Самая Длинная ночь в Наружности

Дом казался чужим. Отсюда, с другой стороны забора, он совсем не походил на место, в которое хотелось вернуться, и Стервятника накрывало ощущение, словно он стоял один посреди пустыря, а этот серый трехэтажный объект поместила сюда инопланетная цивилизация, и теперь он обнесен забором — чужой и ненастоящий. Стервятник поёжился, поднимая воротник. Ветра не было, но холод будто выстилал его пальто вместо подкладки. Дверь хлопнула и на крыльце показалась темная фигура, которая разбила непроницаемый инопланетный купол, отгораживающий родной Дом от глаз. Калитка скрипнула проржавевшими петлями, пропуская Стервятника внутрь. На улице уже стемнело, но двор был немного освещен, и Стервятник, не спрашивая разрешения, свернул к дубу, подошел ближе, коснулся замерзшими красными пальцами дерева и посмотрел вверх, силясь в темноте разглядеть его могучие ветви. Ральф молча присел на скамейку позади и закурил. Он ожидал чего-то пафосного или истеричного, типа объятий с шершавым стволом, слез или попыток вырыть детский клад, прикопанный у корней лет десять назад, но Стервятник ничего такого не сделал, просто потрогал пальцем какую-то вырезанную на стволе надпись и отступил.       — Пойдёмте в Дом, холодно, — попросил он. Ральф не успел докурить и выкинул ополовиненную сигарету у крыльца, хватая Стервятника за локоть, чтобы поскорее затащить его по лестнице. Отчего-то казалось, что чем быстрее они поднимутся, тем быстрее всё это кончится, хотя впереди была ещё обещанная ночевка. На самом деле Стервятнику не важно было, куда идти, он мог вообще остановиться на первом рядом с приемной директора. Нужно было только остаться одному, чтобы Ральф не помешал сожрать то, что лежало во внутреннем кармане пальто, бережно замотанное в салфетку. Стервятник, конечно, понимал, что подобного шанса могло и не случиться: Ральф наверняка побоится оставить его одного, решит, что он вскроется тут или распугает местную детвору своим воем, — а потому сожрал кое-что перед приходом сюда. Выбрать правильную тактику было непросто: иногда нужно было сидеть в самом темном углу часами, а иногда помогало бродить меж исписанных стен, избегая прохожих. Ему нужно было просто поймать это ощущение — потрескавшийся асфальт под ногами, запах луговых собачек, дуновение ветра, а дальше останется лишь уцепиться. Но тянуться мыслями к Изнанке не получалось, все вокруг приковывало Стервятника к здесь и сейчас. Стены, исписанные незнакомой рукой, перила лестницы, что легли в ладонь, как часть собственного тела, запах сигарет, что шел от Ральфа, приклеенного за спиной, словно тень. Стервятник на самом деле не собирался наведываться в собственную бывшую спальню и разглядывать сохранившиеся рисунки Леопарда на стенах, но теперь не мог отказать себе в этом проклюнувшемся желании. До отбоя было далеко, и сновавшие мимо подростки с любопытством оборачивались на Ральфа и его спутника. Несмотря на то, что глаза Стервятник красить не стал, убрал волосы в хвост и вообще старался выглядеть обычным и неприметным, он сомневался, что эти его усилия избавят Ральфа от сплетен. Особенно если окуклившуюся тушку найдут утром где-нибудь за Перекресточным диваном. Стервятнику было немного совестно за то, что он знал, какие неприятности может доставить Ральфу своим планом не выходить больше за порог Дома, но иного выбора у него не было. Может, он бы даже хотел прихватить Ральфа с собой, но это Стервятнику было не по силам, а Ральф бы мигом спустил его с лестницы, услышь он такое предложение. Стервятник знал, почему все, кроме него и, может, ещё Слепого, так упорно отворачивались от мира, что пах шишками и потчевал подгоревшей картошкой в придорожной забегаловке — ощущение иллюзорности. Лишь немногие чувствовали себя в Том Месте настоящими, остальные — наоборот. Обрывочные воспоминания, кусочки острых чувств, что резали грудь, беспокойные сны — это всё, что им оставалось. Один из таких снов Стервятник когда-то запомнил очень четко. В нём был человек с чёрными, как бездна, глазами, такие, казалось, должны были поглощать весь свет, но в Лесной чаще, где не видно собственных рук, они горели бы ярче болотных огней. Стервятник отчего-то это очень хорошо знал, пускай и встретил того человека в узком переулке между жилыми кварталами и воняющим гнилыми фруктами рыночком. Быка Леопарда и правда не закрасили. Даже сменившее их поколение разновозрастных детишек, которые не должны были ничего знать о его создателе, испытывали какое-то уважение к нему — на фоне быка не появилось ни одной надписи, хотя и ухаживать за ним явно никто не стал, и местами тот потрескался сильнее. Бык теперь в самом деле походил на наскальную живопись, мудрость предыдущих поколений, истлевающую вместе с костями того, кто подарил ему жизнь. Он был не просто данью памяти Леопарду, ведь по правилам следы всех, кто ушел из Дома так или иначе, должны были исчезнуть вместе с ними, как послания самого Стервятника своим Пташкам, как объявления карточного клуба или стихи Горбача. Бык дышал воздухом тех мест, где побледневшие до бела создания с истончившимися в палочки от неиспользования ногами могли гулять средь высокой травы и щекотать рогами низкое небо. Стервятник осторожно коснулся его, как до этого касался коры дуба, и маленький кусочек краски выскользнул из-под его пальцев, бесследно исчезая на грязном полу. По этажу они прошлись молча, и Стервятнику чудилось, будто он заглядывал в другую свою жизнь, которая могла бы быть у него на новом круге, только не узнавал никого. Всё было такое же, но немного иное: ботинки не липли к полу рядом со второй спальней, как будто Рыжего в ту Самую Длинную догнало лезвие и на его место заступил кто-то более склонный к уборке и порядку. Возле третьей на стенах было почти голо и грустно, как будто и у них в стае кого-то не стало, а напротив двери с меловой четверкой под потолком вместо белого дракона лежал блестящий слой прошлогодней краски, до которой никто ещё не успел добраться. В свою бывшую спальню Стервятник не пошел, она уже давно была обжита другими Птицами, а он знал, как неприятно бывает вторжение чужаков на твою территорию, пусть у этого чужака кости запрятаны тут под подоконником. Поэтому он попросился в классную комнату Птиц, и Ральф ушел в учительскую за ключом. Стервятник прислонился к стене, дожидаясь его, и закрыл глаза. Он пытался представить, что нет ничего между его лопатками и штукатуркой, ни растянутого свитера, ни плотной ткани пальто, что Дом может коснуться его и оставить свой след, но ничего не происходило. Его немного мутило и в ушах пульсировал шум собственной крови, но больше он ничего не ощущал, только реальность — чей-то гогот за соседней дверью, едва уловимый запах гнили, как от плохо выполосканной половой тряпки, надоедливую боль в безымянном пальце, где он оторвал заусенец до крови.       — Можно мне побыть одному? — спросил Стервятник, когда Ральф отпирал кабинет. Ральф оглянулся по сторонам, проверяя, что лишние уши не грелись по соседству. Но народа вокруг было немного, все, кто хотел, уже утолил свое любопытство, может, приняли Стервятника за нового учителя или студента и потеряли интерес, да и Ральфа воспитанники неизменно сторонились.       — Карманы выверни, — недовольно велел тот. Стервятник только закатил глаза. Вопреки ожиданиям Ральф не стал шарить по его карманам, только уточнил:       — Ножи, бритвы есть?       — Я повешусь на шнурках, — ядовито огрызнулся Стервятник.       — Не играй с моим терпением! Стервятник хотел бы пообещать, что ничего такого не сделает, но врать не хотелось. Разумеется, он не собирался кончать с жизнью на полу, усыпанном стертым с доски мелом, но и выйти из классной комнаты на своих ногах не рассчитывал.       — У тебя полчаса, — сдался Ральф. — Я буду за дверью. Стервятник кивнул, и когда дверь за ним затворилась, прошел в конец класса, сел на место, которое когда-то было его. Курить ничего не стоило, Ральф сразу почует, и Стервятник, вытащив из кармана свернутую салфетку, достал оттуда пакетик, где с вперемешку с истолченными в порошок таблетками были ссыпаны почти все его запасы того, что он хранил ещё подаренным от Табаки. Проглотить без воды было сложно, порошок забил горло, как будто его была не чайная ложка, а целое ведро, Стервятник закашлялся и зажал себе рот ладонью, чтобы сдержать рвущиеся из груди звуки и не выплюнуть свой измельченный пропуск на ту сторону. Слезы выкатились на глаза, и он с невероятным усилием сделал ещё попытку сглотнуть, по пищеводу будто ползла хоккейная шайба. От этого вымученного глотка Стервятник весь вспотел, и спина, казалось, пылала под одеждой, нужно было снять пальто, чтобы не помереть прямо сейчас, но он не стал, просто откинулся на спинку стула и принялся ждать. Хватит ли ему полчаса? Порошок успеет подействовать, но это не значит, что Изнанка придет к нему сразу. Раньше он ночами мог бродить по коридорам и не получить ничего. Вот если б рядом был Леопард. Или Слепой. От Слепого постоянно пахло болотами, жирным черноземом или креслом-качалкой, стоящим на ветхой веранде. Не теперь, конечно, теперь только макаронами по акции и обойным клеем, но будь он рядом, всё равно было бы легче. Всегда проще увязаться за тем, кто знает тропу. Воздух душил, а темнота вызывала дрожь. Стервятник не чувствовал ничего. Ничего. Только далекие голоса в коридорах, скрип рассохшейся форточки. Его время убегало. Впереди была ещё целая обещанная ночь, но он хотел сейчас. Сейчас! А минуты таяли, царапая пальцы, и тень Ральфа, что стоял в коридоре, заползала внутрь кабинета через полоску света под дверью и наступала. Каждый её шаг заставлял Стервятника нервничать и отталкивать себя от Изнанки ещё дальше. В таком нервном состоянии её не найти. Пожалуйста, ещё минутку, пожалуйста. Он зажмурился и почти прошептал это вслух, когда дверь отворилась. Темная фигура в проеме отбирала всякую надежду. Это всегда отчего-то получалось у Ральфа одновременно: давать надежду и отнимать её. Стервятник встал, украдкой утирая рукавом слезы, и поплелся на выход.       — Привет, — он вздрогнул, когда знакомый голос ударил его, стоило перешагнуть порог. Стервятник моргал подслеповатыми после темноты глазами и не верил им. Может, Ральф пускал на экскурсии всех неравнодушных бывших воспитанников, а может, это Дом услышал мольбы Стервятника.       — Сфинкс, — Стервятник нервно улыбнулся одним уголком губ, — рад тебя видеть. Правда. Сфинкс почти не изменился в лице, глядя на него, но по глазам было заметно, что настроение его стало чуть серее.       — Можно, мы поговорим наедине? — спросил он у Ральфа.       — Да ради бога, — ответил тот, протягивая ключ от учительской Стервятнику, а не Сфинксу, потому что ему будет проще открыть дверь. Это была незнакомая Стервятнику территория, не то чтобы совсем, он тоже лазил сюда по ночам, но это не давало ему права чувствовать себя как дома на учительских диванчиках. Сфинкс, напротив, смотрелся на них как влитой.       — Что ты здесь делаешь? — спросил Стервятник.       — Я тут прохожу учебную практику.       — А я думал, ты хотел сбежать из Дома.       — Я хотел уйти оттуда, откуда вы все уходить не хотели. Дом тут не при чем.       — Он притянул тебя обратно, — улыбнулся Стервятник.       — Это не так. Я сам сделал свой выбор, потому что знаю, как тут обстоят дела.       — Не зря ты был вторым по значимости для Слепого после его бога.       — Если и ты будешь сравнивать меня с Лосем, я могу и не сдержаться.       — Тебе здесь нравится? — спросил Стервятник.       — «Нравится» неподходящее слово. Я здесь, пожалуй, на своем месте. Стервятник уставился на свои ботинки. Сфинкс был прав: Дом — это его место, вот только не по той причине, которую он для себя выбрал. Внутри все сдавило от обиды.       — Ты о чем-то хотел поговорить? — тихо произнёс Стервятник.       — Ты хотел. Стервятник вцепился бесчувственными пальцами в полы пальто. Он чувствовал себя вновь беспомощным и жалким. Он не любил просить о помощи, но умолять о ней, похоже, его удел. Умолять Волка забрать его боль, умолять Р Первого вернуться.       — Пожалуйста, — выдохнул он и, кажется, проглоченная полчаса назад шайба полезла назад в горло, — я знаю, что ты можешь, пожалуйста, помоги мне. Он поднял взгляд на Сфинкса и столкнулся с его глазами, зелёными, как бутылочное стекло, и острыми, как битые края. Было почти больно смотреть, но боль уже давно не останавливала Стервятника.       — Я не прошу целиком, — нервно затараторил он, — можно лишь до границы, просто подтолкни. Надежды Стервятника рушились, как плашечки домино, выстроенные в бесконечный ряд, одна за другой, вот уже два года. У него самого никогда не выйдет, слишком сложно это вдали от Дома. Он уже не чувствовал его пульс, забыл его запах, но сейчас здесь, в Доме, был Сфинкс, и это не могло быть просто совпадением. Стервятник схватил бы его за руку, если б такое было уместно в отношении пластиковой клешни. Он не чувствовал, как по щекам катились слезы, он смотрел в глаза Сфинкса, будто намеренно продолжая эту пытку осознанием того, что тот откажет.       — Я слышал о тебе от Чёрного, — сказал вдруг Сфинкс. — Мы стали хорошими приятелями с отцом Курильщика, а Чёрный… — объяснял он, — ну ты знаешь, — он на мгновение сжал губы. — Я никогда в общем-то старался не лезть в чужое болото. После Лорда моё желание перевоспитывать как-то поугасло, и я не люблю давать непрошеные советы, но тебе нужно завязывать со всем этим. Стервятник понимал, что Сфинкс говорил про наркоту и его образ жизни. Всё то же самое, что и Ральф.       — Я завяжу, — поклялся Стервятник, на этот раз совершенно искренне. — Я просто хочу уйти.       — Ты хочешь утонуть в своей выдуманной фантазии, Стервятник. Так жить нельзя.       — Ты же врешь, — Стервятник с трудом сглатывал свое горе. — Все, что знаю я, это фантомы и огрызки историй. Но ты живешь с ней за стенкой. Когда ты говоришь, что Изнанки не существует, это даже не самовнушение. Это ложь.       — Жизнь — не сказка и не песня. Она не в том, чтобы тухнуть с иглой капельницы в вене и блаженной улыбкой на губах. Ты должен это принять или ты умрешь. Разговор был окончен, наверное, он был окончен уже два года назад, пусть и начался только сейчас. Сфинкс поднялся и толкнул дверь плечом, бросая Стервятника съёжившейся гусеницей сидеть на диване.       — Мне тут комнату дали, — сообщил он. — На третьем этаже, иногда здесь ночую. Если захочешь поговорить о чём угодно, кроме этого, заходи. Моя дверь всегда открыта для тебя.       — Я боюсь, — сорвалось с губ Стервятника, когда Сфинкс уже почти скрылся за дверью и вполне мог не расслышать этих отравленных слов, несущих в себе всё и не имеющих при этом никакого значения.       — Все мы чего-то боимся, — ответил Сфинкс.                               *** В Доме все так или иначе умели на интуитивном уровне следить за временем из-за разрушительного стремления Табаки к уничтожению всего тикающего, но несмотря на этот навык и даже на то, что теперь в учительской висели вполне себе рабочие часы, Стервятник утонул в минутах. Прошло ли их всего десять после разговора со Сфинксом или он просидел на выцветшем диванчике пару часов, Стервятник не понял, но когда Ральф явился за ним, молча поднялся на ноги и побрёл следом. Дальнейшие приключения ночи, маячившей мигающей лампочкой за обозначением пожарного выхода, представлялись ему пропастью, в которую он летел, не успевая ни за что ухватиться. Ральф повел его на третий, в буфет для воспитателей, где одинокая буфетчица сидела на табуретке, смотря какую-то криминальную драму на маленьком телевизоре. Она не обратила внимания на пришедших и отвлеклась от своего ящика только тогда, когда Ральф, велев Стервятнику снять пальто, подошел к её стойке. Стервятник послушно стянул с себя пальто и скинул его на спинку стула, потому что никаких вешалок в буфете, конечно, не было. Он сел рядом, машинально разгладил клетчатую скатёрку на столе, сложил ладони одна на другую и стал разглядывать фото, висевшие на стене. Непримечательные сюжеты в простых рамках, почти все чёрно-белые, и даже те, что были цветными, все равно казались чёрно-белыми. Ральф поставил на стол тарелку с подогретыми в микроволновке пирожками и подвинул её ближе к Стервятнику, а потом вернулся и принес кофе с молоком.       — Ешь, — велел он, усаживаясь напротив. Он больше не выглядел злым и раздосадованным необходимостью таскать Стервятника по коридорам, не выглядел и как воспитатель, желающий вправить мозги упорно роющему себе яму пацану. Такому ему не хотелось перечить из принципа, хотя есть тоже особо не хотелось. Стервятник взял в руки чашку и отхлебнул. Вкусный кофе, не растворимая гадость, что они бадяжили в спальнях в свое время. Наверное, его варили в электрической кофеварке, потому что плиты в этой комнатке явно не было, а на кофемашину директор бы никогда не раскошелился. Ральф рассматривал его лицо, опухшие, покрасневшие веки и мутный взгляд. Вряд ли он совсем не догадывался, что Стервятник поужинал этим вечером чем-то помимо пирожков с луком и яйцом. О Сфинксе они тоже не заговорили.       — Всё ещё хочешь здесь ночевать или с тебя хватит ностальгических прогулок? — наконец спросил он, запивая кофе третий пирожок. Стервятник кивнул.       — Будешь бродить с фонариком по коридорам, как призрак?       — Нет, я… — Стервятник запнулся. Вообще-то плана у него не было, он рассчитывал к ночи впасть в коматоз где-нибудь в тихом углу, но ничего не вышло. Бродить по ночным коридорам теперь показалось более интересным вариантом. Он поднял взгляд на Ральфа, тот был не рад этой идее.       — Постарайся не попадаться никому на глаза, — велел он, поднявшись, забрал со стула пальто Стервятника и добавил: — Спать придешь в мой кабинет. Фонарик есть? Стервятник покачал головой. У него был телефон и можно было бы подсвечивать свой путь его экраном, но этот бесполезный кирпич разрядится через полчаса, да и отдавало это чем-то чужеродным для этих стен. Ральф достал из кармана фонарик, что Стервятник хорошо помнил, щелкнул кнопкой, проверяя, что тот рабочий, и положил на стол.       — Спасибо, — пробормотал Стервятник. Он дождался отбоя на Перекресточном диване, вызывая шепотки и хихиканья последней гуляющей молодежи, а когда лампы погасли, накрывая всё пространство вокруг непроглядной темнотой и чудовищной тишью, поднялся и побрел знакомым маршрутом. Он включал фонарик и выключал, прошелся по второму от начала и до конца, спустился на первый, побывал в запертой библиотеке и недостроенном бассейне, сел на пол между креслами в комнате для посещений и раскурил припасенный косячок. Едкий дым потянулся, путаясь в пожелтевших с краев листьях облезлой пальмы. Всё было таким знакомым: и библиотека, и бассейн, и даже подвал, по которому Стервятник прошелся с фонариком и без, дважды запнувшись об упакованный в картонную коробку унитаз. Все эти углы, лестницы, стены и предметы он знал, и не было среди них ничего другого. Ни прорастающего внезапно мха, ни шмыгнувшего под ногами животного. Если бы у Стервятника ещё были силы, он бы орал, драл когтями стены, роя проход на ту сторону, но даже злость была едва-едва живая. Ни обиды на Сфинкса за его отказ, ни жалости к себе не осталось, только горькое отчаяние. Нога болела и хотелось просто остаться здесь на полу и никуда не ходить. Стервятник боялся никогда не найти больше Лес, и вот теперь этот страх встал перед ним во плоти, а его только мутило, переворачивая в желудке несчастный пирожок вперемешку с гнилым нутром. Чтобы подняться на ноги, пришлось сначала встать на четвереньки, потому что сделать это, просто оперевшись на трость, сил уже не хватало. Стервятник был немного рад, что никто его в этот момент не видел, хотя казалось, что уж гордости в нем не осталось никакой. Ральф не спал. Он ждал его, сидя за столом и листая какую-то книгу в свете настольной лампы. Старый знакомый диван был разложен и застелен бельем, пахнущим прачечной и утюгами, такой казенный запах, как в больницах, но Стервятник к нему был привычен. Он поставил трость в угол, а сам устало привалился к стене. Ральф молча смерил его взглядом, захлопнул книгу и встал. Он был одет в какую-то линялую футболку и мягкие трико.       — Ложись спать, — сказал он как будто с облегчением, залезая на диван и отодвигаясь к стене. — И выключи свет. Стервятник щёлкнул лампой и протяжно выдохнул в темноте. На этот раз он разделся, снял свитер и джинсы, сунул их куда-то на стул и тоже забрался под одеяло. Он лежал с краю и не касался Ральфа, а бок холодило, потому что одного на двоих одеяла не хватало, чтобы укутаться в него целиком. Подушка тоже была одна на двоих, и Стервятник лежал на её уголке, слепо таращась в потолок.       — Ты притащил сюда траву, — начал отчитывать его Ральф.       — Рылись по карманам? — Стервятник усмехнулся.       — У нас был уговор. Ты его нарушил.       — Простите.       — Почему с тобой всегда так? Почему я должен проверять твои карманы? Стоять у тебя над душой? У меня что, больше других дел нет?       — Простите.       — Хватит просить прощение, если это неискренне! — почти рявкнул Ральф.       — Простите, — Стервятник перекатился по скрипящим пружинам и ткнулся горячими губами куда-то наугад, получилось в небритый подбородок. — Простите, простите, — шептал он, перемежая свои шипучие слова поцелуями.       — Прекрати! — велел Ральф, когда тот попал наконец в губы.       — Простите, — ещё раз повторил Стервятник, отстраняясь, и почувствовал, как ладонь Ральфа скользнула по щеке, спускаясь на шею. Что душило его — она или бессмысленная пустота внутри — Стервятник не понимал, пытался сглотнуть и не получалось, пытался ласкать чужой язык у себя во рту и всё время срывался на всхлипы. Его отравляло чувство, застрявшее в груди, и от злости он укусил Ральфа за губу. Тот зашипел и ругнулся, но всё равно не отказал в поцелуях и никак не воспротивился руке Стервятника, скользнувшей ему в штаны. Стервятник умел глушить тоску разными способами и таким умел не хуже прочих. Иногда казалось, что ему всё равно, чей член держать в руках, но Чёрного Ральфа он хотел уже очень давно, и от этого всё, что происходило с ним раньше, сейчас казалось бессмысленным. Одурманивающая дрянь ещё гуляла в крови и кружила голову, а чужие губы оставляли на коже злые отметины. Чёрные, как бездна, глаза светились в темноте, почти обжигая. Если сейчас, под ним, Стервятнику не удастся провалиться на Изнанку, то в эту бездну, пусть в эту бездну хотя бы его затянет без остатка.