Самая Длинная ночь в Наружности

Сколько раз она уже ходила через этот заплеванный подъезд — не сосчитать, но ни разу не встретила никого, хотя голоса и гогот раздавался и сверху, и снизу. Это чем-то напоминало Рыжей Дом. Там всегда было людно, шумно, а через минуту — никого не видать, откуда голос, непонятно, будто из стены. А шепотки по ночам такие нереальные, словно призраки бродят между кроватей. Правда здесь, в Наружности, все было немного иначе, тут брань и голоса невидимых людей, что тушили бычки в старых банках из-под кофе, никогда не казались голосами призраков, а то, что она их не встречала ни разу — так то даже лучше. Слепой с Крысой жили не в самом приличном районе, в общаге, комнаты в которой когда-то выдавали работникам местного завода, а теперь тут прожигали жизни их подрастающие отпрыски. Комнатушку в общаге купил Крысе отец. Рыжая, конечно, многое не понимала в подобных делах, но выглядел отец Крысы порядком поприличнее подобных мест, казалось, что и жилье для дочери мог найти получше, но никого его выбор не смутил. А вот его выбор дочери смущал: Слепой не пришелся по вкусу, и ПРИП постоянно ругался с Крысой из-за него, однажды Рыжая даже застала этот скандал. Было неловко. Слепому было все равно. Слепому вообще многое, казалось, безразлично. Тесная каморка, скудный рацион из пакетов, порванные ботинки. Он вроде бы работал на местном заводе, куда брали слепых на линию сборки какой-то продукции, но Рыжая всегда заставала его дома. Может, уволили давно. На что они с Крысой жили, тоже оставалось вопросом. Если та и работала где-то, то не говорила где, а сигареты постоянно разных марок и телефоны, менявшиеся в её кармане чаще, чем джинсы на Слепом, наталкивали на мысли, что не прикурить у местной шпаны она просила, зажимая подростков в подворотне. Рыжая ходила к ним регулярно, два-три раза в месяц — убраться и приготовить что-нибудь, постирать. Крысе, очевидно, было наплевать на порядок в квартире, а Слепой с этим справиться не смог бы. Кажется, что даже если бы он захотел, не вышло: комната у них была крохотная, да и жили они тут второй год, а Слепой все натыкался на углы и запинался обо что-то, хотя Рыжая каждый раз старалась убрать с пола все, что там могло случайно оказаться. Каждый раз, когда такое случалось, ей отчего-то становилось ужасно обидно, до слез. В Доме Слепого звали хозяином, и в этом усомниться не было повода. Он чувствовал себя там легко, свободно и уверенно. По коридорам ходил, словно зрячий, подмечал все лучше всех, а если и запинался о разбросанные Лэри ботинки, то тому прилетало по башке. Теперь же, когда Слепой запинался о ножку стула, который всегда стоял на одном и том же месте, что аж следы на полу появились от шорканья ножками туда-сюда, он выглядел жалко. Как те самые инвалиды, которых хочется поддержать за локоток и перевести через дорогу. От этого чувства Рыжей было гадко на душе. Когда-то Рыжая была влюблена в Слепого. Он не был красивым или приятным, но он был сильным, будто сам Дом, всемогущим почти, и из-за подобного ощущения в Рыжей зрела уверенность, что часть её всегда принадлежала Слепому так же, как и Дому. Но от Дома остались лишь воспоминания. От всемогущества Слепого — лишь насмешка. Он не изменился, ни внешне, ни поведением, ни характером. Только теперь его немногословность казалась Рыжей пустотой, расслабленность — унынием, мистическая потусторонняя энергетика — чем-то пугающим. Теперь Рыжая была не уверена, любит ли Слепого ещё, но её забота о нем больше напоминала ей, как она ходила жечь костры с Толстым, помогала мыться Кошатнице или утешала ревущего Шакала. А ей бы хотелось, чтобы все было, как прежде. — Привет, — сказала Рыжая, опуская пакеты с продуктами на пол в крошечной прихожей, ограниченной одним грязным ковриком. — Привет, — Слепой встретил её, показавшись из-за шкафа, отгораживающего раскладной диван от входа. Он всегда встречал ее так — слышал, наверное, шаги ещё за дверью. Эта его особенность всегда неизменно бодрила Рыжую: показалось, ей ведь просто показалось, что в Наружности он стал беспомощным и опустошенным. Пусть всего на мгновение, но это бодрило. Слепой закурил, усаживаясь за стол. Он отлично знал, что будет дальше: продукты, разложенные в холодильнике в определенном порядке, чтобы ему было легче ориентироваться, потом Рыжая сварит что-нибудь, макароны или суп, а может, и то, и другое, если будет время и настроение, загрузит грязное белье в стиральную машинку — обыкновенное ведро с моторчиком, потом мытье пола, постельное белье, а дальше они вместе будут отжимать постиранное и развешивать на веревки, растянутые под потолком. Надолго всех этих стараний Рыжей не хватало, об этом знала и она, и Слепой, но отчего-то распорядок этот никто их них не торопился разорвать. Они провели в молчании пятнадцать минут, отведенные на варку макарон, и Рыжая чувствовала, как Слепой «смотрел» ей в спину, уши её горели, и она все хотела рассказать, как съездила к Рыжему и повидалась с ребятами, но никак не решалась открыть рот. Хоть Слепой и бывал там не раз, Рыжей думалось, что теперь её рассказ будет походить на те сказки, которые они любили рассказывать друг другу в Доме — такие же нереальные, волшебные, как глоток свежего воздуха. Свежего воздуха в этой комнате очень не хватало, но это как дразнить слепого описанием красок заката. Рыжая никогда не понимала ту детскую игру Слепого и Сфинкса. В этой комнате всегда было душно, даже несмотря на вечно открытую форточку. Сигаретный дым въелся в обои до желтого цвета, в крошечном туалете пахло плесенью, из подъезда тянуло сгоревшей соседской едой, а в мусорном ведре кисли чайные пакетики. Здесь не было ужасающе грязно и запахи были не такие уж противные, но это место никто не смог бы назвать домом или хотя бы пристанищем. Солнце било в окно, лишенное штор, но этого казалось мало, слишком плотно здесь дымило бессмысленностью, а в углу примостилась прохудившаяся лодка, в которой они все плыли по течению. — Давай я постираю тот свитер, что на тебе, — сказала Рыжая, мельком оценив чайное пятно, расползшееся на левом рукаве Слепого. Тот встал, шаркнув стулом четко в границах исцарапанных на полу следов, подошел, стягивая с себя свитер на ходу, и протянул его Рыжей. Она затолкала его к остальным вещам, присыпанным стиральным порошком. Делить их на белое и цветное давно уже не было смысла. Машинка тихонько затарахтела, а Рыжая раздумывала над тем, что помыть вперед: пол или посуду. Слепой стоял рядом, опустив глаза в направлении дребезжавшего ведра с мотором. Он был очень худой. В Доме он казался живым и подвижным, несмотря на то, что вес его был немногим больше, несмотря на то, что любил застывать, как спящий рогоз. Может, там он и правда был активнее и здоровее на казенном питании, под присмотром врачей и Сфинкса. Рыжая не понимала, что за чувство у нее было внутри, от чего она начинала дрожать рядом с ним. Она смотрела на его тощее бледное тело, на длинные волосы, отросшие ниже лопаток. На синяки на шее и царапины на груди и животе — это от Крысы. На впалый живот и пояс низко сидящих джинсов. Слепой шагнул ближе, его дыхание стало чуть громче, и Рыжая замерла. Существовала причина, по которой она приходила, когда Крысы не было дома. Существовала причина, по которой Рыжая боялась смотреть ей в глаза. Хоть Крыса и была зрячей, чутье у нее работало ни чуть не хуже, чем у Слепого, а под одним из ногтей, возможно, до сих пор могла быть спрятана бритва. Она хотела оттолкнуть его, не в первый раз уже Рыжей приходила в голову эта мысль, но она сама ложилась на диван, застеленный свежей простыней. Пальцы у Слепого жили отдельно, они были не только вместо глаз ему, возможно, и вместо души тоже, и Рыжая вспыхивала, как раздутый ветром уголек, когда он прикасался к ней. Она закрыла глаза и почему-то вдруг вспомнила Лорда. Его образ с той встречи у Рыжего возник пред её внутренним взором, румяные от алкоголя щеки и блестящие глаза, немного нервное движение, которым он убирал волосы за ухо и поправлял воротничок рубашки. Он смотрел тогда на нее и улыбался. В Доме он столько не улыбался, а может, она не замечала. Наверное, он просто развеселился и расслабился в компании, но теперь, в её фантазиях, он улыбался ей единолично. Лорд был красивым и ярким, горячим, как огнедышащий дракон, а не холодным, как болотная лягушка. У него были огромные тараканы в голове, об этом знали все, но кому из них его осуждать за это? Рыжая сладко вздохнула, а следом её будто холодной водой окатили, когда Слепой вдруг отстранился от нее. Рыжая подскочила, испуганная. Слепой умел проникать в чужие сны, подсматривать, так говорили. Что, если он и мысли мог подсмотреть, а она тут… Слепой молча сунул ей её кофту, и Рыжая торопливо натянула её, не зная, что сказать. А в следующее мгновение в замке повернулся ключ, и она сразу поняла, почему Слепого так резко смыло с нее, будто цунами — он подслушал не мысли, он услышал шаги на лестнице. Отчего-то в миг накатило облегчение, хотя о каком облегчении могла идти речь, когда они чуть было не попались Крысе. Рыжая вскочила и стала неловкими пальцами сметать со стола хлебные крошки в ладонь. — Рыжая? — Крыса остановилась у порога, сбрасывая ботинки. Узнала по обуви, на Рыжую взгляд не подняла. Её нелюбовь к взглядам в глаза была чем-то удобна, так Рыжей врать себе и другим было немного проще. — Ага, привет, — пробормотала она, стряхивая крошки в раковину. Хотелось подорваться и начать делать что-то, но Рыжая ужасным усилием воли держала себя, чуть покачиваясь на носочках, потому что не хотела показаться подозрительной. Там, в Доме, она бы не постеснялась соперничать с Крысой. Да, она ушла с дороги, когда Крыса стала встречаться со Слепым, ради подруги ей было не жаль. Но это было потому, что Слепой выбрал не её. Их тайная интрижка началась уже после выпуска, и Рыжая никак не могла понять, зачем это Слепому. Думать об этом не хотелось. Настроение испортилось окончательно. Она отвернулась к раковине, принимаясь за посуду. Крыса тоже была не из разговорчивых, она всегда была прекрасным слушателем, это она умела, а иногда казалось — очень любила. Оттого посторонним представлялось, будто они со Слепым общались телепатически. А может, она оставляла ему записки — вспухшими царапинами под ребрами. Рыжая погрузилась в свои мысли и не заметила, когда они завели разговор. Голоса их звучали, спрятанные за шкафом, и хоть говорили они громко, Рыжая чувствовала, будто подслушивает разговоры, не предназначавшиеся для чужих ушей. — А чего бы ты хотел? — Крыса уже начала повышать голос, хотя все ещё старалась держать себя в руках. Рыжая вдруг поняла, что та была пьяна. — Нам стоило остаться там, — тихо ответил Слепой, его голос ничем не отличался от того «привет», что Рыжая услышала от него час назад. — Там остались одни стены, в них теперь живут другие, — Крыса злилась, что ей приходилось озвучивать настолько очевидные вещи. — Ты в палатке, что ли, жить собрался на заднем дворе? Или в подвале поселишься? — Там не только стены. — Не начинай! — Ты сама знаешь… — Твою мать, Слепой! Ты же не наркоша, как Стервятник, хватит нести чушь про волшебный Лес. Когда в Доме вы с ним курили траву, это ещё было забавно, а сейчас бесит. — Тебя бесит, потому что ты сама знаешь, что он есть. Чувствуешь. — Ух ты! Ты правда знаешь, что я чувствую?! — Крыса… — Заткнись, Слепой, — зашипела она сквозь зубы. — Заткнись. Нет ничего. Кончилось. Все вот так теперь. Туда не вернуться! Никакого «там» нет! Рыжая почувствовала, как по щекам покатились слезы. Она распахнула рот и тихо выдохнула, сдерживаясь, чтобы не шмыгнуть носом очень уж громко. Вытерла руки о полотенце, сунула ноги в ботинки, стоящие тут же у входа и, схватив куртку, незаметно выскочила прочь, так и не выключив воду.