Самая Длинная ночь в Наружности

Попасть на выставку за день до открытия может не каждый, но такие, как Шакал Табаки, немпременно найдут лазейку. Сравниться с ним в умении без мыла пролезать в узкие отвестия мог, возможно, только Рыжий, но тот не питал к искусству особого интереса. А Табаки вот питал. Однако проявлять свои таланты и красноречие ему не потребовалось: когда директор галереи услышал его имя, он готов был сам распахнуть перед ним двери хоть за день до выставки, хоть в ночь после. Курильщик до сих пор до конца не понимал, как Табаки умудрился добиться такой известности не только в узких кругах. Возможно, пока он сам был с головой погружен в живопись, учебу в академии и нужные знакомства, он просто не заметил, как Шакал резво пожимал своей крохотной лапкой чужие ладони, коллекционировал дорогие визитки и выступал на телевидении. Когда Курильщик еще в Доме слышал легендарную историю про истребование у дирекции посылок Шакалом, он охотно верил, что Табаки мог устроить террор подобного масштаба, но вообще-то полагал, что количество посылок было преувеличено, и каждый рассказчик добавил к этой цифре две-три, ширя их количество до двухзначного числа. Табаки и при Курильщике продолжал писать письма в разные благотворительные организации и обзаводиться знакомствами с меценатами разной степени благосостояния, но посылки почти не приходили. Курильщик не знал, о чем Табаки им писал, но принимал эти послания скорее за любовь к эпистолярному искусству. Видимо, Курильщик один не воспринимал Шакала всерьез и очень зря. Теперь стоило ему заявить, что он знаком с общественным деятелем, которого и в прессе порой называли Шакалом, так все вокруг сразу забывали о заслугах самого Курильщика. Табаки стал так быстро и ярко знаменит среди благотворительных организаций, что Анджелина Джоли бы позавидовала, единственное, что он был не так красив. Выступления на федеральных каналах, речи на собраниях Гринпис, аукционы в поддержку очередного вымирающего вида — все то, чего Курильщик никогда не видел, но был с избытком посвящен в подробности самим Табаки. Подобные мероприятия, должно быть, требовали более представительного вида, но Шакала трудно было переделать. Даже в приличном костюме он смотрелся чумазым цыганенком, перепутавшим в темноте свои вещи с чьими-то чужими. Как ни старались окружавшие его советчики, а пиджаки выглядели как с чужого плеча, яркие шейные платки, подвески с перьями, бусы, как у американских индейцев, привлекали своим звоном внимания не меньше, чем Мустанг в былые времена. Курильщик сомневался, что их пустят в галерею через день после закрытия выставки, хоть он и автор выставленных полотен, но директор согласился без труда, и теперь они вдвоем неторопливо катились по пустым залам друг за другом, и Курильщик слушал горячую похвалу, от которой хотелось курить или залезть под подушку. Табаки остановился у одной из картин и так внимательно уставился на нее, что Курильщику стало немного неловко. — Потрясающе, мой друг! — похвалил Табаки. — В мельчайших деталях. Как настоящий! Курильщик глянул на темные заросли, выступающие тяжелыми мастихиновыми мазками. На картине были только деревья, но ощущения от них были такие, что за ближайшим стволом кто-то притаился, дышащий едва слышно и, возможно, опасный. — Это просто лес, — пожал плечами Курильщик. Он давно уже научился принимать похвалу и от профессиональных критиков, и от восторженных любителей, не умеющих два слова связать, но только слова Табаки смущали его, как будто тот внезапно разглядел правду, которую Курильщик зачем-то пытался скрыть. Как плюшевого медвежонка на всех своих полотнах. — Вот именно! — подмигнул Шакал. — Ух, как будто вчера мы с тобой гуляли по траве, загаженной свистунами! — Не говори ерунды, Табаки, это просто домовская сказка, никаких свистунов не существует. — Наш шестилапый бы с тобой поспорил, но с ним сейчас спорить — гиблое дело. Курильщик закатил глаза и молча отъехал в сторону. Он смотрел на другую свою картину: белые тонконогие быки, бегущие по саванне за маленькой тлей. Не совсем его единоличное авторство, но такого Леопард больше не рисовал, а стены было ужасно жалко. За спиной Шакал все что-то бубнил про волшебные грибочки и мох, что растет в полнолуние, которое, как известно, бывает только по четвергам, и Курильщик неприятно поежился. Ему казалось, что в спину его колют иголки, похожие на еловые, но не совсем, под ногами пахнет сырым лишайником и издалека тянет болотцем, которого он ни разу так и не нашел. Ноги гудели, будто он прошел не один километр, и ужасно хотелось вновь обернуться котом, чтобы стряхнуть с себя промокшие кеды и погреть лапки под пушистым животом. Курильщик вздрогнул, сбрасывая с себя шуршащие ветви. — Ого! — раздался вопль Шакала из другого конца зала. — У Рыжей и правда такая грудь? А ты точно запомнил, Курильщик?