XI
6 декабря 2022 г. в 11:32
Македонский вяло тащился следом за Волком, энергично вышагивающим по торговому центру. Он считал, что это была пустая блажь, как говорил дед, и что лучше бы они скинулись и купили стиральную машинку. Потому что старая, похожая на стартующий к околоземной орбите шаттл, не позволяла запустить её в автономную стирку. Кто-то обязательно должен был ходить и проверять: не отсоединился ли от вибрации сливной шланг, не попёрла ли через крышку пена. А потом, когда процесс бултыхания белья в нержавеющем баке был завершен, надо переложить всё в отдельную центрифугу, установленную на резиновом кружке, и держать аппарат, пока его раскручивало и колошматило с рёвом реактивного двигателя, вибрируя в унисон с адской техникой.
А Волк упёрся, что ему нужны шторы, и он не может жить, как в аквариуме.
— Пятый этаж, мост, река, — бессильно возражал Македонский. Сам он как-то свыкся с обнажёнными окнами, с бархатной темнотой, куда не доставали огни уличного освещения, с ласточками, строящими гнезда прямо под карнизом, и свиристящими всё лето птенцами.
— Ну как? — Волк вытащил из общего ряда портьер плотную ткань голубого цвета.
— Не подходит, — вздохнул Мак. — Там же ёлочки на обоях.
Волк пошёл шерстить шторный ряд дальше. А Мак подумал, что капитальный ремонт старой квартире тоже бы не повредил. Обои в его детской выцвели и те самые ёлочки уже давно не нарядные красавицы, а блёклые деревца цвета разбавленной зелёнки. Деревянный пол зиял щелями, скрипел и требовал покраски. Плитка в ванной высыпалась мелкими квадратиками, утратив затирку между швов. В своё время пожертвования этих могли бы превратить дедово жильё в дворец, в храм для чуда. Дед говорил, что негоже ангелу пользоваться вилкой и спать на перинах, ангелу приличествовало сидеть на цепи и есть руками из эмалированной миски.
Мак вздохнул, воспоминания никак не хотели отпускать его, отравляли воздух и мысли.
— А это? — Волк встряхивал что-то роскошное, переливающееся атласной зеленью с золотой каймой. — Македонский, не спи! Что опять на тебя нашло?
Мак взглянул на ценник атласного великолепия и молча показал его Волку. Сумма глумливо пялилась на них тремя нулями.
— Да не смотри ты, — Волк дёрнул штору, расправляя. — Я спрашиваю, нравится или нет?
— У меня потолки три пятьдесят, ты представляешь сколько надо ткани? — возмущенно прошипел Мак, заправляя богатую ткань в общий ряд. — И как ты будешь вешать?
— У тебя в кладовке стремянка стоит, — упрямился Волк, вцепившись в понравившийся образец. — И можно же не до пола, а до подоконника купить.
— Давай лучше вот, какую-нибудь сеточку повесим? — Мак выхватил из соседнего ряда первый попавшийся тюль, реденький и прозрачный.
Тридцать минут взаимного шипения и претензий, пересчёт средств в тощих кошельках, и они сошлись на простеньких однотонных гардинах сине-зелёного оттенка и густого тюля для кухни.
Консенсус был достигнут, Волк нёс пакет с покупкой, прикидывая, понадобится ли ему какой-то дополнительный инструмент или нет?
— Давай зайдём, — Мак кивнул на отдел одежды.
Теперь уже Волк ходил сзади, глядя как Македонский перебирает футболки, свитера и джинсы.
— Ну как? — Мак вытащил тёмно-бордовую водолазку со стилизованным под детский рисунок корявым солнышком.
— Нравится — бери.
Македонский украдкой вздохнул, сворачивая водолазку в рулон. Ему почему-то хотелось, чтобы Волк одобрил его выбор или предложил что-то сам, тут уж он бы не стал спорить и купил, что угодно. Волк отвлёкся на рубашки, Мак перебирал стойку с футболками, автоматически поправляя лежащие криво или неаккуратно свёрнутые.
— Посмотри, — Волк подошёл и глазами показал на кассу, где какой-то мужчина расплачивался за покупку.
— Чёрный Ральф, — шёпотом ответил Мак, безошибочно опознав покупателя. — Ни капельки не изменился.
Волк кивнул, подтверждая наблюдения собеседника. Время будто прошло мимо их бывшего воспитателя, всё такой же, как был в Доме. Словно услышав их беседу, Ральф, рассчитавшись, направился к ним через весь зал.
— Вот бля, заметил, — Волк ругнулся сквозь зубы, начиная безотчётно нервничать, хотя ничего уж такого страшного и не происходило. Просто встреча учеников и бывшего учителя, но трепет, который они все с детства испытывали перед Р Первым, вылезал из подсознания.
— Здравствуйте, — первым поздоровался Македонский, прихватил Волка под локоть.
— Добрый день, — Ральф смотрел на них с полуулыбкой, которая должна была изображать доброжелательность. — Рад видеть, как ваши дела?
Они вдвоём замычали про всё в порядке и, вообще, жизнь удалась, но Ральф уже конвоировал их к выходу, а потом до столика в кафетерии. А они, как два барашка, послушно шли, на ходу придумывая причины, как бы им увернуться от разговора.
— Я возьму кофе, — Мак встал сразу, как только сел за маленький круглый столик. — Кому какой?
— Латте, — Ральф выложил купюру, которой хватало на угощение для всех. — Возьми, пожалуйста, пирожное или торт на свой вкус.
— Американо, — обречённо вздохнул Волк. Разговора было не избежать, хотя страшиться было нечего. Ральф уже не имел над ними власти, и можно было бы его просто послать и идти дальше по своим делам. Но это было не просто невежливо, а подло, что ли? Потому что в своё время он не вынимал из них душу часовыми беседами, но всегда выслушивал их просьбы, какими бы странными они не были, и прикрывал перед Акулой за любые проступки, предпочитая лично наказывать виновных. И наказания Ральфа ни у кого бы не повернулся язык назвать несправедливыми или чрезмерными.
— А как вы поживаете? — Волк снял куртку, положил пакет с покупками на соседний стул.
— Работаю, — Ральф расстегнул пальто и размотал шарф, положил его на пакет Волка, как бы утверждая своё право задерживать их для беседы столько, сколько ему будет нужно.
— Ну и как детишки? — усмехнулся Волк.
— Да потише, чем вы, но есть отдельные шилозадые экземпляры. А так всё тоже самое: клички, стаи, междоусобные конфликты, болячки.
Македонский подошёл с подносом, расставил кружки и тарелочки с кусочками торта.
— Сдача, — Мак положил на стол деньги.
— Спасибо, — поблагодарил Ральф, наблюдая, как Македонский подвинул свободный стул ближе к Волку и сел, ссутулившись, спрятав ладони между коленями.
— Учитесь, работаете?
— Работаем, — Волк ответил за двоих. — Я ходил на курсы официантов и барменов, в баре и работаю. Ночные смены тяжеловато, конечно, но я привык.
— А ты? — Ральф посмотрел на Македонского, который дёрнулся от его вопроса, как от удара, и рассыпал пакетик сахара по столу.
— Тоже в баре подрабатываю иногда, — Мак отвечал с запинками, занятый сметанием сахара со скатерти. — А так я в хосписе помогаю.
— Ясно, — Ральф не стал углубляться в тему. Оба выглядели вполне благополучно, чтобы начинать какие-то дополнительные ковыряния в их жизни.
— Видите кого-нибудь из своих?
Мак искоса глянул на Волка и отрицательно покачал головой.
— А вы что хотите знать? — Волк ломал ложечкой торт. — Или про кого? Спросите прямо, Р Первый.
— Сиамцы, ты же бываешь у них? — Ральф тоже не любил эти хождения вокруг да около.
— Бываю. Даже жил у них по неделе раньше, пока были проблемы с жильём.
— Сейчас проблем нет?
— Сейчас нет.
Волк смотрел в глаза Ральфу прямо и твердо, без вызова, но предупреждая, что в эту тему воспитателю лучше не лезть.
— Не замечал, что ты был дружен с Птицами в Доме.
Волку очень хотелось съязвить в ответ, что вы, Ральф, вообще мало чего замечали, но он сдержался, да и это было неправдой. Чёрный Ральф был очень наблюдательный человек, иногда даже излишне наблюдательный и догадливый.
— Да мы как-то встретились на вечеринке у Рыжего в его колхозе, хорошо сидели, пока Рыжий с Чёрным не сцепились в битве за урожай. Ну мы и свалили с Рексом по-тихому, он предложил поехать к нему, так как-то и начали общаться.
— И как они поживают? — Ральф решил сделать вид, что ничего не знает о жизни близнецов.
— Они у бабки своей живут, не нуждаются, — Волк пожал плечами. — Макс учится, что-то с архитектурой связано, а Рекс в академе сидит с душевной травмой.
Ральф вопросительно приподнял брови, отпивая кофе. Волк тяпнул себя за язык, ну теперь придётся рассказывать, потому что лучше сразу сказать всё, чем Р Первый начнёт тягаться за ним. Ещё и на работу заявится, а то, что он просто так не отстанет — это и ежу ясно.
— Стервятник после выпуска где-то сошёлся с Леопардом, я не вникал. И они...у них… любовниками они были, — Волк усмехнулся, ему было неловко вываливать чужую тайну, да ещё и однополой любви, прямо в лицо Чёрному Ральфу.
— Ну, а Леопард он же художник, творческая личность и загоны тоже творческие. Всякие там депрессии, упадок сил, отсутствие вдохновения, муза ушла, я — бездарность и прочее. Вроде какая-то выставка у него была, народ не оценил, критики написали разгромную статью. А Леопард потом вышел в окно с десятого этажа. Подробностей не знаю, иногда Стервятник проговаривается, а я в тему не лезу.
— Давно это было? — Ральф мысленно поставил галочку: поискать информацию о Леопарде, спросить Шерифа, хотя он вряд ли в курсе.
— Год назад вроде. Мы когда с ним у Рыжего пересеклись, у Стервятника как раз был период во все тяжкие. Потом он потише стал, но всё равно, намазюкает глаза краской, сидит в стену смотрит или достанет папку с набросками да эскизами, перебирает, рыдает. Да жалко мне его было! У Макса своя тусовка, учёба, интересы, он с братом днями напролёт сидеть не может. Да и достала его эта скорбь двадцать четыре на семь без выходных и перерыва на обед. Крёстная, сами знаете, мраморная статуя, к ней за сочувствием не очень-то побежишь. А он вроде как и в семье живёт, а всё будто в пустыне. Одинокий. Ну а тут я, — Волк вздохнул, — вечный двигатель.
— И утешитель, — утвердительно сказал Ральф, ставя кружку на бумажную подставку.
— И это тоже, — Волк сверкнул белозубой улыбкой, с вызовом посмотрев на Р Первого: «Ну давай, прочти мне лекцию о правильности взаимоотношений.»
Ральф на такие штуки никогда не ловился, а вот внезапно покрасневшие щёки и уши Македонского — отметил. Ревность или смущение от бестактности поднятой темы?
— Стервятник покупает наркотики или делает сам?
Волк резко откинулся на спинку стула; вот и задан вопрос, ради которого и затеяна эта беседа по душам. И что отвечать? Правду о том, что Стервятник кашеварит в подвальной каморке, испытывая новые образцы на себе, или включить дурика?
— У Стервятника проблемы, Волк, — Ральф говорил тихо и жёстко, напористо, давил, не давая времени всё обдумать. — Муха умерла от передозировки, с нею были Рыжий и Мертвец. Они ничего не сказали в полиции, но ты же понимаешь, что это вопрос времени? За ними будут наблюдать и когда-нибудь они попадутся, или кто-то другой сольёт информацию о птичьей лаборатории, а не дай бог, тоже умрёт.
— Даже если и так, — хрипло ответил Волк, — вы-то здесь при чём?
— При том, что я отвечаю за вас даже сейчас, при том, что мне не всё равно.
Волк смотрел на Ральфа исподлобья, с кривой ухмылкой. Этого педагогического бреда он ещё в Доме наслушался на общих собраниях и нравоучениях в кабинете Акулы.
— Личный интерес, если тебе так понятнее, — Ральф отразил ухмылку Волка, скопировав позу. — Возьмут за задницу Стервятника, начнут трясти все связи, а в итоге дойдут и до меня. И тут встанет вопрос, как же в таком замечательном месте, как наш интернат, работают люди, у которых их воспитанники наркоманы через одного. У кого же они набрались таких знаний?
Мак сидел, кусая губы, ему очень хотелось, чтобы Волк всё сказал, и Чёрный Ральф отпустил их. Он как мог транслировал Волку мысль «расскажи-расскажи», ёрзая на стуле, не притронувшись ни к остывшему кофе, ни к тающему кремом торту. От них обоих тянуло опасностью, раздражением. Только у Волка всё было на виду, топорщило шерсть на загривке и заставляло скалить зубы. А у Ральфа угроза сидела внутри, прорываясь только низкими частотами в голосе. Мак быстренько украдкой посмотрел на бывшего воспитателя, опасаясь столкнуться с ним взглядом и увидеть лишнего. Ему бы разобраться с тем, что он сам почувствовал, когда Волк так бесшабашно и легко признался в связи со Стервятником, с тем жаром, что опасно возник на кончиках пальцев, собираясь в клубок огненной плазмы, а не лезть в мрачные глубины души Р Первого.
— Ну так что, Волк?
— Он делает сам, — нехотя признался Волк, чувствуя себя гнусным предателем. — Сам и употребляет, иногда толкает излишки желающим, но только своим. Никого со стороны, насколько я знаю.