Самая Длинная ночь в Наружности

Студенты-практиканты для Ральфа были, как перелетные птицы. То есть носили сезонный характер. По весне прилетали первокурсники, их, как понимал Ральф, присылали в Дом, чтобы они воочию посмотрели на свою будущую профессию без всякого романтичного флёра и передумали, пока не поздно. Осенью приходили уже остепенившийся третий и заматеревший пятый курсы. Но и они чаще всего не могли вытерпеть реалий Серого Дома. Все они в конце первой недели шли в учительскую и договаривались с Шерифом, Ящером или Гомером. Почему-то Ральфу предложить сделку стеснялись, и ему приходилось самому говорить измученным, запуганным студиозам, что давай уже, вали домой. Потом принесёшь отчёт по практике на подпись вместе с благодарственным коньяком и закуской. Облегчение, которое он видел в глазах ребят, смешило и злило одновременно. Смешило, потому что он понимал их желание сбежать отсюда, а злило потому, что в своё время у него возможности сбежать не было. Директор никогда не вникал в то, как проходит педагогическая практика и присутствуют ли практикуемые реально на уроках. Ральфу казалось, что он тут же забывал о них, как только передоверял в руки «дружного и высоко профессионального коллектива.» Поэтому слова Акулы, что у них снова студенты, Ральф воспринял как мелкое неудобство, — камешек, попавший в рельеф подошвы. Постучи ногой, и он выпадет сам. Он шёл в учительскую, надеясь, что коллеги уже разобрали всех новобранцев и повели на «передовую», мысленно прикидывая какой выдержки можно запросить благодарность: пятилетней или пятнадцатилетней? На диване сидел Сфинкс, и первое, что подумал Ральф, что четвёртая опять что-то накосорезила и лысого прислали с дипломатической миссией договориться о возможном снижении наказания.       — Ну и чего опять? — спросил Ральф, выбивая сигарету из пачки, и только потом пришло осознание, что Сфинкса здесь быть не должно.       — Не может быть, — чуть помолчав, выдохнул Ральф, и обреченности в его голосе было куда как больше удивления.       — Почему? Сфинкс умел смеяться глазами с совершенно серьёзным лицом. И сейчас он смеялся, потешался над растерянностью Ральфа и не очень-то пытался это скрыть.       — И что вас всех сюда тянет?       — Кого всех? — переспросил Сфинкс. Он сидел на диване, как и когда-то давно, не вальяжно развалившись, но и не ютясь на краешке. Он сидел так, будто у него было полное право здесь находиться и удивительным образом, Ральфу так и казалось.       — Я специально попросил направление сюда.       — Зачем? — Ральф прикурил сигарету, а потом, взглянув на Сфинкса, достал ещё одну и, как когда-то Слепой, взял пепельницу, сел рядом и попытался курить за двоих сразу. Мёртвые руки Сфинкса матово светились тщательно подобранным телесным оттенком, но их нарочитая аккуратность не обманула бы и младенца. А ещё эта неподвижность и уверенность в том, что ему помогут. Никогда в Доме, да и просто в жизни, Ральф не встречал таких людей, как Сфинкс: столь открытых в своей кажущейся беспомощности.       — Я пока не решил со специализацией, но однозначно будет связано с детьми с проблемами физического здоровья, — Сфинкс прихватил губами фильтр и коснулся кожи на руке Ральфа. С кем-то другим это было бы, пожалуй, двусмысленно и интимно, но только не со Сфинксом. Ещё одна отличительная его черта — принимать любую помощь, как само собой разумеющееся, не виниться за свою неполноценность и не создавать чувство вины у помогающего.       — Зачем? — повторил вопрос Ральф, гася свою сигарету. Курить за двоих у него не получалось: либо он забывал про себя, либо про Сфинкса. — Неужели скучаешь?       — Вы же помните Лося? — Сфинкс смотрел ему прямо в лицо, и Ральф отвел глаза. Никогда не мог выдержать взгляд этих глаз цвета безумной весны, в которых можно заблудиться, как в лесу.       — Лось, ну конечно! — Ральф засмеялся. Эта слепая детская любовь и привязанность, это беспощадные драки за ласковую улыбку и тёплый взгляд. Сам же Лось отказывался верить, что является основной причиной большинства стычек и потасовок, чем неимоверно удивлял Ральфа.       — Хочешь пойти по пути любимого наставника? — допытывался Ральф. — И хочешь сказать, что ты на него не в обиде?       — Я давно вырос из всех обид, Р Первый, — Сфинкс употребил самую нелюбимую форму его клички, и Ральф поморщился. — И я знаю, в чём была ошибка Лося, я её не повторю.       — С чего бы такая уверенность?       — Ну вы же как-то работали, не заводя любимчиков. Сфинкс улыбнулся, а Ральф сжал руку в перчатке в кулак. Засадить бы его в Клетку на пару суток для излечения от желания хамить и ностальгических настроений.       — Просто я хорошо скрывал свои личные предпочтения, — очень серьёзно ответил Ральф и не без удовольствия отметил, как у Сфинкса напряглось лицо от сжатых зубов и сведенных, так и не отросших бровей.       — Значит, вы действительно профессионал, и я не зря напросился на практику к вам.       — Молодец, нюх не потерял, — оценил Ральф моментальный прогиб Сфинкса, тот всегда был умным парнем. — Ты один или с тобой ещё кто-то пришёл?       — Ещё двое ребят, их взяли Гомер и Ящер, повели знакомиться с группами, а я остался ждать вас. Всё, что будет происходить дальше с этими невинными овечками от педагогики, которым не дают покоя лавры Песталоцци и Монтессори, Ральф знал, как Отче наш. У них была разработана целая методика, как выжить всех будущих Макаренок с горящими взорами. Первую неделю они все были паиньки, водили студентов по классам и спальням, знакомили с детишками, которые тоже были просто зайки-кролики: беленькие и пушистенькие. С умилением и слезой смотрели, как студентик кидался подтянуть рукава или застегнуть сандалики бедной деточке, которая только что подымила сигареткой за углом, или хватался за ручки коляски, чтобы отвезти Шурупа в столовую, не зная, что он ходячий и просто угнал у кого-то коляску по приколу. А потом, после первого знакомства, они оставляли этих щеночков-практикантиков один на один с группой и через двадцать минут получали бледное тело на грани обморока. Это была не жестокость, а мера безопасности: лучше избавиться от лишних людей сразу, чем получить потом несостоявшегося педагога с заточкой в боку. Прецеденты были. Но Сфинкс не чужой, он был тут свой больше, чем сам Ральф и все те, кто сейчас составлял население Серого Дома.       — У вас же, как обычно, самые сложные группы? — уточнил Сфинкс, вставая. — Просто скажите в каких спальнях, я познакомлюсь с ними сам. И, если вы не против, я пройдусь по Дому, посмотрю, что изменилось. Ральф даже поморгал быстро-быстро; Сфинкс, спрашивающий у него разрешения пройтись по коридорам — фантастика. Думал ли он, что доживёт до этого момента?       — Я буду у себя, — Ральф тоже поднялся с дивана. За Сфинкса он был абсолютно спокоен, сегодняшним детям его не взять. — А спальни те же, третья и четвёртая.       — И можно я буду приходить в выходные, когда вы дежурите? — спросил Сфинкс.       — Можно, — легко согласился Ральф. — Заодно встретишься со старым другом.       — С кем это? — Сфинкс удивлённо обернулся от двери.       — Стервятник выразил желание посетить родные пенаты, — зачем Ральф сообщал эти подробности Сфинксу, он и сам не знал, так же, как и обрадуется ли Большая Птица бывшему состайнику. Он всё вспоминал тот нелепый поцелуй в холодном подвале дома Крёстной. Промозглый воздух, острый запашок химических реагентов и на контрасте с ними обжигающе горячие губы Стервятника, горчащие полынью и дымом вчерашних сигарет. Метущийся, ищущий опоры и признания, как плющ ищет себе подпорку, если дерево, вокруг которого он вился, свалило бурей. Почему-то он тогда не удивился, он чего-то такого ждал, а может, и хотел? чувствовал нервные, возбуждённые токи, идущие от Рекса. Вот только что это было? Отчаяние брошенного? А ведь Стервятника бросили, и Леопард, шагнувший в небо, и Макс, начавший обычную, нормальную жизнь, и Волк, нашедший себе приют у Македонского. Или это был отголосок тех подростковых чувств, которые ему так открыто и смело несколько лет назад демонстрировал Стервятник? Отвечать на это отчаяние, чем бы оно не было спровоцировано, Ральф не собирался. Пускай сейчас он и не связан моральными обязательствами и правовыми нормами, но такая связь влечёт за собой слишком много неудобных вопросов. И даже очень приятные ощущения от столь глупого поцелуя меркли в сознании Ральфа при мысли о взгляде Крёстной, если бы та узнала, что её внук целуется с бывшим коллегой, которому она разрешила бывать в своём доме. А приход Сфинкса, если подумать, большая удача. Потому что Ральф не верил, что Рекс уничтожил все свои запасы. Иначе Стервятник не был Стервятником, у него всегда был запасной вариант, так, на всякий случай. Слишком легко сдался, слишком просто отдавал наработанные составы и препараты. В Доме он готов был грызться с администрацией за каждый косячок, а тут безропотно разрушил любовно выпестованную лабораторию. Но со старым другом, с вожаком, да в родных стенах, размякший от общих воспоминаний, он обязательно поделится чем-нибудь припасённым на чёрный день. А Ральф будет начеку. Привычная работа, только и всего.       — А, Стервятник, — Сфинкс произнёс это так, будто никого другого Ральф и назвать не мог. Ральф смотрел в спину Сфинксу, идущему по пестрящему надписями коридору, и ему казалось, что воздух дрожит, прогибаясь, меняя новую (наносную) реальность, поворачивая время вспять. Вот Белый Бык приветственно нагнул рогатую голову, вот ругательство, написанное красным маркером, утонуло в стене, а на его место всплыл отчёт карточных ночных поединков, где Лорд ведёт в счёте, вот затёртые буквы его клички черными птичьими стайками вспорхнули и метнулись к ближайшей двери, а вот страшный гоблин вышел встретить старого знакомца, и неважно, что страшилище, нарисованное Табаки, давным-давно закрашено в углу четвёртой спальни. Новые неоновые лампы мигали, меняя бесстрастный холодный свет на тёплый, уютный свет стареньких ламп накаливания, неумеющих экономить электричество. Дом радовался встречи со своим любимцем. Ральф зажмурился, досчитал до двадцати и открыл глаза. Сфинкс уже скрылся за Перекрёстком, а свет всё так же остался подслеповато-жёлтым. С ним тоже такое случалось, но давно и очень редко, и никогда после выпуска Слепого.