Самая Длинная ночь в Наружности

Райончик был клоакой и отстойником всяческой мрази ещё во времена его детства. Именно сюда они бегали с пацанами посмотреть на тех самых наркоманов и проституток, что не давали покоя всевидящему оку суровых бабулек на лавочках у подъездов. Тогда основной контингент составляли разные пьянчужки и просто любители пропустить кружечку-другую пивка после работы. Страшные наркоманы гужевались в другом месте, как и труженицы свободной любви. Единственной задокументированной проституткой была Чикита — кудрявая девица в колготках со стрелками и в туфлях на шпильке. Ральф плохо помнил её внешность, только ноги в чёрном капроне и лаковые туфли с ободранными каблуками. Много позже это детское воспоминание наложилось на Длинную Габи; те же ноги в чулках, туфли-лодочки, прокуренный голос и выдающийся нос. За прошедшие годы пивные ларьки преобразовались в забегаловки с относительно приличными фасадами, территория обросла разномастными строениями непонятного назначения. И, если не присматриваться, а быстро пройти этот в общем-то небольшой клочок, ничего такого в глаза не бросалось. Ральф шёл по центральной улице, относительно нормально освещенной и, на первый взгляд, мало отличающейся от того района, где работал Волк. Дискотеки, бары, стрип-шоу, кальянные, сувениры, алкоголь. Чтобы заметить странное поведение клиентов этих мест нужно было иметь намётанный глаз. И уж что-что, а смотреть Ральф умел.       — Отсос за пятёрку, дрочка — штука, — к нему подвалил плюгавый субчик с бегающими глазками. — Девочки на любой вкус. — Тип дыхнул на него гнилым ртом.       — Я не по девочкам, — Ральф старался, что бы тон и выражение лица не выдавали его отвращения, но скорее всего этого субъекта не смутили бы любые признания.       — Третий поворот от куста, — тип отчалил влево, потеряв интерес к несостоявшемуся клиенту. Кустом оказался бар с накаленными на стёкла женскими силуэтами у шеста, и Ральф нырнул в тёмный проулок, прошёл мимо вспухших мусорных баков и обоссанных углов и вышел на другую улочку, параллельную центральной. Всё тоже самое с поправкой на то, что здесь накрашенными и на каблуках ходили субтильные парнишки, пытаясь подцепить качков в сетчатых футболках. Ральф чувствовал себя обеспокоенным родителем, когда заворачивал в очередной воняющий марихуаной бар и лавировал между столиков и диванов, заглядывая в лица посетителям. Что он тут делает? Зачем припёрся? Ведь всё для себя решил, сам себя убедил, что сделал всё что мог. Всё. Что. Мог. На досуге мысленно проиграл всю ситуацию до самых худших последствий, доведя её до абсурда. Ничего особо критичного не случится, даже если его попросят из Дома и запретят заниматься педагогической деятельностью, что вряд ли. Никаких подсудных грехов он не совершал, нарушителем трудовой дисциплины не был. Но вот позвонил Макс и безнадёжным голосом сообщил, что его братец размалевался в стиле «труп невесты» и наверняка упёрся сюда, чтобы сбыть волшебного порошка ребяткам с воспалёнными ноздрями и слезящимися глазами. И что он сделал? Вместо того, чтобы лечь и спокойно смотреть дальше новости, он собрался на ночь глядя и нырнул во всё это застойное дерьмо.       — Угостишь, красавчик? — к нему на плечо налип мальчик с цветными волосами в блестящих брюках клёш и коротеньком пиджачке, распахнутом на обнажённой груди. В каждом соске блестело по кольцу, соединённых между собой цепочкой.       — Я ищу парня, — Ральф сжал руку мальчишки, снимая её со своего предплечья. Почему им всем надо изображать девочек? Может быть, подражая во внешности женщинам, они так оправдывают свою извращённую природу? Может, это такой ритуал принятия самого себя?       — Здесь все ищут парней, — мальчишка засмеялся изо всех сил, стараясь говорить низким грудным голосом, но то и дело давал петуха.       — Высокий, худой, светлые волосы стянуты в хвост, глаза большие, чуть навыкате, одет в чёрное. Накрашен сильно. Видел?       — Я люблю «Голубую лагуну» с орешками, — кокетничал парень, облизывая губы языком с мелькающим шариком пирсинга, намекая на «неземные» удовольствия. И, вопреки всем своим высокоморальным установкам, Ральф почувствовал совсем ненужное ему сейчас напряжение ниже ремня. Он обошёл уже восемь или десять забегаловок, спрашивая у барменов и замученных официантов про Стервятника, одни отрицательно мотали головой, а другие смотрели на него стеклянным взором, не понимая, что он от них хочет. Если этот жеманный паренёк что-то видел, то он однозначно не разорится, оплатив коктейль.       — Пошли, — пришлось кричать в увешанное железками ухо, потому что диджей врубил что-то зубодробильное, где все музыканты играли сами по себе. Кто-то огладил Ральфа по заднице, а потом и шлёпнул. Ральф развернулся, с большим желанием врезать шутнику в зубы, но сзади уже никого не было, а в мигающем свете стробоскопов понять, кто это был — невозможно. Парень потянул его за собой, лавируя между дёргающихся фигур под дикие завывания гитар и сумасшедший ритм перкуссии, к барной стойке. Ральф оплатил коктейль и сделал вид, что не заметил" комплимента", выданного барменом вместо сдачи.       — Он сидел вон там, — мальчишка, вытянув худую ногу, показал на крохотный столик углу. — Потом его подснял Дергач, любит таких, драматичных, и они ушли. Парнишка смотрел на него, кокетливо наклонив голову и потягивая из бокала жидкость ядовито-голубого цвета.       — Куда? — Ральф изобразил улыбку и даже облокотился на стойку, делая вид, что никуда не спешит. Слово «подснял» ему совсем не нравилось.       — Ещё один, — парень доил его на алкоголь и скорее всего врал.       — Твой мальчик сильно хромает, — будто почувствовав сомнение, уточнил парнишка, и Ральф достал купюру. Бармен выставил ещё один плохо протёртый бокал.       — Куда они пошли? — Ральф повторил вопрос, накрывая ладонью маленький пакетик, положенный под прозрачную салфетку рядом с бокалом. Мальчишка наклонился, обдавая приторно-сладким запахом ликёра, и поцеловал, настойчиво проведя языком по крепко сжатым губам. Ральф зажмурился, унимая постыдное возбуждение, пацану вряд ли было семнадцать.       — Посмотри за ночлежкой у мусорки. Дергач любит трахаться на воздухе. Говорит, бодрит.       — Спасибо, — Ральф шагнул назад, забрал со стойки сверточек с отравой. Спасти не спасёт, но и пособничать не будет.       — Козёл, — безэмоционально высказался ему в спину любитель Голубой лагуны. Ночлежкой могло быть любое из строений этого пятачка, насквозь пропитанного миазмами разложения и упадка. Ральф наугад зашёл в обшарпанную дверь, попал в коридор с тусклыми лампами и множеством дверей, большая часть из которых была распахнута настежь. Он прошёл длинную коридорную кишку, бесцеремонно подсматривая чужую жизнь. Там спали, ели, с лицами зомби смотрели телевизор, слушали музыку, сношались, ругались, валялись в наркоманском бреду или блевали тут же, не вставая с грязных матрасов, кинутых на пол. Ральф прибавил шагу, уже не стараясь заглядывать в каждую дверь. Уж слишком это начинало напоминать Дом, вернее каким бы он мог стать, если бы в нём не было воспитателей. Он вышел на улицу через другой вход, попав на задний двор, заставленный мусорными бачками в потёках грязи. Спички вспыхивали и тут же гасли на сыром ветру, до того, как он успевал поднести огонь к сигарете. А курить хотелось очень, чтобы заесть горьким дымом всё увиденное. Где-то сбоку ритмично громыхало железо, Ральф пошёл на звук, уже наплевав на все поиски Стервятника и желая поскорее выйти из этого душного лабиринта, пока не стал свидетелем чего-нибудь ещё отвратительного и мерзкого. Сначала он увидел оголённый, светящийся в темноте бледно-жёлтый, как луна, зад грязного торчка, воодушевленно долбящего лиловым членом в другую задницу, которая оттенком кожи могла бы посоперничать со снегом. А потом его глаза заметили много лишнего, чего бы он предпочёл не видеть и не знать. Знаменитая наблюдательность Чёрного Ральфа, чёрт бы её побрал! Знакомые костлявые пальцы в тяжести серебряных колец, вцепившиеся в оторванную перекладину пожарной лестницы, сморщенное лицо, закушенные губы и невидящие глаза, вперившиеся в свою, индивидуальную, тьму. Случалось Ральфу и в Доме заставать разные парочки в неожиданных местах, и он всегда думал, что там эти дети выглядели особенно убого. Но он ошибался. То, что он наблюдал сейчас было даже не убого, а как-то совсем уж бездушно, даже для продажного секса. Очевидно, Дергач нашёл халявную дырку, которую имел так, как хотелось ему, а Стервятник... А Стервятник с особой, вывороченной на показ, болью предавался саморазрушению, опуская себя даже не в животное состояние, а в полный распад. Можно было бы прервать это гнусное действо, но зачем? Он здесь не для того, чтобы учить натягивать презерватив на каждый случайный и собственный член, если уж так припёрло. Ральф всё-таки чиркнул спичкой, поджигая сигарету, а когда поднял глаза, понял, что Стервятник вынырнул из своей бездны и увидел его. И это тоже был привет из Серого Дома, эта вдруг показная страсть и похоть, рот раскрытый для слишком громких стонов, это вдруг активное участие в происходящем, так, что дёрганный, начал сипло материться, подходя к финалу.       — Ты супер, крошка, — Дергач обтёр свой конец о рубашку Рекса и свалил, на ходу застёгивая штаны. Ветер гонял обрывки целлофана по земле, из подвала пробивались басы дискотеки, где-то за углом слышалась отборная брань, похоже, назревала драка. Стервятник так и стоял в спущенных джинсах: тощие ноги в мурашках, смятая рубашка, синяки, уже проступающие на бёдрах. Жалкое зрелище, как ни посмотри. Ральф курил, впитывая все подробности падения своего бывшего подопечного, заставлял себя смотреть, потому что хотел разобраться. Хотел понять, почему же он испытывает возбуждение? Откуда в нём взялось это недостойное взрослого мужчины желание подойти и впечатать долговязое тело Стервятника в кирпичную стену, вогнать на всю длину и трахать до боли, до красных звёзд под веками. Намотать светлые волосы на кулак, заставляя запрокидывать голову, усмиряя, как норовистую лошадь. И пусть он кричит его имя, умоляя остановиться и продолжать дальше. Откуда в нём это мутное, тёмное желание, постыдное и острое. Неужели оно всегда жило в нём под, как оказалось, совсем не толстым культурным слоем педагогических функций и обязанностей? Неужто Стервятник ещё тогда, когда малевал его кличку на стенах, распознал, вынюхал в нём это? Ральф отбросил окурок в строну кривобоких мусорных бачков и круто развернулся, чтобы уйти. Он не сможет помочь и, пожалуй, после всего увиденного, не хочет. Достаточно. Он шёл назад, петляя кривыми переулками, стремясь поскорее выбраться из этой ямы, отравленной и гнусной. Шёл без оглядки, быстро, избегал света редких фонарей и убеждал себя, что пунктирные шаги за спиной ему только кажутся.       — Подождите! Ральф замер, будто в спину ему крикнули волшебное заклинание, как в детстве, и теперь надо стоять и не двигаться. Стервятник ухватил его за локоть, и он слышал тяжелое, сбившееся дыхание, но не позволил себе даже скосить глаза.       — Простите, — выдохнул Стервятник, пытаясь отдышаться. — Я объясню, дайте сказать. Собственно, объяснять было нечего. Он сам стал невольным свидетелем этой постыдной случки. Вопрос только, для кого постыдной?       — Давайте где-нибудь сядем? Ральф старался идти не быстро, но то и дело срывался в широкий раздражённый шаг. Запалённое с присвистом дыхание Стервятника, что так и болтался у него на руке, останавливало, и он опять начинал контролировать себя. До его дома было недалеко, да и сидеть уже было негде, всё закрывалось. На четвёртый этаж без лифта Ральф практически уже волок Стервятника, тот тихонечко стонал сквозь зубы и шипел. И эти, на самом-то деле, болезненные стоны, опять будили в Ральфе утихшее возбуждение, вместо сочувствия и жалости. Он не предложил разуться и раздеться, но Рекс, вдруг вспомнивший о хороших манерах, сам долго возился с ботинками и шнурками. Ральф ждал на кухне, даже не включил свет, злясь на самого себя. Стервятник зашёл бесшумно, его выдал запашок травки, шедший от одежды и волос. И этого укурка ты хочешь?       — А быка не закрасили? Ральф повернулся, Стервятник сидел с ногами забравшись на кухонный диванчик. Бледное лицо с провалами зачернённых глаз, потерянный и хрупкий, ничего от той развратной пошлости. Словно за те пятнадцать минут злой ходьбы его очистило, смыв грим порока.       — Нет.       — Хорошо. Я бы хотел посмотреть на него ещё раз. Там, знаете, есть царапины по контуру. Он всегда так делал, чтобы Слепой мог увидеть его рисунки. Он был заботливый. Ральф выдохнул сквозь зубы, плохой из него утешитель. Никогда он этого не умел и Леопарда знал плохо, не интересовался.       — Наружность не приняла ни его, ни меня, — Стервятник говорил чётко, слышно было каждое слово. — Пока мы были вместе, можно было не обращать внимания.       — С тем, что ты с собой делаешь, тебя не примет никакая Наружность; ни выдуманная вами, ни какая-либо ещё!       — Так просто легче, Ральф. Ненадолго, потом всё равно плохо, но хоть на час-два.       — Тогда хотя бы проверяй, чтобы твои партнёры натягивали резинку! — бессмысленная злость, но та гадливая и в то же время будоражащая картинка засела у него в памяти и никак не желала уходить. Стервятник хрустнул пальцами, и улыбнулся. Острозубый оскал, как в сказке про Алису, прорезался из темноты и завис в воздухе. Ответ в духе вожака Птиц; думай, что хочешь, Чёрный Ральф. Ральф ушёл в комнату, чтобы разобрать старое скрипящее кресло. Отправлять Стервятника в ночь даже на такси он не хотел. И это будет его последняя услуга. Пусть переночует, а утром катится дальше отрывать из себя куски плоти и души, желая побыстрее убить себя в поисках мифического облегчения. Стервятник, не споря, лёг, не раздеваясь, а принять душ Ральф ему не предложил, а тот не просил. Они лежали в темноте, не шевелясь и почти не дыша. Ральф смотрел в потолок и ловил себя на том, что сжимает зубы чуть ли не до скрипа. Стоило закрыть глаза, и он снова видел эту порнографию в обрамлении помойки.       — Летом будет ремонт?       — Да, — Ральф перевернулся на бок. Из-за спинки кресла он не видел лица Стервятника, а только руки, аккуратно сложенные на животе, будто тот лежал в гробу.       — Отведите меня в Дом, чтобы я мог остаться.       — В смысле остаться?       — Переночевать, — знакомые сварливые нотки, значит, они начали торговаться.       — Зачем?       — Попрощаться. Ральф молчал, обдумывая предложение, взвешивая все варианты. Что может быть? Истерика, тихие слёзы, разочарование, что всё изменилось: коридоры стали уже, потолки ниже, пахнет по-другому? Ревность к новым детям? Или он просто молчаливым охранником будет маячить сзади, пока Рекс обойдёт все дорогие его памяти закоулки?       — Вы приводите меня в Дом, я убираю свою лабораторию.       — Сначала порошки, Стервятник, — Ральф даже сел. Через неделю он дежурит в выходные, никаких лишних глаз.       — Раньше вам было достаточно моего слова.       — Раньше небо было голубее и трава зеленее, — грубо оборвал Ральф. — Я должен убедиться.       — Хорошо.