом. Но и всей правды он не стал говорить, обвинять Стервятника в изготовлении и продаже наркотиков он пока не имел права.       — Жалко девочку, — задумчиво сказала Крёстная, выслушав известия про Муху. — Она была из перспективных, могла бы чего-то добиться в жизни.       — Перспективных? — Ральфу стало любопытно, что Крёстная вкладывала в это понятие. Для него условно «перспективными» были только трое: Сфинкс, Чёрный и Волк. У Птиц он бы не назвал никого.       — Она не была из зацикленных на интернате. Скрытная, хоть и болтливая, но то был её способ защиты от таких, как Рыжая или Крыса с Бедуинкой. Кстати, не знаете, где они? Уверена, что эти девицы скатились на самое дно. Крёстная пренебрежительно махнула рукой. А Ральф отрицательно покачал головой, он вообще не знал ни про кого, если быть честным до конца.       — А как ваши внуки? — Ральф решил соскочить с опасной темы о судьбе своих воспитанников.       — Мои внуки, дорогой Ральф, оказались полной противоположностью друг другу. Неожиданно, правда? Ну, вы сейчас всё сами увидите. В столовую они все вышли одновременно, и Ральф смог воочию увидеть то, о чём говорила Крёстная. Он как-то не обратил внимания на то, как выглядел Макс, когда встретил его. Зато теперь на фоне Стервятника разница била в глаза. Макс опрятно одетый, с волосами, собранными в жидкий, но длинный хвост, чистое лицо, прямой взгляд. И Стервятник… Ральф поморщился, как от кислого.       — Охренеть! — прокаркало чудовище с сиреневыми губами и глазами в размазанной туши.       — А я думал, врёшь, — Стервятник тыкнул кулаком в плечо Макса и сел раньше всех. Крёстная и бровью не повела, приглашая гостя к столу. Ральф сел напротив Рекса и, не стесняясь, принялся разглядывать его, ища признаки, говорящие о зависимости. Замызганный свитер с растянутой горловиной, грязные волосы, сальными сосульками обрамляющие лицо, руки с обгрызенными заусенцами и ногтями. Где отутюженные брюки, шейные платки и рубашки с кружевами? Где сапоги, каблуки, украшения, подобранные к каждому конкретному наряду, и стрелки, с филигранной чёткостью отчерченные на веках? Перед ним сидел замызганный, неопрятный парень, чья неряшливость просто вопияла на фоне брата и элегантной бабки.       — И что же вы так, без приглашения? — Стервятник лупил на Ральфа глазами на выкате и нервно щипал кусок хлеба, кроша на скатерть. — Мы бы подготовились, пыль вытерли, зубы почистили. Вдруг вы проверить решите? Ральф проигнорировал выпад бывшего вожака Птиц, обратившись с вопросом к Максу, который сидел, сжав тонкие губы, и был, похоже, в ярости от поведения брата.       — Где учишься, Макс?       — Строительный институт, архитектура и дизайн.       — Антонио Гауди вертится в гробу от зависти, — гаденько улыбнулся Стервятник, не сводя глаз с Ральфа.       — Нравится?       — Очень, — Макс поднял голову, посмотрев прямо в лицо Ральфу. — Я сначала подал документы на реставрационное направление, но мне не хватило баллов.       — Зато не будешь сидеть в какой-нибудь дыре, расчищать никому не нужные фрески, дыша пылью, — хохотнул Стервятник. Он ковырялся в тарелке и, как заметил Ральф, больше возил овощи по тарелке и съел только парочку салатных листьев. Макс ел всё, подчищая заправку хлебом, чем тоже удивил Ральфа. В Доме братья не имели ограничений по питанию и их не истязали протёртой пищей и вязкими овсяными киселями. Но в их картах всегда стояла красная метка, сигнализирующая о том, что ещё чуть-чуть и диагноз «дистрофия» присоединится к и без того немалому перечню болячек.       — Директора ещё не сменили? — Крёстная прервала затянувшуюся паузу.       — Его вынесут только вперёд ногами, — вздохнул Ральф, накладывая ризотто и передавая блюдо Стервятнику. Тот плюхнул себе на тарелку одну ложку, явно не собираясь есть, и передал блюдо брату.       — У нас ничего не изменилось, пришло несколько новых учителей предметников. Бурундук ушёл на пенсию, у младшей группы новый воспитатель. А всё остальное по-прежнему: манная каша в понедельник и сырники с повидлом в воскресенье.       — Какая кличка у новенького? — первый раз Стервятник задал вопрос без подтекста и ехидства.       — Кукушка.       — Табаки бы оценил, — братья переглянулись, одинаково скривив рот и дёрнув носом.       — А ты, Рекс, чем занимаешься? Стервятник швырнул вилку, фарфоровая тарелка болезненно звякнула, принимая несправедливый удар. Крёстная резко подняла голову, отвлекаясь от еды, Ральф ожидал, что она осадит зарвавшегося щенка, но она обошлась взглядом. Стервятник перестал раскачиваться на стуле, откинул волосы от лица и попытался любезно улыбнуться. Вышло отвратительно.       — У меня ни минуты свободной. Мне нужно спать, есть, стирать одежду, убирать свою комнату, общаться с друзьями, которые бывают у нас. Иногда я выхожу наружу, иногда хожу вместе с Максом на мероприятия. На той неделе были на выставке Циммермана. Помните такого?       — Конечно. Он даже выиграл приз на каком-то конкурсе ещё в Доме. У него были весьма оригинальные рисунки. Талантливый парень.       — Оригинальные! — фыркнул Стервятник. — Предел его оригинальности — это красные кроссовки, выбесившие Фазанов, и тупые вопросики с невинными глазками, чтобы позлить Сфинкса. Там есть кое-что интересное, не знаю, правда, насколько это идеи самого Курильщика. Может, он их упёр также, как срисовал работы Леопарда.       — Рекс, не начинай! — Макс хлопнул ладонью по столу, желая успокоить разошедшегося брата. Похоже, сам Стервятник не замечал, что уже не говорит с тихой звенящей злобой, а почти кричит непонятные обвинения в адрес того, кто их не слышит. Но вот была ли эта эмоциональная лабильность следствием приёма наркотиков или нет?       — А ты меня не затыкай! Хочу и скажу! Это плагиат, воровство, и даже не творческая переработка, а просто тупая срисовка, дурная копия за мастером. Дешёвка! А он гордится, что продал кому-то свою, блядь, картину. Свою! Картину! Леопард был гений, настоящий талант, а не худосочный подражатель! Мелкий ублюдок крадёт чужие идеи, и знает же, сучонок, чьё украл! А вы все такие деликатные: ах-ах-ах новое слово в искусстве. Нету там никакого искусства! Мазня! Холуи, блядь.       — Рекс, выйди из-за стола. Ральф даже невольно передёрнул плечами, Крёстная не растеряла своего умения хорошо поставленным голосом и нужной интонацией усмирять самых бешеных и неадекватных. Стервятник сразу же поднялся, как будто только этого и ждал.       — Спасибо, всё было очень вкусно. Прошу прощения, что в очередной раз опозорил фамилию. Ральф видел, что Стервятника трясёт крупной дрожью, будто прошивает электрическими разрядами. В какой-то момент он даже подумал, что тот сейчас упадёт или врежется в стену, не справившись со своим волнением и нервами, но нет, он вышел, грохнув дверью.       — Что было на выставке? — Ральфа этот демарш нисколько не задел, но подумать было над чем.       — Там была картина, — Макс вздохнул и замолчал. — Она очень похожа на рисунок Леопарда. Вы же помните? Белый бык у нашей спальни в Доме? Не копия, но определённо подражание.       — И он прилюдно начал скандал? — догадался Ральф. Значит, на фото стопроцентно был Стервятник.       — Да, — поморщился Макс. — Он обвинил Эрика во всех грехах, сцепился с Чёрным. Они бы там и подрались, на радость репортёрам, если бы я не вмешался. Это было гнусно и по-детски глупо. И сегодня, не знаю, чего он так взъелся. Извините. Макс сказал, что не будет чай и тоже ушёл, оставив их с Крёстной вдвоём.       — А вы как к этому относитесь? Ральф всё никак не мог взять в толк, почему она так спокойна? Привыкла к такому поведению, видит его каждый день? Или решила, что хватит с неё и одного внука, если он себя хорошо ведёт и похож на человека, а не плесневелое привидение?       — У них есть все условия, чтобы добиться чего-то. Дом, стол, деньги, возможности, наблюдение врачей, моя поддержка. Крёстная мешала сахар в чашке, тихонечко позвякивая ложечкой. Ральф бы мог принять этот ответ за равнодушие, но он достаточно отработал с этой женщиной, чтобы понимать, что это её способ выражения заботы.       — Я бесконечно далека от мира своих внуков, Ральф. Макс серьёзный, самодостаточный, у него есть цель, есть свои интересы, амбиции. Он ходит на встречи с ребятами со своего курса, приводит девушек в гости, слушает музыку, — обычная жизнь молодого парня. А Рекс… его что-то надломило, он не сразу стал таким после выпуска.       — Он где-то учится?       — Я помогла поступить ему на медицинский, но со второго курса он ушёл в академический отпуск. И сомневаюсь, что планирует вернуться к учёбе.       — А к нему кто-то приходит? — Ральф мучился между желанием спросить прямо про наличие наркотиков и тем, что не вправе голословно обвинять. Крёстная, конечно же, переживала за внуков, пусть и внешне, как обычно, смотрелась непоколебимой железной леди. А он сейчас вывалит ей свои подозрения, а у неё сердце прихватит, и кто будет виноват? Пусть так, но она держит братцев под присмотром.       — Иногда здесь неделю живёт ваш воспитанник, — Крёстная улыбнулась. — Красивый парень с седой чёлкой и уставшими глазами.       — Волк? — удивился Ральф. Вот уж не думал, что он с Птицами такие друзья-товарищи.       — Да. Когда Волк здесь, Рекс оживает. Они смеются, ходят гулять, он начинает есть нормально, а не клевать три зёрнышка риса в день. Я всегда приглашаю Волка заходить почаще, он мне нравится. В нём столько жизни, энергии. Он, как батарейка, заряжает всех кругом. Да, с Волком тоже поговорить не мешало бы, подумал Ральф. Только того хрен расколешь, он никогда не сдавал своих и сейчас не сдаст. Но молчание — это тоже ответ, если знать, что спрашивать.       — Вы же не просто так приехали? — Крёстная поставила чашку на блюдце, покрутила, совместив рисунок. — Не надо меня посвящать в свои мотивы и планы, — она предостерегающе подняла руку. Ральф поймал себя на мысли, что не знает, сколько на самом деле Крёстной лет? Глядя на тонкую сухую кожу на её руках, всю в мелких морщинках и пигментных пятнах, он подумал, что она очень и очень стара. Просто прекрасная осанка, легкость движений и голос без возрастных дребезжащих нот, создают впечатление, что ей лет пятьдесят-шестьдесят.       — Я буду вам очень признательна, если вы сможете как-то повлиять на Рекса. Мне кажется, у вас это может получится. Вы всегда пользовались уважением у наших подопечных.       — Там — да, — нерадостно усмехнулся Ральф. — Но я уже не их суровый воспитатель, а они не дети, и сегодня Рекс...       — Был очень сдержан, поверьте, — перебила Крёстная. — И это из-за вашего присутствия, так сцена была бы просто безобразной. Вы можете бывать у нас в любое время, без предварительных звонков и приглашений.